последняя пуля

а он говорил – это точно любовь
говорил, что с его  стороны ко мне – тоже
обнимал меня буквами на экране,
курсивом дрожи, жирным шрифтом нежности,
и признания его были точно мёд с перцем,
который можно пить глотками
даже при ангине
 
я просила – оставь меня себе
как единственный ключ от дома
последнюю спичку перед полярной ночью
последнюю пулю в обойме,
просила –  не отдавай никому,
ни эху, ни ветру, ни богу, ни чёрту,
заключала его ладони в свои, как  письмо в конверт,
где вместо адреса всегда было его имя

а потом
он снял с меня кожу живьём словами
выставил как владелец борделя,
жадный купец ненужный товар – за стеклянную витрину,
вытащил в людное место,  точно ведьму на площадь,
крича – утопить её, сжечь, повесить
я стояла голая, словно душа на пороге света
виселица через девять дней после казни
и только тогда отчётливо осознала
что вся моя любовь – страница,  ставшая пеплом,
пустой кошелёк, вывернутый наизнанку,
мираж, нарисованный на песке приливом, 
глупая сказка, которую я рассказывала
сама себе ночами
 
я жалею
о каждом слове, что ему сказала
о каждом тексте, что для него написала
о каждой секунде, что на него смотрела
и если бы память была цветком или тетрадью
я бы вырвала его с корнем,
выскоблила до белой древесины
стёрла до последней чёрточки, запятой и точки.
 
я не ненавижу
меня просто выворачивает наизнанку 
как от запаха застоялой воды,
в которой умерли все лилии и серебряные рыбы
это пустота после рвоты

горько, стыдно и тихо.