Бессонница

— Засыпай. Не думай. Не пиши.
А я всё думаю. И всё пишу.
У бессонницы ведь бывают разные виды: такая, когда внутри всё грохочет так , что не даёт вздохнуть; и такая, когда сердце молчит, но мысли сбиваются в стаю и кружат над головой до самого рассвета.

Я, кажется, собрала их все, как коллекцию.

— Успокойся. Она ведь не твоя.
А я хочу. Пусть будет рядом. Пусть смотрит, как я смеюсь. Пусть знает, как я умею молчать.
Но в эти ночи – знаешь? – я себя пугаюсь: сердце бьётся, а сна нет.

Это первая бессонница – бессонница дрожи.
Когда внутри всё трещит, как лёд весной, и хочется ей написать: «Ты спишь?», но ты не пишешь, потому что гордость, потому что страх. А вдруг она не так ответит, а вдруг не ответит совсем.
И лежишь, считывая пульс в подушке. Кажется, подушка слышит всё. Даже то, чего ты сама себе боишься сказать.

— Забудь. Это пройдёт. Ты же взрослая.
А не проходит. В двадцать шесть я впервые люблю девушку. Не так, как думала, что полюблю. Не как в кино: без криков, без сердец, рисованных на асфальте. А тихо, почти свято.
И засыпать не получается. Потому что сердце всё время шепчет: «Она».

Вторая бессонница – бессонница памяти.
Ты лежишь и прокручиваешь день, как плёнку: её голос, смех, как она поправляет волосы, а потом вдруг смотрит прямо в глаза. И мир на секунду перестаёт шуметь.
Ты думаешь: «А вдруг и у неё в это мгновение сердце прыгнуло?»
Но потом сразу – «Не надейся».
Потому что надейся – значит рушь всё, что держит тебя на плаву.

— Ты ведь понимаешь, это всё не нужно.
А я не понимаю. Мне кажется, именно это и нужно.
Я не спала три ночи подряд. Писала то, что никогда не покажу.
Вроде бы взрослая, а внутри – первоклассница с цветами у школы. Жду, что она заметит.

Третья бессонница – бессонница страха.
А вдруг узнает? А вдруг догадается?
Ты ходишь днём, делаешь вид, что тебе всё равно. Шутишь, смеёшься, обсуждаешь чужие романы, даже даёшь советы.
А ночью боишься собственных желаний.
Боишься, что скажешь лишнее. Или наоборот – промолчишь и потеряешь.

— А если рискнуть? Вдруг она тоже?
А вдруг нет?
И ты решаешь молчать. И молчание превращается в четвёртую бессонницу – бессонницу слов.
Слова стоят в горле, мешают дышать. Ты их перебираешь, как чётки: «скажу – не скажу». Пишешь признания в заметках. Читаешь их вслух самой себе и стираешь.
Ты даже во сне, если сон приходит, шепчешь её имя.

— Это неправильно, может.
А мне кажется, наоборот: впервые всё правильно.
Не было ещё ничего, кроме взгляда, пары случайных прикосновений и этого внутреннего пламени. Но разве это грех?

Пятая бессонница – бессонница надежды.
Ты лежишь и представляешь: а вдруг она тоже не спит? А вдруг думает про тебя? А вдруг её ладони помнят тепло твоих?
И от этих мыслей легче. Даже если на пару минут.

— Успокойся. Забудь. Ты же видишь – не твоё.
А я не хочу забывать. Даже если не моё.
В эти ночи я узнаю себя заново: ранимую, хрупкую, но настоящую.
Такую, которой не было никогда.

И знаешь, в этом есть что-то важное: не спать, думать, ждать.
Даже если рассвет приходит и ты снова делаешь вид, что тебе всё равно.

А затем возвращается шестая бессонница – бессонница принятия.
Ты смотришь в потолок и понимаешь: люблю. Без «за», без «чтобы», без гарантий.
И даже если она никогда не узнает – всё равно люблю.
И, может, впервые за всю жизнь это кажется не проклятием, а даром.

