Нарисованная птица - глава пятая, последняя

- Что там у вас случилось сегодня?
Мама выливает в тарелку С. красную жидкомясь из половника. До следующей маминой смены остается обмылок сегодняшнего вечера.
- Мне директор звонила, сказала, окно разбили и на тебя вину спихнуть пытались.
БольшоеИЖуткое на секунду перестает жевать на том конце стола.
С. нехотя кивает, нанизывая скользкие рожки на вилку.
- Ты большой молодец, что не испугался.
- И чего же ты не испугался? – подает голос эта безликая Жуть, очевидно, проверяя С., скажет ли он хоть слово.
- Не испугался пойти против толпы, – отчеканивает мама, – они ведь думали, что все вместе на него это окно повесят, а он проглотит и слова поперек не скажет.
- Значит, наябедничал?
С. несчастно смотрит на БольшоеИЖуткое. Наябедничал? Нет-нет-нет! Элиза никогда…
- Ну почему же сразу наябедничал? – вступается мать, – почему наябедничал? Проявил осознанность.
С. расчесывает позавчерашние укусы травы-крапивы на задней стороне шеи. Как все было. Он сбежал с урока – улизнул через приоткрытую дверь в коридор, благо, что никто его не замечал. На улице свежий ветер обдал его с головы до ног. С осенними ветрами в С. просыпалась снулая подмороженная тоска по чему-то упущенному, хоть он ничего еще в своей жизни на тот момент и не упустил. И вдруг… слышишь? С. пошел на звук равномерных шлепков – за школу и чуть-чуть правее, в сторону спортзала. Там вьюнок, карабкающийся на бетонное основание крыльца, ненадежно скрыл компанию из пяти человек. Толстый Сашка, плюгавый Илюха и еще трое пацанов из других классов швыряли об стенку мяч-попрыгунчик.
- Хочешь? – как ни в чем не бывало предложил Сашка, и С. взял мячик, и принялся по-свойски кидать его в отштукатуренную стенку, как это делали пацаны до него.
- Тоже с урока свалил? Красава.
С. собирает губы в улыбку, но та выходит мертвая.
- Только че молчишь-то постоянно? – любопытный пацан из старшего класса. Он неприятно поджимает губу, будто зубов на нижней челюсти у него нет.
- Ты че, дурак? Он немой, сказали же – встревает Сашка.
- Да нихрена он не немой, – отбривает Илья, – умеет он говорить, сам слышал. Он с этими двумя дебилами из коррекционки болтает будь здоров.
- Че он там болтает? Больной он, сказали же.
- Ниче не больной – Илья выловил взгляд С. своими маленькими колючими глазками и пришпилил его, словно испытывая, – нормальный он. Свой.
- Да я ж ниче не говорю.
Мальчуган помладше, внимательно ловивший каждое слово этого тарантиновского диалога, спросил у С.:
 - А у тебя сега есть?
С. не смог расшифровать его фразу, поэтому в своем обычном стиле продолжил молчать.
- Максим говорит, – продолжал пацаненок, – отец купил ему сегу, и они рубятся в Соника. А ты играл в Соника?
- Да ты что заладил? – не выдержал тот, что постарше – Не светит нам твоя сега. И вообще интереснее вещи есть.
- Например?
- Димку у родителей забирают. В детский дом.
С. остановился. У всей компании лица при упоминании неведомого Димки скорбно вытянулись.
- Семья на учете стояла, – продолжает второй старший, тот, у которого на лбу целая россыпь черных точек и синих шрамов от выдавленных прыщей, тупыми круглыми глазами уставившись прямо в глаза С. – Он велосипед угнал. Его директриса вызвала к себе, чтобы он при ней с ментами пообщался. Ну он и пришел. А директриса увидела, что у него синячина на руке, под рукавом. Они с него рубаху стащили, а он весь в синяках.  По всему телу побои нашли. А семья на учете типа неблагополучная.
С. заворожено всматривается в черные крапинки, обрамляющие зрачки мальчишки. Директриссссссссса - в этом слове слышится членистоногая сколопендра с опасными хелицерами.
- Вот их с братом и того, – пожимает плечами прыщавый, – домашнее насилие.
