Райнер Мария Рильке переводы стихотворений с ориги

РАЙНЕР МАРИЯ РИЛЬКЕ

СТИХОТВОРЕНИЯ

















 






Ранние стихотворения

***

Sie hatte keinerlei Geschichte,
ereignislos ging Jahr um Jahr –
auf einmal kam;s mit lauter Lichte…
die Liebe oder was da war.

Dann pl;tzlich sah sie`s bang zerrinnen,
da liegt ein Teich vor ihrem Haus…
So wie ein Traum scheint`s zu beginnen,
und wie ein Schicksal geht es aus.










***

Она еще историей не стала,
бессобытийно шли за днями дни,
и вдруг сплошным сияньем заблистала
любовь, или подобие любви.

Потом она растаяла внезапно,
пруд перед домом плещет по весне,
следы в судьбе оставив поэтапно,
а все ведь начиналось, как во сне.











***

Der Bach hat leise Melodien,
und fern ist Staub und Stadt.
Die Wipfel winken her und hin
Und machen mich so matt.

Der Wald ist wild, die Welt ist weit,
mein Herz ist hell und gro;.
Es h;lt die blasse Einsamkeit
Mein Haupt in ihrem Schoo;.











***

Как мелодичны песни ручейка
Вдали от пыли серых городов
Колышут кроны волны ветерка,
Меня сморило, я в объятьях снов.

Лес дик, дремуч, а мир вокруг велик,
И в сердце моем свет и благодать,
Я головой к безмолвию приник,
Оно меня не хочет отпускать.











***

Ein wei;es Schlo; in wei;er Einsamkeit.
In blanken S;len schleichen leise Schauer,
Todkrank krallt das Gerank sich an die Mauer,
und alle Wege weltw;rts sind verschneit.

Dar;ber h;ngt der Himmel brach und breit.
Es blinkt das Schlo;. Und l;ngs den wei;en W;nden
Hilft sich die Sehnsucht fort mit irren H;nden---
Die Uhren stehn im Schlo;, es starb die Zeit.











***

Средь белой зимы белый замок стоит.
По залам крадутся дрожащие тени,
Цепляется плющ помертвелый за стены,
Все снегом завалено. Выход закрыт.

Нависшее небо льет мертвенный свет.
Мерцает дворец и безумной рукою
Тоска ищет выход за белой стеною…
Но умерло время. Его больше нет.












***

Die Nacht holt heimlich durch des Vorhangs Falten
Aus deinem Haar verge;nen Sonnenschein.
Schau, ich will nichts, als deine H;nde halten
Und still und gut und voller Frieden sein.

Da w;chst die Seele mir, bis sie in Scherben
Den Alltag sprengt, sie wird so wunderweit:
An ihren morgenroten Molen sterben
Die ersten Wellen der Unendlichkeit.











***

А ночь тайком сквозь складки на портьерах
крадет из кос твоих забытый луч дневной,
а мне не надо ничего сверх меры:
взять за руку тебя, чтоб мир был и покой.

Душа растет, границ не ощущая,
пока обычный день не разобьется в кровь,
на родинках зари так умирает
волнообразность бесконечности миров.











***

Gestern hab ich im Traum gesehn
еinen Stern in der Stille stehn-
und ich f;hlte: Madonna sprach:
diesem Stern in der Nacht bl;h nach.

Und ich nahm alle Kraft zu Rat-
grad und schlank aus des Hemdes Schnee
streckte ich mich. – Und das Bl;hen tat
mir auf einmal weh…











***

Вчера я увидела ночью во сне
Застыла звезда высоко, в тишине.
И мне Богоматерь сказала: «Расти!
Под этой звездой ты должна расцвести.»

Все силы вложила я, тело росло
Из белой рубашки тянулось на свет.
Однако цветение мне принесло
Страданий и боли букет.











M;dchengestalten

Als du mich einst gefunden hast,
da war ich klein, so klein,
und bl;hte wie ein Lindenast
nur still in dich hinein-

Vor Kleinheit war ich namenlos
und sehnte mich so hin,
bis du mir sagst, da; ich zu gro;
f;r jeden Namen bin-

Da f;hl ich, da; ich eines bin
mit Mythe, Mai und Meer,
und wie der Duft des Weines bin
ich deiner Seele schwer…






Девичьи образы

Когда ты повстречалась мне,
Я был ничтожно мал,
Побегом липы в тишине
В тебе я расцветал.

Без имени в тоске я цвел,
И ждал, что голос твой
Мне скажет: «Ты его обрел!
Ты стал совсем большой».

Единым целым стану я
c природой, но боюсь,
не вынесет душа твоя
такой тяжелый груз.






***

Erste Rosen erwachen,
und ihr Duften ist zag
wie ein leisleises Lachen;
fl;chtig mit schwalbenflachen
Fl;geln streift es den Tag;
Und wohin du langst,
da ist alles noch Angst.

Jeder Schimmer ist scheu,
und kein Klang ist noch zahm,
und die Nacht ist zu neu,
und die Sch;nheit ist Scham.








***

Благоуханное дыханье
роз, пробудившихся от сна,
сродни немому ликованью,
и лебединому касанью
крыла по имени весна.

Но на земле и в небесах
еще везде и всюду страх.

В нем робость первого мерцанья,
в нем звук созвучием не стал,
и ночь не стала осознаньем,
он стыд с красою повенчал.







***

Wir sind ganz angstallein,
haben nur aneinander Halt,
jedes Wort wird wie ein Wald
vor unserm Wandern sein-
Unser Wille ist nur der Wind,
der uns dr;ngt und dreht;
weil wir selber die Sehnsucht sind,
die in Bl;ten steht.












***

Всяк в одиночку страхом угнетаем,
друг в друге силу обрести дано,
Стоят слова, как темный лес стеной,
В котором все мы до поры блуждаем.
Ветрам сродни желанья и стремленья,
Они нам часто голову кружат,
По сути, мы – живое воплощенье
Страстей, похожих на цветущий сад












***

Manchmal geschieht es in tiefer Nacht,
da; der Wind wie ein Kind erwacht,
und er kommt die Allee allein
leise, leise ins Dorf herein.

Und er tastet bis an den Teich,
und dann horcht er herum:
Und die H;user sind alle bleich,
Und die Eichen sind stumm.











***

Такое случается ночью глухой –
вдруг ветер ребенком проснется порой.
Вот он одиноко и тихо бредет
По тропке, что прямо в деревню ведет.

Потом, пробираясь наощупь к пруду,
Внимает он шорохам трав,
Дома, побледневшие, все на виду
Стоят меж безмолвных дубрав.











Lieder der M;dchen

Ihr M;dchen seid wie die G;rten
Am Abend im April:
Fr;hling auf vielen F;hrten,
aber noch nirgends ein Ziel.
















Песни девушек

Вы, девушки, словно сады,
Апрельскими вечерами,
Весна оставляет следы
Бесцельные, но цветами.
















***

Die armen Worte, die im Alltag darben,
die unscheinbaren Worte, lieb ich so.
Aus meinen Festen schenk‘ ich ihnen Farben,
da l;cheln sie und werden langsam froh.

Ihr Wesen, das sie bang in sich bezwangen,
erneut sich deutlich, da;  es jeder sieht;
sie sind noch niemals im Gesang gegangen
und schauernd schreiten sie in meinem Lied.











***

Слова простые в буднях прозябают,
но, как же вас, невзрачных, я люблю,
вам краски праздников дарю и уповаю,
что этим с вами радость разделю.

И ваша суть, что робко подавлялась,
вмиг возродится, чтобы каждый внял,
раз в вашу честь поэма не слагалась,
я вам создам из песен мадригал.











***

Ich bin zu Hause zwischen Tag und Traum-
Dort, wo die Kinder schl;fern, hei; vom Hetzen
dort_ wo die Alten sich zu Abend setzen,
und Herde gl;hn und hellen ihren Raum

Ich bin zu Hause zwischen Tag und Traum-
Dort, wo die Abendglocken klar verklangen
und M;dchen vom Verhallenden befangen,
sich m;de st;tzen auf den Brunnensaum.

Und eine Linde ist mein Lieblingsbaum;
und alle Sommer_ welche in ihr schweigen,
r;hren sich wieder in den tausend Zweigen
und wachen wieder zwischen Tag und Traum






***

Я дома между явью и мечтами.
Там дети, наигравшись, засыпают,
там старики под вечер отдыхают
у печки с раскаленными углями.

Я дома между явью и мечтами,
там отголоски звонов колокольных
охватывают трепетом невольным
сердца у дев с усталыми глазами.

Мне липа всех милей меж деревами,
в ее ветвях молчат былые лета,
но появляются опять, как по завету,
и бодрствуют меж явью и мечтами.













***


Du wacher Wald, inmitten wehen Wintern
hast du ein Fr;hlingsf;hlen dir erk;hnt,
und leise l;ssest du dein Silber sintern,
damit ich seh‘, wie deine Sehnsucht gr;nt.

Und wie mich weiter deine Wege f;hren,
erkenn ich kein Wohin und kein Woher
und wie;: vor deinen Tiefen waren T;ren ;
und sind nicht mehr.


















***

Ты, зимний лес, не спишь в плену метелей,
Сил придает тебе предчувствие весны,
Померкло серебро – остекленели ели,
Сквозь них видны зеленой страсти сны.

И как бы ни вели пути лесные,
Мне б разузнать откуда и куда,
Но входы вглубь – ворота расписные,
Исчезли навсегда.














***

Im flachen Land war ein Erwarten
nach einem Gast, der niemals kam,
noch einmal fragt der bange Garten,
dann wird sein L;cheln langsam lahm-

Und in den m;;igen Mor;sten
verarmt im Abend die Allee,
die ;pfel ;ngsten an den ;sten,
und jeder Wind tut ihnen weh.











***

В долине гостя ожидали,
но он с визитом не спешил,
сады в испуге замирали,
улыбку холод исказил.

А к ночи краски дня беднели,
болота погружались в сон,
плоды на яблонях мертвели
от ветра, сдерживая стон.











***

Ich lie; meinen Engel lange nicht los,
und er verarmte in meinen Armen
und wurde klein, und ich wurde gro;:
und auf einmal war ich das Erbarmen,
und er eine zitternde Bitte blo;.

Da hab ich ihm seinen Himmel gegeben, -
und er lie; mir das Nahe, daraus er entschwand;
er lernte das Schweben, ich lernte das Leben,
und wir haben langsam einander erkannt ...










***

Я Ангела долго не отпускал,
И он, ослабев, изменился:
Я стал большим, он маленьким стал,
Я быть милосердным учился,
И он как молитва затрепетал.

И я отпустил его ввысь на свободу,
Он оставил свой временный склеп
и небо вдохнул, а я – жизни природу,
наш союз постепенно окреп.













***


Seit mich mein Engel nicht mehr bewacht,
kann er frei seine Fl;gel entfalten
und die Stille der Sterne durchspalten, -
denn er muss meiner einsamen Nacht
nicht mehr ;ngstlichen H;nde halten -
seit mich mein Engel nicht mehr bewacht.















***

В миг, когда Ангел покинул меня,
он крылья расправил на воле;
молчание звездного поля
он расколол. И ночей западня
не могла испугать меня боле…
В миг, когда Ангел покинул меня.














***

Wenn ich einmal im Lebensland,
im Gel;rme von Markt und Messe -
meiner Kindheit erbl;hte Bl;sse:
meinen ernsten Engel vergesse -
seine G;te und sein Gewand,
die betenden H;nde, die segnende Hand, -
in meinen heimlichsten Tr;umen behalten
werde ich immer das Fl;gelfalten,
das wie eine wei;e Zypresse
hinter ihm stand...













***

Если в этой юдоли мирской,
в этой жизни обетованной
я прельщусь суетой балаганной,
в бледном детстве такою желанной,
и забуду тебя, Ангел мой,
доброту, твой покров неземной,
и воздетую к небу десницу,
пусть она в моих снах сохранится
кипарисом, осыпанным манной,
в складке крыльев твоих за спиной.










***

Hat auch mein Engel keine Pflicht mehr,
seit ihn mein strenger Tag vertrieb,
oft senkt er sehnend sein Gesicht her
und hat die Himmel nicht mehr lieb.

Er m;chte wieder aus armen Tagen
;ber W;lder rauschendem Ragen
meine blassen Gebete tragen
in die Heimat der Cherubim.

Dorthin trug er mein fr;hes Weinen
und Bedanken, und meine kleinen
Leiden wuchsen dorten zu Hainen,
welche fl;stern ;ber ihm...













***

С тех пор как суровые будни мои
Мой Ангел не делит со мной,
Он ходит с опущенным взором все дни
И в небо не рвется душой.

Ему бы хотелось взлететь над лесами,
Их шелест и шум ощутить под крылами,
Молитвы мои седыми ветрами
В приют херувимов поднять.

Туда он унес мои детские слезы,
Мою благодарность и сердца занозы,
Из них вырастали то рощи, то розы,
Над ним продолжая шептать.











***

Seine H;nde blieben wie blinde
V;gel, die, um Sonne betrogen
wenn die andern ;ber die Wogen
zu den w;hrenden Lenzen zogen,
in der leeren, entlaubten Linde
wehren m;ssen dem Winterwinde.

Auf seinen Wangen war die Scham
der Br;ute, die ;ber der Seele Schrecken
dunkle Purpurdecken
breiten dem Br;utigam.

Und in den Augen lag
Glanz von dem ersten Tag,
aber weit ;ber allem war
ragend das tragende Fl;gelpaar











***

Его руки, как слепые птицы,
обманутые солнцем, обнимали
безлиственную липу, ибо знали,
ей зимний ветер выдержать едва ли;
другие за моря спешили скрыться,
где никогда весна не завершится.

Непорочен лик был и стыдлив,
как у невест, ведь им надлежало
алое раскинуть покрывало
жениху, ресницы опустив.

Во взоре лишь отблеск огня
того первозданного дня,
И распростерт в небесах-
крыльев могучих размах.





***

Du darfst nicht warten, bis Gott zu dir geht
und sagt: Ich bin.
Ein Gott, der seine St;rke eingesteht,
hat keinen Sinn.
Da mu;t du wissen, da; dich Gott durchweht
seit Anbeginn,
und wenn dein Herz dir gl;ht und nicht verr;t,
dann schafft er drin.












***

Что Бог к тебе придет и скажет: вот и Я -
наивно полагать.
Нет смысла в Боге, если бытие Себя
он должен доказать.
бе же уяснить давно пора, что Бог
и жизнь в тебя вселил,
ведь, если ты пылать и мыслить мог,
Он это сотворил!












***

Das sind die Stunden, da ich mich finde,
Dunkel wellen die Wiesen im Winde,
Allen Birken schimmert die Rinde,
Und der Abend kommt ;ber sie.

Und ich wachse in seinem Schweigen,
m;chte bl;hen mit vielen Zweigen,
nur, um mit allen mich einzureihen
in die einige Harmonie…











***

В эти часы я себя обретаю,
Темные травы волнами гуляют,
И береста на березах мерцает,
Все вечер окутал собой.

Я вырастаю в безмолвии этом,
Хочу на ветвях цвести буйным цветом,
Чтобы, сливаясь с природой планеты,
В гармонии жить мировой …











***

Der Abend ist mein Buch- Ihm prangen
Die Deckel purpurn in Damast;
Ich l;se seine goldnen Spangen
Mit k;hlen H;nden ohne Hast.

Und lese seine erste Seite,
begl;ckt von dem vertrauten Ton,
und lese leiser seine zweite,
und seine dritte tr;um ich schon-











***

Вечер – книга моя, отливает
переплет ее алой тафтой,
золотые застежки вскрываю,
не спеша, я прохладной рукой.

И читаю страницы сначала -
доверительный по сердцу тон,
на второй – сердце словно дремало,
моей третьей страницей стал сон.











***

F;rchte dich nicht, sind die Astern auch alt,
streut der Sturm auch den welkenden Wald
in den Gleichmut des Sees, -
die Sch;nheit w;chst aus der engen Gestalt;
sie wurde reif, und mit milder Gewalt
zerbricht sie das alte Gef;;.

Sie kommt aus den B;umen
in mich und in dich,
nicht um zu ruhn;
der Sommer ward ihr zu feierlich.
Aus vollen Fr;chten fl;chtet sie sich
und steigt aus bet;ubenden Tr;umen
arm ins t;gliche Tun.








***

Ты не печалься, когда отцветут
астры, и вихри с деревьев сметут
листья на лоно вод;
из тесного семени, зрея, взойдут,
бережно вскрыв постаревший сосуд,
образы новых красот.

Душою растений
краса осенит
тебя и меня,
ей летняя пышность претит.
От зрелых плодов она скрыться спешит
и прочь от дурных сновидений
в гущу обычного дня.



Из «Часослова»

Nachtw;chter ist der Wahnsinn, weil er wacht.
Bei jeder Stunde bleibt er lachend stehen,
und einen Namen sucht er f;r die Nacht
und nennt sie: sieben, achtundzwanzig, zehn…

Und ein Triangel tr;gt er in der Hand,
und weil er zittert, schl;gt es an den Rand
des Horns, das er nicht blasen kann, und singt
das Lied, das er zu allen H;usern bringt.

Die Kinder haben eine gute Nacht
Und h;ren tr;umend, da; der Wahnsinn wacht.
Die Hunde aber rei;en sich vom Ring
Und gehen in den H;usern gro; umher
Und zittern, wenn er schon vor;berging,
und f;rchten sich vor seiner Wiederkehr.





***

Безумие страж, потому что не спит,
Смеясь о себе говорит ежечасно,
И ночи дать имя всегда норовит:
Семь, двадцать восемь, десятка … не ясно…

Оно треугольник зажало в руке,
Тот бьется в рожок при любом ветерке,
Оно на рожке не умеет играть,
Зато может петь так, что всюду слыхать.

Детишкам спокойная ночь предстоит,
Безумье их даже во сне не страшит.
Но псы…! Те настойчиво рвутся с цепей,
Дрожат и снуют во дворах у домов,
Их нюх почувствительней, чем у людей –
Им страшно с безумием встретиться вновь.




***

In diesem Dorfe   steht das letzte Haus
So einsam wie der letzte Haus der Welt.

Die Stra;e, die das kleine Dorf nicht h;lt,
geht langsam weiter in die Nacht hinaus.

Das kleine Dorf ist nur ein ;bergang
zwischen zwei Weiten, ahnungsvoll und bang,
ein Weg an H;usern hin statt eines Stegs.

Und die das Dorf verlassen, wandern lang,
und viele sterben vielleicht unterwegs.








***

Как одинок последний дом в селе,
Так, будто он один на целый свет,

Бежит дорога в ночь через рассвет,
Ничто ее не держит на земле.

Село лишь переход между миров-
земным и горним, полным жутких снов,
дорога вдоль домов вместо моста,

а те, кто покидают край отцов,
почти все сгинут, от пути устав.








***

Da neigt sich die Stunde und r;hrt mich an
mit klarem, metallenem Schlag:
mir zittern die Sinne. Ich f;hle: ich kann —
und ich fasse den plastischen Tag.
Nichts war noch vollendet, eh ich es erschaut,
ein jedes Werden stand still.
Meine Blicke sind reif, und wie eine Braut
kommt jedem das Ding, das er will.
Nichts ist mir zu klein und ich lieb es trotzdem
und mal es auf Goldgrund und gro;,

und halte es hoch, und ich wei; nicht wem
l;st es die Seele los ..










***

Склоняется час, ударяя меня
Металлическим звонким крылом,
Трепещет душа и почувствовал я,
Что смогу овладеть этим днем.

Ничто не свершалось, покуда во мне
Плод мудрости не вызревал,
Ко всякому, кто размышлял в тишине,
Придет все, о чем он мечтал.

Ничто - для меня - это крошечный храм,
Но он до небес дорастет:
я в золоте образ его воссоздам -
он чью-нибудь душу спасет.






***

Das waren Tage Michelangelo's,
von denen ich in fremden B;chern las.
Das war der Mann, der ;ber einem Ma;,
gigantengro;,
die Unermesslichkeit verga;

Das war der Mann, der immer wiederkehrt,

wenn eine Zeit noch einmal ihren Wert,
da sie sich enden will, zusammenfasst.
Da hebt noch einer ihre ganze Last
und wirft sie in den Abgrund seiner Brust.

Die vor ihm hatten Leid und Lust;
er aber f;hlt nur noch des Lebens Masse
und dass er Alles wie ein Ding umfasse, -
nur Gott bleibt ;ber seinem Willen weit:
da liebt er ihn mit seinem hohen Hasse
f;r diese Unerreichbarkeit.






***
               
О Микеланджело читал я фолиант,
о тех годах. Он человеком был,
который над эпохой воспарил,
он был гигант,
и он о необъятности забыл!

Он был титан, которого сам Бог,
векам свершений подводя итог,
в земном обличье снова возрождал,
чтоб он столетий мощь в себя вобрал
и этот груз в грядущее понес.

И до него любовь и горечь слез
знакомы были многим, только дело
в том, что он жизнь рассматривал всецело,
и Бога он любил, но оттого
и ненавидел свято, без предела
за всю недосягаемость Его.


***

Jetzt reifen schon die roten Berberitzen,
alternde Astern atmen schwach im Beet.
Wer jetzt nicht reich ist, da der Sommer geht,
wird immer warten und sich nie besitzen.

Wer jetzt nicht seine Augen schlie;en kann,
gewi;, da; eine F;lle von Gesichten
in ihm nur wartet bis die Nacht begann,
um sich in seinem Dunkel aufzurichten: -
der ist vergangen wie ein alter Mann.

Dem kommt nichts mehr, dem st;;t kein Tag mehr zu,
und alles l;gt ihn an, was ihm geschieht;
auch du, mein Gott. Und wie ein Stein bist du,
welcher ihn t;glich in die Tiefe zieht.









***

Уж барбарис краснеет, созревая,
Стареют астры, им трудней дышать,
Кто летом не сумел богатым стать,
Напрасно уповает, ожидая.

Кто глаз сомкнуть не может до утра
от образов, готовых проявиться
из памяти, из самого нутра,
они лишь ночи ждут, чтоб распрямиться,
сказав: «Ты стар, прошла твоя пора».

Жизнь кончена, ничто его не ждет.
Все, что вокруг – обманчиво, темно…
И даже ты, Господь, ты камень тот,
который в глубь влечет его, на дно.









***

Du Dunkelheit, aus der ich stamme,
ich liebe dich mehr als die Flamme,
welche die Welt begrenzt,

indem sie gl;nzt
mich nicht so sehr verhinderte am Wachen -:
f;r irgend einen Kreis,
aus dem heraus kein Wesen von ihr wei;.

Aber die Dunkelheit h;lt alles an sich:
Gestalten und Flammen, Tiere und mich, wie sie's errafft,
Menschen und M;chte -

Und es kann sein: eine gro;e Kraft
r;hrt sich in meiner Nachbarschaft.

Ich glaube an N;chte.





***

Ты тьма, и я из тебя родом
ты мне милее света небосвода,
мир крУгом ограничен в нем
сверкающим огнем,
но не мешает он мне просыпаться
вне круга, что пылал,
но вряд ли кто об этом мире знал.

