Нарисованная птица - глава третья

Машина высовывается на соседнюю полосу для обгона дальнобоя с гигантским кузовом, но водитель не подозревает о несущейся на всех парах встречке. Он резко выворачивает руль – авто вылетает в кювет, проносится мимо чугунной ограды кладбища, сметая на своем пути тонкоствольные березки, но продолжает переть прямо, чавкая влажной грязью, а грязь, в свою очередь, облепляет все их окна. Жуть, клубящаяся в водительском кресле одним огромным средоточием адреналина, пытается увернуться от поваленного дерева, но не успевает совершить маневр, и машина на полной скорости влетает в ствол: мама, искавшая что-то в бардачке тут же теряет лицо – в прямом смысле – оно, содранное с костей осколками разбившейся лобовухи, хлопает, точно штора на ветру, Водитель получает сочный кусок этого же лобового стекла прямо в кишки, а его глаза растекаются двумя сырыми желтками. Их машину вращает в жестком сальто, и они, все трое надежно пристегнутые ремнями, болтаются безвольно, точно освежеванные куски свинины, а красные капли их крови все никак не могут приземлиться, потому что пол и потолок слишком быстро меняются местами.
Ладно, возможно, он немного перегнул с фантазией, разве может машина после въезда в поваленный ствол взлететь, да еще и переворачиваясь? Это же не трамплин. Это никуда не годится. И тем не менее, С. опасливо вжимается в спинку кресла, когда БольшоеИЖуткое давит на педаль газа. Оно – этот комочек ненареченного мрака вот уже целый месяц как возит С. в школу и забирает оттуда. Целое лето оно живет в их доме. Ходит по их половицам. Ест их еду. Последний месяц С. плетет крапивную рубашку. Ну, знаете, есть такая сказка. Там Элиза плела для своих братьев, обращенных в лебедей, рубашки из кладбищенской крапивы. И молчала – обязательно молчала. Это главное условие – молчать и прятать укусы крапивы, чтобы ее не посчитали ведьмой. 
Началось все вроде бы обычно, в июне, незадолго после похорон отца. Сначала оно приходило с осторожностью лисы, таскающей несушек. Улыбалось С. Постукивало по плечу. В первый день спрашивало, почему С. отпиливает головы зеленым советским солдатикам. Это была одна из их игр с Евгеном и Машкой – по задумке С. головы объявили войну собственным телам. Но БольшоеИЖуткое наседало – выспрашивало, сколько ему лет (десять, но вообще-то уже в октябре будет тридцать девять), много ли у него друзей в школе (в школе нету, но есть Машка и Евген) и что он любит.
На последний вопрос ответить было сложно. С. любит папу с мамой. Любит Коллекцию (но про нее никому-никому). Безумно любит мультяшный сериал про Бэтмена. Трогать пальцами гладкие предметы и запускать руки в песок. Любит, когда шаги идеально попадают в плитки пола и не приходится семенить или скакать от одной к другой. Когда мамина кошка по кличке Чепуха (мама говорит, что это имя больше подходит самому С.) – трется об его ноги пушистыми боками.
БольшоеИЖуткое внимательно слушало заикания С. Потом начало привозить ему игрушки – то машинки (которыми он никогда не играл), то кубик рубика (который не хотел собирать). Машинки они с Евгеном пробовали приспособить в ролики – привязать их к ногам и поехать, но авто оказались не готовы к такому краш-тесту.
Чуть позже БольшоеИЖуткое стало время от времени ночевать у них. Оно приходило с работы и включало свои взрослые тревожные каналы. С. слышал бухтение важных дядечек с самого чердака. Дом услужливо подсказывал ему шипением пара утюга, что мама гладит его форму на завтра. Половицы скрипели, провожая Жуть к ванной и обратно, громко бултыхала система водоносных туб. Потом мама кричала ему, что начались спокушки, и БольшоеЖуткоеНечто нехотя сдвигало свое громко сопящее бычье тело с дивана. С. садился на самый краешек. Все, о чем он мог думать в этот момент – как бы не ссутулиться и не притронуться спиной к этой волосатой великанской ноге. Как бы его дыхание не сбилось, выдавая трепещущий внутри маятник. Все, что от него оставалось после таких сеансов – это осанка.
А к осени Жуть и вовсе прижилась в их доме.

***
Сегодня в школе С. заметил – пацаны прямо на уроках отщипывают от ластика крохотные кусочки, смачивают их слюной и плюют друг в друга через корпус автоматической ручки, как амазонские аборигены. Он делает так же – достает стержень, оттяпывает добрую половину от стерки и принимается строгать боеприпасы. Он со своей предпоследней парты незаметно швыряет через плечо кусочки ластика в долговязого Илюху с вытянутым овальным лицом и белобрысым кустом на голове. Поймав маслину, тот берется за свою дудку и пуляет ластиком в толстого Сашку с третьего ряда.
