Анка-пулемётчица в аду

В июльском пекле город изнемог,
Здесь даже ночь не дарит отпущенья.
И сигареты призрачный дымок -
Бесславных дней недоброе знаменье.

И туфли, словно павшие, лежат,
Как всадники, убитые шрапнелью.
Не шашка на бедре- чулочный кант,
И платья знамя брошено за дверью.

Мне в чёрно-белых кадрах потолка
Мерещится - прорыв на правом фланге!
И ищет сталь знакомую рука,
В свинцовой дрожи бьётся верный ангел.

Как бронепоезд, ночь пройдет без сна...
А утром, вновь себе невыносима,
Белья  изящного развешу кружева
На кожухе остывшего "максима".



Предыстория

(для желающих лучше понять, о чем эти стихи)

***

Белые прорвались. Второй номер Анки погиб ещё в самом начале боя, но она взяла с собой столько лент, сколько смогла утащить, меняя позицию, чтобы прикрыть правый фланг.

Анкин "максим", её верный ангел гнева, заставил залечь пехотные цепи, давая время своим перегруппироваться. Она не успела совсем немного - в последней ленте оставалось не больше дюжины патронов, когда рядом разорвался снаряд, и на Анку навалилась, прижимая, вдавливая в землю, вечная тишина.

***

Заново ощущать жизнь - это прекрасно, пусть даже так! Когда она осознала себя, то обнаружила, что заперта в теле молодой женщины, своей тёзки, что вряд ли было чистой случайностью. Она была именно заперта, оставаясь лишь беспомощным сознанием, живущим отдельно от той личности, которой это тело принадлежит.

Здесь, в этой жизни, победило всё то, против чего Анка сражалась. Её друзья и она сама вспоминаются здесь только как  герои похабных анекдотов. Её идеалы заплёваны и заблёваны, и будущее, ради которого она погибла, презрительно ухмылялось в лицо.

И, будто всего этого было мало, она сама теперь стала частью того, против чего сражалась. Вернее, не она, а владелица тела, в котором находилась её тюрьма. Роскошные наряды, удивительные устройства, почти волшебная машина... И за всё это не нужно ни пахать, ни ковать - всего лишь уметь себя подать и продать на вполне конкетных условиях и на очень конкретный срок. Здесь это называют эскорт, Анка же всегда называла это куда более простым русским словом. Однако, оплачивали услуги владелицы тела весьма щедро, причём не только мужчины, что в первый раз вызвало у Анки настоящий шок.

Она очень жалела, что была не в состоянии ни на секунду отключиться от всего происходящего. Анка не могла даже закрыть глаза, или зажать уши, потому что ни то, ни другое не принадлежало ей в этом теле.

Это был её ад, тщательно отобранный тем, кто знает толк в наказании.

И только ночами стены тюрьмы становились чуть тоньше. Ровно настолько, чтобы собственные воспоминания Анки проникали через них эхом, превращаясь в полубред  ложных воспоминаний её тёзки.

***

- Ну что за странный принцип, Ань? Что за идиотство? Мужик готов платить за ночь, а ты в отказ. Ладно бы тебя дома дети ждали, муж, или хотя бы кот. Но ты же одна живёшь!
- Ленка, отвали. Я тебя не спрашиваю, зачем ты крестик снимаешь перед работой, потому что это не моё дело. И ты не лезь ко мне.

Ленка иронично повела одной бровью - её фирменный жест, покорявший, почему-то, всех мужиков.
- Да пожалуйста, дело твоё. Привет коту. Ах, да. У тебя нет кота.

Паркинг, лифт, липкий взгляд, от которого хочется протереть тело антибактериальной салфеткой. Когда это она стала такой брезгливой? Причём, это проявлялось, почему-то, исключительно ближе к ночи.

Ключ, дверь. Аня скинула туфли, и почти сорвала с себя платье. Оставшись в одном белье, она упала на диван и, включив кондиционер, закурила тонкую сигарету и закрыла глаза. Сколько она уже не спит? Месяц? Нет, намного больше. Полгода? Жизнь?
Как же сегодня жарко...