Однажды

Филия

Еще деревья голые стоят
И в спячке жизнь ещё проходит многих,
Когда весной выходят на парад
Внезапно оголившиеся ноги.

Мне нравятся изгибы и черты.
Мне нравится‚ что скрыто и открыто.
И не в силах усмирить бандита,
Когда гормоны требуют весны.

Я их люблю‚ а жизнь как океан.
Играют волны, шелестят флюиды.
И я решительно, чтоб избежать обман,
Их не делю на возраст или виды.

Я думаю: ” Как много есть девчат!”
Не я придумал эти шуры-муры.
Кто демон тот? Кто в этом виноват?
Мне нравятся и умные‚ и дуры.

Безумно намагниченный весной‚
Один‚ как и положено поэтам‚
Часами я бреду к себе домой‚
Когда весна заигрывает с летом.

Я просто не умею не хотеть.
Mерещатся мне груди их и лица.
И я хочу хотя бы не стареть‚
Уж если не дано остепениться.
 
Хочу‚ чтоб были счастливы всегда
Созданья удивительные эти!
Чтоб эти трое‚– он‚ она и я‚–
Не подвели ни в форме, ни в сюжете.


Дорогая моя не Татьяна

Дорогая моя не Татьяна!
Не подруга моя, не жена!
Я принес тебе ветку каштана
Где-то в марте, 8-го числа.

На столе появилась посуда.
Шпроты, мясо, салаты, коньяк...
“В Голливуде - каштаны? Откуда?
Ах, какой же ты, право, чудак!”

Год прошел или больше. Как странно,
Угощая его коньяком,
Ты смеешься, и ветка каштана
Не напомнит тебе ни о чем.

Что ж, все верно, моя родная!
Виноват только я, я сам.
Я играл, в нелюбовь играя,
Как скользил по чужим волнам.

Героиня чужого романа,
Ты с другим. Я с другой. Но никак
Не забуду я ветку каштана,
Шпроты, мясо, салат и коньяк.


Первая любовь

Однажды то ли на рассвете,
Возможно, на исходе дня,
Тебя я зря искал и встретил,
Любовь далекая моя.
Ты улыбалась очень мило,
Но в грусть вогнал потухший взгляд.
Ты платье лёгкое носила
Всего лишь сорок лет назад.
Ты танцевать и петь умела,
И не использовала грим,
Когда желанным было тело
И смех был звонким и родным.
Мечта надежду мне дарила.
Но повстречавшись в жизни вновь,
Ты не хотела, но убила
Мечту, надежду… и любовь.

 
Она когда-то…

Она когда-то женщиной была
Загадочной, улыбчивой и странной.
А нынче просидела два часа
У зеркала и больше часа в ванной.

Итак — прическа, тело и еда, —
Готово всё, чтобы начать сначала.
Она сегодня тихо скажет «да»,
Которому когда-то отказала.

Скользнул ноябрь по календарю,
И на душе оставил свои метки.
«Ты прав», — подумала. — «Я так тебя люблю...»
И разложила вилки и салфетки.

А он? А я? «Наверно, не придёт...»
В конце не будет самой главной ноты.
Ждёт женщина. Почти закончен год,
И всё пропало — колбаса и шпроты!


Портсигар

Я достаю свой жёлтый портсигар —
Подарок женщины, любимой мной когда-то.
Вещь старая. И сам я тоже стар.
На гравировке: «город Киев», дата.

Всегда грустить — поэта ремесло.
Я новых истин этим не открою.
Внутри лежит затёртое письмо —
Давно ненужное, наивное и злое.

Полузабыта правда. Стерлась ложь.
Да, есть жена. И для чего — не знаю.
Мне хочется спросить: как ты живёшь?
Наверно, тоже старая и злая.

Когда душа бросается в пожар,
Когда не то, когда надежда чахнет,
Я достаю свой старый портсигар,
Который папиросами не пахнет.

И почему-то в тот же самый миг
Я забываю возраст — к смерти близкий.
Мне кажется: я больше не старик,
И нужно выпить чаю или виски.

Спасибо, женщина, за этот щедрый дар.
За то, что нас когда-то было двое.
За секс, за дружбу… и за портсигар,
А в нём письмо — наивное и злое.


Дружок

Словно профиль на мелкой монете —
Старый дом между шумных дорог.
Тот, где выросли умные дети,
Где был муж и собака — Дружок.

Боль пройдёт. И вернётся надежда.
Ты научишься снова прощать.
И красивый мужчина, как прежде,
Будет губы тебе целовать.