Анна Николаевна поднимает с места хулиганистого Кирилла, чтобы он рассказал ей, какие растения считаются двудомными, Тот нехотя вылезает из-за стола и молча уставляется ей в глаза.
- Вы меня слышите? – говорит через несколько долгих секунд таких гляделок.
- Нет, – озадаченно отвечает Анна Николаевна.
- Это потому что я ничего не говорил.
И она, натужно сопя, выходит из себя, пока весь класс покатывается от смеха. 
После того, как пацаны увидели, кто их расстреливает, волосы С. тоже наполнились слюнявыми крошками ластика. Его заметили. Его приняли в игру.
Но после третьего урока, когда оставалось отстреляться только на ОБЖ, С. встречает в школьном коридоре мать и та, ничего не объясняя, забирает его с собой. Так он и попал в машину к БольшомуИЖуткому. Так они и поехали в больницу – место, от которого у С. тяжелеет в животе.
Он отсиживает небольшую очередь к дяденьке в белом халате, а потом и сам заходит к нему вместе с матерью.
Дяденька спрашивает у С. сколько ему лет.
Дяденька просит С. рассказать о школе.
Дяденьке интересно, чем он интересуется и сколько у него друзей.
Дяденька просит С. нарисовать ему человечка.
На каждую из просьб С. отвечает замкнутым молчанием.
- Он у нас не всегда такой, – испуганно лопочет мама и пытается разговорить С.
Дяденька угукает, сосредоточенно что-то записывая. Всем своим видом он походит на огромную заспанную сову.
- Он у нас раньше нормально говорил, – продолжает мама с какой-то суетой в голосе, – заикался чуть-чуть, но говорил. А сейчас уже почти месяц из него вообще ничего не вытянешь.
- А месяц назад что-то случилось?
- Ничего не случалось! – отбривает мама.
- Он просто внезапно перестал говорить?
- Нет, – неуверенная мама, – нет, не внезапно.
Она прячет лицо в ладони. Долго молчит. С. понимает, что совершенно ей не хочется рассказывать доктору, что С. перевели в пятый класс, то есть, в старшее звено, и он ходит приживаться в обычную школу, а не в особую. Что отец умер, а в их доме завелась Большая Жуткая Жуть. Что она толком-то и не знает, что с ним происходит. Ведь он для нее такая же птичка-невеличка, как и для всех остальных.
- Сначала просто заикался, потом стал замыкаться в себе. В школе все плохо. Ни с кем не общается почти. С учителями не говорит.
- А с письмом как дела обстоят?
Мама достает его тетрадь и отдает дяденьке. Тот рассматривает рудиментарные каракули, посадив на нос аккуратные круглые очочки.
- Во сколько лет начал говорить?
- Где-то в год.
Дяденька задает еще кучу вопросов, на которые мама прилежно отвечает под запись. Послушать ее – так у них самая лучшая и любящая семья на свете. Она не знает, что укусы от опасной крапивы расцветают на его шее, да кое-где – на плечах. Не знать ей, как он, оборачиваясь Элизой, плетет каждую третью ночь крапивную рубашку.

***
На обратном пути соседняя полоса стоит в пробке, и С. разглядывает в окно мелькающие мимо лица. Сосредоточенная беременная женщина. Харизматичный, обгоревший до красноты пожилой джентльмен. Зевающий здоровяк. Ссорящаяся семейная пара. Высовывающийся из окна улыбака-лабрадор. Да, подглядывать – это его. С. наблюдал за людьми без мотива и цели, ничем себя не обнаруживая и оставляя тем самым границы их миров асептически чистыми. Вечно невидимый свидетель на ветке одного из деревьев. Нарисованная птица – только раскрасить остается. Он был бы не против добавить в коллекцию вещичку хотя бы от одного из них.
БольшоеИЖуткое говорит, что это все ерунда и они маются дурью.
Мама отвечает, что она уже и не знает, что думать.
С. по своему обыкновению молчит и наблюдает в окно за воображаемым ниндзя, скачущим по крышам машин и крутящим невероятные сальтухи.
Дома Жуть с его громадными волосатыми руками сидит за столом напротив С. Еда с его тарелки исчезает быстро и незаметно – оно жует, не вытаскивая изо рта неожиданные крошечные кости, а его голова едва не упирается в потолок – настолько оно высоко. Каменистый шмат подбородка отвратительно ходит ходуном. Красная бычья шея ритмично сглатывает. БольшоеИЖуткое наблюдает за С. молча. Нету у него ни чудовищной пасти, свешивающейся до самой груди, ни чудовищной ярости – красной и хлесткой, есть только тяжелый взгляд серых глаз. Но этого более чем достаточно.