— Спи уже. Забудь. Завтра же работа.
А я не сплю. Пишу. Потому что иначе сердце лопнет от несказанного.

А завтра, когда мы встретимся, я снова улыбнусь так, будто ничего не случилось.
А ночью всё повторится: дрожь, память, страх, слова, надежда и принятие.

А дальше — пустота. Та пустота, которая рвёт изнутри, как ржавое железо.
Ведь нет ничего страшнее, чем понять: ты ей и не снилась.

Ты смотришь, как она смеётся с другими, как будто твоё сердце не стучит за неё двести раз в минуту.
Ты слышишь её голос, но в нём нет того дрожащего «тебя». Только «все» и «ничто».
Ты молчишь, а внутри хочется кричать так, чтобы стены рушились, чтобы мир хоть на секунду понял, как тебе больно.

И в эту ночь приходит седьмая бессонница — бессонница правды.
Ты признаёшь себе: не будет чуда.
Она не любит. Не ждёт. Не ищет глазами в толпе.
Ты для неё – фон, случайный эпизод, не более.

И сердце вдруг обрывается, словно кто-то вырвал его с корнями.
Ты вжимаешься в подушку. Губы трескаются от несказанных слов.
А мир за окном так же спокойно спит, равнодушный к твоей любви.

— Отпусти. Хватит. Ты же умираешь.
А ты не можешь отпустить.
Потому что эта любовь – это всё, что сталось в тебе из живого.
Всё остальное – работа, улыбки, дела – вырезано из бумаги, холодное .
А она – живая. Даже если не твоя.

И боль становится такой, что дышать тяжело.
Хочется закричать.
Но язык не слушается, горло стянуто стальной лентой.

Уже 5:00.

Ты мыслено ловишь каждую её улыбку, каждый взгляд, даже если он не к тебе.
Ты строишь в голове миры, где вы вместе, где она знает, как ты её любишь, где её ладонь касается твоей.
И эти миры рушатся каждую ночь, оставляя только щемящую пустоту.

В груди – боль, будто сердце отравлено тоской.
Ты в сотый раз перечитываешь её сообщения, ищешь намёки, которых там нет.
И каждая строчка – нож, но ты сама подставляешься под лезвие.
Потому что хоть эта боль и убивает, но в ней ты чувствуешь себя живой.

Ты думаешь: «Может, лучше б я никогда её не встретила…»
Но сама себе врёшь.
Потому что даже если бы знала, что будет так больно – всё равно выбрала бы её.
Снова. И снова.

И от этого понимания становится ещё больнее.
Как будто Любить — значит тихо гореть дотла , догорать без огня и света, ждать спасения, которого никогда не будет, и всё равно не переставать надеяться на чудо.

А потом приходит восьмая бессонница – бессонница одиночества.
Ты понимаешь, что не можешь рассказать об этом никому.
Слова застревают в горле, а друзья не поймут.
Ты остаёшься один на один с тенью её улыбки, с привидением надежды.
И ночь кажется бесконечной.

В груди ноет так, что хочется выть.
Ты глотаешь слёзы, сжимаешь кулаки, но боль не уходит.
Она остаётся с тобой, как вечный призрачный спутник.

И всё, что ты можешь – писать.
Выливать это на страницы, потому что иначе эта любовь разорвёт тебя изнутри.

Ты пишешь и шепчешь в темноте:
«Пусть бессонница. Пусть боль. Пусть слёзы.
Лишь бы ты была».

А сердце бьётся рвано, с надрывом, с кровью
И ты впервые понимаешь, что такое — любить до боли.
Не ждать взаимности. Не просить. Просто любить.

И в этой боли, в этих слезах и темноте ночи—
ты остаёшься живая.
Раненая, сломанная, но живая.

И, может, именно так и должна выглядеть настоящая любовь:
как бессонница, что не даёт тебе уснуть,
и как боль, что сверлом врезается в сердце,
оставляя незабываемый, кровоточащий след.