Острова надежды

Крит
Она смеётся со мной так просто, как будто между нами никогда не было тех лет молчания, неуверенности, чужих взглядов. Я впервые влюбилась в девушку — и сердце моё, как этот остров, сухое, ветреное, чуть горькое на вкус, но удивительно живое.
Я боюсь смотреть ей в глаза дольше, чем на мгновение, боюсь себя выдать. Мы идём по улицам, обшарпанным и солнечным, пальцы почти касаются, но не касаются. У неё волосы пахнут солью и тёплым ветром, и я не знаю, как это сказать, как объяснить, что во мне проснулось что-то детское, голодное, жадное.
Она смеётся — а я внутри реву от нежности и страха: «Не смей так смеяться, я сейчас тебя поцелую, и всё рухнет». Но молчу. Вместо этого дразню, обгоняю, фотографирую её, будто доказываю себе самой: ты имеешь право запомнить это.

Бали
Я старше её, но рядом с ней будто снова семнадцать. Хочется читать ей стихи, говорить «послушай, как шумит прибой», а она кивает, улыбается, и от этой улыбки всё обрывается в груди.
Мы бродим по узким дорожкам, вдоль рисовых полей, я стараюсь быть лёгкой, почти несерьёзной, но внутри так больно и сладко, что иногда подташнивает. Ревную её к друзьям, к прошлым её влюблённостям, даже к случайным прохожим. Знаю, это смешно, детски, но не могу иначе.
Она смотрит на меня иногда — и мне кажется, она догадывается. Или тоже боится. Между нами прозрачная стена: ещё шаг — и поцелую, и всё изменится. А вдруг разрушится? Ведь и так хорошо, ведь и так страшно потерять.

Гавайи
Она лёгкая, как морской бриз, а я тяжёлая, как лава, застывшая от старых страхов. Иногда мне кажется, я придумала эту любовь. Но когда мы идём вдвоём по песчаному берегу, она трогает меня за локоть, и в этот миг я знаю: это правда.
Хочу с ней всего: молчать, смеяться, мерзнуть в одном пледе, ревновать и мириться. Но больше всего хочу просто идти рядом, слушать, как она говорит, и знать, что я рядом нужна.
Она, наверное, думает, что я спокойна. А я пишу ночами, переписываю признания, стираю, пишу снова. Уезжаю — и обещаю себе вернуться. Вернуться, сказать, рискнуть. Потому что люблю. Потому что однажды уже не смогу молчать.

Санторини
На этом бело-голубом острове я впервые осмелилась представить нас не почти, а вместе. Мы сидели на крыше, под ногами – мерцающий город, в руках у неё мороженое, и я смотрела, как оно тает у неё на пальцах.
Хотелось коснуться, но я только подала салфетку и пошутила, чтобы не выдать дрожь.
Солнце опустилось так низко, что всё вокруг окрасилось в золото и ржавчину, и я подумала: может, вот так и должно быть – чтобы любовь была тихой, неловкой, почти детской, но настоящей.
А потом мы молчали, и мне казалось, что мы одинаково боимся – не друг друга, а того, что будет, если не перестанем бояться.

Сицилия
Здесь я впервые сказала почти вслух: «Ты мне нужна». Но спрятала слова за рассказами о вулканах, о лаве, что вырывается наружу, не спрашивая разрешения.
Она смеялась и не знала, что каждое её «та ясно» для меня как спасение. Мы шли по узким улочкам, пахло кофе и морем, и я ревновала даже к этому городу, ревновала к её прошлому, к её легкости.
И всё же я любила в ней именно это – как она умеет быть с миром заодно, а я – всегда против.
В тот вечер она прижалась ко мне щекой – только на секунду – а я дышала, боясь пошевелиться, потому что знала, что запомню это навсегда.

Тасмания
Этот остров – как мы: дикий, неуверенный, ветреный. Мы бродили вдоль обрывов, и я снова боялась. Не упасть – признаться.
Я смотрела, как ветер путает её волосы, и думала: «Скажи ей сейчас. Пусть оттолкнёт, но будет честно». Но я молчала – только делала вид, что снимаю на телефон.
А в душе хотелось закричать. Не умом, не телом даже – сердцем, которое бьется только, когда ты рядом».
Она шуткой зацепила меня за плечо, и мне пришлось отвернуться, чтобы не признаться прямо там, на краю мира.

Сахалин
Тут холодно даже летом, но с ней мне было теплее, чем когда-либо. Мы сидели у воды, а я впервые за всю жизнь молчала не от страха, а от полноты чувств.
«Ты даже не представляешь, как ты мне важна», – хотела сказать. Но губы не слушались.
А она смотрела вдаль и тихо сказала: «Давай просто будем рядом».
И я кивнула, и в этом кивке было всё моё признание, все стихи, которые я так и не смогла дочитать ей вслух.
И хоть мы уехали – я знаю: я туда ещё вернусь. Потому что любовь, однажды начавшись, не умеет заканчиваться.

Ольхон
И вот мы дошли до Ольхона — острова, который кажется придуманный из ветра и света. Тут земля пахнет полынью, а Байкал такой прозрачный, что видно самое дно — даже то, что обычно прячут от себя.
Мы сели на обрыв, ноги свесив вниз, и ветер трепал волосы так, что они путались между собой — как мы сами, путаясь в страхах, желаниях, в этой хрупкой надежде, что нас двоих хватит для всего мира.

Солнце клонилось к закату, и её лицо светилось мягко, почти сказочно. Сердце стучало так, что казалось, она должна его услышать.
«Я люблю тебя», — выдохнула я, едва касаясь её взгляда, как озеро касается берега.

И в этот миг всё вокруг замерло: степь, ветер, древние скалы. Даже Байкал, вечный и бескрайний, казался теплее.
Я дотронулась до её руки, и между нами больше не было воздуха.

Мы сидели, пока солнце тонуло в воде, и казалось, что даже если всё это закончится, у меня останется её взгляд, её ладонь в моей, этот остров, где впервые за всю жизнь я позволила себе быть слабой и счастливой.

И я поняла: что даже самый холодный Байкал может согреть двоих, если они держат друг друга за руку.

Даже если мы уедем, даже если нас раскидает дальше, чем острова и берега, то там, в самом глубоком месте моей души, она останется навсегда.

Бескрайная , вечная , как Байкал.