Снова станут изящными ноги.
Ты — спокойна, изящна, мила.
В скромном доме у самой дороги
Будешь жить, как когда-то жила.

А потом ты уедешь из дома,
Повторяя свой вечный урок:
Муж — не муж, одиночества кома
И болонка по кличке Дружок.


Однажды летом

Когда-то летом, кажется, давно,
Мы повстречались около вокзала.
Знакомство наше в стиле болеро
Не предвещало бурного начала.
 
Но вверх стремясь и презирая страх,
Мы сокрушали рифы и барьеры.
И наш корабль помчался на волнах,
Как мчатся в бой слоны и офицеры.
 
А вот теперь тоска забралась в дом.
И в поисках химерной Антарктиды
Пишу стихи я, чаще о другом.
Настал октябрь. Растаяли флюиды.
 
Когда-то брюки в стиле галифе
Носил сосед. Теперь другие в моде.
Болит в груди и челюсть набок сводит,
Когда один и с другом подшофе.

Ну почему, ответь, так тяжело
Смотреть на распустившиеся розы
И, слыша голос: «Дорогой, ещё…»,
Глотать покорно валидол и слёзы?

Я молод был. И я любил кино.
И как патриций на изящном ложе,
Я жизнь любил. Меня любили тоже.

Однажды летом. Кажется, давно.


Шла по улице…

Шла по улице женщина странная
С телефоном изящным в руке.
Не красивая шла‚ но желанная‚
Словно солнечный луч в декабре.

Шла она‚– так проходят видения‚–
И шептала кому – то слова.
По бульвару одна в воскресение
Эта странная женщина шла.

Удивительно и удивленная‚
Улыбаясь другим и себе‚
Шла неспешно‚ в кого – то влюбленная‚
С телефоном изящным в руке.


Виктории – человеку и магазину

На всех континентах, в Европе и далее,
Как искры на небе, как веха в судьбе,
Точёные ножки, изящные талии
Великую силу скрывают в себе.

Стою неподвижно, как лось замороженный.
А взгляд, как прожектор, направлен туда,
Где ходят они, как простые прохожие,
Кто в брюках, кто в платьях, кто в шортах, как я.

Приятель мой‚ бывший комсорг‚ удивляется:
Какие прилавки! Ну‚ что за товар!
- Она‚ – он вздохнет‚– у меня не красавица.
Но все–таки купит жене пеньюар.

Так старые циники‚ будто романтики‚
Глядят и вздыхают‚ живые пока‚
На тонкие ленточки, яркие бантики‚
И нежную кожу чуть выше чулка.


Ответ Виктории

Ещё только утро и заперт засов
А вы, суетясь или чинно,
Уже натоптали, как сотня быков,
Где светит большая витрина.

Желания ваши ужасно просты.
В душе вашей зябко и пусто.
Устала, я, братцы, от вашей орды
И фоток под видом искусства.

То губы намажу. То бровь подведу.
Корсеты, бандо или стринги.
Весь день и всю ночь я всегда на виду
Для вас, донжуаны и свинги.

На всех континентах, сейчас и всегда
Я буду и ведьмой, и феей.
И страсть ваша дикая будет сильна,
А власть моя будет сильнее.


Связь

Ах, какая смешная судьба
Подарила пиратскую метку —
На руке два неброских кольца,
А в глазах — взгляд распутный и меткий.

Наша связь пронеслась без надежд,
Как гроза в середине июля.
Я запомню тебя без одежд
В скудном свете прозрачного тюля.

Гименей, назначая маршрут
И прописку судьбы изменяя,
Нас отправил в семейный редут,
Шаг от ада, два шага от рая.

Город спит в ожидании дня.
Ну и пусть! Наши чувства лихие,
Наша боль – это всё ерунда
Коль судить по масштабам России.


Испания

Испания. Еще один рубеж.
Колумб. Аквариум. Рыбацкая застава.
А утром – Tossa или Costa Brava
И тело дорогое цвета беж.

Песок, как бесконечная кровать. 
Щебечет пляж. Чужие люди рядом.   
Они ее готовы обласкать
Мечтами‚ жестами или хотя бы взглядом.

Недаром грудь‚ упругую пока‚
С улыбкой девушка раскрыла так невинно.
С ней рядом… ладно‚ назовем его мужчина‚
Рассеянно считает облака.

Он думает о том‚ что где–то быт.
Она – о сексе или о доходе.
Так день искрится‚ тает и проходит‚
Покуда разум тешится и спит.