Рука, сжимавшая мяч-попрыгунчик, немеет. На ключицах у С. выступает испарина. Бэтмен, сложив ручки рупором, поет ему песенку про траву-крапиву. Тогда С. делает очередной бросок попрыгунчиком об стену, но тот соскальзывает в его потной нетвердой ладони и летит прямо в одно из окон на втором этаже. Несколько долгих секунд они с мальчишками обреченно наблюдают за полетом, прекрасно осознавая траекторию мяча, а потом звенит стекло, орет историчка. Пацаны сразу же бросаются врассыпную, а С. впадает в ступор, поэтому когда разбитое окно открывается, он просто смотрит снизу вверх.

***
Что странно, когда их всех переловили, главным подозреваемым стал не С., а Илюха. Как оказалось, он не один раз уже устраивал что-то подобное, не единожды его уже ловили с поличным на попытке скинуть вину за свои дела на других, а С. в школе был нарисованной птицей. Дети рисуют птиц именно таким манером – одна черная галочка, без размена на клюв, лапы и маховые перья. Примитивный силуэт, не конвертируемый в нечто более детализированное, даже при увеличении масштаба. Пирожок с ничем – так повторяла мама. Когда он заговаривал – его не слышали, когда присутствовал – не видели, и признаваться в этом было больно, ибо если ты одинок по собственному выбору, люди видят в тебе Жерико, добровольно обрившего голову или Гойю, закрывшегося в доме глухого, но стоит только признаться, что твое одиночество имеет патологический характер и вот – ты из циничного социопата превращаешься в бесформенную эктоплазму, которую целует один только Посейдон. Одним словом, во всей этой шайке, которую заметили сматывающейся с места преступления, он лежал на самом дне пищевой цепочки.
- Ты главное их не бойся, – наставляет его Галина Анатольевна, его классный руководитель, перед кабинетом директора, – говори все как было они тебе ничего не сделают.
С. кивает, вслушиваясь в громкие возмущения Илюхи за директорской дверью. Сейчас он войдет и скажет свое веское слово. Вернее, свой веский жест: он ударит себя кулаком по груди, четко, твердо, мол, я окно разбил, отпустите пацанов.
- Они все на тебя ответственность переложить пытаются, – продолжает Галина Анатольевна, – Но ты не бойся и говори, как есть. Мы-то много раз такое видели.
С. послушно кивает седеющей головой. Всматривается в узловатые вены на руках. Где-то за грудиной ягодой земляники назревает давящая боль.
И тогда они поймут, что он не просто свой, а в доску свой. Не будет у него больше неловких птичьих лап вместо рук, и дурацкого немого клюва не будет. Он нормальный.
Социальный педагог выходит из кабинета директора за С. Тот решительно встает и спешит за ней. Но в самом кабинете, только он сталкивается взглядами с директрисой, вся его решимость сжимается до состояния лиственной почки. Слева от него стоит дородная дама в погонах и полицейской форме, справа – социальный педагог. Сама директриса с ее массивным подбородком и огромным носом внимательно смотрит прямо на него.
- Ну рассказывай, – говорит она, ощупывая взглядом каждую складочку на его одежде.
Сашка с Ильей сидят в смежной комнате с секретарем и испытующе смотрят на него через открытую дверь.
- Кто окно разбил? – строгая директриса.
Взгляд у нее почти такой же тяжелый, как ее подбородок и ее же нос. Ее голубые глаза видят, кажется, в пяти измерениях. С. неосознанно прикрывает рукой расчесанные следы от крапивы на плече. Штаны его школьной формы медленно перетекают в платье нежного розового оттенка, внезапно отросшие волосы падают на плечи. Опять он становится хрупкой Элизой, которой нельзя вымолвить ни словечка. Детский дом. Два отвратительно квадратных, псевдо-нежных слова.
- Не бойся, – наставляет социальный педагог, – тебя никто не подозревает.
И это очень большое их упущение, потому как именно он разбил это идиотское окно. Не велика беда – ударить себя кулаком в грудь, но он медлит. Он вспоминает Димку, которого директриса раздела прямо в своем кабинете, чтобы рассмотреть его синяки. Димку забрали у родителей. В детский дом. Из-за домашнего насилия. С. не знал, что означает это слово - "насилие". Он катал его вишневой костью на языке и не слышал в нем ни рыка дикого волка, ни занесенного для удара кулака, но все равно боялся.
- Давай-ка мы быстро с этим разберемся и ты пойдешь домой – предлагает женщина с погонами и тут же смягчается, – я работаю в полиции по делам несовершеннолетних. Помогаю детям. Делаю так, чтобы они больше не хулиганили. Ты же не хочешь, чтобы твои друзья продолжали хулиганить?
