Преград нет

Гляжу себе под ноги:
Два паруса штанин - по ветру развевает,
Вернее, раздувает – надулись, что пузырь.
Комфортный, стильный образ,
Да вот, боюсь упасть: топчу по низу брючин.
Зато идти не скучно – на мир подножный зырь.

Отец гудронит лодку.
Бликует чёрным вар - похлеще солнца жарит.
Репей прилипший жалит, насквозь кусая лён,
Моих коленок детства.
Вар плавится, кипит, как сыр в микроволновке.
В руках отцовых ловких – черпак жестяный жжён.

Лет пятьдесят, не меньше,
Тот запах не вдыхала. Сидел во мне под плёнкой,
Сквозь ламинарно-тонкой, как чёрный ламинат.
Варился, раскалялся,
Болел, чернея, нерв. Забыв от солнца радость,
Что в детстве всё отрадно и счастья нарасхват.

     Этот запах чадящего июля пропыхтел здоровенной бочкой-прицепом, вароваркой на колёсиках по Закатной улице моего настоящего. Старая газушка протащила позабытую устаревшую нефтяную мазилку, оставляя запах того лога у устья реки Ах, который завален то там, то там остатками гудрона с прилипшими бумажными мешками по бокам. Где болтаются на воде, прицепленные к будкам, деревянные лодки с тёмными днищами, сливающиеся с глубинами под ними.
     Чернота пугает своей неизведанностью и глубинным холодом подводья. Согретого только на гладкой поверхности. Выровненной в безветрие. Оплавленным парафином мысли текут-текут, сгорают свечечкой, оставляя ожог от капли воска на пальце, при придавливании фитиля. Оставляя в памяти жаркий полдень с чёрными брызгами вара. Лодки дрейфуют. Мрачные очертания лакированных саванов лодок обретают форму синих дюралюминевых Казанок, потом катеров-самоходок с красной ватерлинией, затем вырисовывается белый трамвайчик, переходящий в облик теплохода «Заря».
     Я наступаю белыми кроссовками на свою брючину, спотыкаюсь и возвращаюсь на маршрут взрослой жизни, где уже светит белый луч июля в самом конце улицы. Чёрная кашеварка-вароварка промчалась, всколыхнула уголочки чёрных вод разливного лога Аха и навсегда улетучилась вместе со знакомым запахом. Поехала загудронивать крошкой дорогу, ведущую в вечное плавание, поливать фундамент новых человеческих жизней, разогревать сердца замёрзшие, гидроизолировать крышу дома семейных гнёздышек. Чернотой своей не расцвечивая, но укрепляя и защищая.
     Я ищу похожие запахи, проходя мимо ярких реклам магазинчиков. Парафин аромасвечи прогоняет тревогу неизвестного впереди, скрашивает яркими цветами серость бытия. Придаёт силу, энергию.
    Золочёный блеск далеко виднеющихся куполов приводит к храму. Модные широкие брюки обворачиваются юбкой Паломницей. А, воск церковной свечи заливает, замазывает, закапливает все трещинки, все разрывы, надрывы и нарывы. Этого жАра я не боюсь, он горяченно-пламенный, лечащий своим теплом. Лодка моих оставшихся дней, подлатанная духовным пением прыгающих, искрящихся, пылающих огоньков веры поплывёт уверенно в вечное плавание светлого нескончаемого будущего. Яркое высокое пламя свечи показывает, что преград нет. Материальное и духовное объединилось. Зажжение свечи ведёт к размышлению о.