Песня, которая ткет облака

Солнце — безжалостный медный гонг, висящий в белесой пустоте неба. Внизу, в долине, земля потрескалась, словно старая кожа. Красноватая пыль покрывала все: иссохшие стебли кукурузы, молчаливые камни, овец, сбившихся в тени редких можжевельников. Тишина была густой и горячей, как смола.
На вершине плоской скалы, один на один с этим безмолвием, сидел старик Стоящий-у-Скалы. Его лицо было картой иссохших каньонов, а глаза — двумя глубокими озерами, в которых отражалось терпение мира. Он не смотрел на небо с мольбой. Он слушал. Слушал тишину, вдыхал ее.
Для него воздух не был пустотой. Это был Святой Ветер, великое, невидимое существо, пронизывающее все — и скалы, и его собственную грудь. Ветер внутри него и Ветер снаружи были одним целым, лишь временно разделенным тонкой преградой кожи. И сейчас этот великий Ветер спал, утомленный жарой.
Старик сделал глубокий вдох. Он не просто наполнил легкие кислородом — он втянул в себя саму жажду земли, ее горячее, неподвижное дыхание. А затем выдохнул. И с этим выдохом родилась песня.
Это не была громкая мелодия. Низкий, гортанный речитатив, похожий на скрип камней, на шелест древних трав. Слова были стары, как сами горы. Они не просили. Они не приказывали. Они описывали. Песня рассказывала о том, как прохладный туман рождается в дальних ущельях. Она плела звуковые узоры, подобные перистым облакам. Ритм ее становился все настойчивее, подражая сперва робкому, а затем уверенному стуку капель по сухому листу.
Его песня не была приказом, брошенным вовне. Она была преображением самого воздуха. Звуковые волны, исходящие из его гортани, были не просто звуком — они были тончайшей вибрацией, изменяющей структуру Ветра вокруг. Он не создавал что-то из ничего. Он брал существующий, спящий Ветер и своей песней напоминал ему о его иной природе — о движении, о влаге, о прохладе.
Сперва едва заметно дрогнуло марево над долиной. Затем легчайшее дуновение, словно вздох проснувшегося гиганта, коснулось щеки старика. Песня стала увереннее. Она вела этот первый, робкий ветерок за собой, указывая ему путь на запад, где на самом краю горизонта уже собиралась едва заметная сизая дымка.
Стоящий-у-Скалы пел. Он был пассивен, ибо лишь слушал мир и дышал им. Он был активен, ибо его голос стал тем камертоном, на который откликнулась вселенная. Он не повелевал погодой. Он стал ее голосом.
И когда первая, тяжелая, долгожданная капля упала на его морщинистую руку, старик не вздрогнул. Он лишь закрыл глаза. В этот миг не было разницы между его дыханием, несущим песню, и ветром, принесшим тучи. И то, и другое было единым, живым, поющим Святым Ветром.