С. закрывает лицо руками, мотает головой. Как они не понимают, что он стал Элизой с зашитым наглухо ртом? Как им не понять, что он плетет крапивную рубаху? Почему они не хотят поддаваться ему?
- Ну давай, скажи им! – подает голос толстый Сашка из секретарской.
- Покажи нам, кто разбил окно, – просит социальный педагог.
Директриса придавливает его к земле своим тяжелым взглядом да так, что кишки просятся наружу. Крапивные укусы на спине зудят все сильнее. Глаза директрисы ныряют под рубаху, минуя ворот. Она видит все. Ничто не скроется от ее взгляда.
- Покажи, кто разбил окно.
«Покажи им, – звучит с плеча плотно спрессованный голос Бэта, похожий на таблетированный уголь, столь же черный и четкий, – Расскажи им про крапивную рубаху. Нужно хоть кому-то рассказать про укусы крапивы».
И тогда вконец испуганная Элиза указывает пальцем в сторону секретарской, туда, где сидит плюгавый Илюха, только бы никто не увидел ее ошпаренной крапивой спины.

***
БольшоеИЖуткое пускало облачка сигаретного дыма в свежий предрассветный мрак, опершись на перила веранды, когда С., снаряженный в путь, вышел из дома. Они обменялись взглядами: С. – настороженным, оно – хмурым и не выспавшимся. Мама ушла на смену на добрый час раньше С. – она вставала совсем рано. Было время, еще до смерти отца, когда они с матерью вставали одновременно и одновременно уходили. Она будила его в детский сад, чистила ему зубы мягкой щеточкой, а он эту щеточку хватал челюстями, чтобы дольше потянуть время – щетинки впивались в небо, а мама возмущалась, что они опаздывают. Они были друг для друга целым миром и не было в этом мире всяких черных теней.
- Хочешь остаться сегодня дома? – внезапно предлагает ему БольшоеИЖуткое, пустив сгусток дыма в спину С., – Я разберусь с учителями. Мама не узнает.
С. останавливается как вкопанный. Ему представляется Сашка, который точно будет караулить его с другими пацанами у школы. Илюха, родители которого заплатили за разбитое окно. Галина Анатольевна, видевшая, как С. выскочил из кабинета директора с волочащимся следом птичьим хвостом. Спрятаться бы от этого всего. Спрятаться бы.
- Только решай быстрее, мне самому пора на работу собираться, – оно демонстративно глядит на наручные часы, – я бы на твоем месте не стал туда сейчас соваться.
Еще одно облачко сигаретного дыма.
- Учитывая то, как ты поступил со своими друзьями. М?
Оно сбивает в пепельницу горсточку пепла.
- Так что там у вас по-настоящему произошло?
С. сжимает кулаки, втыкает взгляд куда-то в сторону железнодорожных путей. Сердце у него неприятно ноет, и боль отдает в руку.
- Ну уж мне-то можешь рассказать. Наябедничал?
С. не отвечает. Слезы у него в глазах горчат соком алоэ. Бэтмен забился под ключицу, как моллюск в раковину, и панически молчит.
- Имей в виду, что на меня ябедничать не надо, – продолжает БольшоеИЖуткое, – Я ябед не люблю, а ты себя показал ябедой.
Черты С. становятся мягче, щеки розовеют – он снова превращается в Элизу.
- Так что оставайся-ка сегодня дома, – решает за него БольшоеИЖуткое, – А вечером решим, что с тобой делать.
С. разворачивается и идет в дом.

***
Когда черная иномарка скрывается за поворотом, С. подхватывается и бежит во двор. С. добросовестно закрывает входную дверь на три оборота. Так дело не пойдет, решает С. Он карабкается на старый добрый вяз. Он обезьяненышем заскакивает на чердак, на эту спасительную шлюпку. С ужасным треском и скрипом затворяет тугую оконную раму. Достает из угла отсыревшее свалявшееся одеяло и ложится сверху.
Как ему быть дальше? Сколько раз его спасет этот чердак, прежде чем БольшоеИЖуткое увидит, как С. с него спускается? С. не знает ответа. Он лежит на опревшем одеяле и видит низкий деревянный потолок с состарившимися, выкрашенными в зеленый цвет балками над собой. Вдыхает затхлую взвесь пыли и спор плесени, кружащуюся в воздухе.
