И всхолмия листвы по берегам...

1


Решено: если к трём плавающим в садке рыбам,
до сборов на отходящий домой автобус
прибавится пара-тройка вновь пойманных,
заберу весь улов с собой.
На ушицу, в скромных пятнах рыбьего жира,
расходящихся по кастрюле, не то -
на жарёху с поджаристой хрустящей корочкой,
дразнящей сладковатым парком над сковородой,
усыпанной тающими пёрышками зелёного лука. Но...
Новых рыб не случилось... Потому -
настежь распахнут садок,
перевёрнутый и сотрясаемый
зевом своим в глубину... Не жалко, плывите...
И три тени по песчаному дну
скользнули легко в вожделенную тьму...
Три неоперённых стрелы
помчались стремглав, что-то внутри меня
навылет пронзая...
Прощайте:
плотвица, мерная и податливая, робкая,
как ладонь старшеклассника;
густера, неохватная и плотная,
как ладонь кузнеца, землепашца; и подУст,
телом литым прогонистый, как ладонь
виолончелиста,
когда он в основании шеи виолончели
извлекает мелодию,
пальцами виртуозно перебирая струны…
Прощайте...
Новых рыб не случилось.


2


А случился - пальчиковый, мизинчиковый
окушок, полосатик бойкий,
распоясавшийся матросик...
Я ли отвлёкся, забылся, недоглядел,
он ли так голоден оказался и скор...
Только - как я из твоего нутра, дружок,
извлеку теперь крючок с поводком?
Каким хирургическим искусством,
пинцетом, зажимом, скальпелем?
Беда бедовая... Как же оба мы впали
в такую непоправимость?
Плыви... Плыви...
Вниз по течению под глинистый,
обрывистый бережок
плоти комочек, располосованный
лезвием перочинным, перепаханный
пальцами моими дотошными...
Авось, рак, колчерукий ночной охотник,
сцапает тебя гидравлической
своей клешнёй, проколет
и, пятясь, потащит в нору
к себе -
мраком охваченный подводный Эреб,
и устроит пирушку подруге,
под хвостом носящей, как драгоценность,
облачко тусклозернистой икры...
Ничто под всевидящим оком Господним
напрасно не пропадает,
не пребывает втуне...
Прости...
Но такова цена -
непоправимого.


3


Практикующий купание нагишом, когда - ни души окрест,
сам себе Иоанн Креститель с брошенным в прибрежной траве рюкзаком,
в воду войду, и не раз, всей своей срамной белизной,
без костюма купального, на бёдрах тряпичного лоскута, прикрывающего бесстыдство.

Так легко, пугающе и волнующе станет, правдиво, ошеломляюще грозно,
обезоруживающе достоверно, будто священнодействие на тебя снизошло
под музыку проволочных стрекоз, ниточек-иголочек лазурных,
вспархивающих над снопами осоки, косами заплетёнными водорослей,

колыханием погружаемых и всплывающих в водяном потоке
под сиянием солнца. Ступнями упрись в дно песчаное, сравнимое мягкостью
разве что... Нет, пожалуй, ни с чем не сравнимое... Ни на что не похожее.
Чувствуешь... Это струи течения, сбивающие с ног, толкающие

то в спину, то в грудь с неотступной нежностью... Приготовься: сейчас 
откроется и тебе - крамольное, самое бесполезное изо всего, что ты слышал:
вдруг наша жизнь - одно неустанное Омовение Духа
временем, как текучей водой,
прибывающей из глубин космоса,
с галактических, межзвёздных равнин,
бесконечных темноты и света покатостей и излучин.


4


Моё, моё, моё... И вдоль - моё,
и поперёк - моё, куда я ни пойду,
и это - неискоренимо.
Неистребимо ястребино.
И горне горлинок призывным воркованьем,
шептаньем трав, голубизны небес касаньем
взыскующего взгляда. В дом войди -
хозяином, не гостем. Позади
оставь сомнения - тебя и только - ждут:
покатый берег, берег тот, что крут,
в содружестве своём, в немом ладу
и птичий гам, и встречное зверьё.

Дорога дорогА и пыль давно любима,
и ковыля седые космы к сердцу льнут...
Полыни горькие поля клонЯт в поклоне выи
и тропки так переплелись береговые,
что не распутать. Близостью реки
всё осиянно и затоплено... И плавники
расправили плывущие по глади облака...
Легка походка, лодкой жизнь, легка,
безвёсельной плывёт, прямит свой путь,
виляя и покачиваясь чуть...
И новый поворот влечёт неодолимо,
а берег - топок то,
то осыпью - обрывист, скользок,
крут.


5


Среди русла, на островке намытом песка,
если издали попристальней присмотреться,-
белыми, грубыми мазками на зело зелёном,
дышащем, переливающимся гущиной, не гуси ли,
мои гуси-лебеди?
Прохаживаются туда-сюда, пригогатывают,
крыльями лениво помахивают.
То плывут врассыпную повдоль бережка,
то снова на островке кучкуются,
шеями кипенными извиваются,
чистят пёрышки свои, расчёсывают,
деловито их выбраковывают.
И плывёт перо гусиное стайкой мелкой корабликов,
парусящей на ветру флотилией,
прямо в детство, крадучись, а всё -
бесповоротно...
«- гуси, гуси! га-га-га!
есть хотите? да-да-да!
ну летите же домой!
серый волк под горой не пускает нас домой...
ну летите, как хотите, только крылья берегите...»
Волк коварный, зверь ненасытный,
рыскающий во тьме угОльями глаз повсюду,
лопающий гусей вместе с крыльями,
уймись… Храбрый охотник, явись
со своим в миллионтыщпятьсотдесять раз более храбрым ружьём.
Сделай меткий выстрел: гуси хотят домой...
Когда же на шесте в их дворе объявится
сохнущая волчья шкура?


6


И всхолмия листвы по берегам
от ив курчавых, дымчатых, округло
ветвящихся, и перебранка, ругань
сорок нечаянных и от костра к ногам
виющийся дымок уже спешит пластаться
над гладью вод, и время расставаться
неумолимо близится. И жнец-забвенье жнёт
клин памяти, заросший всяким вздором…
А пара канюков из поднебесья ржёт.
Смотрящий с нескрываемым укором,
проходит день...
- Всё тешишься, перипетий ища,
причин, в подземной темноте угадывая корни...
Но день истёк, как лист проплыл проворно,
теченьем струй крутясь и трепеща,
совсем пропав в водоворотах, волнах...
Но драгоценен был любовию сыновьей,
набит, как семечками зреющий подсолнух,
всем преходящим, что чудесного праща
в нас выпустит, случайно и легко,
неосторожным, золотым плевком.

Июль 2025г