Ars moriendi

Ars moriendi,
Искусство умирать.
Мы знаем лучше, чем как жить достойно.
У Сартра — взгляд, что учит убивать,
А у Камю — ответ звучал почти безвольно.
 
Так начиналось всё с одних шагов,
По ломаным ступеням к веку стали.
Платон молчал в тени чужих богов,
А мы ковали цепь о идеале.

Сократ испил цикуты горький яд.
Scio me nihil scire — шёпот века.
Кто верит, будто истина — наряд,
Тот обнажится перед взором неба.
 
Где правит logos, исчезает ethos,
Там строят строй, где совесть — лишь декор.
И в каждом «я» живёт осадок res:
Что человек — идея или мор?
 
А Гераклит бы улыбнулся в тьме,
Увидев, как пылает прежний пепел.
Всё — logos в нерассеянном огне,
Где мысль и прах шептали схожий лепет.
 
И Вавилон вставал, как тяжкий грех,
Но языки смешались без прощенья.
Теперь же в нас самих звучит тот смех,
В котором нет ни чести, ни спасенья.
 
Мы знаем смерть, как знаем тишину.
Нам голос Бога кажется, как бред.
У Кафки — страх, зарытый в глубину,
у Ницше — тьма, в которой Бог отпет.
 
Мир шёл от плахи к новому собору,
Где совесть — это привилегия небес.
Но тут вставал, как демон на дозоре,
Не человек, а будто тварный бес.
 
Мы верим в суть, где больше нет предмета,
В безоблачный астрал на фоне нищеты.
Мы говорим, что Бог — не результат ответа,
А просто отражение пустоты.
 
Fiat voluntas tua…
Но чья она?
Кто сеет смерть под видом воскрешения?
Когда молчит история одна,
Говорит страх. И гложет просветление.
 
Post tenebras lux, но свет не для живых.
Он для архивов, пепла, мрамора и хроник.
Нас учат думать так, как будто миф
Ещё живёт в осколках катакомбных.
 
Нас учат падать, реже подниматься.
Кто встал — того уже не возвратят.
Душа привыкла в черепе скитаться,
Как в клетке птицы не летят.
 
Промолвит: «Amor fati» тот, кто смел,
Без страха о покорности.
Мы любим боль, в ней заключён удел,
В победах пахнет гордостью.
 
Взирает с Эмпирея взгляд неумолимо,
Череп держа, как знание и кару.
И в вечность канет всё, что было мнимо,
Оставив прах — последнюю награду.
 
И только небо держится за нас, как мать,
Что прижимает мёртвых к груди.
In manus tuas, без имени и глаз,
Мы рухнем в тьму, где всё прощеньем будет.
 
Всё повторится. Только без имён.
Мундир сменился, пуля та же в теле.
Империя падёт не на штыке времён,
Крах будет виден в беспределе.
 
Всё повторится. Только без меча.
Империи всегда начнут с убийцы.
Ultima verba — к падению палача.
В цепях не плоть и всё вокруг темницы.
 
И в этом споре, кто из них правей,
Мы потеряли нити всех сомнений.
Что душу жжёт не совесть палачей,
А равнодушие в глазах спасенья.
 
Но в смерти нет ни мести, ни борьбы,
Лишь тишина, что память разрывает.

Тот, кто прошёл за Рубикон судьбы,
Не вспомнит тех, кого лишил он края.