В последнюю их рыбалку отец взял надувную лодку – резиновую и пружинистую. Дно у нее настолько тонкое, что кажется вот-вот прорвется, но С. оставляет свои рыбацкие сапоги на берегу и быстро учится балансировать. Они закрепляют удочки на краю лодки, С. доверено следить за клевом, но он то и дело отвлекается на пейзаж пасторального утра, пока отец дочитывает «Смерть в Венеции» Томаса Манна. В такие моменты можно услышать что угодно – даже шепот рыбы, повисшей губой на рыболовном крюке. Вот сейчас на чердаке точно такая же тишина. Им с отцом не нужны были слова, чтобы понимать друг друга.
С. склоняется к краю лодки, втыкается взглядом в цветастый поплавок и вдруг! Резина предательски наклоняется, а вода – холодная, бездонная громко причмокивает. С. судорожно бултыхается, пучит глаза. От холода легкие резко схлопываются, а дальше – темнота. Остаток того дня стерся из его памяти начисто.
БольшоеИЖуткое ненавидит С. Оно бесится от того, как он ворочается в постели и как вздыхает. Как ест и как смотрит. Жуть ненавидит его походку, каковую оно окрестило «ослиной» - с опущенным взглядом и руками, спрятанными в карманы. Любые действия С. оно переврет на свой лад – попытку помочь маме на кухне назовет подхалимством, неспособность справляться с учебой – леностью. Заикание – трусостью. БольшоеИЖуткое часто говорит, что С. похож на Евгена и что они друг друга стоят. Что С. тоже надо бы отдать на воспитание религиозной бабушке, как это сделали с Евгеном. У С. от такой перспективы идут мурашки по коже. Мама говорит, что Евген стал дебилом из-за того, что его мать пила таблетки, которые ей не прописывали врачи. Таблетка попала Евгену, сидящему в ее животе, в голову и превратилась в жабу, поэтому Евген теперь всю жизнь носит жабу в голове. Если С. будут предлагать в школе таблетки, он ни за что не должен их пить, иначе в его голове и в головах его детей тоже поселятся жабы вместо мозгов.
С. несколько раз был в гостях у Евгена и его бабушки, с которой тот жил после того, как его мать лишили родительских прав. Квартира у них как квартира – ничего особенного, куцая однушка в хрущевке. Лестничная площадка воняет сыростью и сигаретным дымом. На обоссаной дверце лифта вытатуировано чем-то острым: «Настя сосет ***», а чуть ниже нарисован чумной доктор с припиской «лютый меф» и номером телефона. Они с Евгеном вместе делали домашку, пока того не перевели в особую школу. С. хорошо помнит эти вечера. Помнит отражения желтушной люстры с висюльками в темноте окна, обои в выцветший цветочек, гудение холодильника. Помнит покрытые плесенью стены в ванной и дверцы кухонных шкафов. Накрытый плетеной салфеткой телевизор. Однажды бабка оттащила Евгена в комнату и начала отчитывать его за какие-то пятна на постельном белье.
С. ждал его за столом на кухне, слушая, как соседи сверху катают по полу шары для боулинга, а справа за стеной капризничает ребенок. Бабка обещала Евгену, что «кастрирует его как поросенка», если еще раз увидит следы греха. С. не знает, что значит это ее «кастрирую» - но в слове отчетливо слышалось острое лезвие и фонтанирующая красная боль. Бабка уверяла Евгена, что бог все видит.
И вдруг в замок с громким щелчком возвращается ригель. С. открывает глаза – все тот же потолок над головой. Все те же стены. Все так же ноет в груди. Никакого отца. Никакого Евгена.
С. аккуратно подползает к окну и смотрит вниз. Черная иномарка. Неужели он заснул? Ночами С. спал плохо с тех пор, как начал плести крапивную рубаху. Сон его наводнили монстры, от которых он не мог убежать. Сегодня ему снилось, будто мама пришивает к фуксиям вместо срезанных корней человеческие кисти и приговаривает, что они у нее приживутся. У нее в руках, мол, все приживается.
Оклик с первого этажа. Да, это точно оно.
«Ничего не будет, – уговаривает Бэтмен, – сюда оно не заберется».
Здесь их грот с мертвыми кораблями. Здесь никто их не найдет и не тронет. БольшоеИЖуткое может сколько угодно гулять по дому, да только толку от этого ровно ноль. Ноль – зоркий, гладкий. С. срастается с домом: каждое миелиновое волокно соединяется с электрической проводкой. Каждый сосуд становится продолжением системы отопления. Вот оно двигается на кухню – сейчас будет жрать. Желудок у С. сжимается в мучительных судорогах, как будто он не ел уже много дней. Нет, не будет – идет в комнату С. Шаги БольшогоИЖуткого он ощущает как ползания надоедливой мухи по своему телу – сбросить бы ее, прихлопнуть, да никак.