Когда–нибудь я вновь найду причал
В деревне той‚ где с вечностью не споря‚
Художник белорусский‚ Марк Шагал,
Жил‚ называя раем берег моря.


Арифметика

В тихом месте укромном, но ещё не в могиле,
Если вычесть из жизни, что стихи отобрали,
А к остатку прибавить, что стихи подарили,
То из ста половина наберётся едва ли.

Если вычесть любовь, где меня не хотели,
И сложить двух друзей, чудака и зануду,
То получится вдруг, что я жил еле-еле,
А иначе уже никогда я не буду.

На курорте в Канкуне, там, где древнее племя
Нас по-царски встречает, я с подругою милой
Вычитаю из жизни бесценное время,
Запивая потери прекрасной текилой.

Отнимается день без работы и риска.
Нет восторга уже, но пока нет испуга.
И уходит от нас далеко или близко
Эта ночь на Карибах, где мы любим друг друга.


Преферанс

В припадке страсти — иногда с тоской —
Я вспоминаю, словно о пропаже,
Про преферанс в компании чужой
На этом самом… на нудистском пляже.

Под пальмой разместилась наша рать,
А на шезлонге — всё, что было снято.
Увидев больше, чем хотел узнать,
Я стал никем, разыгрывая брата.

Пусть даже если счастье — по чуть-чуть,
Как лемонграсс, шафран или корица, —
Мозги туманят молодая грудь,
Изгиб ноги, кокетливые лица.

Я заблудился среди влажных тел,
Среди ленивых, как июль, соседок.
Я проиграл. Мой ангел улетел —
Стряхнув песок и сплюнув напоследок.

Мы пили пиво, слушали прибой.
Но разомлев от красоты и скуки,
Кивнули девушки, оделись и домой,
Ушли неспешно, мне оставив брюки.

И раскраснелись сразу облака,
И солнце вздрогнуло, и чайки закричали.
Я долго шёл — неведомо куда —
И затерялся ночью на вокзале.

Там ел и пил один чудной старик,
Мы встретились в безлюдном ресторане,
И говорил, переходя на крик,
Что он — майор, и чёрт его обманет.

Он замирал и спрашивал о том,
Зачем я здесь. Под дулом револьвера
Я пил коньяк с упрямым стариком
За флаг страны и совесть офицера.

А после — я забылся и упал.
Процеженные мелко через сито:
Шезлонг и пляж, прокуренный вокзал
И офицер, похожий на бандита.

И я решил, что надо жить не так,
Что надо изменить судьбу. Однако
Был понедельник. На углу босяк
Просил помочь — и лаяла собака.
______________________________

Спасибо, друг, что говоришь со мной
И слушаешь, подчас кивая даже,
Про преферанс в компании чужой, —
А может покер? — на нудистском пляже.


Про Свету

В скверике тихом семнадцатым летом,
Взглядов ребят не стесняясь ничуть
Милая Света с огромным приветом
Ноги имела и пышную грудь.

Ну, а ребята шутили и пели.
"Приму" курили, встречая рассвет.
Им улыбалась с душою и в теле
Девушка Света 17-ти лет.

Скромно надеясь и тихо страдая,
Юноша робкий хотел, как и все,
Девушку Свету, посланницу рая,
С милой улыбкой и бантом в косе.

Глупое сердце давно отболело.
В прошлое канул мой скромный секрет.
Юные грёзы! Шикарное тело
Девушки Светы семнадцати лет.


Конец в эпилоге

Я в жизни никого и никогда‚ 
Хотя меня бывало и нередко. 
Студентка Ира, милая соседка, 
И Фурман Шура, женщина-вдова. 

Так скромные боятся высоты. 
В костре сгорают щепки и поленья. 
Я восторгался, но не без сомненья, 
А им дарил конфеты и цветы. 

Прошло сто лет. Я оценил покой. 
Те‚ кто любили, — бабушки и мамы. 
О ласках страстных женщины с усами 
Мне прошлой ночью снился сон чужой. 

Я чашу с зельем выпью до конца, 
Хоть мой конец тревожит и пугает. 
Как лёд на солнце, страсть мою растает. 
Мы в эпилоге. Кончена игра. 

Давай за то, что я хотел и мог! 
За то, что ты и я, прощённый всеми, 
Пока ещё и в тонусе и в теме. 
Мы будем жить, пока не вышел срок. 