А тьма в себя способна все вобрать:
все образы, и пламя, зверей и род людской,
меня и государства -
и может быть поблизости со мной
есть сила мощи неземной.
Я верую в ночное царство.



Из «Книги Картин»

Eingang

Wer du auch seist: am Abend tritt hinaus
aus deiner Stube, drin du alles wei;t;
als letztes vor der Ferne liegt dein Haus:
wer du auch seist.
Mit deinen Augen, welche m;de kaum
von der verbrauchten Schwelle sich befrein,
hebst du ganz langsam einen schwarzen Baum
und stellst ihn vor den Himmel: schlank, allein.
Und hast die Welt gemacht. Und sie ist gro;
und wie ein Wort, das noch im Schweigen reift.
Und wie dein Wille ihren Sinn begreift,
lassen sie deine Augen z;rtlich los...









Вступление

Кто б ни был ты: покинь родимый кров,
где все тебе знакомо. Уходи.
В дали твой дом последний из домов:
Кто б ни был ты.
Уставшим взглядом ты освободись
от вида полустертого (стоптанного старого) порога,
чернеющего древа крону ввысь
перенеси к небесному чертогу.
Ты сотворил вселенную. Она,
подобно слову, что в молчанье зреет,
лишь смысл его твой ум постичь сумеет,
души и глаз коснется тишина.







Die Liebende

Ja ich sehne mich nach dir. Ich gleite
mich verlierend selbst mir aus der Hand,
ohne Hoffnung, da; ich Das bestreite,
was zu mir kommt wie aus deiner Seite
ernst und unbeirrt und unverwandt.

... jene Zeiten: O wie war ich Eines,
nichts was rief und nichts was mich verriet;
meine Stille war wie eines Steines,
;ber den der Bach sein Murmeln zieht.

Aber jetzt in diesen Fr;hlingswochen
hat mich etwas langsam abgebrochen
von dem unbewu;ten dunkeln Jahr.
Etwas hat mein armes warmes Leben
irgendeinem in die Hand gegeben,
der nicht wei; was ich noch gestern war.






Любящая

Да, я тоскую по тебе, я таю,
С моих струюсь ладоней, как вода,
себя от безнадежности теряю,
и сил сопротивляться нет, я знаю,
что ты всему причиной, как всегда.

в те времена была я очень цельной,
без вероломства и пустых речей,
молчала, словно камень во вселенной,
через который плещется ручей.

Но вот с весной все это изменилось,
кручина потихоньку отделилась,
и вместе с годом, канувшим ушла.
А жизнь мою взял некто на поруки,
отогревая, избавлял от муки,
он и не знал, кем я вчера была.

Die Engel

Sie haben alle m;de M;nde
Und helle Seele ohne Saum.
Und eine Sehnsucht (wie nach S;nde)
Geht ihnen manchmal durch den Traum.

Fast gleichen sie einander alle;
In Gottes G;rten schweigen sie,
wie viele, viele Intervalle
in seiner Macht und Melodie.

Nur wenn sie ihre Fl;gel breiten,
sind sie die Wecker eines Winds:
als ginge Gott mit seinen weiten
Bildhauerh;nden durch die Seiten
Im dunklen Buch des Anbeginns.





Ангелы

У них у всех уста устали,
а души без границ светлы,
но их порой томят печали,
грехом, проникшим через сны.

Друг с другом они ликом схожи,
молчат у Господа в садах,
собою интервалы множа,
в Его аккордах и делах.

Но стоит их крылам раскрыться,
проснется ветер, что дремал,
то Бог ваятеля десницей,
листает темные страницы
древнейшей Книги всех Начал.




Kindheit

Da rinnt der Schule lange Angst und Zeit
mit Warten hin, mit lauter dumpfen Dingen.
O Einsamkeit, o schweres Zeitverbringen...
Und dann hinaus: die Stra;en spr;hn und klingen
und auf den Pl;tzen die Font;nen springen
und in den G;rten wird die Welt so weit -.
Und durch das alles gehn im kleinen Kleid,
ganz anders als die andern gehn und gingen -:
O wunderliche Zeit, o Zeitverbringen,
o Einsamkeit.

Und in das alles fern hinauszuschauen:
M;nner und Frauen; M;nner, M;nner, Frauen
und Kinder, welche anders sind und bunt;
und da ein Haus und dann und wann ein Hund
und Schrecken lautlos wechselnd mit Vertrauen -:
O Trauer ohne Sinn, o Traum, o Grauen,
o Tiefe ohne Grund.

Und so zu spielen: Ball und Ring und Reifen
in einem Garten, welcher sanft verblasst,
und manchmal die Erwachsenen zu streifen,
blind und verwildert in des Haschens Hast,
aber am Abend still, mit kleinen steifen
Schritten nachhaus zu gehn, fest angefasst -:
O immer mehr entweichendes Begreifen,
o Angst, o Last.

Und stundenlang am gro;en grauen Teiche
mit einem kleinen Segelschiff zu knien;
es zu vergessen, weil noch andre, gleiche
und sch;nere Segel durch die Ringe ziehn,
und denken m;ssen an das kleine bleiche
Gesicht, das sinkend aus dem Teiche schien -:
O Kindheit, o entgleitende Vergleiche.
Wohin? Wohin?

















Детство

Там протекают страхи школьных лет
с надеждой и сплошь скучными делами.
О одиночество! Как больно временами…
Снаружи -  улицы, звенящие ручьями,
фонтаны, бьющие прозрачными струями,
в садах –перед глазами целый свет –
Я, как ребенок маленький одет,
как все иду, но я иду мирами,
о время чудное, с надеждой и мечтами,
я одинок, свой оставляя след.

Издалека смотреть так интересно:
На женщин, на мужчин и на прелестных
детишек, с их природной пестротой,
на дом, на пса за каменной стеной,
меняя страх немой на сердце песней
с бездонной глубиной!

Иль с мячиком и обручем с друзьями
Носиться день-деньской в густых садах,
в пылу игры с закрытыми глазами
на взрослых натыкаясь второпях,
и снова семенить под вечер к маме,
домой, устав, припомнив о делах,
которые забыты были нами.
О груз! О страх!

Или подолгу, стоя на коленях,
у серого пруда с корабликом играть,
забросить все…Иные увлеченья
его заменят. Только через гладь
глубин пруда ребенка отраженье,
как бледное пятно появится опять-
О ускользающее детских лет виденье…
Куда? Ах, если б знать!








Aus einer Kindheit

Das Dunkeln war wie Reichtum in dem Raume,
darin der Knabe, sehr verheimlicht, saB.
Und als die Mutter eintrat wie im Traume,
erzitterte im stillen Schrank ein Glas.
Sie fiihlte, wie das Zimmer sie verriet,
und kiiBte ihren Knaben: Bist du hier? ...
Dann schauten beide bang nach dem Klavier,
denn manchen Abend hatte sie ein Lied,
darin das Kind sich seltsam tie; verfing.
Er saB sehr still. Sein groBes Schauen hing
an ihrer Hand, die ganz gebeugt vom Ringe,
als ob sie schwer in Schneewehn ginge,
iiber die weiBen Tasten ging. * (SW I, 385-86)










Из чьего-то детства

По-царски тьма заполонила залу,
мальчонка в ней забился в уголок.
В шкафу недвижном звякнули бокалы,
когда шагнула мать через порог,

как будто шла во сне: «Ты здесь, малыш?» -
поцеловала сына; на рояль
взглянули оба; странная печаль,
нахлынула, нарушив эту тишь.

Знакомой песни тема увлекла,
вот и сейчас она его звала.
Он замер. Притянула взгляд особо
рука – по клавишам, как по сугробам
тяжелой поступью прошла.





Pont du Carrusel

Der blinde Mann, der auf der Br;cke steht,
Grau wie ein Markstein namenloser Reiche,
Er ist vielleicht das Ding, das immer gleiche,
um das von fern die Sternenstunde geht,
und der Gestirne stiller Mittelpunkt.
Denn alles um ihn irrt und rinnt und prunkt.

Er ist der unbewegliche Gerechte,
in viele irre Wege hingestellt;
der dunkle Eingang in die Unterwelt
bei einem oberfl;chlichen Geschlechte.









Pont du Carrusel

Незрячий старик стоит на мосту,
Как столб межевой неизвестного царства,
Возможно он тот, кто путями мытарства
На звездных часах в караульном посту
Является центром далеких планет.
Вокруг него скорость, безумие, свет.
Он праведник на этом перепутье
Бесчисленных и спутанных дорог;
Нисходит в ад земных племен поток,
ведомый легкомыслием, по сути.










Die Einsamkeit

Die Einsamkeit ist wie ein Regen.
Sie steigt vom Meer den Abenden entgegen;
von Ebenen, die fern sind und entlegen,
geht sie zum Himmel, der sie immer hat.
Und erst vom Himmel f;llt sie auf die Stadt.

Regnet hernieder in den Zwitterstunden,
wenn sich nach Morgen wenden alle Gassen,
und wenn die Leiber, welche nicht gefunden,
entt;uscht und traurig voneinander lassen;
und wenn die Menschen, die einander hassen
in einem Bett zusammen schlafen m;ssen:

Dann geht die Einsamkeit mit den Fl;ssen…






Одиночество

Сравнимо одиночество с дождями.
Оно встает на встречу с вечерами
из волн морских; и дальними полями
восходит к небу, где живет всегда,
и с неба льется вновь на города.


Дождь льет как из ведра в часы ненастья,
когда свой облик улочки меняют,
когда тела, не обретая счастья,
расстроенно друг друга покидают,
когда к друг другу ненависть питают,
но вынуждены спать на общем ложе:

так одиночество собою реки множит…





Herbsttag

Herr, es ist Zeit. Der Sommer war sehr gro;.
Leg deinen Schatten auf die Sonnenuhren,
und auf den Fluren lass die Winde los.
Befiehl den letzten Fr;chten, voll zu sein;
gib ihnen noch zwei s;dlichere Tage,
dr;nge sie zur Vollendung hin, und jage
die letzte S;;e in den schweren Wein.
Wer jetzt kein Haus hat, baut sich keines mehr.
Wer jetzt allein ist, wird es lange bleiben,
wird wachen, lesen, lange Briefe schreiben
und wird in den Alleen hin und her
unruhig wandern, wenn die Bl;tter treiben.








Осенний день

Пора, Господь! – все лето зной стоял.
Дай солнечным часам прохладу тени,
Позволь ветрам начать осенний бал.

Наполни соком поздние плоды,
Оставь им пару дней теплыни юга,
И, провожая к завершенью круга,
Придай вину всю сладость густоты.

Бездомный не построит больше дом,
Кто одинок не скоро друга сыщет,
Духовной будет наслаждаться пищей,
Читать, писать, гулять в садах пешком,
Когда в листве осенний ветер свищет.



Ende des Herbstes

Ich sehe seit einer Zeit,
wie alles sich verwandelt-
Etwas steht auf und handelt
Und t;tet und tut Leid.

Von Mal zu Mal sind all
Die G;rten nicht dieselben;
Von den gilbenden zu der gelben
Langsamem Verfall:
Wie war der Weg mir weit.

Jetzt bin ich bei den leeren
Und schaue durch alle Alleen.
Fast bis zu den fernen Meeren
Kann ich den ernsten schweren
Verwehrenden Himmel sehn.




Конец осени

Недавно понял я, что все
живет, согласно превращеньям,
и, начиная от рожденья,
недуг и смерть в себе несет.

Так повелось из года в год:
в сады желтеющая осень
оттенки новые привносит,
ее медлительный уход
меня в неблизкий путь ведет.

Теперь покров листвы исчез,
и видеть я могу отныне
в тяжелой строгости небес
до синих волн морской пустыни
их заповедную твердыню




Herbst

Die Bl;tter fallen, fallen wie von weit,
als welkten in den Himmeln ferne G;rten;
sie fallen mit verneinender Geb;rde.

Und in den N;chten f;llt die schwere Erde
аus allen Sternen in die Einsamkeit-

Wir alle fallen- Diese Hand da f;llt.
und sieh dir andre an: es ist in allen.

Und doch ist Einer, welcher dieses Fallen
unendlich sanft in seinen H;nden h;lt.








Осень

Падают листья с бескрайних высот,
cловно небесные кущи увяли,
падают жестом щемящей печали.

также ночами в пустынные дали
камни и пыль облетают со звезд.

Мы падаем все. И вот эта рука,
а следом, смотри, и другая за нею,

но есть все же ТОТ, кто паденье своею
надежной рукою удержит в веках.








Das Gebet

Nacht, stille Nacht, in die verwoben sind
Ganz wei;e Dinge, rote, bunte Dinge,
verstreute Farben, die erhoben sind
zu einem Dunkel einer Stille, - bringe
doch mich auch in Beziehung zu dem Vielen,
das du erwirbst und ;berredest. Spielen
denn meine Sinne noch zu sehr mit Licht?
W;rde sich denn mein Angesicht
Noch immer st;rend von den Gegenst;nden
abheben? Urteile nach meinen H;nden:
Liegen sie nicht wie Werkzeug da und Ding?
Ist nicht der Ring selbst schlicht
an meiner Hand und liegt das Licht
nicht ganz so, voll Vertrauen, ;ber ihnen;
als ob sie Wege w;ren, die beschienen,
nicht anders sich verzweigen, als im Dunkel.




Молитва

Ночь, тихая ночь, в тебя вплетены
пунцовые, белые, пестрые нити,
рассыпаны краски и вознесены
во тьму тишины – и меня поднимите
туда, я хочу быть к единству причастным,
в котором над всем ты царишь полновластно.
Или я слишком увлекся игрой
мыслей и света, которые мой
образ на фоне всех прочих предметов
так выделяют, смешав их при этом?
Суди по рукам моим, чем не предмет?
Простое кольцо и свет над рукой
доверчиво льется со всей полнотой,
как будто не руки мои озаряет,
он, видимо, их за пути принимает,
что разветвляются, только во мраке.




Abend

Der Abend wechselt langsam die Gew;nder,
die ihm ein Rand von alten B;umen h;lt;
du schaust: und von dir scheiden sich die L;nder,
ein himmelfahrendes und eins, das f;llt;

und lassen dich, zu keinem ganz geh;rend,
nicht ganz so dunkel wie das Haus, das schweigt,
nicht ganz so sicher Ewiges beschw;rend
wie das, was Stern wird jede Nacht und steigt –

und lassen dir (uns;glich zu entwirrn)
dein Leben bang und riesenhaft und reifend,
so dass es, bald begrenzt und bald begreifend,
abwechselnd Stein in dir wird und Gestirn.










Вечер

Меняет вечер медленно убранство
Из вековых деревьев; пристально вглядись:
Расколот мир на два больших пространства –
Одно стремится ввысь, другому – падать вниз.

И ни с одним не быть тебе всецело –
одно как темный и безмолвный дом,
другое манит в вечные пределы
со звездами, не гаснущими в нем.

И эти путы раздвоения с лихвой
жизнь страхом и величием наполнят,
то тьмы, то света настигают волны…
Ты сам становишься то камнем, то звездой.






Von den Font;nen

Auf einmal wei; ich viel von den Font;nen,
den unbegreiflichen B;umen aus Glas.
Ich k;nnte reden wie von eignen Tr;nen,
die ich, ergriffen von sehr gro;en Tr;umen,
einmal vergeudete und dann verga;.

Verga; ich denn, da; Himmel H;nde reichen
zu vielen Dingen und in das Gedr;nge?
Sah ich nicht immer Gro;heit ohnegleichen
im Aufstieg alter Parke, vor denen weichen
erwartungsvollen Abenden, - in bleichen
aus fremden M;dchen steigenden Ges;ngen,
die ;berflie;en aus der Melodie
und wirklich werden und als m;ssen sie
sich spiegeln in den aufgetanen Teichen?

Ich mu; mich nur erinnern an das Alles,
was an Font;nen und an mir geschah,-
dann f;hl ich auch die Last des Niederfalles,
in welcher ich die Wasser wiedersah:
Und wei; von Zweigen, die sich abw;rts wandten,
von Stimmen, die mit kleiner Flamme brannten,
von Teichen, welche nur die Uferkanten
schwachsinnig und verschoben wiederholten,
von Abendhimmeln, welche von verkohlten
westlichen W;ldern ganz entfremdet traten,
sich anders w;lbten, dunkelten und taten,
als w;r das nicht die Welt, die sie gemeint…

Verga; ich denn, dass Stern bei Stern versteint
und sich verschlie;t gegen die Nachbargloben?
Dass sich die Welten nur noch wie verweint
im Raum erkennen? - Vielleicht sind wir o b e n,
in Himmel andrer Wesen eingewoben,
die zu uns aufschaun abends. Vielleicht loben
uns ihre Dichter. Vielleicht beten viele
zu uns empor. Vielleicht sind wir die Ziele
von fremden Fl;chen, die uns nie erreichen,
Nachbaren eines Gottes, den sie meinen
in unsrer H;he, wenn sie einsam weinen,
an den sie glauben und den sie verlieren,
und dessen Bildnis, wie ein Schein aus ihren
suchenden Lampen, fl;chtig und verweht,
;ber unsere zerstreuten Gesichter geht…








О фонтанах
Я вдруг узнал так много о фонтанах –
таинственных деревьях из стекла.
Мечтами увлеченный, я обманы
и неудачи заливал слезами,
но боль потерь забылась и прошла.

Забыл ли я, как в трудные годины
мне руки свои небо протянуло?
Не мне ль являлись дивные картины
величия старинных парков в сини
желанных мягких вечеров, а с ними
дев незнакомых пенье всколыхнуло,
как будто бы фонтаном звуков высь,
которые слезами пролились
в зеркальный пруд несовершенных линий.
Я вспомнить должен каждое мгновенье,
как между мною и фонтаном все сплелось –
и, ощутив всю тяжесть низверженья,
я видел через воду все насквозь:
вот дерева с поникшими ветвями,
и голоса, в которых билось пламя,
пруды с неравномерными краями
по берегам, смещенные куда-то,
и в черной рамке леса миг заката
под куполом темнеющего свода,
взирающего на свою природу,
которая им кажется чужой.

Забыл ли я, что звезды меж собой
всегда возводят каменные стены
и узнают в пустыне мировой
друг друга по слезам. А мы нетленной
душой давно в живую ткань вселенной,
быть может, вплетены. И вдохновенно
по вечерам поэты сфер нездешних
хвалу поют в честь нас, земных и грешных,
быть может и молитвы нам возносят.
Иль целью стали мы для их проклятий,
что нет у них Господней благодати,
что к Богу ближе мы. Они, страдая,
в Него и верят и Его теряют.
Лишь в огоньках блуждающих лампад
лик Бога наши лица отразят.
Die Stimmen
Titelblatt
Die Reichen und Gl;cklichen haben gut schweigen,
niemand will wissen was sie sind.
Aber die D;rftigen m;ssen sich zeigen,
m;ssen sagen: ich bin blind
oder: ich bin im Begriff es zu werden
oder: es geht mir nicht gut auf Erden
oder: ich habe ein krankes Kind
oder: da bin ich zusammengef;gt…

Und vielleicht, da; das gar nicht gen;gt.

Und weil alle sonst, wie an Dingen,
an ihnen vorbeigehen, m;ssen sie singen.
Und dann h;rt man noch guten Gesang.
Freilich die Menschen sind seltsam; sie h;ren
Lieber Kastraten in Knabench;ren.
Aber Gott selber kommt und bleibt lang,
wenn ihn diese Beschnittenen st;ren.


Голоса
Титульный лист
Богатым и сытым не в тягость молчанье,
Нет дела до них никому,
А бедным остались одни причитанья:
я слеп! Погружаюсь во тьму.
Или: я скоро ослепну, я знаю
Или: на этой Земле я страдаю
Иль: болен мой сын, помогите ему
Иль: участь моя на коленях стоять…

И много еще можно перечислять.

Раз все идут мимо, как мимо предметов,
Они должны петь, чтоб все слышали это.
и пенье недурно порою звучит
Но братья не слышат стенания брата,
предпочитая хор юных кастратов.
Сам Бог и надолго сюда поспешит,
Чтоб сохранить то, что   истинно Свято.



Das Lied des Bettlers

Ich gehe immer von Tor zu Tor,
verregnet und verbrannt;
auf einmal leg ich mein rechtes Ohr
in meine rechte Hand.
Dann kommt mir meine Stimme vor
als h;tt ich sie nie gekannt.   

Dann weiss ich nicht sicher wer da schreit,
ich oder irgendwer.
Ich schreie um eine Kleinigkeit.
Die Dichter schreien um mehr.

Und endlich mach ich noch mein Gesicht
mit beiden Augen zu;
wie’s dann in der Hand liegt mit seinem Gewicht
sieht es fast aus wie Ruh.
Damit sie nicht meinen ich h;tte nicht,
wohin ich mein Haupt tu.









Песня нищего

От дома к дому в дождь и в жару
бреду, гонимый нуждой;
и как-то раз на сильном ветру
я ухо закрыл рукой.
И голос свой я не разберу,
будто б он вовсе не мой.

Чей меня голос ошеломил,
это мой или чей-то зов?
Я о насущном хлебе просил,
поэты – о пище богов.

Тут я лицом к ладоням припал,
чтобы не видеть свет,
покой мою душу переполнял,
ведь я мог сказать в ответ
тем, кто меня бездомным считал,
что я властелин планет.










***

Mein Leben ist wie leise See:
Wohnt in den Uferh;usern das Weh,
wagt sich nicht aus den H;fen.
Nur manchmal zittert ein Nahn und Fliehn:
Aufgest;rte W;nsche ziehn
Dar;ber wie silberne M;wen.
Und dann ist alles wieder still. . .
Und wei;t du was mein Leben will,
hast du es schon verstanden?
Wie eine Welle im Morgenmeer
Will es, rauschend und muschelschwer,
An deiner Seele landen.











***

Жизнь моя – моря спокойного даль,
В прибрежных домах поселилась печаль,
Жилище свое не рискуя покинуть.
Лишь иногда затрепещут с мольбой:
желанья воскресшие, над головой
потянутся вдаль серебристостью чаек.
И дальше наступит опять тишина.
А знаешь ли ты, чего хочет она –
жизнь моя? Трудно ли не догадаться?
Она, как морская волна, шелестя,
тяжелой ракушкой под утро блестя,
к душе твоей хочет прижаться.








Из «Новых стихотворений»
 Der Dichter

Du entfernst dich von mir, du Stunde.
Wunden schl;gt mir dein Fl;gelschlag.
Allein: was soll ich mit meinem Munde?
mit meiner Nacht? mit meinem Tag?

Ich habe keine Geliebte, kein Haus,
keine Stelle auf der ich lebe
Alle Dinge, an die ich mich gebe,
werden reich und geben mich aus.













Поэт

Ты, время, от меня улетая,
Наносишь раны взмахами крыла;
Я одинок, как поступить не знаю,
Зачем стихи, и день, и ночи мгла?

Нет у меня пристанища, нет милой,
И даже крыши нет над головой,
А то, чему я предан был душой,
На мне взросло и про меня забыло.












