Все идет по коту

Человек выходит от психиатра,
хлопает дверью — скрип, щелчок.
Оборачивается к очереди:
— Март продлили до июля. Указ подписан котом.

Тишина. Кто-то роняет калошу как гитару.
— Это шутка? — Нет, приказ свыше.
— Весны не будет. Ждите снег.

В углу старуха крестится,
мужик в тельняшке нервно закуривает.
— Бред! Это же бред! — наливает в упавшую калошу коньяк. Гладит её.
Полная дама с надрывом в голосе:
— Где протокол? Где печати?!
— Всё украли.
— А воры?
— Их тоже.

Из кабинета стремительно выходят запыхавшиеся санитары,  волокут на носилках снеговика в смирительной рубашке. Очередь вздрагивает, и как по команде,  затягивает «Катюшу» — хрипло, фальшиво.

В это время апрель стучал в окно капелью с парой синичек — но их прогнали тряпкой, будто мух.
Теперь зима официально до самого лета.

Психиатр за дверью, крепко потирая сухие ладони,
подзывает санитаров.
— Готовьте палаты! Скоро здесь будет... (пауза, ухмылка) ...очень весело.

В углу, на тумбочке, закипает чайник,
но тут же замерзает, будто испугавшись.

А за окном, тем временем, мартовский кот в сапогах торжественно объявляет картавым голосом: 
«Гьаждане! Зима — навсегда». 
И растворяется в метели, оставив после себя лишь лужицу замерзшего коньяка.

В дверях возникает Комиссия по оттепели: три человека в японских масках, с портфелями, полными протоколов и листьев сакуры.
— Товарищи! — говорит председатель, 
стуча карандашом по мёрзлому воздуху. —  Не слушайте его, этот кот тяжело болен. Оттепель запланирована на вчера.

Глядя в окно, на лужицу коньяка оставленную котом, психиатор звонит куда-то и шепчет: 
«Да-да… Всё идёт по плану».

В коридоре внезапно заглушённо орет 
магнитофон:  «И всё идёт по плану!»
А очередь, сняв калоши, начинает маршировать на месте, выкрикивая строчки Летова в полной тишине —  как в немом кино. 

Психиатр, закуривая, спокойно поправляет смирительную рубашку на себе и говорит санитарам: 
— Не волнуйтесь, это запланированный 
хор.  Скоро зазвучит и «Катюша».

Тем временем, комиссия по оттепели 
дремлет в сугробе у входа, вокруг которого разбросаны лепестки сакуры, обняв бутылку с надписью «Апрель».
Две синички в казённых фуражках
принимаются играть в чехарду по их спинам.

Прыг! — и одна тинькает второй: 
— Акт №1: Оттепель откладывается.
— Акт №2: Синички назначаются ответсвенными.

Психиатр, продолжая смотреть в окно длинным взглядом, решает им не мешать — ведь они тоже часть плана.

Прыг! — и другая ныряет в карман председателя, вытаскивает печать
и ставит её прямо на солнце — 
оно тут же гаснет.

Магнитофон в это время начинает хрипеть:
— Внимание! Синички переходят на зимнее время!
Очередь замирает, а чайник в углу вдруг поёт как раздавленная канарейка:
— Граждане, это не чехарда. Это пятилетка. И всё идёт по плану-у-у!


Ключевые мотивы и символы:

1. «Март продлили до июля»/«Зима — навсегда» — метафора затянувшегося хаоса, застоя, отмены естественного хода времени. Отсылка к вечному бюрократическому циклу или политической «зиме».

2. Снеговик — жертва, символ застоя и абсурдности системы. Косвенно связан с котом: оба — "агенты зимы", но если кот — активный диктатор, то снеговик — пассивная жертва, что усиливает ощущение тотального контроля.

3. Кот в сапогах — пародия на власть («указ подписан котом»), где абсурдные решения принимаются мифическими существами, а люди покорно им верят.

4. Комиссия по оттепели — аллюзия на исторические попытки реформ, которые тут же замораживаются («оттепель запланирована на вчера»). Имитация "западного" прогресса — маски как суррогат интернационализма. Система пытается надеть "современное" лицо, но получается только пародия + отсылка к "лицемерию". Контрастируют с котом. Их маски vs. кошачья морда — у власти есть "лицо", а у них только пустая форма.

5. Лепестки сакуры - индикаторы оттепели и ирония "импортного" символа. Хрупкие, обречённые маркеры надежды, которые система тут же превращает в абсурд.

6. Бутылка с надписью «Апрель» (последний намёк на возможную весну, суррогат надежды) оказывается пустой — в ней лишь ритуальный алкоголь для комиссии.

7. Синички в фуражках — абсурдные «ответственные» за процессы, которые никто не контролирует. Их «чехарда» имитирует бессмысленные бюрократические акты. Начинают как вестники весны, но мгновенно перерождаются в бюрократов, доводя абсурд до предела. Больше не часть апреля — они часть аппарата.

8. Печать на солнце — чиновничий штамп гасит свет (и сакура больше не зацветёт).

9. Магнитофон, Летов, «Катюша» — контраст между официальной пропагандой и андеграундным протестом, который здесь превращается в марширование «в немом кино» — то есть в пустоту.

10. Психиатр — главный «режиссёр» абсурда, который уверяет, что «всё идёт по плану». Символ системы, поддерживающей иллюзию контроля.

11. Чайник — символ подавленной стихии («закипает, но тут же замерзает», «поёт, как раздавленная канарейка»). Вынужден имитировать «энтузиазм», хотя он раздавлен. Разрушение бытовой логики — его кипение никому не нужно, он парадоксально замерзает — абсурд вторгается даже в законы физики. Последняя надежда (и её крах). В финале чайник вдруг оживает — но его песня сразу же встраивается в общий абсурд. Его «возрождение» — не освобождение, а новый виток безумия. Чайник — микро-модель мира текста:пытается жить, терпит поражение, но даже в поражении имитирует лояльность, становясь частью системы.