Пусть факел мой, как дорогой привет, 
Горит звездой надежды и печали! 
Я одинок. А счастья в мире нет. 
Но есть вино. 

Ты хочешь цинандали?


Невеста

Моей невесте завтра пятьдесят.
Судьбой моей она, увы, не стала.
Отрезанного не вернуть назад.
Жизнь можно жить, но не начать сначала.

И мы прошли свой в чём-то странный путь.
На Мёртвом море я обрёл свободу.
В нём можно плавать, но нельзя нырнуть.
Я пробовал – и медленно, и сходу.

Как хорошо, что возраст, а не срок.
Отметишь ты. Но шуткам здесь не место.
Живёт одна, сквозило между строк.
Мой вечный выбор, бывшая невеста.

Увы, наш пазл не сложится опять.
А пятьдесят — не много, но не мало.
Болит душа. Не стоит вспоминать.
Любовь прошла. А сердце колет жало.

Моей невесте завтра пятьдесят.



Календарь

Весенний секс хорош, когда
Ещё нигде не заболело,
Когда трусы срывает с тела
Нетерпеливая рука.

А в сорок лет — другой компот:
Приносит осень дождь и слякоть.
То трудный день, то туфля жмёт,
То срочно хочется покакать.

А в шестьдесят? А в шестьдесят,
В преддверье близкого итога,
Ты хочешь женщин всех подряд,
Когда одной бывает много.



Пара
«Счастье – это когда тебя понимают».
Из кинофильма «Доживём до понедельника».

Ей хочется платье сорвать,
Взлететь, оторвавшись от пола.
Взорваться, зарыться в кровать,
Быть дерзкой, послушной и голой.

Ей хочется страстной любви,
До боли, до стонов и крика.
А он ей читает стихи…
И это жестоко и дико!



Мне женщина нравилась лет сорока

Я женщине нравился лет сорока.
Мне было тогда восемнадцать.
И глупый, и гордый, и смелый тогда
Я с ней полюбил целоваться.

Мы вместе читали. Ходили в кино.
И спирт запивали рассолом.
И было кому-то из нас хорошо
В преддверии жизни веселой.

Но есть у безумного счастья предел.
Проходят желания скоро.
Ей было неплохо, но я не сумел.
Ей было немного за сорок.

А после другая, так выпала масть,
Красивая юная дева.
Я девушку встретил - и вспыхнула страсть.
Досталась вольту королева.

Шли годы. И нынче такая тоска!
Не знаю, как с ней разобраться.
Мне женщина вспомнилась лет сорока...

Мне было тогда восемнадцать.



Грех

Безумно, весело и страстно
Нас согревал роман зимой.
Как каскадёр в броне и в маске,
Я рисковал с чужой женой.

Я был как шторм в её объятьях. 
Послушница в своей семье, 
Ты не спеша снимала платья 
И таяла, как снег в огне.

Искрил азарт, взрывались крики, 
То лёгкий стыд, то смелый страх. 
Я помню вкус малины дикой 
И капли крови на губах.

«Я помню чудное мгновенье» — 
Влюблённый классик написал. 
Был лёгок сон и пробужденье, 
И день, как розовый кристалл.

А нынче жизнь не та отрада. 
Тускнеет проза, вянет стих. 
Любовь не дарит звездопада 
В капкане правил бытовых.

Душа кровит, и ноет рана. 
В костре судьбы истлел пароль. 
Я не искал судьбы титана 
И не сыграл чужую роль.



Выйдет замуж подруга Тамара

Выйдет замуж подруга Тамара
За соседа Андрея. Тогда
Это будет хорошая пара
И прекрасная будет семья.

И никто никогда не узнает,
Как, своей недовольна судьбой,
Станет плакать красавица Рая
И сморкаться в платок кружевной.


В очень шумном прокуренном месте

В очень шумном прокуренном месте,
Где я жил, а теперь не живу,
Вновь друзья собираются вместе,
Чтобы петь до утра ерунду.

Вновь в судьбе намечается ломка.
Рвутся струны гитары опять.
И сперва возражая негромко,
Снова девочки будут давать.

Ну и пусть, если им это надо!
Раз весна – окончанье зимы,
Пусть волнуется юное стадо,
Как когда-то кипели и мы!


Я вчера заходил в интернет

Я вчера заходил в интернет.
Там красивые были девчата.
Но сейчас для меня больше нет
Никого, с кем случалось когда-то.

Я забуду последний роман,
И весёлый нам праздник устрою.
Я тебя приглашу в ресторан,
Где нередко обедал с другою.