Schlaflied

Einmal, wenn ich dich verlier,
wirst du schlafen k;nnen ohne
da; ich wie eine Lindenkrone
mich verfl;stre ;ber dir?

Ohne da; ich hier wache und
Worte, beinah wie Augenlieder,
auf deine Br;ste, auf deine Glieder
niederlege, auf deinen Mund.

Ohne da; ich dich verschlie;
und dich allein mit Deinem lasse
wie einen Garten mit einer Masse
von Melissen und Stern – Anis-






Колыбельная

Коль судьба нас разлучит,
Ты уснешь ли, не услышав
Шепот мой в листве над крышей,
Там, где липа шелестит?

Ты уснешь ли без моих
Ласк, объятий, откровений
И родных прикосновений
Тех, что только для двоих.

Быть тебе совсем одной,
Ведь меня не будет рядом
Под зеленой сенью сада
С мятой и разрыв-травой.






Der Alchimist

Seltsam verl;chelnd schob der Laborant
den Kolben fort, der halbberuhigt rauchte.
Er wu;te jetzt, was er noch brauchte,
damit der sehr erlauchte Gegenstand

da drin entst;nde. Zeiten brauchte er,
Jahrtausende f;r sich und diese Birne
in der es brodelte; im Hirn Gestirne
und im Bewu;tsein mindestens das Meer.

Das Ungeheuere, das er gewollt,
er lie; es los in dieser Nacht. Es kehrte
zur;ck zu Gott und in sein altes Ma;;

er aber, lallend wie ein Trunkenbold,
lag ;ber dem Geheimfach und begehrte
den Brocken Gold, den er besa;.



Алхимик

С усмешкой странной он убрал сосуд,
В котором все дымилось и бурлило,
Его сегодня утром осенило,
Какой частицы не хватало тут:

Конечно Времени! Ста тысяч дней
и для себя, и для пробирки этой,
для разума - созвездий ярких света,
для сердца – просто глубины морей.
а то, о чем он так всю жизнь мечтал,
минувшей ночью упустив случайно,
исчезло и вернулось в дом Творца,

и он бессвязно что-то лепетал,
и горевал на ложе своем тайном,
в руке сжимая лишь кусок свинца.




Blaue Hortensie

So wie das letzte Gr;n in Farbentiegeln
Sind diese Bl;tter, trocken, stumpf und rauh,
hinter den Bl;tendolden, die ein Blau
nicht auf sich tragen_ nur von ferne spiegeln-

Sie spiegeln es verweint und ungenau,
als wollten sie es wiederum verlieren_
und wie in alten blauen Briefpapiern
ist Gelb in ihnen_ Violett und Grau.

Verwaschenes wie an einer Kindersch;rze,
Nichmehrgetragenes, dem nichts mehr geschieht:
Wie f;hlt man eines kleinen Lebens K;rze.

Doch pl;tzlich scheint das Blau sich zu verneuen
In einer von den Dolden, und man sieht
Ein r;hrend Blaues sich vor Gr;nem freuen.



Голубая гортензия

Становится листва сухой и серой –
в этюднике иссяк зеленый цвет,
уже растаял синих гроздьев след,
едва мерцая, в поднебесных сферах.

Мерцая, словно через призму слез,
они как будто вновь лазурь теряют,
так время в старых письмах проступает
лилово-желтым, даже пеплом роз.

Застиранный, как фартучек малышки,
и выцветший, ну что с ним приключится?
Вот так и жизнь проносится, как вспышка…

Вдруг трогательно-синий обновленный
через шершавость листьев просочится,
прильнув по-детски к матери зеленой.



Der K;nig

Der K;nig ist sechzehn Jahre alt.
Sechzehn Jahre und schon der Staat.
Er schaut, wie aus einem Hinterhalt,
vorbei an den Greisen vom Rat
in den Saal hinein und irgendwohin
und f;hlt vielleicht nur dies:

an dem schmalen langen harten
Kinn die kalte Kette vom Vlies.
Das Todesurteil vor ihm bleibt
lang ohne Namenszug.
Und sie denken: wie er sich qu;lt.
Sie w;;ten, kennten sie ihn genug,
da; er nur langsam bis siebzig z;hlt
eh er es unterschreibt.








Король

В шестнадцать лет он возведен на трон –
едины государство и король.
Исподтишка обводит взглядом он
старейшин, тронный зал, вживаясь в роль,
Куда-то смотрит он, не весть куда.
Его сейчас заботит мысль одна:
На узкий длинный подбородок жмет
холодная цепь Золотого Руна.
На казнь приговор ему утверждать.
Он медлит. Сочувствует зал.
И в голову всем не может прийти,
Что юный король сперва загадал
в уме сосчитать до семидесяти…
прежде, чем подписать.






Die Treppe der Orangerie
Versailles

Wie K;nige die schlie;lich nur noch schreiten
fast ohne Ziel, nur um von Zeit zu Zeit
sich den Verneigenden auf beiden Seiten
zu zeigen in des Mantels Einsamkeit —:
so steigt, allein zwischen den Balustraden,
die sich verneigen schon seit Anbeginn,
die Treppe: langsam und von Gottes Gnaden
und auf den Himmel zu und nirgends hin;

als ob sie allen Folgenden befahl
zur;ckzubleiben, — so da; sie nicht wagen
von ferne nachzugehen; nicht einmal
die schwere Schleppe durfte einer tragen.










Лестница оранжереи
Версаль

Как государи, шествуя без цели,
мимо придворных, вставших на поклон,
случайно будто показать хотели
путь одинокий мантий и корон -

так лестница меж балюстрад склоненных,
свой повседневный совершая ход,
Господней волей к небу устремленных,
неспешно вверх и в никуда ведет,

как будто всем, кто следом за ней шел,
она внизу остаться приказала,
и шлейфа, что не в меру был тяжел,
касаться никому не позволяла.





Vor dem Sommerregen

Auf einmal ist aus allem Gr;n im Park
man wei; nicht was, ein Etwas fortgenommen;
man f;hlt ihn n;her an die Fenster kommen
und schweigsam sein. Inst;ndig nur und stark

ert;nt aus dem Geh;lz der Regenpfeifer,
man denkt an einen Hieronymus:
so sehr steigt irgend Einsamkeit und Eifer
aus dieser einen Stimme, die der Gu;

erh;ren wird. Des Saales W;nde sind
mit ihren Bildern von uns fortgetreten,
als d;rften sie nicht h;ren was wir sagen.

Es spiegeln die verblichenen Tapeten
das ungewisse Licht von Nachmittagen,
in denen man sich f;rchtete als Kind.




Перед летним дождём

Внезапно в парке присмирела вся листва,
И явно в зелени чего-то не хватало,
к окну бесшумно льнуло нечто и молчало,
лишь пела ржанка гимн во славу божества

настойчиво, одна, с непостижимой силой,
припомнился монах - Святой Иероним:
страсть с одиночеством пичуга возносила
и предвещала ливень голосом своим.

В гостиной - стены с галереей из картин,
пространство расширяя, будто отступали,
чтоб не подслушивать чужие разговоры.

Обои блеклые, как в детстве, отражали
Вечерний сумеречный свет и страх, который
я ощущал тогда, когда был здесь один.




 Portal
1
Da blieben sie, als w;re jene Flut
zur;ckgetreten, deren gro;es Branden
an diesen Steinen wusch, bis sie entstanden;
sie nahm im Fallen manches Attribut


aus ihren H;nden, welche viel zu gut
und gebend sind, um etwas festzuhalten.
Sie blieben, von den Formen in Basalten
durch einen Nimbus, einen Bischofshut,


bisweilen durch ein L;cheln unterschieden,
f;r das ein Antlitz seiner Stunden Frieden
bewahrt hat als ein stilles Zifferblatt;


jetzt fortger;ckt ins Leere ihres Tores,
waren sie einst die Muschel eines Ohres
und fingen jedes St;hnen dieser Stadt.





Портал
1
Они остались здесь, когда отхлынул вал
стихии, огранившей камни эти
до совершенства водами столетий.
Он атрибут себе на память взял

из добрых щедрых рук прибрежных скал,
взамен все отдающих выше нормы.
Они остались. Из базальта формы –
епископская митра, нимб, овал

лица, улыбкой озаренный,
часов спокойных, умиротворенный,
как будто охраняя циферблат,

они ведь были раковиной слуха,
и стоны города ловило это ухо,
теперь они как стражи врат стоят.



Portal
2

Sehr viele Weite ist gemeint damit:
so wie mit den Kulissen einer Szene
die Welt gemeint ist; und so wie durch jene
der Held im Mantel seiner Handlung tritt: -

so tritt das Dunkel dieses Tores handelnd
auf seiner Tiefe tragisches Theater,
so grenzenlos und wallend wie Gott-Vater
und so wie Er sich wunderlich verwandelnd

in einen Sohn, der aufgeteilt ist hier
auf viele kleine beinah stumme Rollen,
genommen aus des Elends Zubeh;r.

Denn nur noch so entsteht (das wissen wir)
aus Blinden, Fortgeworfenen und Tollen
der Heiland wie ein einziger Akteur.







Портал
2

За ними открывается простор,
Так закулисье целый мир вмещает –
Герой в плаще трагедии ступает
На зыбкие подмостки до сих пор.

Так тьма портала действует от века
В глубинах бесконечной драмы,
Так и Всевышний, управляя нами,
сам принимает облик человека,

и в ипостаси Сына предстает,
на мелкие немые роли множась,
Он выбирает тех, кто нищ или убог,

ведь только так Он нам понять дает
как из страданий проявиться может
единственный актер – Спаситель Бог.





Portal
3

So ragen sie, die Herzen angehalten
(sie stehn auf Ewigkeit und gingen nie);
nur selten tritt aus dem Gef;ll der Falten
eine Geb;rde, aufrecht, steil wie sie,

und bleibt nach einem halben Schritte stehn
wo die Jahrhunderte sie ;berholen.
Sie sind im Gleichgewicht auf den Konsolen,
in denen eine Welt, die sie nicht sehn,

die Welt der Wirrnis, die sie nicht zertraten,
Figur und Tier, wie um sie zu gef;hrden,
sich kr;mmt und sch;ttelt und sie dennoch h;lt:

weil die Gestalten dort wie Akrobaten
sich nur so zuckend und so wild geb;rden,
damit der Stab auf ihrer Stirn nicht f;llt.
Портал
3
Так ввысь они возносятся с надеждой,
дыханье затаив, неся веками крест,
лишь изредка из складок их одежды
мелькнет прямой, на них похожий жест,

который в полушаге вдруг замрет,
там, где его столетья обгоняют.
Они же, равновесье сохраняя,
вросли в консоли, подпирая свод,

который им грозит оскалом зверя,
весь скрючившись, он продолжает быть,

ведь все фигуры, исполняя роли,

должны как акробаты на премьере
не видя мир смятения и боли,
ловчить, чтоб шест со лба не уронить.







Das Kapit;l

Wie sich aus eines Traumes Ausgeburten
aufsteigend aus verwirrendem Gequ;l
der n;chste Tag erhebt: so gehn die Gurten
der W;lbung aus dem wirren Kapit;l

und lassen drin, gedr;ngt und r;tselhaft
verschlungen, fl;gelschlagende Gesch;pfe:
ihr Z;gern und das Pl;tzliche der K;pfe
und jene starken Bl;tter, deren. Saft

wie J;hzorn steigt, sich schlie;lich ;berschlagend
in einer schnellen Geste, die sich ballt
und sich heraush;lt —: alles aufw;rtsjagend,

was immer wieder mit dem Dunkel kalt
herunterf;llt, wie Regen Sorge tragend
f;r dieses alten Wachstums Unterhalt







Капитель

Как из глубин сумбура сновидений,
ночных кошмаров новый день встает,
так капители в ритме повторений
сплетаются в одно - за сводом свод.

На них толпится множество фигур:
Загадочных крылатых, как грифоны,
Они на страже, и листва короной
могучей прорастает меж скульптур,

а соки листьев, словно гнев мгновенный
сгущаясь, вверх стремятся в тот же миг
и быстрым жестом, пусть и отдаленным,

дождем животворящим, как родник,
из тьмы прольются влагою охлажденной
чтоб жизни старый стебель не поник.



Die Erwachsene

Das alles stand auf ihr und war die Welt
und stand auf ihr mit allem, Angst und Gnade,
wie B;ume stehen, wachsend und gerade,
ganz Bild und bildlos wie die Bundeslade
und feierlich, wie auf ein Volk gestellt.

Und sie ertrug es; trug bis obenhin а
das Fliegende, Entfliehende, Entfernte, в
das Ungeheuere, noch Unerlernte в
gelassen wie die Wassertr;gerin а
den vollen Krug. Bis mitten unterm Spiel,
verwandelnd und auf andres vorbereitend,
der erste wei;e Schleier, leise gleitend,
;ber das aufgetane Antlitz fiel
fast undurchsichtig und sich nie mehr hebend
und irgendwie auf alle Fragen ihr
nur eine Antwort vage wiedergebend:
In dir, du Kindgewesene, in dir.







Взрослая

Она держала на себе весь белый свет
громаду бытия, со всем, что было сущим:
со страхом, милостью и деревом растущим,
картиной без картин, как тот ковчег, несущий
народу радость и Всевышнего завет.

И выдержала все; сумела ввысь поднять
все, что летело, ускользало, отдалялось,
все, что огромным и непознанным казалось,
несла, как дева воду, чтоб не расплескать.
И тут в пылу игры на детский лик
скользнула пелена, как белое знаменье,
как признак чистоты преображенья,
который на открытый лоб приник
непроницаемо, неустранимо,
на все ее вопросы о судьбе
звучал внутри ответ неоспоримый:
В тебе всё, бывшее дитя, в тебе.


Quai du Rosaire. Br;gge

Die Gassen haben einen sachten Gang
(wie manchmal Menschen gehen im Genesen
nachdenkend: was ist fr;her hier gewesen?)
und die an Pl;tze kommen, warten lang

auf eine andre, die mit einem Schritt
;ber das abendklare Wasser tritt,
darin, je mehr sich rings die Dinge mildern,
die eingeh;ngte Welt von Spiegelbildern
so wirklich wird wie diese Dinge nie.

Verging nicht diese Stadt? Nun siehst du, wie
(nach einem unbegreiflichen Gesetz)
sie wach und deutlich wird im Umgestellten,
als w;re dort das Leben nicht so selten;
dort h;ngen jetzt die G;rten gro; und gelten,
dort dreht sich pl;tzlich hinter schnell erhellten
Fenstern der Tanz in den Estaminets.

Und oben blieb? — Die Stille nur, ich glaube,
und kostet langsam und von nichts gedr;ngt
Beere um Beere aus der s;;en Traube
des Glockenspiels, das in den Himmeln h;ngt.




Набережная четок

Здесь улочки так медленно идут,
(так люди на пути к выздоровленью
в раздумье пребывают и сомненье),
все сходятся на площади и ждут

других, где над водой прозрачной мост
шагает, отражаясь среди звезд,
и все предметы видятся зеркально,
и зачастую кажутся реальней,
чем мир вещей действительный для нас.

Взгляни, исчез ли этот город с глаз?
(непостижим закон метаморфоз) -
он четко виден даже измененный,
как будто жизнь в картине отраженной
не мираж; садов висячих плещут волны,
а в ресторанных окнах озаренных
кружится танго отраженьем грез.

А в небе? – Тишина, я полагаю,
она без суеты излишней пьет
нектар волшебных сладких ягод рая
из грозди звона колокольных нот.

Der Turm
Turm Tour St.-Nicolas, Furnes
Erd-Inneres. Als w;re dort, wohin
du blindlings steigst, erst Erdenoberfl;che,
zu der du steigst im schr;gen Bett der B;che,
die langsam aus dem suchenden Gerinn

der Dunkelheit entsprungen sind, durch die
sich dein Gesicht, wie auferstehend, dr;ngt
und die du pl;tzlich siehst, als fiele sie
aus diesem Abgrund, der dich ;berh;ngt
und den du, wie er riesig ;ber dir
sich umst;rzt in dem d;mmernden Gest;hle,
erkennst, erschreckt und f;rchtend, im Gef;hle:
o wenn er steigt, behangen wie ein Stier - :

Da aber nimmt dich aus der engen Endung
windiges Licht. Fast fliegend siehst du hier
die Himmel wieder, Blendung ;ber Blendung,
und dort die Tiefen, wach und voll Verwendung,

und kleine Tage wie bei Patenier,
gleichzeitige, mit Stunde neben Stunde,
durch die die Br;cken springen wie die Hunde,
dem hellen Wege immer auf der Spur,

den unbeholfne H;user manchmal nur
verbergen, bis er ganz im Hintergrunde
beruhigt geht durch Buschwerk und Natur.
Башня

Нутро земли. Как будто там, куда
наверх ты поднимаешься вслепую
по руслу рек, пробив кору земную,
где в темноте неспешно бьет вода,

в которой отражается твой лик,
как будто бы воскресший из глубин,
и ты ее вдруг видишь в этот миг,
срывающейся с каменных вершин,

громадою нависших над тобой
и в полутьме обрушиться готовых,
ты узнаешь то чувство страха снова -
скала, как бык, который рвется в бой.

И тут тебя из тесноты темницы
спасает свет воздушною волной,
ты видишь небо и, паря, как птица,
в слепящие глубины дух стремится;

мелькают дни привычной чередой,
так час за часом, как у Патинира –
мосты меж ними, словно псы-проныры,
что взяли след на светлые пути,

который средь домишек не найти,
на заднем плане, прячась в зелень мира,
он тихо продолжает в даль идти.
Kindheit

Da rinnt der Schule lange Angst und Zeit
mit Warten hin, mit lauter dumpfen Dingen.
O Einsamkeit, o schweres Zeitverbringen...
Und dann hinaus: die Stra;en spr;hn und klingen
und auf den Pl;tzen die Font;nen springen
und in den G;rten wird die Welt so weit -.
Und durch das alles gehn im kleinen Kleid,
ganz anders als die andern gehn und gingen -:
O wunderliche Zeit, o Zeitverbringen,
o Einsamkeit.

Und in das alles fern hinauszuschauen:
M;nner und Frauen; M;nner, M;nner, Frauen
und Kinder, welche anders sind und bunt;
und da ein Haus und dann und wann ein Hund
und Schrecken lautlos wechselnd mit Vertrauen -:
O Trauer ohne Sinn, o Traum, o Grauen,
o Tiefe ohne Grund.

Und so zu spielen: Ball und Ring und Reifen
in einem Garten, welcher sanft verblasst,
und manchmal die Erwachsenen zu streifen,
blind und verwildert in des Haschens Hast,
aber am Abend still, mit kleinen steifen
Schritten nachhaus zu gehn, fest angefasst -:
O immer mehr entweichendes Begreifen,
o Angst, o Last.

Und stundenlang am gro;en grauen Teiche
mit einem kleinen Segelschiff zu knien;
es zu vergessen, weil noch andre, gleiche
und sch;nere Segel durch die Ringe ziehn,
und denken m;ssen an das kleine bleiche
Gesicht, das sinkend aus dem Teiche schien -:
O Kindheit, o entgleitende Vergleiche.
Wohin? Wohin?

















Детство

Там протекают страхи школьных лет
с надеждой и сплошь скучными делами.
О одиночество! Как тяжко временами…
Снаружи - улицы, звенящие ручьями,
фонтаны, бьющие прозрачными струями,
в садах –перед глазами целый свет –
и образ этот как малыш одет,
как все идет, но он идет мирами,
о время чудное, с надеждой и мечтами,
как одинокий след.

Издалека смотреть так интересно:
На женщин, на мужчин и на прелестных
детишек, с их природной пестротой,
на дом, на пса за каменной стеной,
меняя страх немой на сердце песней
с бездонной глубиной!

Иль с мячиком и обручем с друзьями
носиться день-деньской в густых садах,
в пылу игры с закрытыми глазами,
на взрослых натыкаясь второпях,
и снова семенить под вечер к маме,
домой, устав, припомнив о делах,
которые забыты были нами.
О груз! О страх!

Или подолгу, стоя на коленях,
у серого пруда с корабликом играть,
забросить все…Иные увлеченья
его заменят. Только через гладь
глубин пруда ребенка отраженье,
как бледное пятно, появится опять -:
О ускользающее детских лет виденье…
Куда? Ах, если б знать!
















Der Engel

Mit einem Neigen seiner Stirne weist
er weit von sich was einschr;nkt und verpflichtet;
denn durch sein Herz geht riesig aufgerichtet
das ewig Kommende das kreist.

Die tiefen Himmel stehn ihm voll Gestalten,
und jede kann ihm rufen: komm, erkenn - .
Gieb seinen leichten H;nden nichts zu halten
aus deinem Lastenden. Sie k;men denn

bei Nacht zu dir, dich ringender zu pr;fen,
und gingen wie Erz;rnte durch das Haus
und griffen dich als ob sie dich ersch;fen
und br;chen dich aus deiner Form heraus.












Ангел

Наклоном лба он отгонять привык
все, что ему мешает - все границы,
ведь через сердце вечный дух стремится
спиралью света ввысь, в единый миг.

Толпятся в небе образы, виденья,
И каждому дано к нему воззвать:
«Приди!» - Не поддавайся искушенью
свой груз на его плечи возлагать

Не то они к тебе ворвутся ночью
толпой, и в гневе учинят погром,
тебя возьмут, как вещь свою средь прочих,
из формы цельным выломав куском.










In der Vorstadt


Die Alte oben mit dem heisern Husten,
ja, die ist tot. — Wer war sie? — Du mein Gott,
sie gab uns nichts, — ihr gab man Hohn und Spott…
Kaum, da; die Leute ihren Namen wu;ten.
Und unten stand der schwarze Kastenwagen.
Die letzte Klasse; als der Totenschrein
sich spreizte, stie; man fluchend ihn hinein,
und dann ward rauh die T;re zugeschlagen.
Der Kutscher hieb in seine magern M;hren
und fuhr im Trab so leicht zum Friedhof hin,
als wenn da nicht ein ganzes Leben drin
voll Weh und Gl;ck und tote Tr;ume w;ren.















Предместье

Там от чахотки, наверху, больная
старушка умерла. Помилуй, Бог!
Над ней глумился каждый, кто как мог,
усопшей даже имени не зная.

Внизу стояла черная подвода
для нищих. Мужики, бранясь, туда
гроб взгромоздили, хоть не без труда,
и грубо дверь захлопнули у входа.

Взмахнул кнутом возница, его кляча
на кладбище рысцой легко пошла,
как будто бы не жизнь в гробу везла
с мечтой умершей, болью, счастьем, плачем.














M;dchen-Klage

Diese Neigung, in den Jahren,
da wir alle Kinder waren,
viel allein zu sein, war mild;
andern ging die Zeit im Streite,
und man hatte seine Seite,
seine N;he, seine Weite,
einen Weg, ein Tier, ein Bild.

Und ich dachte noch, das Leben
h;rte niemals auf zu geben,
dass man sich in sich besinnt.
Bin ich in mir nicht im Gr;;ten?
Will mich meines nicht mehr tr;sten
und verstehen wie als Kind?