Рыщет по всему дому – судорожно, суетно, да только ничего не найдет. Каждая половица здесь против него. С. про себя усмехается, мол, смотри, Бэт, как мы его. С. изведет его. С. больше не будет плести крапивную рубаху. Тут остается-то дотерпеть до восьми утра, когда мама вернется домой со смены.
БольшоеИЖуткое кружит по дому, подходит к стремянке, ведущей на чердак, и тогда сердце у С. болезненно пропускает удар. Стоит у чердака несколько долгих минут, так, что у С. закрадываются подозрение, а не может ли оно смотреть в пяти измерениях, как директриса? Но потом благополучно и даже как-то поспешно уходит.
Гремит вентиль на газовом баллоне, плита загорается синим огнем – это С. тоже чувствует. Пузатая кастрюля с вчерашним борщом встает на огонь. Вентиляция – его ноздри – ловит запах газа и красного, наваристого бульона. С. ужинает ароматом мясных испарений и снова ложится на одеяло, заткнув слуховые каналы пальцами – ему до смерти отвратительно слушать, как БольшоеИЖуткое сербает юшку, заедая ее белым хлебом, а он слушает, ибо у его стен есть уши.
По осколку этого вечера быстро расходится паутинка трещин. С. сворачивается на своем лежбище калачиком, вслушиваясь в бухтение далекого телевизора на далеком первом этаже. Далекий Якубович предлагает покрутить барабан.
Вопрос за двести: «Какую маленькую птичку отец умел мастерски передразнивать?»
Никаких соображений, крутите барабан. Сектор ПРИЗ на барабане! Вы получаете новую удобную лопатку для самокопаний!
«…Ну конечно же это вяхирь, сolumba palumbus!» - кричит второй игрок, который тоже носит лицо С. – уставшее, с пролегающими по лбу траншеями возрастных морщин (у них вообще у всех троих лицо С. – так, к слову).
Ну конечно!
Раньше С. казалось, что такие звуки издает какая-то неправильная кукушка – два торопливых ку и два вдумчивых, но на озере отец рассказал ему про лесного голубя, эта птица аккомпанировала им во время рыбалки. Правда, увидеть вяхиря они не смогли, потому что в сезон размножения они особенно пугливы. Так папа сказал.
Вопрос за пятьсот: во что играла Машка в первый день в школе – крутите барабан!
Я хочу назвать слово целиком.
Якубович стоит в сомбреро и потягивает через трубочку самбуку.
Собачка-драчка
И это правильный ответ!
Машкин пенал в первый же день полетел в воздух. Это такая игра – убеждали его. Собачка-драчка называется – когда несколько человек кидают друг другу мяч, а собачка мечется между ними и пытается его поймать. С Машкиным пеналом играли не пацаны, а очень даже девчонки: манерная отличница Юля со сладеньким голосочком, ее подружки Рита и Аня. Машка мучительно мычала, мечась от одной к другой. Строго говоря, она не была немой, а только лишь глухой – но говорить не могла из-за того, что никогда не слышала человечьей речи. В конце игры ее пенал улетел в грязное ведро с вонючей меловой водой для мытья доски. Юля сказала, что это была просто шутка.
Какой подробный ответ! Крутите барабан!
Якубович приплясывает в школьной форме, подозрительно похожей на арестантский костюм.
Шкатулки в студию! В одной лежит Чечня. В другой – особая школа. С. так и видит, как мать орет директрисе, что ее сын не дебил и что он будет учиться здесь. Поэтому он выбирает Чечню.
Чье лицо прячется под маской Бэтмена? Вопрос за восемьсот!
С. заговорщически улыбается своим мыслям, как человек, знающий нечто особенное.
Это не Брюс Уэйн.
Это папа.
Его лицо пряталось под фальшивой бородой деда Мороза.
Оно же прячется за маской Бэта.
Якубович присвистывает. Зал взрывается аплодисментами, а на щеках С. проступает румянец. Ну что за гениальный ребенок! Его учителя, сидящие на трибунах бьются в экстазе и ползают на коленях – лишь бы он простил их за всякие обидные прозвища, вроде недотепы и лентяя.
Самое страшное растение в мире за тысячу.