Приглашу, чтобы пить коньячок.
Или есть запечённую щуку.
Ты признаешься: «мой дурачок!»
И погладишь рукой мою руку.

Коль любовь заманила в капкан,
Я с любимой, как в прежние годы,
Так и быть, посещу ресторан,
Презирая колит и расходы.

А назавтра пусть будет другой.
И, конечно, пусть будет другая.
Но зато этот день выходной
Мы отметим печали не зная.


Королева

Дорогая моя королева!
Потому что тебя я люблю,
Я пошёл бы с тобою налево
И направо, конечно, пойду.

Пред тобою склоняюсь, как ива.
И тебя орошаю слезой.
Но, красивая, ты некрасиво
Поступаешь обычно со мной.

Вдруг нахмуришься - вздрогнет ресница!
И нельзя предсказать наперёд:
То тебе голова разболится,
То тошнит или пучит живот.

Кто-то скажет, что это не ново,
Но с другими нахальный всегда,
Я с тобой очень робок и скован,
Дорогая принцесса моя!

Опасаясь напрасного гнева,
Я тебе не признаюсь никак:
Ты, конечно, моя королева!
Но и я не последний босяк.


Я все шутил

На пляже, где сырой песок
И пирс обкакан голубями,
Я молча подвожу итог
Всего, что было между нами.

Я все шутил, шутил любя.
Шутил легко и даже круто.
И так я потерял тебя,
Направив жизнь другим маршрутом.

Усмешки горечь мой итог.
Лишь память за любовь награда.
В любви мне юмор не помог.
И жизнь прошла не так, как надо.

Упрямый, скучный баритон, -
Он не казался мне мужчиной, -
Настойчив был и выиграл он,
Дурак с бородкою козлиной.

Я не посмел тогда, но мог
За все страдания и муки
Той бороды хотя бы клок
Себе оставить в час разлуки.

Любовь исчерпана до дна,
Ее не проиграешь дважды...
Как жаль, что пожалел козла
Я в годы юные однажды!


Судьба

Тамара по прозвищу «Тома-Давай»
Меня пригласила однажды на чай.

Она обещала мне водку, рассол
И секс предлагала, но я не пошёл.

Обиделась Тома, сказала «атас!»
И в гости другого позвала тотчас.

Другой согласился и сразу на всё:
На водку, рассол и на секс, как в кино.

Зашёл на часок, а застрял навсегда.
Как здорово всё же, что это не я!


Левой
«Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу историю загоним.
Левой!»
— В.В. Маяковский

Никогда не ходил я налево.
Непонятно, как это сбылось:
Мне приснилась готичная дева
Профиль чёткий и белая кость.

Эту девушку бронзовой масти
И ее голубые глаза,
Будто звонкое детское "здрасьте",
Я запомнить решил навсегда.

Ты пришла из далекого царства,
Чтоб естественно, вдруг и легко
Воскресить без молитв и лекарства
Равнодушное сердце моё.

Никакого не надо потопа,
Чтобы вымыть Авгиеву муть.
Лишь любовь. Только голая попа,
И упругая белая грудь.
 

Диалог

«Помигал наш маяк и погас.
Отыграли в душе барабаны.
Я уйду насовсем и сейчас.
Залечу свои старые раны».

Ну, и ладно, — ответит она.
И, раздвинув колени немножко,
К нежно-розовой коже бедра
Прикоснётся ажурной ладошкой.

Неврастеник, а может — поэт,
Грозный цензор, трусливый редактор
Наложил на себя ты запрет
И мужчину угробил — де-факто.

Потому ты смешон и спесив,
Что живёшь, как велит тебе стадо.
Ну а я — как весенний порыв,
Как соблазн из библейского сада.

Мы случайно столкнулись с тобой.
Эту память сотрёшь ты однажды.
В тихой заводи вечный покой
Обретёт твой кораблик бумажный.

«Не герой. Не глотатель огня.
Да и ты не принцесса на троне.
Натолкнётся на риф бытия
Твой корабль и быстро утонет.

Твои губы, усмешка и взгляд,
И желание секса без меры —
В некий час приведут тебя в ад,
Где живут Люцифер и гетеры.

Я делил этот мир на двоих,
Но меня обманула рулетка.
Не поэт я. Я сломанный стих,
Как сухая колючая ветка».

-Если так — то прощай. И пока.
Я — гетера. Но дорого стою.
И пусть рок нас, а лучше судьба
Разведёт, как мосты над Невою.