Pl;tzlich bin ich wie versto;en,
und zu einem ;bergro;en
wird mir diese Einsamkeit,
wenn, auf meiner Br;ste H;geln
stehend, mein Gef;hl nach Fl;geln
oder einem Ende schreit.


Девичья жалоба
В детстве было предпочтеньем
жизнь вести в уединенье, к одиночеству стремясь.
Для одних общенье – благость,
для меня все споры в тягость,
для кого-то путь, как радость,
зверь, простор, картина, связь.
Жизнь щедра, я полагала,
даст мне все, о чем мечтала,
будет так и впредь давать.
Чем я ей не угодила?
В детстве утешеньем было
то, что не воротишь вспять.
Вдруг как будто бы в немилость
я попала: навалилось
одиночество на грудь.
Чувства крылья обретают
и кричат – не понимают:
то ли верх, то ль вниз мой путь.

Buddha

Schon von ferne f;hlt der fremde scheue
Pilger, wie es golden von ihm tr;uft;
so als h;tten Reiche voller Reue
ihre Heimlichkeiten aufgeh;uft.

Aber n;her kommend wird er irre
vor der Hoheit dieser Augenbraun:
denn das sind nicht ihre Trinkgeschirre
und die Ohrgeh;nge ihrer Fraun.

W;sste einer denn zu sagen, welche
Dinge eingeschmolzen wurden, um
dieses Bild auf diesem Blumenkelche

aufzurichten: stummer, ruhiggelber
als ein goldenes und rundherum
auch den Raum ber;hrend wie sich selber.







Статуя Будды
Путник видит издали, робея,
Как стекает золото с нее,
Словно покаянно богатеи
Приносили клады на литьё.

А вблизи он речи дар теряет
пред величьем царственных очей,
это не посуда золотая,
и не серьги жен и матерей.

Кто бы знал каких вещей слиянье,
воплотившись в золотой цветок,
стало постаментом изваянью,

что молчало и переливалось,
как неиссякающий поток,
мирозданья и себя касалось.

L’ ange du Meridien

Im Sturm, der um die starke Kathedrale
wie ein Verneiner st;rzt der denkt und denkt,
f;hlt man sich z;rtlicher mit einem Male
von deinem L;cheln zu dir hingelenkt:

l;chelnder Engel, f;hlende Figur,
mit einem Mund, gemacht aus hundert Munden:
gewahrst du gar nicht, wie dir unsre Stunden
abgleiten von der vollen Sonnenuhr,

auf der des Tages ganze Zahl zugleich,
gleich wirklich, steht in tiefem Gleichgewichte,
als w;ren alle Stunden reif und reich.

Was wei;t du, Steinerner, von unserm Sein?
und h;ltst du mit noch seligerm Gesichte
vielleicht die Tafel in die Nacht hinein?







Полуденный ангел

Когда вокруг могучего собора
ветров безумных бесновался шквал,
твой нежный взгляд, притягивая взоры,
улыбкой милосердной расцветал.

Сто уст в твоих улыбчивых устах,
Гномон в руках отсчитывает время,
Осознаешь ли, как земное бремя,
скользит по циферблату на часах-

и равномерны цифры все на нем,
все равновесны и равновелики,
и каждый час богат и зрел притом.

Что ведаешь ты, Каменный, о нас?
что скрыл еще в своем блаженном лике,
а может быть последней ночи час?



Abschied

Wie hab ich das gef;hlt was Abschied hei;t.
Wie wei; ichs noch: ein dunkles unverwundnes
grausames Etwas, das ein Sch;nverbundnes
noch einmal zeigt und hinh;lt und zerrei;t.

Wie war ich ohne Wehr, dem zuzuschauen,
das, da es mich, mich rufend, gehen lie;,
zur;ckblieb, so als w;rens alle Frauen
und dennoch klein und wei; und nichts als dies:

Ein Winken, schon nicht mehr auf mich bezogen,
ein leise Weiterwinkendes - , schon kaum
erkl;rbar mehr: vielleicht ein Pflaumenbaum,
von dem ein Ku
ckuck hastig abgeflogen.









Прощание

Я сердцем в суть прощания проник:
оно как нечто темное бедою
настигло и жестокою рукою
союз наш разорвало в тот же миг.

И я был беззащитен перед силой,
меня настойчиво зовущей в путь,
призывом женщин с голосом той милой,
которую мне больше не вернуть.

Жест напоследок, но едва заметный,
и, может быть не мне она кивнула,
а просто с ветки сливы упорхнула
кукушка серая в предел рассветный.






Тodeserfahrung

Wir wissen nichts von diesem Hingehn, das
nicht mit uns teilt. Wir haben keinen Grund,
Bewunderung und Liebe oder Hass
dem Tod zu zeigen, den ein Maskenmund

tragischer Klage wunderlich entstellt.
Noch ist die Welt voll Rollen, die wir spielen.
Solang wir sorgen, ob wir auch gefielen,
spielt auch der Tod, obwohl er nicht gef;llt.

Doch als du gingst, da brach in diese B;hne
ein Streifen Wirklichkeit durch jenen Spalt
durch den du hingingst: Gr;n wirklicher Gr;ne,
wirklicher Sonnenschein, wirklicher Wald.

Wir spielen weiter. Bang und schwer Erlerntes
hersagend und Geb;rden dann und wann
aufhebend; aber dein von uns entferntes,
aus unserm St;ck entr;cktes Dasein kann

uns manchmal ;berkommen, wie ein Wissen
von jener Wirklichkeit sich niedersenkend,
so dass wir eine Weile hingerissen
das Leben spielen, nicht an Beifall denkend.


Опыт смерти
Нам знание о смерти не дано,
те, что ушли, не могут передать.
восторг, любовь ли гнев – не все ль равно,
не нам судить и на нее роптать -

на маску боли с искаженным ртом.
Мы в этом мире исполняем роли,
пока живем, и смерть в земной юдоли
роль исполняет, тяжкую притом.

Когда ты уходила в этой сцене
полоской бытия среди небес
мелькнула щель, и ты к зеленой сени
в нее шагнула к солнцу, в зелень, в лес.

Играем дальше. Жестами, словами
с трудом, с опаской продолжаем путь.
Порой твое присутствие меж нами
накроет так, что не дает уснуть

от пониманья бытия иного,
в котором ты расставила акценты,
мы жизни роли исполняем снова,
не вспоминая про аплодисменты.

Frauenschicksal

So wie der K;nig auf der Jagd ein Glas
ergreift, daraus zu trinken, irgendeines, -
und wie hernach der welcher es besa;
es fortstellt und verwahrt als w;r es keines:

so hob vielleicht das Schicksal, durstig auch,
bisweilen Eine an den Mund und trank,
die dann ein kleines Leben, viel zu bang
sie zu zerbrechen, abseits vom Gebrauch

hinstellte in die ;ngstliche Vitrine,
in welcher seine Kostbarkeiten sind
(oder die Dinge, die f;r kostbar gelten).

Da stand sie fremd wie eine Fortgeliehne
und wurde einfach alt und wurde blind
und war nicht kostbar und war niemals selten.

Судьба женщины

Вот так же на охоте государь:
из кубка, жажду утолив, вручает
его слуге, а тот в стеклянный ларь
на память этот кубок закрывает.

Порой судьба, когда захочет пить,
одну из жен, как чашу поднесет
к устам своим и жизнь из нее пьет,
а после уберет, чтоб не разбить,

поставит за стекло своей витрины
в ряды реликвий ценных, (иль таких,
которые считались таковыми),

чтобы хранилась как залог отныне,
старела, слепла, чуждой среди них,
не редкой и не ценной меж другими.
Die Spitze
I
Menschlichkeit: Namen schwankender Besitze,
noch unbest;tigter Bestand von Gl;ck:
ist das unmenschlich, da; zu dieser Spitze,
zu diesem kleinen dichten Spitzenst;ck
zwei Augen wurden? – Willst du sie zur;ck?
Du Langvergangene und schlie;lich Blinde,
ist deine Seligkeit in diesem Ding,
zu welcher hin, wie zwischen Stamm und Rinde,
dein gro;es F;hlen, kleinverwandelt, ging?
Durch einen Ri; im Schicksal, eine L;cke
entzogst du deine Seele deiner Zeit;
und sie ist so in diesem lichten St;cke,
da; es mich l;cheln macht vor N;tzlichkeit.
2
Und wenn uns eines Tages dieses Tun
und was an uns geschieht gering erschiene
und uns so fremd, als ob es nicht verdiene,
da; wir so m;hsam aus den Kinderschuhn
um seinetwillen wachsen —: Ob die Bahn
vergilbter Spitze, diese dichtgef;gte
blumige Spitzenbahn, dann nicht gen;gte,
uns hier zu halten? Sieh: sie ward getan.
Ein Leben ward vielleicht verschm;ht, wer wei;?
Ein Gl;ck war da und wurde hingegeben,

und endlich wurde doch, um jeden Preis,
dies Ding daraus, nicht leichter als das Leben
und doch vollendet und so sch;n als sei’s
nicht mehr zu fr;h, zu l;cheln und zu schweben.









Кружево
1
Гуманность: зыбкое приобретенье,
неподтвержденный счастья компонент:
и разве не жестоко, если зренье
приносят в жертву, словно элемент,
вплетая в этот кружевной фрагмент?

Почившая, слепая, ты б хотела
его вернуть? Под властью кружевной
блаженство чувств тобой в тот миг владело
как сок меж древесиной и корой.

Сквозь трещину в судьбе ты извлекала
Души и времени для кружев нить,
Так, что она в изделье засияла,
чтобы сейчас в моей улыбке жить.
2
И, если нам однажды этот труд
покажется ничтожным и ненужным,
не стоящим внимания и чуждым,
тогда зачем с младых ногтей плетут
дорожки эти в кружевных цветах,
которые желтеют понемногу,
и нас на свете удержать не могут?
Смотри: вся жизнь вот в этих кружевах.

Возможно жизнь не удалась, как знать?
И счастье было, но какой ценою
оплачена, чтоб идеалом стать
могла вот эта вещь – ценой любою!
Труд завершен. Он создан восхищать,
И улыбаться, рея над землею.








Die Genesende

Wie ein Singen kommt und geht in Gassen
und sich n;hert und sich wieder scheut,
fl;gelschlagend, manchmal fast zu fassen
und dann wieder weit hinausgestreut:

spielt mit der Genesenden das Leben;
w;hrend sie, geschw;cht und ausgeruht,
unbeholfen, um sich hinzugeben,
eine ungewohnte Geste tut.

Und sie f;hlt es beinah wie Verf;hrung,
wenn die hartgewordne Hand, darin
Fieber waren voller Widersinn,
fernher, wie mit bl;hender Ber;hrung,
zu liebkosen kommt ihr hartes Kinn








Выздоравливающая

Словно пенье меж домов незримо
Прилетает, улетает прочь,
Шум от крыльев еле уловимый,
Растворяясь, наполняет ночь.

Так играет жизнь, идя навстречу
той, что побороть смогла недуг,
неокрепшей, опустившей плечи,
с трогательным жестом слабых рук.

Чувствуя почти что наслажденье
от прилива сил, и той рукой,
что вчера была еще больной,
словно расцветающим движеньем
подбородок обнимала свой.









 Новые стихотворения. Часть 2

Rosa Hortensie

Wer nahm das Rosa an? Wer wusste auch,
dass es sich sammelte in diesen Dolden?
Wie Dinge unter Gold, die sich entgolden,
entr;ten sie sich sanft, wie im Gebrauch.

Dass sie f;r solches Rosa nichts verlangen.
Bleibt es f;r sie und l;chelt aus der Luft?
Sind Engel da, es z;rtlich zu empfangen,
wenn es vergeht, gro;m;tig wie ein Duft?

Oder vielleicht auch geben sie es preis,
damit es nie erf;hre vom Verbl;hn.
Doch unter diesem Rosa hat ein Gr;n
gehorcht, das jetzt verwelkt und alles wei;.







Розовая гортензия

Вариант 1

Кто цвет придал им розовой зари,
Собрал соцветья в зонтик нежный?
Как золото тускнеет неизбежно,
Так их румянец тоже догорит.

Не ощущая горечи утрат,
Они улыбкой небо озаряют,
Где ангелы, вдыхая аромат,
Их вознесенье бережно встречают.

А может быть готовы все отдать
Они за этот миг очарованья?
Но есть под алым зелень увяданья:
Она все знает, но должна молчать.






Вариант 2

Кто окунул их в розовый рассвет,
Кто в зонтик их собрал цветущий,
Как позолоте краткий век отпущен,
Вот так и розовый поблекнет цвет.

За розовость им ничего не надо,
она им улыбается с высот –
последний аромат гортензий сада,
как душу, Ангел в небо вознесет.

Но лучше им про это и не знать,
пусть все само собой произойдет:
под розовым зеленый не цветет,
он знал про все, но вынужден молчать.






Вариант 3

Кто нарядил их в розовый атлас?
Кто роскошь лепестков собрал в букеты?
Но, как и злато меркнет на предметах,
Бесцветие не пощадит и вас.

Не ждут они за розовость награды,
С улыбкой она в воздухе цветет,
Возможно, это Ангелы над садом
Великодушно примут их уход?

Или они должны хранить секрет,
Чтоб лепестки о смерти не узнали?
Зеленые под алым увядали,
Все зная, но не в силах дать ответ.






Eine Sibylle

Einst, vor Zeiten, nannte man sie alt.
Doch sie blieb und kam dieselbe Stra;e
t;glich. Und man ;nderte die Ma;e,
und man z;hlte sie wie einen Wald
nach Jahrhunderten. Sie aber stand
jeden Abend auf derselben Stelle,
schwarz wie eine alte Citadelle
hoch und hohl und ausgebrannt;

von den Worten, die sich unbewacht
wider ihren Willen in ihr mehrten,
immerfort umschrieen und umflogen,
w;hrend die schon wieder heimgekehrten
dunkel unter ihren Augenbogen
sa;en, fertig f;r die Nacht.










Сивилла

Она была стара как белый свет.
Тропой одной и той же проходила
за днями дни. Но времени мерило
менялось при подсчете ее лет –

столетьями, как лес. По вечерам
высокой черной крепостью стояла,
как ей предписано, не сетуя нимало,
что выжжена внутри, как старый храм,

словами, теми, что наперекор
желанью множились и беспрестанно
над ней кружась, кричали словно птицы,
и снова возвращались в эти раны,
в зияющие полые глазницы,
во тьму, в ночи нести дозор.









Die Flamingos

In Spiegelbildern wie von Fragonard
ist doch von ihrem Wei; und ihrer R;te
nicht mehr gegeben, als dir einer b;te,
wenn er von seiner Freundin sagt: sie war
noch sanft von Schlaf. Denn steigen sie ins Gr;ne
und stehn, auf rosa Stielen leicht gedreht,
beisammen, bl;hend, wie in einem Beet,
verf;hren sie verf;hrender als Phryne
sich selber; bis sie ihres Auges Bleiche
hinhalsend bergen in der eignen Weiche,
in welcher Schwarz und Fruchtrot sich versteckt.
Auf einmal kreischt ein Neid durch die Voliere;
sie aber haben sich erstaunt gestreckt
und schreiten einzeln ins Imagin;re.








Фламинго

Манит их розовость и белизна,
как отраженье с холстов Фрагонара,
так дева под утро в тепле будуара
еще розовеет в объятиях сна;

облюбовали зеленую тину,
стоя на стеблях малиновых ног,
как обольстительный редкий цветок
на клумбе, соблазнительней, чем Фрина;

потом одним изящнейшим движеньем
головки прячут в мягкость оперенья,
где ягодный и черный цвет крыла.

крик зависти пронесся по вольеру
на миг в испуге пара замерла,
и вновь вернулась в сказочную сферу.



Adam

Staunend steht er an der Kathedrale
steilem Aufstieg, nah der Fensterrose,
wie erschreckt von der Apotheose,
welche wuchs und ihn mit einem Male

niederstellte ;ber die und die.
Und er ragt und freut sich seiner Dauer
schlicht entschlossen; als der Ackerbauer
der begann, und der nicht wu;te, wie

aus dem fertig-vollen Garten Eden
einen Ausweg in die neue Erde
finden. Gott war schwer zu ;berreden;

und er drohte ihm, statt zu gew;hren,
immer wieder, da; er sterben werde.
Doch der Mensch bestand: sie wird geb;ren.









Адам

Как изумленно он стоит перед собором
Неподалеку от витражной розы,
Так, будто потрясен апофеозом,
Который рос и низвергал, лишал опоры.

и вместе с тем его над миром возвышал.
Он вне себя от радости, что длиться
Так будет вечно, что он смог решиться
стать землепашцем. Только он не знал

как путь найти из райского Эдема
на землю, незнакомую доселе,
А Бог не дал себя разубедить

отмерив жизни заданное время,
но Человек был тверд: на самом деле,
чтоб выжить всем: ей суждено родить.






Eva

•  Einfach steht sie an der Kathedrale
gro;em Aufstieg, nah der Fensterrose,
mit dem Apfel in der Apfelpose,
schuldlos-schuldig ein f;r alle Male

an dem Wachsenden, das sie gebar,
seit sie aus dem Kreis der Ewigkeiten
liebend fortging, um sich durchzustreiten
durch die Erde, wie ein junges Jahr.

Ach, sie h;tte gern in jenem Land
noch ein wenig weilen m;gen, achtend
auf der Tiere Eintracht und Verstand.

Doch da sie den Mann entschlossen fand,
ging sie mit ihm, nach dem Tode trachtend;
und sie hatte Gott noch kaum gekannt.








Ева

Она простодушно стоит у собора
вблизи от окна наподобие розы
И Яблоко держит. Извечная поза -
Безвинно виновна навеки, коль скоро

рожденные в муках явились на свет,
с тех пор, как Господь отлучил их от рая,
за мужем, любя и послушно шагает,
как нового времени юный рассвет.

О как ей хотелось вернуться опять
туда, где меж божьих созданий в покое
царила любовь, и жила благодать,

но муж все решил, он не мог отступать…
И смерти навстречу отправились двое,
едва она Бога успела узнать.



  Der Apfelgarten
 

•  Komm gleich nach dem Sonnenuntergange,
sieh das Abendgr;n des Rasengrunds;
ist es nicht, als h;tten wir es lange
angesammelt und erspart in uns,

um es jetzt aus F;hlen und Erinnern,
neuer Hoffnung, halbvergessnem Freun,
noch vermischt mit Dunkel aus dem Innern,
in Gedanken vor uns hinzustreun

unter B;ume wie von D;rer, die
das Gewicht von hundert Arbeitstagen
in den ;berf;llten Fr;chten tragen,
dienend, voll Geduld, versuchend, wie

das, was alle Ma;e ;bersteigt,
noch zu heben ist und hinzugeben,
wenn man willig, durch ein langes Leben
nur das Eine will und w;chst und schweigt.






Яблоневый сад

Спеши взглянуть в последний миг заката
на зелень, потемневшую, земли,
не мы ли собирали всё когда-то
так долго и в себе уберегли,

чтобы сейчас из чувств, воспоминаний,
надежд воскресших, полустертых встреч,
замешанных на мраке подсознанья,
как семя, мысли из глубин извлечь,

посеять их, пусть новый сад взрастет,
как Дюрера бессмертные творенья,
работы сотен дней и адского терпенья…
итог – искусства полновесный плод,

приумножая силу, рост, живет
в безмолвии, зерно в себе лелея,
служа всегда одной великой цели,
и на алтарь искусства жизнь кладет.

Persisches Heliotrop

Es k;nnte sein, dass dir der Rose Lob
zu laut erscheint f;r deine Freundin: Nimm
das sch;n gestickte Kraut und ;berstimm
mit dringend fl;sterndem Heliotrop

den B;lb;l, der an ihren Lieblingspl;tzen
sie schreiend preist und sie nicht kennt.
Denn sieh: wie s;;e Worte nachts in S;tzen
beisammenstehn ganz dicht, durch nichts getrennt,
aus der Vokale wachem Violett
hind;ftend durch das stille Himmelbett -:

so schlie;en sich vor dem gesteppten Laube
deutliche Sterne zu der seidnen Traube
und mischen, dass sie fast davon verschwimmt,
die Stille mit Vanille und mit Zimmt.












Персидский гелиотроп

Возможно, что в честь роз велеречивый слог
подруге не сродни, коль скромен ее нрав:
соедини в узоре, вышитом из трав,
гелиотропа шепот, лист и лепесток,

добавь к ним соловья ночные серенады,
певец, не зная розу, ей дарить готов
созвездья сладких слов, не требуя награды,
в единое соединяя, как любовь,
из гласных фиолетовая трель
взмывает в поднебесную постель.

Там, закрываясь в сомкнутые листья,
сплетают звезды шелковые кисти
и расплываются. И разливает сад
в тиши ванили и корицы аромат.



Irre im Garten

Noch schlie;t die aufgegebene Kartause
sich um den Hof, als w;rde etwas heil.
Auch die sie jetzt bewohnen, haben Pause
und nehmen nicht am Leben drau;en teil.

Was irgend kommen konnte, das verlief.
Nun gehn sie gerne mit bekannten Wegen,
und trennen sich und kommen sich entgegen,
als ob sie kreisten, willig, primitiv.

Zwar manche pflegen dort die Fr;hlingsbeete,
dem;tig, d;rftig, hingekniet;
aber sie haben, wenn es keiner sieht,
eine verheimlichte, verdrehte

Geb;rde f;r das zarte fr;he Gras,
ein pr;fendes, versch;chtertes Liebkosen:
denn das ist freundlich, und das Rot der Rosen
wird vielleicht drohend sein und ;berma;

und wird vielleicht schon wieder ;bersteigen,
was ihre Seele wiederkennt und wei;.
Dies aber l;sst sich noch verschweigen:
wie gut das Gras ist und wie leis.



Сумасшедшие в саду

• Двор монастырский обнесен стенами
От взглядов любопытных огражден.
Обычной жизнью не живут годами
те, кто внутри от мира защищен.
Все, что могло случиться - пронеслось.
Привычные дорожки им милее;
они кругами бродят по аллеям
послушно, безыскусно и поврозь.
Хотя есть и такие, кто на грядках
часы проводят, на колени встав;
и, если их не видят, в неге трав
скрывают свои жесты и с оглядкой
ласкают нежно вешнюю траву,
пугливо, робко и не без опаски –
трава - не роза и щедра на ласки,
а роз багрец -  угроза наяву,
ведь для души чрезмерность впечатлений,
переизбыток чувств и красоты
опасны… а в траве молчит смиренье –
целительная сила доброты.

Landschaft

Wie zuletzt, in einem Augenblick
aufgeh;uft aus H;ngen, H;usern, St;cken
alter Himmel und zerbrochnen Br;cken,
und von dr;ben her, wie vom Geschick,
von dem Sonnenuntergang getroffen,
angeschuldigt, aufgerissen, offen -
ginge dort die Ortschaft tragisch aus:

fiele nicht auf einmal in das Wunde,
drin zerflie;end, aus der n;chsten Stunde
jener Tropfen k;hlen Blaus,
der die Nacht schon in den Abend mischt,
so da; das von ferne Angefachte
sachte, wie erl;st, erlischt.