Стоит прозвучать последнему вопросу, шея у С. покрывается испариной. Он просит прекратить. Он хочет забрать свои деньги и уйти, но Якубович – на сей раз в розовом платьице Элизы – настаивает, мол, вы что! Вы в двух шагах от выигрыша, сударь, как можно!
Тогда С. робко шепчет по слогам слово «кра-пи-ва» - и вдруг! Протяжный дверной скрип. Он подскакивает на одеяле. Вглядывается в темноту – арктический холод распирает живот изнутри. Дверь на чердак открыта. В проеме стоит БольшоеИЖуткое.
 С. елозит ногами по одеялу – ближе к окну! но оно забирается на чердак и нависает над ним. В свете, отраженном от уличной лампочки темнота, клубящаяся на месте лица, кажется еще более темной.
- Почему я хожу по всему дому и ищу тебя?
С. не отвечает – С. ползет к окну.
- Я сказал, что ты остаешься дома, а вечером я решу, что с тобой делать, – ядовито шепчет БольшоеИЖуткое, – так ты платишь мне за мою доброту?!
Оно садится на корточки, смотрит С. в лицо, требует ответа, а С. уже заблаговременно обернулся Элизой – С. послушно молчит. Нету у него права говорить, пока он плетет крапивную рубаху.
Первый удар всегда приходится по щеке – он слабый и не оставляет после себя следов. Второй может быть чуть болезненнее, но самое страшное – это...
БольшоеИЖуткое оттаскивает С. обратно на матрац и прижимает его плечо коленкой. С. больше не хочет плести эту болезненную крапивную рубаху, но ни словечка сказать не может – все у него внутри замирает, все у него внутри холодеет, когда он понимает, что это опять с ним случится. Сердце – маленькая серая птичка – болюче стучится о клетку ребер, да так, что немеют рука и челюсть. Мама боялась, что он подсадит себе в череп жабу, а жаба поселилась в его груди
- Помнишь, что я тебе говорил? – продолжает БольшоеИЖуткое, вращая озверевшими кровавыми глазами, – Ябед я не люблю. А мама ябед еще больше не любит. Наябедничаешь маме она перестанет с тобой сюсюкаться. Она тебя отдаст в детский дом.
Дом предал его. Ни одна ступенька не предупредила. Ни один воздушный поток не донес до него опасность. Звенья цепи железной стремянки предательски молчали, пока БольшоеИЖуткое полуночной бабайкой карабкалось на чердак.
И вдруг Бэтмен говорит одну вещь, спасительную, на самом деле. Он говорит С., что тот ведь не помнит, как отец вытянул его из озера.
БольшоеИЖуткое шипит о том, что С. сам виноват. Что он спровоцировал. Что С. – маленький говнюк, который постоянно строит из себя жертву.
И ведь правда не помнит. Если отец тогда не вытащил С. из озера, значит его сейчас просто нет. Нет никакой немой Элизы, плетущей прямо сейчас крапивную рубашку. Элиза растворяется с ее розовым платьицем во вселенском ничего. С. растворяется вслед за ней. Его больше нет. Это все была иллюзия – разбитое окно, крапивная рубаха. Его не вытащили из воды. Там, в лесной чаще, на озере, откуда С. не возвращался, вокруг воды стоит оглушительная тишина, лодка утыкается носом в берег. Их ведро с рыбой перевернуто и те, что еще живы, беззвучно дергают немыми челюстями, а рядом лежит «Смерть в Венеции», раскрытая на том месте, где Фон Ашенбах идет к цирюльнику.
Как он мог забыть, что его не спасли из воды? С. принимает позу эмбриона прямо в озере – позу птичьего зародыша в яйце – а время разворачивается и течет вспять. Солнце, отраженное в воде, бликует в глазах С., и он будто со стороны видит свое лицо, искаженное водой. Лицо, разбитое на осколки, как если бы он смотрелся в зеркало, по которому кто-то хорошенько шарахнул молотком.
Жук-трупоед пробирается по полой трубке желудочно-кишечного тракта одной из мертвых рыбин. С. ощущает утробные вибрации собственного тела, но звуков не слышит. Этот новый мир такой же немой, как и сам С.

Однажды его отец снова умрет в какой-нибудь новой бессмысленной и кровавой Чечне, и тогда он, С., окончательно утонет, исчезнет в этом внутричерепном озере, а кто-нибудь, дай бог, найдет его и додумается положить С. в его же Коллекцию Потерянных Вещей.

_____________________
Славка-завирушка, или славка-мельничек (лат. Curruca curruca), — вид птиц семейства славковых (Sylviidae).