Под лепет

Я вышел утром сизо-ранним
на волю вот из пиджака
и оказался в доле крайним,
пришедшим к вам издалека.
За горизонтом неувязок
вдруг обнаружил я себя
вернувшимся в себя из сказок.
Свою печальность загубя,

вошёл в пространство омерзенья
под звуки грусти бубенца
и обнаружил в невезенье
всю искренность на мне лица,
потерянного на задворках
неторопливости зарниц
и всплыл, пылая, в поговорках
под лепет вьюжности криниц.

Кем был я в жизни Той далёкой?
Вопрос свербящий ранит нас.
Звучит неясной подоплёкой,
не приближая в прошлом час,
наставший с выясненьем чувства
востребованности на века,
прошедшего столетья в буйстве
с отметкой грусти без сучка,

задоринки, как позу время
в необъяснимости навскид.
Звенит серебряное стремя,
подчёркивая прежний вид
спокойствия в округе лета,
шумящего под свист пурги,
как будто и без интереса,
когда в лесу не видно зги,

упал я… небо стало грустным.
Пронёсся ветер надо мной.
Писал стихи, однако, устно
той ранне-позднею весной.
И серебрились грозовые
в осенней грусти облака.
Мы получали призовые,
выписывала их рука

дающего. В везенье нашем
завидовал безлунный диск,
наверно, в невпопад мы скажем,
не угрожает, видно, риск,
шампанское кто пьёт, иначе
всё было бы наоборот.
Невероятность в поле скачет,
начался новый поворот.

Зовёт, настаивая, небо
подняться снова в небеса
не просто так, а на потребу
создать в скрижалях чудеса,
запечатлеть их на бумаге
для поколений всех веков
и не жалеть своей отваги
при написании стихов.