Ruhig sind die Tore und die Bogen,
durchsichtige Wolken wogen
;ber blassen H;userreihn
die schon Dunkel in sich eingesogen;
aber pl;tzlich ist vom Mond ein Schein
durchgeglitten, licht, als h;tte ein
Erzengel irgendwo sein Schwert gezogen.


Ландшафт

Как напоследок, в тот короткий миг
предстала взору страшная картина:
домов развалины сливались воедино
со склонами, мостами, к ним приник
клочок небес; закатом обожженный,
лежал растерзанный,  приговоренный,
трагически погибший городок:
не провалившись сразу, как ни странно,
стекали капли неба в эту рану,
как в синь прохлад окрашенный поток,
которым ночь притягивает вечер
так, что вдали всё, что воспламенялось,
смягчалось искупленьем – синь излечит.
Врата и арки -  было всё безмолвно,
прозрачных облаков качались волны,
над сонмом побледневших круч,
впитавших эту тьму в себя невольно;
но вдруг луны скользнул разящий луч,
как будто бы Архангел из-за туч
из ножен вынул меч непроизвольно.

Иеремия

Einmal war ich weich wie fr;her Weizen,
doch, du Rasender, du hast vermocht,
mir das hingehaltne Herz zu reizen,
da; es jetzt wie eines L;wen kocht.

Welchen Mund hast du mir zugemutet,
damals, da ich fast ein Knabe war:
eine Wunde wurde er: nun blutet
aus ihm Ungl;cksjahr um Ungl;cksjahr.

T;glich t;nte ich von neuen N;ten,
die du, Uners;ttlicher, ersannst,
und sie konnten mir den Mund nicht t;ten;
sieh du zu, wie du ihn stillen kannst,


wenn, die wir zersto;en und zerst;ren,
erst verloren sind und fernverlaufen
und vergangen sind in der Gefahr:
denn dann will ich in den Tr;mmerhaufen
endlich meine Stimme wiederh;ren,
von Anfang an ein Heulen war.

















Иеремия


Я был тогда, как нежный всход пшеницы,
Ты, Одержимый, Ты нашел слова,
которыми душа могла прельститься,
чтоб в сердце кровь вскипела, как у льва.

Ты требовал от уст моих так много,
я был для понимания так мал,
рот стал похож на рану от ожога,
и год от года беды предрекал.

День ото дня все новые напасти
Ты Ненасытный, измышлял, они
меня не погубили, глас несчастий
во мне ты тоже не угомонил.





Когда усталые, истерзанные горем,
мы на руинах злоключений стоя,
оставим в прошлом бедствий череду,

избавлюсь я от мучившего воя,
не прорицая, не грозя, не вздоря,
природный голос снова обрету.















N;chtliche Fahrt


Damals als wir mit den glatten Trabern
(schwarzen, aus dem Orloff'schen Gest;t) -,
wahrend hinter hohen Kandelabern
Stadtnachtfronten lagen, angefr;ht,
stumm und keiner Stunde mehr gem;; -,
fuhren, nein: vergingen oder flogen
und um lastende Pal;ste bogen
in das Wehn der Newa-Quais,

hingerissen durch das wache Nachten,
das nicht Himmel und nicht Erde hat, -
als das Dr;ngende von unbewachten
Garten g;rend aus dem Ljetnij-Ssad
aufstieg, w;hrend seine Steinfiguren
schwindend mit ohnm;chtigen Konturen
hinter uns vergingen, wie wir fuhren -:

damals h;rte diese Stadt
auf zu sein. Auf einmal gab sie zu,
dass sie niemals war, um nichts als Ruh
flehend; wie ein Irrer, dem das Wirrn
pl;tzlich sich entwirrt, das ihn verriet,



und der einen jahrelangen kranken
gar nicht zu verwandelnden Gedanken,
den er nie mehr denken muss: Granit -
aus dem leeren schwankenden Gehirn
fallen f;hlt, bis man ihn nicht mehr sieht.



















Ночная поездка


В ту ночь мы уезжали из столицы
на вороных орловских рысаках-
мелькали улиц стройных вереницы,
дорожные посты, и на столбах
горели фонари. А в тишине
бежало быстро время вместе с нами,
о, нет! – оно летело облаками,
по набережной Невской, как во сне;

в очарованье сумрака бессонном,
где ни земли не видно, ни небес
от Сада Летнего вздымались сонмы
видений, словно призраки чудес;
фигуры статуй в воздухе парили
и, голову кружа, скульптуры плыли,
а нас все дальше кони уносили: -



весь город, растворяясь, вдруг исчез,
как будто бы его и не бывало,
лишь об одном вокруг все умоляло -
о покое, как может умолять
умалишенный в просветленья час,

что, мысли, наконец,- недуга путы,
годами изводившие так люто,
и ставшие гранитом, в этот раз
мозг опустевший стали покидать:
рассыпались и вовсе скрылись с глаз.









Papageienpark
Jardin des Plantes, Paris
Unter t;rkischen Linden, die bl;hen, an Rasenr;ndern,
in leise von ihrem Heimweh geschaukelten St;ndern
atmen die Ara und wissen von ihren L;ndern,
die sich, auch wenn sie nicht hinsehn, nicht ver;ndern.

Fremd im besch;ftigten Gr;nen wie eine Parade,
zieren sie sich und f;hlen sich selber zu schade,
und mit den kostbaren Schn;beln aus Jaspis und Jade
kauen sie Graues, verschleudern es, finden es fade.

Unten klauben die duffen Tauben, was sie nicht m;gen,
w;hrend sich oben die h;hnischen V;gel verbeugen
zwischen den beiden fast leeren vergeudeten Tr;gen.

Aber dann wiegen sie wieder und schl;fern und ;ugen,
spielen mit dunkelen Zungen, die gerne l;gen,
zerstreut an den Fu;fesselringen. Warten auf Zeugen.

Парк попугаев
Jardin des Plantes, Paris

Под липами турецкими в цвету, на краю газона
Колышут клетки с попугаями тоска и стоны,
им грезится родимый край, далекий и зеленый,
Но не вернуться им опять в родное лоно

Здесь этим птицам чуждо все и даже зелень сада,
Но чистят крылышки они, как будто для парада,
И клювиками, словно из агата или жада,
Плюют невкусное зерно на землю от досады.

Простые голуби внизу копаются в объедках,
насмешливо следят за ними ара, над корытцем
полупустым склоняются или висят на ветках,

а после дремлют вновь иль травят небылицы –
их темненькие язычки ко лжи склонны нередко,
кольцом с неволей обрученные; ждут очевидцев.


Die Parke
I
Unaufhaltsam heben sich die Parke
Aus dem sanft zerfallenden Vergehn;
;berh;uft mit Himmeln, ;berstarke
;berlieferte, die ;berstehn,
Um sich auf den klaren Rasenpl;nen
Auszubreiten und zur;ckzuziehen,
Immer mit demselben souver;nen
Aufwand, wie besch;tzt durch ihn,
Und den unersch;pflichen Erl;s
K;niglicher Gr;;e noch vermehrend,
Aus sich steigend, in sich wiederkehrend:
Huldvoll, prunkend, purpurn und pomp;s.








II
Leise von den Alleen
Ergriffen, rechts und links,
Folgend dem Weitergehen
Irgend eines Winks,
Trittst du mit einem Male
In das Beisammensein
Einer schattigen Wasserschale
Mit vier B;nken aus Stein;
In eine abgetrennte
Zeit, die allein vergeht.
Auf feuchte Postamente,
Auf denen nichts mehr steht,
Hebst du einen tiefen
Erwartenden Atemzug;
W;hrend das silberne Triefen
Von dem dunkeln Bug
Dich schon zu den Seinen
Z;hlt und weiterspricht.
Und du f;hlst dich unter Steinen
Die h;ren, und r;hrst dich nicht.




III

Den Teichen und den eingerahmten Weihern
Verheimlicht man noch immer das Verh;r
Der K;nige. Sie warten unter Schleiern,
Und jeden Augenblick kann Monseigneur
Vor;berkommen; und dann wollen sie
Des K;nigs Laune oder Trauer mildern
Und von den Marmorr;ndern wieder die
Teppiche mit alten Spiegelbildern
Hinunterh;ngen, wie um einen Platz:
Auf gr;nem Grund, mit Silber, Rosa, Grau,
Gew;hrtem Wei; und leicht ger;hrtem Blau
Und einem K;nige und einer Frau
Und Blumen in dem wellenden Besatz.








IV

Und Natur, erlaucht und als verletze
Sie nur unentschlo;nes Ungef;hr,
Nahm von diesen K;nigen Gesetze,
Selber selig, um den Tapis-vert
Ihrer B;ume Traum und ;bertreibung
Aufzut;rmen aus gebauschtem Gr;n
Und die Abende nach der Beschreibung
Von Verliebten in die Aven;n
Einzumalen mit dem weichen Pinsel,
Der ein firnisklares aufgel;stes
L;cheln gl;nzend zu enthalten schien:
Der Natur ein liebes, nicht ihr gr;;tes,
Aber eines, das sie selbst verliehn,
Um auf rosenvoller Liebes-Insel
Es zu einem gr;;ern aufzuziehn.






V

G;tter von Alleen und Altanen,
Niemals ganzgeglaubte G;tter, die
Altern in den gradbeschnittnen Bahnen,
H;chstens angel;chelte Dianen
Wenn die k;nigliche Venerie
Wie ein Wind die hohen Morgen teilend
Aufbrach, ;bereilt und ;bereilend – ;
H;chstens angel;chelte, doch nie
Angeflehte G;tter. Elegante
Pseudonyme, unter denen man
Sich verbarg und bl;hte oder brannte, –
Leichtgeneigte, l;chelnd angewandte
G;tter, die noch manchmal dann und wann
Das gew;hren, was sie einst gew;hrten,
Wenn das Bl;hen der entz;ckten G;rten
Ihnen ihre kalte Haltung nimmt;
Wenn sie ganz von ersten Schatten beben
Und Versprechen um Versprechen geben,
Alle unbegrenzt und unbestimmt.




VI

F;hlst du, wie keiner von allen
Wegen steht und stockt:
Von gelassenen Treppen fallen,
Durch ein Nichts von Neigung
Leise weitergelockt,
;ber alle Terrassen
Die Wege, zwischen den Massen
Verlangsamt und gelenkt,
Bis zu den weiten Teichen,
Wo sie (wie einem Gleichen)
Der reiche Park verschenkt
An den reichen Raum: den Einen,
Der mit Scheinen und Widerscheinen
Seinen Besitz durchdringt,
Aus dem er von allen Seiten
Weiten mit sich bringt,
Wenn er aus schlie;enden Weihern
Zu wolkigen Abendfeiern
Sich in die Himmel schwingt.





VII

Aber Schalen sind, drin der Najaden
Spiegelbilder, die sie nicht mehr baden,
Wie ertrunken liegen, sehr verzerrt;
Die Alleen sind durch Balustraden
In der Ferne wie versperrt.
Immer geht ein feuchter Bl;tterfall
Durch die Luft hinunter wie auf Stufen,
Jeder Vogelruf ist wie verrufen,
Wie vergiftet jede Nachtigall.
Selbst der Fr;hling ist da nicht mehr gebend,
Diese B;sche glauben nicht an ihn;
Ungern duftet tr;be, ;berlebend
Abgestandener Jasmin
Alt und mit Zerfallendem vermischt.
Mit dir weiter r;ckt ein B;ndel M;cken,
So als w;rde hinter deinem R;cken
Alles gleich vernichtet und verwischt.




Парки
I
Парки из глубин земных взмывают
прямо ввысь, их рост неудержим;
небо, их собой переполняя,
делится могуществом своим,

чтобы на ухоженных газонах
процветать могли и увядать,
и величьем роскоши зеленых
кущей свое место утверждать,

чтоб неисчерпаемый родник
королевской мощи, умножаясь,
из себя взойдя и возвращаясь,
был помпезен, пышен и велик.








II

Словно по мановенью
аллеи влекут туда,
где лишь одно мгновенье
способно вместить года,

где мраморная чаша
средь каменных скамей,
вода фонтаном пляшет,
и дышится свежей,

где времени моменты
отмерены, как стих,
на влажных постаментах
давно уже пустых.

Вздох из груди глубокий
на камень вековой
ты возложил и строки
серебряной струей
тебя в свой круг вписали,
петь продолжая в нем,
а камни им внимали,
ты тоже в круге том.













III

Прудам и водоемам в этих парках
неведомы секреты королей,
они ждут появления монарха
в любой момент: под пологом теней,

чтобы смягчить тоску или каприз,
смятенное поправить настроенье,
по мраморным бордюрам сверху вниз
ковров старинных льется отраженье:

как на холсте с молоденькой травой
следы заметны серебристых линий,
вот розовый и беловато-синий,
и дама с королем посередине,
цветочной омываемы волной.







IV
А природа светла, благодушна,
хоть бывает ранима порой,
королевским законам послушна,
укрывает пушистой травой

сны деревьев в аллеях зеленых,
чтоб спалось им легко до утра,
а сама, по рассказам влюбленных,
в холст воздушный вписав вечера

нежной кистью, улыбка которой
как в глазури плыла, растворяясь,
словно в ней свет сиянье хранит,

чтоб, на остров любви, опускаясь,
полный роз, где блаженство царит,
своим ласковым любящим взором
что-то большее вновь сотворит.

V

Божества аллей и бельведеров,
старятся за годом год меж них,
боги, не внушающие веру,
разве что, Дианам среди скверов
улыбнется группа верховых,

та, что мчится утро рассекая,
второпях, как ветер, ощущая
их улыбки, без молитв благих.

Элегантны боги-псевдонимы,
пламенный порыв умея скрыть,
так изящно и неповторимо,
улыбаются, но еле уловимо,
словно в состоянье подарить

то, что подарить умели прежде –
всем садам цветущие одежды,
защищая их от холодов,
когда тени вдруг их в дрожь бросают,
и они напрасно обещают
то, что не по силам сделать вновь
















VI

Чувствуешь, как без заторов
вдаль дороги бегут;
по лестницам, по просторам,
по склонам пологим,
словно реки текут,
мимо террас открытых
влагой небес омытых,
чуть замедляя ход;
парки к прудам далеким
как равные равным широким
жестом влекут их вперед,
в богатую даль, что объята
сияньем нездешнего злата,
ее пронизавшим насквозь,
вбирая пути и пространство,
что с парком незримо срослось,
у озера в пасмурный вечер,
который прощаньем отмечен,
в небесный чертог вознеслось.
VII

Но есть чаши в парках с отраженьем
нимф, что были прежде украшеньем,
а теперь их нет – лежат на дне.
и ведут тропинки с огражденьем
вглубь садов в унылой тишине.

Беспрестанно листопад сырой,
на ступеньки скользкие ложится,
душу надрывают криком птицы,
соловьи отравлены тоской.

Нет уже весны, ее сиянья,
и не верят больше ей кусты
старого жасмина, чье дыханье
отравляют сгнившие листы.

За тобой роятся комары,
так, как будто за твоей спиною
рушится и гибнет все былое,
исчезают прежние миры.

Bildnis

Da; von dem verzichtenden Gesichte
keiner ihrer gro;en Schmerzen fiele,
tr;gt sie langsam durch die Trauerspiele
ihrer Z;ge sch;nen welken Strau;,
wild gebunden und schon beinah lose;
manchmal f;llt, wie eine Tuberose,
ein verlornes L;cheln m;d heraus.

Und sie geht gelassen dr;ber hin,
m;de, mit den sch;nen blinden H;nden,
welche wissen, da; sie es nicht f;nden, -

und sie sagt Erdichtetes, darin
Schicksal schwankt, gewolltes, irgendeines,
und sie giebt ihm ihrer Seele Sinn,
da; es ausbricht wie ein Ungemeines:
wie das Schreien eines Steines -

und sie l;;t, mit hochgehobnem Kinn,
alle diese Worte wieder fallen,
ohne bleibend; denn nicht eins von allen
ist der wehen Wirklichkeit gem;;,
ihrem einzigen Eigentum,
das sie, wie ein fu;loses Gef;;,
halten mu;, hoch ;ber ihren Ruhm
und den Gang der Abende hinaus.

Портрет

Чтоб с отрешенного лица не спали
печать страданий и великой боли,
она черты свои несет, как роли
всех сыгранных трагедий, как букет
свободный, увядающий, но дивный;
лишь иногда улыбку инстинктивно
роняет, словно туберозы цвет.

Усталая, спокойная идет,
красивыми незрячими руками
как будто что-то ищет, и стихами

о вымышленных судьбах речь ведет,
и душу, не щадя свою вплетает
в чужие образы, и на алтарь кладет
искусства, так, что все вокруг рыдают,
и даже камень стоны разрывают –

величественной гордой предстает
она, и снова продолжает словом
разить; реальность ведь сама сурова,
но это все, на что дано ей право,
и это все она должна держать,
как будто бы сосуд, как символ славы,
и, чтоб над головой он мог сиять
над сотней вечеров на сотни лет.
















Ein Doge

Fremde Gesandte sahen, wie sie geizten
mit ihm und allem was er tat;
w;hrend sie ihn zu seiner Gr;;e reizten,
umstellten sie das goldene Dogat

mit Sp;hern und Beschr;nkern immer mehr,
bange, da; nicht die Macht sie ;berf;llt,
die sie in ihm (so wie man L;wen h;lt)
vorsichtig n;hrten. Aber er,

im Schutze seiner halbverh;ngten Sinne,
ward dessen nicht gewahr und hielt nicht inne,
gr;;er zu werden. Was die Signorie

in seinem Innern zu bezwingen glaubte,
bezwang er selbst. In seinem greisen Haupte
war es besiegt. Sein Antlitz zeigte wie.
Дож

Послы чужие видели отлично,
как скупо обходились с ним все те,
кому как в горле кость Его величье,
поэтому шпионы всех мастей

в златой догат текли со всех сторон,
но, чтобы власти бденье усыпить,
они ее должны были кормить,
как льва, с опаской, в страхе . Только он

был защищен своим сознаньем чутким –
и не желал ни чувством, ни рассудком
стать выше, как Синьории Совет

считал и покорить его пытался,
он победил себя и не боялся,
а лик его на все давал ответ

San Marko

In diesem Innern, das wie ausgeh;hlt
sich w;lbt und wendet in den goldnen Smalten,
rundkantig, glatt, mit K;stlichkeit ge;lt,
ward dieses Staates Dunkelheit gehalten

und heimlich aufgeh;uft, als Gleichgewicht
des Lichtes, das in allen seinen Dingen
sich so vermehrte, da; sie fast vergingen.
Und pl;tzlich zweifelst du: vergehn sie nicht?

und dr;ngst zur;ck die harte Galerie,
die, wie ein Gang im Bergwerk, nah am Glanz
der W;lbung h;ngt; und du erkennst die heile

Helle des Ausblicks aber irgendwie
wehm;tig messend ihre m;de Weile
am nahen ;berstehn des Viergespanns.






Cобор

Он вырастает словно из глубин,
сияет золотая смальта сводов,
округлых, гладких…Этот исполин -
хранил убранства сумрак год за годом,

чтоб стали равновесны тьма и свет,
он, множась, поглощает все предметы,
они вдруг исчезают незаметно.
И ты в сомненье: есть они иль нет? –

Взгляд, оттесняя жесткость галерей,
похожих на подземный ход в горах
и освещенный ярким блеском сводов,

рад светлой перспективе, только в ней
гнетет тоска совсем иного рода -
четверка лошадей, внушающая страх.






Aus dem Leben eines Heiligen

Er kannte ;ngste, deren Eingang schon
wie Sterben war und nicht zu ;berstehen.
Sein Herz erlernte, langsam durchzugehen;
er zog es gro; wie einen Sohn.

Und namenlose N;te kannte er,
finster und ohne Morgen wie Verschl;ge;
und seine Seele gab er folgsam her,
da sie erwachsen war, auf dass sie l;ge

bei ihrem Br;utigam und Herrn; und blieb
allein zur;ck an einem solchen Orte,
wo das Alleinsein alles ;bertrieb,
und wohnte weit und wollte niemals Worte.

Aber daf;r, nach Zeit und Zeit, erfuhr
er auch das Gl;ck, sich in die eignen H;nde,
damit er eine Z;rtlichkeit empf;nde,
zu legen wie die ganze Kreatur.






Из жизни Святого

Он страхи ведал, чей приход грозил
ему всегда опасностью смертельной,
быть сердце свое стойким беспредельно
он научил, и как дитя взрастил.

Немыслимые беды испытать
ему пришлось, как узнику острога,
чтоб душу, повзрослевшую, отдать
на сохраненье Жениху и Богу.

В безлюдный и безмолвный уголок
от суеты мирской он удалился,
святого одиночества зарок
сдержал и мысленно молился.

За это через много-много лет
он в нежности узнал безмерность счастья -
к Божественному Духу сопричастье,
и будто обнимал весь белый свет




 
Schwarze Katze

Ein Gespenst ist noch wie eine Stelle,
dran dein Blick mit einem Klange st;;t;
aber da, an diesem schwarzen Felle
wird dein st;rkstes Schauen aufgel;st:

wie ein Tobender, wenn er in vollster
Raserei ins Schwarze stampft,
j;hlings am benehmenden Gepolster
einer Zelle aufh;rt und verdampft.

Alle Blicke, die sie jemals trafen,
scheint sie also an sich zu verhehlen,
um dar;ber drohend und verdrossen
zuzuschauern und damit zu schlafen.
Doch auf einmal kehrt sie, wie geweckt,
ihr Gesicht und mitten in das deine:
und da triffst du deinen Blick im geelen
Amber ihrer runden Augensteine
unerwartet wieder: eingeschlossen
wie ein ausgestorbenes Insekt.







Черная кошка

Призрак пока еще кажется местом,
со звоном в него ударяется взгляд,
но черная шерсть заглушает все, вместо
того, чтобы отзвук вернулся назад:

Так в черноту клети, выстланной ватой
заходит в безумном припадке больной,
но буйство смиряет беззвучность палаты
и гасит внезапную ярость собой.

Все на нее наведенные взгляды
она, поглощая, в себе сохраняет,
за каждым следит и с угрозою скрытой
в сон погружается явно с досадой.
Но, словно очнувшись, свой взор устремит
в упор на тебя, и злой, и опасный:
он самого тебя в нем отражает
в желтых янтариках глаз ее властных
себя ты встречаешь: мошкой убитой,
как насекомого вымерший вид .




Die Greisin

Wei;e Freundinnen mitten im Heute
lachen und horchen und planen  f;r morgen;
abseits erw;gen gelassene Leute
langsam ihre besonderen Sorgen,

das Warum und das Wann und das Wie,
und man h;rt sie sagen: Ich glaube -;
aber in ihrer Spitzenhaube
ist sie sicher, als w;sste sie,

dass sie sich irren, diese und alle
und das Kinn im Niederfalle
lehnt sich an die wei;e Koralle,
die den Schal zur Stirne stimmt.
 