Мама спрашивает С. как там его школа, а С. рвет в его собственную тарелку клейкой слово-массой, вроде переваренного риса, язык запинается и выплевывает странные мысле-звуки.
Ему по правде, и сказать-то нечего: на месте школы в сутках С. зияет огромная дыра. Ноль – зоркий, гладкий. Его руки оборачиваются птичьими лапками прямо на уроке математики. И там, где еще минуту назад был нормальный мальчишеский лоб, вырастают перья. На все его запинательные жалобы она отстраненно говорит: «Молодец» или «Вот и хорошо» или «Ага». Говорит, ты прости, что так с их новым гостем вышло – папы нет, но нужно же жить дальше. Мама не видит его круглого птичьего брюшка, раздутого двухкамерным желудком и не признает черных пуговчатых глаз.
В сентябре, после торжественной линейки женщины с круглыми ртами убеждали маму С., что он не потянет их программу в пятом классе, и ему нужны особенные учителя. Вывод такой они сделали потому, что С. молчал. Он все чаще предпочитал молчать, чем снова путаться в этих острых, точно шипастые лозы, «У» и надутых, парусоподобных «Ф». Но мама сказала, что С. будет учиться здесь. Приживется, мол, как та фуксия на ее подоконнике. У мамы в руках все приживается. Можно сказать, она собственным росчерком отправила его в Чечню, вот он теперь и отдувается – то кишками на колючей проволоке повиснет, то пулю прямо в лоб поймает.
С. глядит на другой край стола, где примостилось БольшоеИЖуткое – клубящийся мрак не дает ответа, но С. точно знает, что они думают об одном и том же. Вечер опускается на крышу их дома, будто громадная птица из каких-нибудь индейских сказаний и накрывает окна своими грандиозными крыльями. Завтра он опять пойдет навстречу своей собственной Чечне, а пока что первый день маминых выходных еще не истек. С. смотрит на БольшоеИЖуткое. До следующей маминой смены остается один день, не считая огрызок сегодняшнего – она работает медсестрой сутки через двое. И они оба об этом думают. И Бэтмен, топчущийся по его ключице взад и вперед, тоже об этом думает.

***
После обеда он вообще-то должен делать уроки, но С. так не думает. Он пользуется своей невидимостью и ускользает из дома, пока мама гладит одежду, а БольшоеИЖуткое внимательно штудирует его дневник. Оно взяло такую привычку совсем недавно, но уже освоилось в выдаче обидных слов. В кармане у С. болтается потрепанная магнитная закладка, разрисованная в стиле японской живописи – он нашел ее в только что взятом из библиотеки учебнике истории. Решил показать Евгену и Машке, прежде чем отправить к остальной коллекции, но те не оценили.
Самому С. нравилось думать, что закладку оставила другая маленькая птичка.
Она так же как и он на уроках окружающего мира играет в ручку-фигуристку, представляя, что стержень – это острая кромка конька, скользящая по катку тетради, а корпус – изящное тело.
Смотрит на мир через фиолетовую пластиковую линейку.
Усиленно трет глаза, чтобы увидеть калейдоскоп красных пятен.
Пытается поймать свое отражение в зеркале на неточности.
Противные одноклассницы точно так же хлопают в ладоши прямо перед ее глазами, приговаривая: «Боишься воооооооот такую собаку?»
Она тоже будит весь дом по ночам своим топотом. Все же знают, что если встаешь ночью пописать, то обратно в кровать придется бежать на всех порах – чтобы не поймал монстр, прячущийся в темноте?
Ей, точно так же, как и самому С., отец показывал следочки животных на сером приозерном иле. Четырехпалый клевер лисьей лапки. Аккуратные птичьи стежки.
Она, как и С., говорит отцу, что хочет погладить лисичку, а отец отбривает, что лисы переносят бешенство и их трогать никак нельзя. С. не знает, что такое бешшшшшшенство, но буква «ш» отчетливо пузырится на губах смертельной слюной.
Евген говорит, что отец С. попадет в ад за то, что убивал людей. Говорит, что это у них в церкви так заведено. Мол, бог так решил. На вопрос о том, что бог решил по поводу убийства им сотен и сотен людей в Содоме и Гоморре, Евген почему-то молчит. Даже со своего низенького росточка С. видит, что бог с удовольствием обсасывает горы человеческих костей, вытягивая из них костный мозг и сыто улыбаясь жирными губами.