Einmal aber, bei einem Gelache,
holt sie aus springenden Lidern zwei wache
Blicke und zeigt diese harte Sache,
wie man aus einem geheimen Fache
sch;ne ererbte Steine nimmt.


Старая дама
У седых наперсниц посиделки-
планируют с улыбкой день грядущий;
для деловых людей важнее сделки-
заботят их проблемы о насущном,

что, где, когда и даже почему,
привычные слова: «Я полагаю»-,
она, в чепце из кружев, будто зная,
уверена: нет правых! Никому

не избежать ошибок и сомненья,
коснулась подбородком украшенья
из белого коралла-дополненья
для шали, ниспадающей с чела.
Лишь раз еще от шутки искрометной
чуть вздрогнут веки, сомкнутые плотно,
два взгляда юных, тайных, беззаботных
из прошлого сокровищем бесплотным,
как драгоценный камень извлекла.

Eine Welke

Leicht, wie nach ihrem Tode
tr;gt sie die Handschuh, das Tuch.
Ein Duft aus ihrer Kommode
verdr;ngte den lieben Geruch,

an dem sie sich fr;her erkannte.
Jetzt fragte sie lange nicht, wer
sie sei (: eine ferne Verwandte),
und geht in Gedanken umher

und sorgt f;r ein ;ngstliches Zimmer,
das sie ordnet und schont,
weil es vielleicht noch immer
dasselbe M;dchen bewohnt.








Увядшая

Легко, словно после кончины,
Платок и перчатки несет,
А запах в комоде старинном
былой аромат не вернет,

который был так ей приятен.
Сейчас ей неловко спросить,
кто там сидит у кровати –
родня? (или так…погостить?)

В ухоженной той комнатенке
в свой мир погрузится опять-
она себя видит девчонкой
которой ей впредь не бывать.



Leda

Als ihn der Gott in seiner Not betrat,
erschrak er fast, den Schwan so sch;n zu finden;
er lie; sich ganz verwirrt in ihm verschwinden.
Schon aber trug ihn sein Betrug zur Tat,

bevor er noch des unerprobten Seins
Gef;hle pr;fte. Und die Aufgetane
erkannte schon den Kommenden im Schwane
und wu;te schon: er bat um Eins,

da; sie, verwirrt in ihrem Widerstand,
nicht mehr verbergen konnte. Er kam nieder
und halsend durch die immer schw;chere Hand

lie; sich der Gott in die Geliebte los.
Dann erst empfand er gl;cklich sein Gefieder
und wurde wirklich Schwan in ihrem Schoss.






Леда

Когда его обличье принял бог,
То испугался стати лебединой,
Он с птицей гордой плотью стал единой,
И собственный обман его увлек.

Иного бытия он чувств желал.
Она его узнала новом теле
и чувства поняла, что им владели,
которые он, впрочем, не скрывал.

Противиться едва ль она могла
И уступила натиску в смятенье.
Он распростер над нею два крыла

и овладел возлюбленной в тот миг,
потом, счастливый, белым опереньем
он лебедем на лоно к ней приник.

Delphine

Jene Wirklichen, die ihrem Gleichen
;berall zu wachsen und zu wohnen
gaben, f;hlten an verwandten Zeichen
Gleiche in den aufgel;sten Reichen,
die der Gott, mit triefenden Tritonen,
;berstr;mt bisweilen ;bersteigt;
denn da hatte sich das Tier gezeigt:
anders als die stumme, stumpfgemute
Zucht der Fische, Blut von ihrem Blute
und von fern dem Menschlichen geneigt.


Eine Schar kam, die sich ;berschlug,
froh, als f;hlte sie die Fluten gl;nzend:
Warme, Zugetane, deren Zug
wie mit Zuversicht die Fahrt bekr;nzend,
leichtgebunden um den runden Bug
wie um einer Vase Rumpf und Rundung,
selig, sorglos, sicher vor Verwundung,
aufgerichtet, hingerissen, rauschend
und im Tauchen mit den Wellen tauschend
die Trireme heiter weitertrug.



Und der Schiffer nahm den neugew;hrten
Freund in seine einsame Gefahr
und ersann f;r ihn, f;r den Gef;hrten,
dankbar eine Welt und hielt f;r wahr,
dass er T;ne liebte, G;tter, G;rten
und das tiefe, stille Sternenjahr.















Дельфины

Те, истинные, что себе подобным
жить и расти повсюду помогали,
по признакам их чувствовали сходным,
рассеянных по всем просторам водным,
которые нередко объезжали
бог и тритоны по крутым волнам;
поскольку объявились тут и там
животные совсем иной породы:
не из отряда рыб с немой природой,
по крови ближе человечьим племенам.

Взлетая над волнами и резвясь,
Блестяще ощущая все теченья,
Надежные и теплые, сплетясь
венком вкруг носа судна украшеньем,
как роспись по телам округлых ваз,
свободно, беззаботно, грациозно
кружится стая по стихии грозной,
и с вОлнами в союзе помогает,
гребцам на судне, путь им пролагая,
чтоб веселей трирема вдаль неслась.

А кормчий новоявленного друга
В опасный одинокий взял поход,
придумал в благодарность в час досуга
мир для попутчика, как будто тот
любил сады, богов и зелень луга,
безмолвный и глубокий звездный год.












Die Insel der Sirenen

Wenn er denen, die ihm gastlich waren,
sp;t, nach ihrem Tage noch, da sie
fragten nach den Fahrten und Gefahren,
still berichtete: er wusste nie,

wie sie schrecken und mit welchem j;hen
Wort sie wenden, dass sie so wie er
in dem blau gestillten Inselmeer
die Vergoldung jener Inseln s;hen,

deren Anblick macht, dass die Gefahr
umschl;gt; denn nun ist sie nicht im Tosen
und im W;ten, wo sie immer war.
Lautlos kommt sie ;ber die Matrosen,

welche wissen, dass es dort auf jenen
goldnen Inseln manchmal singt -,
und sich blindlings in die Ruder lehnen,
wie umringt

von der Stille, die die ganze Weite
in sich hat und an die Ohren weht,
so als w;re ihre andre Seite
der Gesang, dem keiner widersteht.

Остров сирен

Тем, кто проявил гостеприимство,
он на все вопросы отвечал,
и о том, как океан неистов,
и в какие беды попадал.

Он не знал, как речи устрашали, (ужасали)
слушавших, которые как он,
архипелаг среди лазурных волн
в золотом сиянье представляли

Вид его - предвестника беды,
не был схож с безумным ураганом-
странное безмолвие воды
моряков тянуло, как арканом.

Все боялись этого явленья;
и гребли вслепую по волнам,
шли на зов пленительного пенья
к островам.

Оборотной стороной – звучаньем,
тишина заполонила тьму,
устоять перед ее молчаньем
Не случалось прежде никому.


















Klage um Antinous

Keiner begriff mir von euch den bithynischen Knaben
(da; ihr den Strom anfa;tet und von ihm h;bt...).
Ich verw;hnte ihn zwar. Und dennoch wir haben
ihn nur mit Schwere erf;llt und f;r immer getr;bt.

Wer vermag denn zu lieben ? Wer kann es ? - Noch keiner.
Und so hab ich unendliches Weh getan -.
Nun ist er am Nil der stillenden G;tter einer,
und ich wei; kaum welcher und kann ihm nicht nahn.

Und ihr warfet ihn noch, Wahnsinnige, bis in die Sterne,
damit ich euch rufe und dr;nge: meint ihr den?
Was ist er nicht einfach ein Toter. Er w;re es gerne.
Und vielleicht w;re ihm nichts geschehn.








Плач по Антиною

Вы вифинянина юного не понимали,
Речные потоки сомкнулись над ним.
Его баловал я. И все ж надорвали
думы тяжелые душу. Он был так раним.

Кто умеет любить? Кто на это способен?
Я сам нестерпимую боль причинял.
В союзе богов он теперь, им уподоблен.
Его не вернуть. Нил его отобрал.

Безумные! Вы до небес вознесли его, к звездам,
Чтобы я причитал и молил: верните его!
Он был лишь смертным, и не был для вечности создан,
будь он таковым, не случилось бы с ним ничего.



Archa;scher Torso Apollos

Wir kannten nicht sein unerh;rtes Haupt,
darin die Augen;pfel reiften. Aber
sein Torso gl;ht noch wie ein Kandelaber,
in dem sein Schauen, nur zur;ckgeschraubt,

sich h;lt und gl;nzt. Sonst k;nnte nicht der Bug
der Brust dich blenden, und im leisen Drehen
der Lenden k;nnte nicht ein L;cheln gehen
zu jener Mitte, die die Zeugung trug.

Sonst st;nde dieser Stein entstellt und kurz
unter der Schultern durchsichtigem Sturz
und flimmerte nicht so wie Raubtierfelle;

und br;che nicht aus allen seinen R;ndern
aus wie ein Stern: denn da ist keine Stelle,
die dich nicht sieht. Du mu;t dein Leben ;ndern.





Архаический торс Аполлона

Главу его узнать нам не дано,
В ней прежде яблоки глазные зрели,
Но торс еще пылает в этом теле,
как канделябр; взгляд светится давно

внутри. Иначе бы не ослепил
рельеф груди и не привел бы плавным
движеньем бедер, улыбаясь, в главный
зачатья центр, где средоточье сил.

Иначе б этот мрамор не стоял
обрубленный до плеч и не сиял,
мерцая шкурой хищника атласной,

звездой не смог бы гранями лучиться,
все тайны твои высветив прекрасно,
Чтобы сказать – ты должен измениться.

Kretische Artemis

Wind der Vorgebirge: war nicht ihre
Stirne wie ein lichter Gegenstand?
Glatter Gegenwind der leichten Tiere,
formtest du sie: ihr Gewand

bildend an die unbewu;ten Br;ste
wie ein wechselvolles Vorgef;hl?
W;hrend sie, als ob sie alles w;;te,
auf das Fernste zu, gesch;rzt und k;hl,

st;rmte mit den Nymphen und den Hunden,
ihren Bogen probend, eingebunden
in den harten hohen Gurt;

manchmal nur aus fremden Siedelungen
angerufen und erz;rnt bezwungen
von dem Schreien um Geburt.





Артемида Критская

Ты, ветер предгорий: лоб не ее ли
светлой луной озарил небосклон?
Ты, встречный ветер зверей в чистом поле,
не вы ли ей форму придали: хитон

обрисовал прелесть юного тела
и смутных предчувствий внезапный прилив?
Все будто зная, она полетела,
стан поясом жестким перехватив,

с нимфами, с гончими, лук хладнокровно
сжимая в руках, понеслась она словно
ей предстояло в сраженье вступать;

нрав свой она иногда лишь смиряла,
когда ее издали боль призывала
той, кто готовилась матерью стать.
Der Tod der Geliebten

Er wu;te nur vom Tod was alle wissen:
Da; er uns nimmt und in das Stumme st;;t.
Als aber sie, nicht von ihm fortgerissen,
nein, leis aus seinen Augen ausgel;st,

hin;berglitt zu unbekannten Schatten,
und als er f;hlte, da; sie dr;ben nun
wie einen Mond ihr M;dchenl;cheln hatten
und ihre Weise wohlzutun:

da wurden ihm die Toten so bekannt,
als w;re durch sie mit einem jeden
ganz nah verwandt; er lie; die andern reden

und glaubte nicht und nannte jenes Land
das gutgelegene, das immers;;e –
Und tastete es ab f;r ihre F;;e.
Смерть  любимой

О смерти знал он то, что всем известно,
Что всех она толкает в пустоту,
Но вот ее забрали мягким жестом –
из глаз его скользнула в темноту

она в мир теней незнакомых тенью,
когда он ощутил, что где-то там
ее улыбка, как луны явленье
добро несла к нездешним берегам:

и ближе стали мертвые ему,
как будто бы через нее он с ними
стал тесно связан узами родными,

И звал тот мир сладчайшим потому,
что был он добр ко всем почившим в Боге.
И умершей любимой гладил ноги.

Die Irren

Und sie schweigen, weil die Scheidew;nde
weggenommen sind aus ihrem Sinn,
und die Stunden, da man sie verst;nde,
heben an und gehen hin.

N;chtens oft, wenn sie ans Fenster treten:
pl;tzlich ist es alles gut.
Ihre H;nde liegen im Konkreten,
und das Herz ist hoch und k;nnte beten,
und die Augen schauen ausgeruht

auf den unverhofften, oft entstellten
Garten im beruhigten Geviert,
der im Widerschein der fremden Welten
weiterw;chst und niemals sich verliert.







Сумасшедшие

Изъяты все барьеры в их сознанье,
они поэтому в молчании живут,
лишь редкие минуты пониманья
волной нахлынут и опять уйдут.

Прильнув к окну в часы ночного бденья,
им кажется, что отступил недуг,
и руки не дрожат от напряженья,
и сердце Богу молится с волненьем,
Спокоен взгляд, в глазах пропал испуг.

Они глядят на тихий искаженный
прямоугольник сада, словно он,
миров нездешних образ отраженный,
растет и на века запечатлен.





Die Laute

Ich bin die Laute. Willst du meinen Leib
beschreiben, seine sch;n gew;lbten Streifen:
sprich so, als spr;chest du von einer reifen
gew;lbten Feige. ;bertreib

das Dunkel, das du in mir siehst. Es war
Tullias Dunkelheit. In ihrer Scham
war nicht so viel, und ihr erhelltes Haar
war wie ein heller Saal. Zuweilen nahm

sie etwas Klang von meiner Oberfl;che
in ihr Gesicht und sang zu mir.
Dann spannte ich mich gegen ihre Schw;che,
und endlich war mein Inneres in ihr.








Лютня

Я лютня. Попробуй описать мои
изящность линий и округлость тела:
скажи, как если б говорил о спелом
инжире выпуклом. Не премини

преувеличить тьму, что зришь внутри,
ведь лона Туллии вся эта тьма,
но светлый ореол волос горит,
сияет, сводит всех с ума.

Все звуки из меня она вбирала,
слабея, пела, делаясь нежней;
я выход с напряжением искала
и напоследок растворилась в ней.



Die Schwestern

Sieh, wie sie dieselben M;glichkeiten
anders an sich tragen und verstehn,
so als s;he man verschiedne Zeiten
durch zwei gleiche Zimmer gehn.

Jede meint die andere zu st;tzen,
w;hrend sie doch m;de an ihr ruht;
und sie k;nnen nicht einander n;tzen,
denn sie legen Blut auf Blut,

wenn sie sich wie fr;her sanft ber;hren
und versuchen, die Allee entlang
sich gef;hrt zu f;hlen und zu f;hren:
Ach, sie haben nicht denselben Gang.








Сестры

Посмотри, как равные задатки
В них по-разному воплощены,
Словно время сбилось в беспорядке
И его теченья смещены.

Каждая готова стать опорой,
и подставить в нужный час плечо,
только бесполезно все, коль скоро,
Кровь на кровь не сможет нипочем

Быть полезной для сестры родимой,
Так, гуляя вдоль аллей пустых,
Видно встречным и идущим мимо,
Что походки разные у них.






;bung am Klavier

 
Der Sommer summt. Der Nachmittag macht m;de;
sie atmete verwirrt ihr frisches Kleid
und legte in die triftige Et;de
die Ungeduld nach einer Wirklichkeit,

die kommen konnte: morgen, heute abend -,
die vielleicht da war, die man nur verbarg;
und vor den Fenstern, hoch und alles habend,
empfand sie pl;tzlich den verw;hnten Park.

Da brach sie ab; schaute hinaus, verschr;nkte
die H;nde; w;nschte sich ein langes Buch -
und schob auf einmal den Jasmingeruch
erz;rnt zur;ck. Sie fand, dass er sie kr;nkte.









За роялем

Звенящий зной царил уже повсюду,
Она вдохнула свежий аромат
Своей одежды и слилась с этюдом,
Нетерпеливо устремляя взгляд

В реальность, что была покуда скрыта,
Но скоро станет явью, в этот миг
Увидела зеленую сюиту
И парк роскошный у окна возник.

Прервав игру, она скрестила руки,
Хотела с полки взять тяжелый том,
И вдруг увидела жасмина ветку. В нем
Была причина непонятной муки.






Die Liebende

Das ist mein Fenster. Eben
bin ich so sanft erwacht.
Ich dachte, ich w;rde schweben.
Bis wohin reicht mein Leben,
und wo beginnt die Nacht?

Ich k;nnte meinen, alles
w;re noch Ich ringsum;
durchsichtig wie eines Kristalles
Tiefe, verdunkelt, stumm.

Ich k;nnte auch noch die Sterne
fassen in mir, so gro;
scheint mir mein Herz; so gerne
lie; es ihn wieder los

den ich vielleicht zu lieben,
vielleicht zu halten begann.
Fremd, wie niebeschrieben
sieht mich mein Schicksal an.

Was bin ich unter diese
Unendlichkeit gelegt,
duftend wie eine Wiese,
hin und her bewegt,

rufend zugleich und bange,
da; einer den Ruf vernimmt,
und zum Untergange
in einem Andern bestimmt.




















Любящая

В окно рассвет струится,
Сон улетает прочь.
Мне кажется, я - птица.
Доколе жизнь продлится,
когда наступит ночь?

И со вселенной стала
я целое одно,
как в глубине кристалла,
где тихо и темно.

Я бы в душе, наверно,
вместила мир светил,
моя душа безмерна,
и мне достанет сил,

И, может быть влюбиться
Уже готова я,
Чужим зрачком глядится
В меня судьба моя.

Я в эту бесконечность
бросаюсь поутру,
меня качает вечность,
как травы на ветру,

с опаской призываю
того лишь одного,
но кто придет – не знаю,
а, может быть никто.












Der Leser

Wer kennt ihn, diesen, welcher sein Gesicht
wegsenkte aus dem Sein zu einem zweiten,
das nur das schnelle Wenden voller Seiten
manchmal gewaltsam unterbricht?

Selbst seine Mutter w;re nicht gewiss,
ob er es ist, der da mit seinem Schatten
Getr;nktes liest. Und wir, die Stunden hatten,
was wissen wir, wieviel ihm hinschwand, bis

er m;hsam aufsah: alles auf sich hebend,
was unten in dem Buche sich verhielt,
mit Augen, welche, statt zu nehmen, gebend
anstie;en an die fertig-volle Welt:
wie stille Kinder, die allein gespielt,
auf einmal das Vorhandene erfahren;
doch seine Z;ge, die geordnet waren,
blieben f;r immer umgestellt.





Читатель

Вам тот знаком, кто отвратил свой взор
от бытия и в мир другой стремится,
и лишь нужда перевернуть страницы
на миг прервет их разговор?

Порою сомневалась даже мать,
ее ли сын так погрузился в чтенье,
что книги пропитались его тенью,
и разве нам дано было понять,

каким усердьем все ему давалось,
то, что хранили книги, то в глазах
не пряталось, а щедро отдавалось
в бескрайний мир, готовый всё вместить:

так дети потихоньку ли, впотьмах,
играючи, реальность постигают;
но тем чертам, что ясно проступают,
вовеки прежними не быть.

R;mische Campagna

Aus der vollgestellten Stadt, die lieber
schliefe, tr;umend von den hohen Thermen,
geht der grade Gr;berweg ins Fieber;
und die Fenster in den letzten Fermen

sehn ihm nach mit einem b;sen Blick.
Und er hat sie immer im Genick,
wenn er hingeht, rechts und links zerst;rend,
bis er drau;en atemlos beschw;rend

seine Leere zu den Himmeln hebt,
hastig um sich schauend, ob ihn keine
Fenster treffen. W;hrend er den weiten

Aqu;dukten zuwinkt herzuschreiten,
geben ihm die Himmel f;r die seine
ihre Leere, die ihn ;berlebt.





Римская Кампанья

Из большого города, который
дремлет, грезя о высоких термах,
путь могильный вьется по просторам,
как в горячке. Лишь в последних фермах

окна хмуро вслед ему глядят,
он затылком ощущает взгляд,
но идет, вокруг все разрушая,
до тех пор, покуда замирая,

в небо пустоту не вознесет.
в спешке озираясь: нет ли встречных
окон. Между тем, пока его пленяют

акведуки, небеса меняют
пустоту его на бесконечность,
ту, что эту жизнь(его) переживет.

Das Wappen

Wie ein Spiegel, der, von ferne tragend,
lautlos in sich aufnahm, ist der Schild;
offen einstens, dann zusammenschlagend
;ber einem Spiegelbild

jener Wesen, die in des Geschlechts
Weiten wohnen, nicht mehr zu bestreiten,
seiner Dinge, seiner Wirklichkeiten
(rechte links und linke rechts),

die er eingesteht und sagt und zeigt.
Drauf, mit Ruhm und Dunkel ausgeschlagen,
ruht der Spangenhelm, verk;rzt,

den das Fl;gelkleinod ;bersteigt,
w;hrend seine Decke, wie mit Klagen,
reich und aufgeregt herniederst;rzt.





Герб

Как зеркало, вбиравшее безгласно
в себя века, копил старинный щит
неспешно, шаг за шагом образ ясный,
в котором он потомкам отразит

ту суть, ушедших в вечность поколений,
которых мы не вправе осудить,
что смотрит вправо, влево не сместить,
как данность завершившихся явлений,

в которых он сквозь время предстает.
И щит по праву гордый шлем венчает,
как символ мрака, славы и побед,

над ним крылатый дорогой клейнод,
а по бокам, печально, ниспадает
намет, как символ плача, в бездну лет.
Der Pavillon

Aber selbst noch durch die Fl;gelt;ren
mit dem gr;nen regentr;ben Glas
ist ein Spiegeln l;chelnder All;ren
und ein Glanz von jenem Gl;ck zu sp;ren,
das sich dort, wohin sie nicht mehr f;hren,
einst verbarg, verkl;rte und verga;.

Aber selbst noch in den Stein-Guirlanden
;ber der nicht mehr ber;hrten T;r
ist ein Hang zur Heimlichkeit vorhanden
und ein stilles Mitgef;hl daf;r -,

und sie schauern manchmal, wie gespiegelt,
wenn ein Wind sie schattig ;berlief;
auch das Wappen, wie auf einem Brief
viel zu gl;cklich, ;berst;rzt gesiegelt,

redet noch. Wie wenig man verscheuchte:
alles wei; noch, weint noch, tut noch weh -.
Und im Fortgehn durch die tr;nenfeuchte
abgelegene Allee

f;hlt man lang noch auf dem Rand des Dachs
jene Urnen stehen, kalt, zerspalten:
doch entschlossen, noch zusammzuhalten
um die Asche alter Achs.

Павильон

Даже сквозь двустворчатые двери
с помутневшим от дождя стеклом
проступают прошлого потери,
блеск улыбок, счастья и феерий,
то, что не вернуть, не соизмерить,
все забылось, скрылось, утекло.

А над дверью, там, где скаты крыши
и гирлянды каменной навес,
всё еще теплом домашним дышит,
тишью милосердия небес.

Каменные листья отражает
вечность, овевая ветерком;
так же на письме печать с гербом,
о былых годах напоминая,

говорит. Как память беспощадна:
надрывает душу боль утрат,
по сырой от слез и листопадной
по аллее я побрел назад,

долго еще чувствуя, как вслед
смотрят мне расколотые урны
с крыши пепелища жизни бурной,
верности, дававшие обет.
















Das Kind

Unwillk;rlich sehn sie seinem Spiel
lange zu; zuweilen tritt das runde
seiende Gesicht aus dem Profil,
klar und ganz wie eine volle Stunde,

welche anhebt und zu Ende schl;gt.
Doch die Andern zahlen nicht die Schl;ge,
tr;b von M;hsal und vom Leben tr;ge;
und sie merken gar nicht, wie es tr;gt -,

wie es alles tr;gt, auch dann, noch immer,
wenn es m;de in dem kleinen Kleid
neben ihnen wie im Wartezimmer
sitzt und warten will auf seine Zeit.








Дитя

Те, кто за игрой его следят,
видят поневоле превращенье:
профиль переходит в циферблат,
стрелки в высшей точке завершенья

боем отмечают полный круг!
А другим не надобны сраженья,
вялость будней – их предназначенье,
тянут лямку жизни, как недуг,

а его печаль не замечают,
он как в зале ожиданья ждет,
из коротких платьев вырастая,
время, когда час его пробьет.



Der Hund

Da oben wird das Bild von einer Welt
aus Blicken immerfort erneut und gilt.
Nur manchmal, heimlich, kommt ein Ding und stellt
sich neben ihn, wenn er durch dieses Bild

sich dr;ngt, ganz unten, anders, wie er ist;
nicht ausgesto;en und nicht eingereiht,
und wie im Zweifel seine Wirklichkeit
weggebend an das Bild, das er vergisst,

um dennoch immer wieder sein Gesicht
hineinzuhalten, fast mit einem Flehen,
beinah begreifend, nah am Einverstehen
und doch verzichtend: denn er w;re nicht.











Пес

Там сверху образ мира соткан был
из взглядов, обновляясь, как душа,
порой лишь некто тайно приходил
и рядом становился, чуть дыша,

когда он снизу пробирался ввысь,
и не отвергнут, и не принят в нем;
сомнению, отдавшись целиком,
с тем образом мечты его сплелись,

и забывались тут же без следа.
А он почти с мольбой, почти внимая,
и, соглашаясь, все же, отвергает:
а то б собой он не был никогда.














Der K;ferstein

Sind nicht die Sterne fast in deiner N;he
Und was gibt es, das du nicht umspannst,               
da du dieser harten Skarab;e               
Karneolkern gar nicht fassen kannst

ohne jeden Raum, der ihre Schilder               
niederh;lt, auf deinem ganzen Blut
mitzutragen; niemals war er milder,
n;her, hingegebener. Er ruht               

seit Jahrtausenden auf diesen K;fern,
wo ihn keiner braucht und unterbricht;
und die K;fer schlie;en sich und schl;fern
unter seinem wiegenden Gewicht.










Камень - жук

Не ты ли, звезд касаясь многоликих,
способный невозможное объять,
вместить ядро не можешь сердолика
со скарабеем; как ему летать:

зажатым в ограниченном пространстве,
сковавшем его панцирь, но в твоей
крови живет с завидным постоянством,
послушным, близким, преданным и в ней

сто тысяч лет уже он отдыхает
на скарабеях и ненарушим
его покой. Жуки крыла смыкают,
навеки убаюканные им.






Buddha

Als ob er horchte. Stille: eine Ferne...
Wir halten ein und h;ren sie nicht mehr.
Und er ist Stern. Und andre gro;e Sterne,
die wir nicht sehen, stehen um ihn her.

O er ist Alles. Wirklich, warten wir,
da; er uns s;he? Sollte er bed;rfen?
Und wenn wir hier uns vor ihm niederw;rfen,
er bliebe tief und tr;ge wie ein Tier.

Denn das, was uns zu seinen F;;en rei;t,
das kreist in ihm seit Millionen Jahren.
Er, der vergi;t was wir erfahren
und der erf;hrt was uns verweist.










Будда

Он словно слушал тишину вселенной…
Мы этого уменья лишены,
ведь 0н – звезда в венце светил нетленных,
которые нам также не видны.

Он все объемлет, он свой мир обрел,
мы тщетно бы его вниманья ждали,
и, если бы к стопам его припали,
как сытый зверь, и ухом б не повел.

Что в изумленье повергало нас,
в нем миллионы лет существовало,
а то, что нам изведать предстояло,
он знал, но забывал тотчас.






Buddha in der Glorie

Mitte aller Mitten, Kern der Kerne,
Mandel, die sich einschlie;t und vers;;t,-
dieses Alles bis an alle Sterne
ist dein Fruchtfleisch: Sei gegr;;t.

Sieh, du f;hlst, wie nichts mehr an dir h;ngt;
im Unendlichen ist deine Schale,
und dort steht der starke Saft und dr;ngt.
Und von au;en hilft ihm ein Gestrahle,

denn ganz oben werden deine Sonnen
voll und gl;hend umgedreht.
Doch in dir ist schon begonnen,
was die Sonnen ;bersteht.










Будда во славе

Всех ядер ядро. И семени семя,
сладчайший миндаль основы основ,
плоть твоя - все эти звезды и время,
будь славен во веки веков!

Свободный твой Дух не знает преград,
твоя оболочка вплелась в бесконечность,
в ней мощные соки вселенной бурлят;
пылая извне, лучезарная вечность

огнями светил тебя озаряет,
все вовлекая в круговорот.
Но нечто в тебе уже созревает,
Что все эти солнца переживет.






Der Fremde
Ohne Sorgfalt, was die N;chsten d;chten,
die er m;de nichtmehr fragen hie;,
ging er wieder fort; verlor, verlie; -.
Denn er hing an solchen Reisen;chten

anders als an jeder Liebesnacht.
Wunderbare hatte er durchwacht,
die mit starken Sternen ;berzogen
enge Fernen auseinanderbogen
und sich wandelten wie eine Schlacht;

andre, die mit in den Mond gestreuten
D;rfern, wie mit hingehaltnen Beuten,
sich ergaben, oder durch geschonte
Parke graue Edelsitze zeigten,
die er gerne in dem hingeneigten
Haupte einen Augenblick bewohnte,
send, dass man nirgends bleibt;
und schon sah er bei dem n;chsten Biegen
wieder Wege, Br;cken, L;nder liegen
bis an St;dte, die man ;bertreibt.

Und dies alles immer unbegehrend
hinzulassen, schien ihm mehr als seines
Lebens Lust, Besitz und Ruhm.
Doch auf fremden Pl;tzen war ihm eines
t;glich ausgetretnen Brunnensteines
Mulde manchmal wie ein Eigentum.

Чужой

Думалось родным, что беззаботно,
без вопросов дом он покидал,
снова уходил: терял, бросал…
Ночь любви он бы отдал охотно

за ночные странствия. Глаза
устремляя в небо, чудеса
видел он: там изгибались дали,
будто бы друг с другом воевали
звезды, собираясь в корпуса.

В тихом лунном свете ночь другая
сонные деревни освещая,
в виде парков стройных появлялась,
окружая серое именье,
где ему хотя бы на мгновенье
голову свою склонить мечталось,
хоть он знал наверно наперед,
что уже за первым поворотом
ждут его пути, мосты, болота,
города… и он туда пойдет.

Это стало смыслом его жизни:
он не мог предать мечту отныне
ради славы, денег и страстей.
Стоя у колодца на чужбине,
полустертый камушек с ложбиной
был ему имущества важней.














Der Schwan

Diese M;hsahl, durch noch Ungetanes
schwer und wie gebunden hinzugehn,
gleicht dem ungeschaffnen Gang des Schwanes.

Und das Sterben, dieses Nichtmehrfassen
jenes Grunds, auf dem wir t;glich stehn,
seinem ;ngstlichen Sich-Niederlassen - :

in die Wasser, die ihn sanft empfangen
und die sich, wie gl;cklich und vergangen,
unter ihm zur;ckziehn, Flut um Flut;
w;hrend er unendlich still und sicher
immer m;ndiger und k;niglicher
und gelassener zu ziehn geruht.








Лебедь

Тяжкий труд – идти сквозь дебри жизни,
словно лебедь, по земле ступая,
неуклюже, грузно вплоть до тризны.

Смерть с ее извечною загадкой,
под ногами тверди нас лишая,
приводняет бережной посадкой

прямо на поверхность волн неспешных,
безмятежно-ласковых, нездешних,
тех, что Стикс за веком век несет.
Он же бесконечно тихо, твердо
И по-царски неизменно гордо
В вечное бессмертие плывет.



Selbstbildnis aus dem Jahre 1906

Des alten lange adligen Geschlechtes
Feststehendes im Augenbogenbau.
Im Blicke noch der Kindheit Angst und Blau
und Demut da und dort, nicht eines Knechtes
doch eines Dienenden und einer Frau.
Der Mund als Mund gemacht, gro; und genau,
nicht ;berredend, aber ein Gerechtes
Aussagendes. Die Stirne ohne Schlechtes
und gern im Schatten stiller Niederschau.
Das, als Zusammenhang, erst nur geahnt;
noch nie im Leiden oder im Gelingen
zusammgefa;t zu dauerndem Durchdringen,
doch so, als w;re mit zerstreuten Dingen
von fern ein Ernstes, Wirkliches geplant.







Автопортрет год 1906

Надбровных дуг скульптурность подтверждала
их благородное происхожденье.
Во взгляде синь, страх детский и смиренье,
но не лакея, а, скорей, вассала
и женщины. Глаголит откровенье
большой и четкий рот. И без сомненья
высокий лоб ничуть не омрачала
злых помыслов печать; на нем лежала
тень тихого о вечном размышленья.

Предчувствия связующим звеном
из радости и боли не соткалось
еще то цельное, что медленно рождалось
из множества штрихов и оказалось
задуманной реальности венцом.





Bildnis meines Vaters"

•  Im Auge Traum. Die Stirn wie in Ber;hrung
mit etwas Fernem. Um den Mund enorm
viel Jugend, ungel;chelte Verf;hrung,
und vor der vollen schm;ckenden Verschn;rung
der schlanken adeligen Uniform

der S;belkorb und beide H;nde -, die
abwarten, ruhig, zu nichts hingedr;ngt.
Und nun fast nicht mehr sichtbar: als ob sie
zuerst, die Fernes greifenden, verschw;nden.
Und alles andre mit sich selbst verh;ngt
und ausgel;scht als ob wir s nicht verst;nden
und tief aus seiner eignen Tiefe tr;b -.

Du schnell vergehendes Daguerreotyp
in meinen langsamer vergehenden H;nden.











Портрет моего отца

Мечта во взоре. Словно осенила
его чело неведомая даль,
губ юных соблазняющая сила,
шнуровка на мундире довершила
дворянский образ…и еще деталь:

на гарде сабли руки его -, но
в покое и не рвутся никуда,
так, словно бы они уже давно
в неведомой дали той исчезают,
хватаясь за нее и без следа,
для нас неясно как, но пропадают-
в глубины, из которых ты возник,

дагерротип, чтоб жить всего лишь миг,
который на руках моих растает.











Gesang der Frauen an den Dichter

Sieh, wie sich alles auftut: so sind wir;
denn wir sind nichts als solche Seligkeit.
Was Blut und Dunkel war in einem Tier,
das wuchs in uns zur Seele an und schreit

als Seele weiter. Und es schreit nach dir.
Du freilich nimmst es nur in dein Gesicht
als sei es Landschaft: sanft und ohne Gier.
Und darum meinen wir, du bist es nicht,

nach dem es schreit. Und doch, bist du nicht der,
an den wir uns ganz ohne Rest verl;ren?
Und werden wir in irgend einem mehr?

Mit uns geht das Unendliche vorbei.
Du aber sei, du Mund, da; wir es h;ren,
du aber, du Uns-Sagender: du sei.










Песнь женщин к поэту

Смотри, все проявилось: это мы,
как идеал блаженства предстаем.
Что в звере кровь, ревущая из тьмы,
то в нас взросло, и мы душой зовем.

Она к тебе взывает, этот крик
твой взор воспринимает как пейзаж,
в нем страсти нет, и твой спокоен лик.
Нам ясно- ты не тот, кто образ наш

постичь сумел. К тому же вряд ли ты
в ком, наши души без следа растают,
сумеешь наши сохранить черты.

Но кто тогда? Наш быстротечен путь,
Сонм наших душ устам твоим внимает:
Так будь им ты, Воспевший нас, им будь!






Sankt Sebastian

Wie ein Liegender so steht er; ganz
hingehalten von dem gro;en Willen.
Weit entr;ckt wie M;tter, wenn sie stillen,
und in sich gebunden wie ein Kranz.

Und die Pfeile kommen: jetzt und jetzt
und als spr;ngen sie aus seinen Lenden
eisern bebend mit den feien Enden.
Doch er l;chelt dunkel, unverletzt.

Einmal nur wird eine Trаuer gro;,
und die Augen liegen schmerzlich blo;,
bis sie etwas leugnen, wie Geringes,
und als lie;en sie ver;chtlich los,
die Vernichter eines sch;nen Dinges.


Святой Себастьян

Лежа, он как будто бы стоит,
в мужество и волю облаченный,
словно мать, от мира отрешенный,
как венок, в самом себе он свит.

Плоть терзает град железных стрел,
что, дрожа, наружу рвутся снова,
тень улыбки на лице Святого
ясно подтверждала, что он цел.

Только раз великой скорби миг
болью через взор в него проник,
чтоб глаза отринули с презреньем
тех, кто совершенства дивный лик
разрушать стремился с наслажденьем.


Das Einhorn

Der Heilige hob das Haupt, und das Gebet
fiel wie ein Helm zur;ck von seinem Haupte:
denn lautlos nahte sich das niegeglaubte,
das wei;e Tier, das wie eine geraubte
hilflose Hindin mit den Augen fleht.

Der Beine elfenbeinernes Gestell
bewegte sich in leichten Gleichgewichten,
ein wei;er Glanz glitt selig durch das Fell,
und auf der Tierstirn, auf der stillen, lichten,
stand, wie ein Turm im Mond, das Horn so hell,
und jeder Schritt geschah, es aufzurichten.

Das Maul mit seinem rosagrauen Flaum         
war leicht gerafft, so, dass ein wenig Wei;         
(wei;er als alles) von den Z;hnen gl;nzte;      
die N;stern nahmen auf und lechzten leis.
Doch seine Blicke, die kein Ding begrenzte,   
warfen sich Bilder in den Raum               
und schlossen einen blauen Sagenkreis.







Единорог


Святой откинул голову назад -
молитва с головы как шлем упала:
невероятной красоты шагала
лань белая к нему, она молчала,
но был мольбой ее наполнен взгляд.


Был цвет слоновой кости ее ног
и грациозной легкая походка,
волной струился шерсти завиток,
на лбу, как башня, выделялся четко
при лунном свете лучезарный рог ----
и был как будто из сиянья соткан.

Пасть с розовато-пепельным пушком
была слегка открыта, обнажив
сверкающих зубов ряд белоснежный,
вдыхали ноздри свежести прилив,
а образы от взглядов в мир безбрежный
сплетались в нем лазоревым венком,
И превращались постепенно в миф.






Der Einsame


Nein: ein Turm soll sein aus meinem Herzen
und ich selbst an seinen Rand gestellt:
wo sonst nichts mehr ist, noch einmal Schmerzen
und Uns;glichkeit, noch einmal Welt.

Noch ein Ding allein im ;bergro;en,
welches dunkel wird und wieder licht,
noch ein letztes, sehnendes Gesicht
in das Nie-zu-Stillende versto;en,

noch ein ;u;erstes Gesicht aus Stein,
willig seinen inneren Gewichten,
das die Weiten, die es still vernichten,
zwingen, immer seliger zu sein.













Одинокий


Нет: башней должно стать сердце мое,
Я сам на краю у него
Нет ничего – ни боли, ни смерти,
Да ведь и мира нет самого.

И есть еще вещь в неообозримом
Та, что бывает светла и темна,
Та, что в тоскующем лике видна
При столкновении с неутолимым.

Это каменный образ лица,
Преисполненный внутренней силы,
Разрушающей, что одарила,
Возвышая блаженством конца.













Der Junggeselle

Lampe auf den verlassenen Papieren,
und ringsum Nacht bis weit hinein ins Holz
der Schr;nke. Und er konnte sich verlieren
an sein Geschlecht, das nun mit ihm zerschmolz;
ihm schien, je mehr er las, er h;tte ihren,
sie aber hatten alle seinen Stolz.

Hochm;tig steiften sich die leeren St;hle
die Wand entlang, und lauter Selbstgef;hle
machten sich schl;fernd in den M;beln breit;
von oben go; sich Nacht auf die Pend;le,
und zitternd rann aus ihrer goldnen M;hle,
ganz fein gemahlen, seine Zeit.

Er nahm sie nicht. Um fiebernd unter jenen,
als z;ge er die Laken ihrer Leiber,
andere Zeiten wegzuzerrn.
Bis er ins Fl;stern kam; (was war ihm fern?)
Er lobte einen dieser Briefeschreiber,
als sei der Brief an ihn: Wie du mich kennst;
und klopfte lustig auf die Seitenlehnen.
Der Spiegel aber, innen unbegrenzter,
lie; leise einen Vorhang aus, ein Fenster - :
denn dorten stand, fast fertig, das Gespenst.



Холостяк

Светильник на оставленных архивах
И ночь, заполонившая весь дом,
Шкафы и стеллажи, он терпеливо
Искал, читал и растворялся в том,
Что называлось Родом горделиво,
И он стал в нем особенным звеном.

Пустые и тщеславные, рядами
Вдоль стен стояли стулья и годами
Дремали на расстеленных коврах,
А ночь молола время жерновами,
И золотая мельница пудами
Все его время размолола в прах.

Его не взял он. И, дрожа всем телом,
Как будто бы с них саваны снимая,
Желая время удержать,
На шепот перешел: что дальше ждать?
Слог автора хвалил, письмо читая,
как будто бы он сам был адресат,
по спинке стула хлопал то и дело.
А зеркало, внутри вмещая бездну,
ОкнА вуаль слегка отверзнув,
Явило призрака бесплотный взгляд.
















Der Berg

Sechsunddrei;ig Mal und hundert Mal
Hat der Maler jenen Berg geschrieben,
Weggerissen, wieder hingetrieben
(sechsunddrei;ig Mal und hundert Mal)
Zu dem unbegreiflichen Vulkane,
Selig, voll Versuchung, ohne Rat, –
W;hrend der mit Umri; Angetane
Seiner Herrlichkeit nicht Einhalt tat:
Tausendmal aus allen Tagen tauchend,
N;chte ohne gleichen von sich ab
Fallen lassend, alle wie zu knapp;
Jedes Bild im Augenblick verbrauchend,
Von Gestalt gesteigert zu Gestalt,
Teilnahmslos und weit und ohne Meinung -,
Um auf einmal wissend, wie Erscheinung,
Sich zu heben hinter jedem Spalt.





Гора
Тридцать шесть и сотню раз еще
Мастер создавал с нее гравюры,
И не прекращал писать с натуры
тридцать шесть и сотню раз еще

тот вулкан, чьи контуры менялись
и чей образ вечно вдохновлял,
оттого, что в нем не повторялись
красочность и свет, художник знал

в тысячах минувших дней всплывая,
столько же стряхнув с себя ночей,
слишком кратких; в зареве огней,
каждый миг картины поглощая,
вырастая, изменяя вид,
безучастный, мощный, отрешенный,
он восстанет снова обновленный,
и себя из трещин возродит.

Mohammeds Berufung


Da aber als in sein Versteck der Hohe,
sofort Erkennbare: der Engel, trat,
aufrecht, der lautere und lichterlohe:
da tat er allen Anspruch ab und bat

 bleiben zu d;rfen der von seinen Reisen
innen verwirrte Kaufmann, der er war;
er hatte nie gelesen - und nun gar               
ein solches Wort, zu viel f;r einen Weisen.

Der Engel aber, herrisch, wies und wies
ihm, was geschrieben stand auf seinem Blatte,
und gab nicht nach und wollte wieder: Lies.

Da las er: so, da; sich der Engel bog.
Und war schon einer, der gelesen hatte               
und konnte und gehorchte und vollzog




Призвание Мохамеда

В пещеру, где он истово молился
вошел Архангел, он его узнал
по стати и сиянью, и взмолился
оставить все как есть, но тот не внял

мольбам, не мог ослушаться Аллаха,
и приказал посланье прочитать,
чтоб волю Всемогущего принять, (понять)
тот грамоте не знал, дрожа от страха,

Но Ангел, твердо стоя на своём,
Приказывал ему прочесть посланье.
«Читай!» -  указывал ему перстом

И он прочел: Тот голову склонил
перед пророком в знак признанья,
который смог, услышал, совершил.


Der Ball

Du Runder, der das Warme aus zwei H;nden
im Fliegen, oben, fortgiebt, sorglos wie
sein Eigenes; was in den Gegenst;nden
nicht bleiben kann, zu unbeschwert f;r sie,

zu wenig Ding und doch noch Ding genug,
um nicht aus allem drau;en Aufgereihten
unsichtbar pl;tzlich in uns einzugleiten:
das glitt in dich, du zwischen Fall und Flug

noch Unentschlossener: der, wenn er steigt,
als h;tte er ihn mit hinaufgehoben,
den Wurf entf;hrt und freil;;t —, und sich neigt
und einh;lt und den Spielenden von oben
auf einmal eine neue Stelle zeigt,
sie ordnend wie zu einer Tanzfigur,

um dann, erwartet und erw;nscht von allen,
rasch, einfach, kunstlos, ganz Natur,
dem Becher hoher H;nde zuzufallen.
Мяч

Ты, круглый, отдаешь тепло в полете
двух рук так беззаботно, как своё,
что не хранится ни в одном предмете,
не увеличивая тяжести его,

хотя не вещь, но все же вещь вполне,
такие нас повсюду окружают,
и в нашу суть незримо проникают,
то внутрь, то поднимаясь на волне,

еще робея, он летит опять,
как будто ему кто-то помогает
взлететь на волю и свободным стать,
и, задержав, по новой расставляет
играющих, чтоб место указать,
распределив, как в танцевальный круг,
1.
чтоб после, долгожданный и желанный
в живую чашу теплых рук
упал он просто, быстро, первозданно.

Сонеты к Орфею. Часть 1

Sonett 12

Heil dem Geist, der uns verbinden mag;
Denn wir leben wahrhaft in Figuren.
Und mit kleinen Schritten gehen die Uhren
Neben unserm eigentlichen Tag.

Ohne unsern wahren Platz zu kennen,
handeln wir aus wirklichem Bezug.
Die Antennen f;hlen die Antennen,
und die leere Ferne trug---

Reine Spannung. O Musik der Kr;fte!
Ist nicht durch die l;;lichen Gesch;fte
Jede St;rung von dir abgelenkt?

Selbst wenn sich der Bauer sorgt und handelt,
wo die Saat in Sommer sich verwandelt,
reicht er niemals hin. Die Erde schenkt.


Сонет 12

Да здравствует Дух! Связующий нас –
мы, словно фигурки во мгле мозаичной,
а время шагает походкой привычной,
для каждого пядь отмеряя и час.

Дорогу, не зная в предел сокровенный,
ведомы его беспредельным теплом,
антенна души распознает антенну,
и дали пустынные в сердце твоем.

На пике накала. О, музыка силы!
Но разве не воля твоя отклонила
дела, что мешают засеять поля?

а пахарь, посеявший семя терпенья,
уверен, что труд совершит превращенье,
но он не всесилен. Дарует Земля.



Sonett 16

Immer wieder von uns aufgerissen,
ist der Gott die Stelle, welche heilt.
Wir sind Scharfe, denn wir wollen wissen,
aber er ist heiter und verteilt.

Selbst die reine, die geweihte Spende
Nimmt er anders nicht in seine Welt,
als indem er sich dem freien Ende
unbewegt entgegenstellt.

Nur der Tote trinkt
aus der hier von uns geh;rten Quelle,
wenn der Gott ihm schweigend winkt, dem Toten.

Uns wird nur das L;rmen angeboten.
Und das Lamm erbittet seine Schelle
Aus dem stilleren Instinkt.



Сонет 16

И вот, как обычно, истерзанный нами,
Бог исцеляет, прощает и ждет,
Мы не следим за своими словами,
А он, улыбаясь, по жизни ведет.

И жертвы священные Он принимает
совсем не от каждого в светлый свой дом,
но лишь от того, в ком священным огнем
сердце, доверившись Богу, пылает.

И только усопшим возможно испить
безмолвия влагу из моря молчанья,
когда Бог, кивнув, даст свое разрешенье.

А нам лишь положены шум и движенье,
да колокольчиков нежных звучанье,
как для ягненка инстинкт, чтобы жить



Сонеты к Орфею. Часть II

Sonett 4

„O dieses ist das Tier, das es nicht giebt.
Sie wu;tens nicht und habens jeden Falls
- sein Wandeln, seine Haltung, seinen Hals,
bis in des stillen Blickes Licht - geliebt.

Zwar war es nicht. Doch weil sie's liebten, ward
ein reines Tier. Sie lie;en immer Raum.
Und in dem Raume, klar und ausgespart,
erhob es leicht sein Haupt und brauchte kaum

zu sein. Sie n;hrten es mit keinem Korn,
nur immer mit der M;glichkeit, es sei.
Und die gab solche St;rke an das Tier,

da; es aus sich ein Stirnhorn trieb. Ein Horn.
Zu einer Jungfrau kam es wei; herbei -
und war im Silber-Spiegel und in ihr.





Сонет 4

О этот зверь! Его в помине нет,
но всеми он любим, и всем знаком
повадками, обличьем и огнем,
из кротких глаз струящимся, как свет.

Пусть не было его. И все ж он был,
ведь, раз они его любили, он
в пространстве вольном и в любви их жил,
и взгляд его был к звездам обращен.

Они его кормили не зерном,
а духом, что давал возможность быть,
и становиться крепче и сильней,

чтоб рог взрастить на лбу своем крутом.
Явился к Деве чистым он, чтоб жить
и в зеркале серебряном, и в ней.



Larenopfer

Fr;hling

Die V;gel jubeln - lichtgeweckt -,
die blauen Weiten f;llt der Schall aus;
im Kaiserpark das alte Ballhaus
ist ganz mit Bl;ten ;berdeckt.

Die Sonne schreibt sich hoffnungsvoll
ins junge Gras mit grossen Lettern.
Nur dorten unter welken Bl;ttern
seufzt traurig noch ein Steinapoll.

Da naht ein L;ftchen, fegt im Tanz
hinweg das gelbe Bl;ttgeranke
und legt um seine Stirn, die blanke,
den blauenden Syringenkranz.












Из цикла «Жертвы ларам»

Весна

Ликуют птицы в синих небесах,
И даль звенит от птичьих голосов.
Имперский сад и залы для балов
Сплошь утопают в радужных цветах.

Рисует солнца лучик золотой
Узор на вешних травах испокон,
Вздыхает только грустный Аполлон,
Одетый прошлогоднею листвой.

Танцуя, воздух легким ветерком
Сметает постаревшую листву,
И голову венчает божеству
Сирени ослепительным венком.




Szene aus dem Drei;igj;hrigen Krieg

„Du kniest am Markstein, Alter, sprich!
Das ist kein Heiligenbild.“
„Kein Bild? – Ich bete. – Es fa;te mich
Das Schisksal gar so wild.“

„Hast du kein Haus, hast du kein Land,
Das deine H;nde braucht?“
„Das Land zerstampft, das Haus verbrannt.
Sieh hin – gewi; – es raucht.“

„Was baut` s nicht wieder auf dein Sohn
Und hilft dir aus der Not?“
„Mein Sohn zog in den Krieg davon,
Jetzt ist er sicher tot.“-

„Was streicht dir deines Haares Schnee
Der Tochter Hand nicht weich?“ –
„Der bracht ein Tro;bub Schand und Weh,
Da sprang sie in den Teich.“

„So sieh mir ins Gesicht! – Und brach
Das Herz dir auch vor Graus…“
„Ich kann nicht, Herr, ein Kriegsknecht stach
Mir beide Augen aus.“


















Сцена из 30-летней войны

«Ты камню молишься, старик,
Не Божьим образам!»
«О. да, злой рок меня настиг
И ходит по пятам».

«А где твой дом и твой надел,
Что рук надежных ждет?»
«Он разорен, а дом сгорел,
Вон, чуешь, дым идет?»

«А где твой сын, я не пойму,
Помог бы в трудный час» -
«Его забрали на войну,
Он вряд ли жив сейчас».

«А где же дочь, чтоб снег волос
Погладила рукой?»
«Сын у нее бандитом рос –
Покончила собой».

«Так содрогнись в последний раз,
Взгляни в лицо мое!»
«Я не могу… лишился глаз –
Их выбило копье»


















Mondnacht

Weg in den Garten, tief wie ein langes Getr;nke,
leise im weichem Gezweig ein entgehender Schwung.
Oh und der Mond, der Mond, fast bl;hen die B;nke
von seinem z;gernden N;herung.

Stille, wie dr;ngt sie. Bist du jetzt oben erwacht?
Sternig und f;hlend steht dir das Fenster entgegen.
H;nde der Winden verlegen
an dein nahes Gesicht die entlegene Nacht.











Лунная ночь

Струится тропка в сад тягучестью напитка,
Скользят по мягким веткам остатки суеты,
А месяц? …Месяц над скамейкой и калиткой
Им щедро дарит звездные цветы.

Безмолвие царит. Ведь ты еще не спишь?
И мириады звезд твое окно встречает,
Ладони ветра закрывают
Твое лицо, в ночную погружая тишь.











Sommerabend

Die gro;e Sonne ist verspr;ht,
der Sommerabend liegt im Fieber,
und seine hei;e Wange gl;ht.
Jach seufzt er auf: „Ich m;chte lieber…”
Und wieder dann: „Ich bin so m;d…”

Die B;sche beten Litanein,
Gl;hw;rmchen hangt, das regungslose,
dort wie ein ewiges Licht hinein;
und eine kleine wei;e Rose
tragt einen roten Heiligenschein.










Летний вечер

Диск солнца искры рассыпал,
Метался в лихорадке вечер,
От жара лик его пылал.
А он вздыхал: «Мне было б легче…»,
и после: «Как же я устал…»

Молились Богу сад и дол,
а светлячок в недвижной позе
как вечный свет небес расцвел…
Над белоснежной крошкой- розой
светился алый ореол.







Abend

Einsam hinterm letzten Haus
geht die rote Sonne schlafen,
und in ernste Schlu;oktaven
klingt des Tages Jubel aus.

Lose Lichter haschen sp;t
noch sich auf den D;cherkanten,
wenn die Nacht schon Diamanten
in die blauen Fernen s;t.











Вечер

Садится солнце за последний дом
и ночевать уходит одиноко,
октавой завершающей востока
день отзвучал, так ликовавший в нем.

Разрозненно еще скользят лучи
на окантовке крыши пламенея,
а ночь алмазы в синих далях сеет,
всю землю обнимает и молчит.








K;nig Abend

Wie K;nig Balthasar einst nahte,
die Stirn vom Kronenreif erhellt.
so tritt im purpurnen Ornate
der K;nig Abend in die Welt.
Der erste Stern f;hrt ihn wie jenen
bis an den fernsten H;gelsaum;
dort findet Mutter Nacht er lehnen
mit ihrem Kind im Arm, dem Traum.

Dem bringt er just wie jener Weise
des Orients das Gold, geh;uft, –
das Gold, das uns der Knabe leise
erl;send in den Schlummer tr;uft.







Царь Вечер

Как Валтасар во время Оно,
венцом украсивший чело,
явился в мантии червоной
царь- Вечер, тихо и светло.

Вослед звезде за косогоры
уходит, как обычно, он,
там Ночка-мать от праздных взоров
собой закрыла крошку-Сон.

Ему-то, как мудрец восточный,
несет он злато, будто встарь,
а крошка-Сон во тьме полночной
его на сонный льет алтарь.




.
Gold
„Dein Wams, Geliebter, ist voll Gold.
Wo hast das Gold du her?” —
„Da schaust du, Kind, das ist mein Sold,
kein Obrist hat wohl mehr!”

„Nein, das ist gutes, rotes Gold,
das kann dein Sold nicht sein!”
„Beim Spielen war das Gl;ck mir hold,
und da ward alles mein!”

„Ist wirklich alles dein — das Gold,
gesteh, — und ist`s kein Trug?” —
„Nun, W;rfel haben mit gerollt
und jetzt la; es genug!”

„Und gibst du mir auch von dem Gold?”
„Das wei;t du!” — „Nein, du Schelm,
just auf der Stelle, sieh, ich wollt,
du f;llst mir deinen Helm!”

„Es sei!” — „Wies durch die Finger bebt,
der Glanz gef;llt mir gut! —


... Schau, was dir da am Finger klebt,
kam das vom Golde? — Blut!” —….


Золото

«Камзол твой полон золотых,
Откуда, дорогой?»
«Я, крошка, заработал их,
Рискуя головой».

«Червоным золотом платить
За ваше ремесло?»
«Добыл я в кости, стало быть,
Мне дьявольски везло».

«И впрямь все золото твое?!
А ну-ка, поклянись!»
«Я выиграл, что тебе еще?
С расспросами уймись».

«Делиться золотом со мной
Ты станешь или нет?»
«Конечно!» - «Шлем наполни свой
Мне золотом монет».

«Держи!» - «Пылает как огонь,
как пламя от костров!
К тебе прилипло на ладонь
не золото… а кровь!»












Wintermorgen

Der Wasserfall ist eingefroren,
die Dohlen hocken hart am Teich.
Mein sch;nes Lieb hat rote Ohren
und sinnt auf einen Schelmenstreich.

Die Sonne k;;t uns. Traumverloren
schwimmt im Ge;st ein Klang in Moll;
und wir gehn f;r der, alle Poren
vom Kraftarom des Morgens voll.











Зимнее утро

Застыли струи водопада,
Расселись галки у пруда,
А для моей любви отрада –
Меня разыгрывать всегда.

Целует солнце нас. В миноре,
утратив сон, мотив парит,
а мы вдыхаем на просторе,
мощнейший аромат зари.











Abend

Der Abend naht. — Die klare Zone
der Stirne schm;ckt ein goldner Reifen,
und tausend Schattenh;nde greifen
verstohlen nach der roten Krone.

Die ersten, blassen Sterne liebeln
ihm zu; er steht hoch am Hradschine
und schaut mit ernster Tr;umermiene
die T;rme und die grauen Giebeln.











Вечер

Приходит вечер. Светозарной,
украсив голову короной,
исподтишка за ней коварно
метнулись тени рук проворно.

С ним звезды первые флиртуют,
А он влюблен в свои Градчаны,
В дома, фронтоны и фонтаны,
И лишь они его чаруют.








Kriegsknechts-Rang

Bei uns gibt‘s nicht Edelinge,
die was gelten durch ihr Blut,
jedes Rang ist jedes Klinge,
und sein Wappen ist der Mut.

Wer nur immer k;hn sein Schwert
h;lt den Schild von Schande rein,
wer noch gestern unterm Heer zog,
Herzog kann er morgen sein.











Воинский ранг

Нет среди нас по крови знатных,
Все мы сословные рабы,
Наш ранг и честь – клинок булатный,
А наше мужество – гербы.

Чьи меч и щит в боях не дрогнут,
Кто вражье войско двинет вспять,
Тот, если шел вчера последним,
Назавтра князем может стать.
Примечание переводчика: Игру слов, которая есть в оригинале передать невозможно, поскольку слово Herzog означает «Тот, кто ведет за собой войско»: das Heer – войско, ziehen, zog, gezogen – тянуть, вести». В русском языке был некогда эквивалент: КНЯЗЬ, т.е. Конязь – он ехал впереди войска на коне и вел за собой войско. Такова этимология слова «князь», которую мало кто помнит.




Im Herbst

Ein Riesenspinngewebe, zieht
Altweibersommer durch die Welt sich; –
und der Laurenziberg gef;llt sich
im goldig-br;unlichen Habit.

Weil er so mild her;bersieht,
sucht m;d, gest;tzt auf Strahlenkr;cken,
die Sonne hinter seinem R;cken
schon fr;he ihr Valladolid.
















Осенью

Исполинской паутиной белый свет
затянуло Бабье лето край гористый,
и в тонах коричневато – золотистых
холм, казалось, в рясу был одет.

Он так нежно и устало вниз глядит,
к солнечным лучам бы прислониться…
в них найти опору и забыться,
а прежде был таким Вальядолид.







.
Das M;rchen von der Wolke

Der Tag ging aus mit mildem Tone,
so wie ein Hammerschlag verklang.
Wie eine gelbe Goldmelone
lag gro; der Mond im Kraut am Hang.

Ein W;lkchen wollte davon naschen,
und es gelang ihm, ein paar Zoll
des hellen Rundes zu erhaschen,
rasch kaut es sich die B;ckchen voll.

Es hielt sich lange auf der Flucht auf
und sog sich ganz mit Lichte an; -
da hob die Nacht die goldne Frucht auf:
Schwarz ward die Wolke und zerrann








Песня о тучке

День в нежных красках угасая,
Под звуки гонга отзвучал.
Луна, как дыня золотая,
Легла в траву меж сонных скал.

Хотелось тучке хоть кусочек
От лунной плоти откусить,
Она смогла поймать кружочек,
Чтоб свои щечки округлить.

И, переполненная светом,
пустилась наутек потом;
ночь спрятала луну с рассветом,
а тучка вылилась дождем.






Die alte Uhr

Bald h;ttest; alte Rathausuhr_
Du nimmer d;rfen Stunden weisen,
sie h;tten bald in altem Eisen
versplittert deine letzte Spur.

Der Geizhals hart zum letztenmal
Sein Haupt geweigt in starrem Trotzen
Zum letztenmal der Tod mit Glotzen
geschwengen seinen Sensenstahl.

Dann h;tt‘ der Hahn auch ausgekr;nt
Und heut‘ noch kr;hter, freilich heiser,
noch nickt der Geizhals fort und leiser
droht ihm des Todes Majest;t






Старые часы

Часы на ратуше, ваш век
уже, пожалуй, на исходе,
металл изношен и не годен
продлить железных стрелок бег.

Скупец склонит в последний раз
главу недвижно и упрямо,
а смерть костлявыми руками
косой над ним качнет тотчас.

И напоследок прохрипит
петух, а скряга закивает
все тише, тише, понимая,
что это смерть ему грозит.






Traumgekr;nt

Die Fenster gl;hten an dem stillen Haus,
der ganze Garten war voll Rosend;ften.
Hoch spannte ;ber wei;en Wolkenkl;ften
der Abend in den unbewegten L;ften
die Schwingen aus.
Ein Glockenton ergo; sich auf die Au ...
Lind wie ein Ruf aus himmlischen Bezirken.
Und heimlich ;ber fl;stervollen Birken
sah ich die Nacht die ersten Sterne wirken
ins blasse Blau .***







Коронованный снами

Был сад наполнен ароматом роз,
в уютном доме окна засияли,
зари вечерней крылья утопали
меж белых облаков, их звезды звали
в обитель грез.

Звон колокольный заливал луга,
Был мягким, словно зов из поднебесья,
Как тайный шепот, как березок песня,
Ночь звездный плат накинула чудесный
на берега.






Advent

Es treibt der Wind im Winterwalde
Die Flockenherde wie ein Hirt,
und manche Tanne ahnt, wie balde
sie fromm und lichterheilig wird;
und lauscht hinaus. Den wei;en Wegen
streckt sie die Zweige hin – bereit,
und wehrt dem Wind und w;chst entgegen
der einen Nacht der Herrlichkeit.












Предрождественское время

Гоняет ветер по просторам
Стада снежинок как пастух,
А ель предчувствует, что скоро
сойдет на землю Святый Дух!
В священном трепете сияет
она в преддверье торжества,
навстречу чуду вырастает
прекрасной ночью Рождества.












***

Es gibt so wunderwei;e N;chte
wo alle Dinge Silber sind.
Da schimmert mancher Stern so lind,
als ob er fromme Hirten br;chte
zu einem neuen Jesuskind.

Weit wie mit dichtem Demantstaube
bestreut, erscheinen Flur und Flut,
und in die Herzen, traumgemut,
steigt ein kapellenloser Glaube,
der leise seine Wunder tut.












***

Есть сказочно-белые ночи,
где все в серебристых снегах,
мерцая, звезда в небесах
трех пастырей, как ангелочек,
ведет к Иисусу в яслях.

В алмазной пыли утопают
дороги и даль без конца,
и крепкую веру в сердца
Божественный Дух поселяет,
творя по завету Творца.












***   
   
Einmal m;cht‘ ich dich wiederschauen,
Park, mit den alten Lindenalleen,
und mit der leisesten aller Frauen
zu dem heiligen Weiher gehn.
Schimmernde Schw;ne in prahlenden Posen
gleiten leise auf gl;nzendem Glatt,
aus der Tiefe tauchen die Rosen
wie Sagen einer versunkenen Stadt.

Und wir sind ganz allein im Garten,
drin die Blumen wie Kinder stehn,
und wir l;cheln und lauschen und warten,
und wir fragen uns nicht, auf wen…







***

Мне б сюда так хотелось вернуться,
в парк с аллеей из лип вековых,
рождества, словно чуда коснуться
с той, что женщин милее других.

Сани-лебеди в позе картинной
по сверкающей глади скользят,
погружаются розы в глубины,
отражая исчезнувший град.

Мы одни с тобой в парке чудесном,
а цветы, словно отроки в нем,
улыбаемся, слушаем песни,
и в молчании ждем Его, ждем…






Из стихотворений, не включенных в сборники:

Die Liebenden

Sieh, wie sie zu einander verwachsen:
In ihren Adern wird alles Geist.
Ihre Gestalten beben wie Achsen,
um die es hei; und hinrei;end kreist.

D;rstende, und sie bekommen zu trinken,
Wache und sieh: sie bekommen zu sehn.
La; sie ineinander sinken,
um einander zu ;berstehn.









Любящие

Смотри, как они прорастают друг в друга,
Пылает бессмертия Дух в их крови,
Тела их трепещут от пламени круга,
В котором они в окруженье любви.
Томимые жаждой, они насладятся
Живительной влагой и смогут прозреть.
Но только позволь им друг с другом срастаться,
Чтоб вместе превратности преодолеть.












***

Gieb mir, oh Erde, den reinen
Thon f;r den Tr;nenkrug
mein Wesen ergie;e das Weinen,
das sich in dir verschlug-

Da; sich Verhaltenes l;se
In das gef;gte Gef;;.
Nur das Nirgends ist b;se,
alles Sein ist gem;;











***

О дай мне, земля, отборной
глины для чаши слез,
ведь с плачем моим покорно
все в твою плоть влилось:

чтоб растворился в сосуде
сгусток людских скорбей,
нигде – это зло! Пребудет
жизнь мерой всех вещей












***

Nein, ich vergesse dich nicht,
was ich auch werde,
liebliches zeitiges Licht,
Erstling der Erde.

Alles, was du versprachst,
hat sie gehalten,
seit du das Herz mir erbrachst
ohne Gewalten.

Fl;chtigste fr;hste Figur,
die ich gewahrte:
nur weil ich St;rke erfuhr,
r;hm ich das Zarte.









***


Нет мне тебя не забыть
И кем бы ни стал я,
Свет прежний будет светить
Сиянием рая.

Все клятвы твои до одной
Любовь сохранила,
Ты лаской, не силой слепой
Мне сердце разбила.

В картинах мелькающих дней
Я вижу любви безбрежность:
Чем я становлюсь сильней,
Ценнее становится нежность.









***


Ich lebe mein Leben in wachsenden Ringen,
die sich ;ber die Dinge ziehn.
Ich werde den letzten vielleicht nicht vollbringen,
aber versuchen will ich ihn.

Ich kreise um Gott, um den uralten Turm,
und ich kreise jahrtausendelang;
und ich wei; noch nicht: bin ich ein Falke, ein Sturm
oder ein gro;er Gesang.













***

Круги моей жизни растут по спирали
Сквозь время, я с ними лечу,
Последний из них завершу я едва ли,
Но все ж попытаться хочу.

Кругами вращаюсь на длани Господней,
Меж башен, веков, куполов,
Не знаю, кто я: буря, сокол свободный,
а, может быть, голос миров. (пенье миров)











Abendgang

Wir wandeln in den Abendglanz
den wei;en Weg durch - Taxusb;ume,
du hast so tiefe, tiefe Tr;ume
und windest einen wei;en Kranz.
Komm, du bist m;de. Kurze Rast:
Du l;chelst in die hei;en Fernen
du l;chelst zu den ersten Sternen,
und ich wei;, da; du Schmerzen hast .
Ich sehne mich so ... Du verstehst. -
Und dieses Sehnen wird erst enden,
wenn du mit leisen, m;den H;nden
die erste Wiegendecke n;hst.





Вечерняя прогулка

Мы на прогулку перед сном
Идем по тисовой аллее,
Твои мечты от звезд светлее,
И ты сплетаешь их венком.

Ты притомилась. Отдохни
и улыбнись тому, что было,
далеким улыбнись светилам;
боль не держи внутри, всплакни.

И у меня болит душа.
Пойми, тоска пройдет бесследно,
когда рукой усталой, бледной
ты приголубишь малыша.



***

Wie ist doch alles weit ins Bild ger;ckt,
Wir staunen;s an und nennen es: das Wahre,
Und wandeln uns mit ihm im Gang der Jahre.
Und doch ist unsichtbar, was uns entz;ckt-

Drum sorge nicht, ob du etwa verl;rst,
das Herz reicht weiter als die letzte Ferne.
Wenn du die eigne Stimme steigen h;rst,
so singt die Welt, so klingen deine Sterne.











***

В картине все сместилось в глубину,
мы видимость за правду принимаем,
однако у незримого в плену,
с теченьем лет меняясь, пребываем.

Не стоит о потерях сожалеть,
Душа вмещает космоса просторы,
Мир станет песней, звезды будут петь,
Лишь голос твой сольется с этим хором.