81. Холодный свет. Письмо-эссе

Мне страшно.
И я не знаю, как утишить, уговорить, примирить эту боль с днём сегодняшним, другим, следующим.

Разлюбить.
Разве это – предать?
Разлюбить.
Развернуться. Уйти. За мгновение до этого привычно потянуться  к щеке ничего не отдающим (не пьющим – жар! зной! пламень!) – поцелуем.

И отшатнёшься гневно, почти брезгливо,  от  бьющей наотмашь милостыни. Потому как не тебе даётся. С себя снимается. Отголосок всё ещё живущего в каждой клеточке тела двойного тепла и благодарной радости (мешает! прочь!).

Вот тут, прямо сейчас, эти двое сидят рядом. Говорят. Смотрят в глаза. И тепло уже не тел – сердец – сочится, капает, плавится, опадает склонённой женской головой на мужское плечо. И – те прежние, двое -  смотрят на них огорчённо и недоверчиво.

Свет в коридоре непривычно яркий. Отчего-то у меня долго не получалось заменить перегоревший плафон. Две лампочки-шарика в беленьких шапочках горят холодно. Слишком холодно. Блестяще и равнодушно. Они знают только себя и свой свет. До других им нет дела.

Женщина резко, почти брезгливо, отшатнулась от поцелуя. Такого же холодного и равнодушного. Последняя милостыня. Или последнее унижение. Милосердие обязано быть чистым и честным.

Я не оглянулась на тебя.
Уже уходящего (исходящего,  чего это она?) в дверной проём. Не вышла на балкон с восхищённо блестящими глазами, чтобы ещё раз  взглянуть на твоё лицо, когда оглянешься, взмахнёшь рукой (не взмах, скорее сгиб ладони) – иди домой! замёрзнешь!

Разлюбить. Разве это – предать?
Где и когда обесцвечивается двойная радуга.
Где, когда, кем  и для чего бывает оставлена женщина без щита – верного и преданного мужского сердца.

- Я не знаю, что делать дальше.
- Жить.
- Как.
Недовольный взгляд на часы. Ой, как не хочется, не умеется отвечать на этот простенький вопрос. Ой, как не хочется понимать (принимать!), что здесь и сейчас эта женщина жить просто не способна. Жалость – хитрейшее человечье изобретение.

- Что же мне делать.
- Жить.
- Как.
Тело – важное, самоуверенное (как он этого не ощущает?!) – у самых дверей. Взгляд вверх, на шарики в белых шапочках (горят!). На неё – неинтересно.

И отшатнувшись гневно, почти брезгливо, от твоего последнего (не надо жалости! а милосердие обязано быть чистым и честным) поцелуя, я никогда не узнаю, как ты выходил (ускользал!) в осторожно приоткрытую дверь. Не узнаю, поднял ли ты лицо, чтоб привычно махнуть сгибом широкой ладони – иди домой! замёрзнешь! И потому я могу себе позволить думать об этом, как мне захочется. Когда станет не так страшно и больно.

В коридоре очень светло. Две лампочки в круглых белых шапочках холодно и равнодушно лют свет. Для себя.  До других им нет дела. И я ещё не знаю, что мне делать дальше. Может, для начала, просто выключить этот холодный свет?

Ваша
Марина Бондарева

Послесловие:
Вчера я купила две лампочки в беленьких круглых шапочках. На синих коробочках указано: «Свет тёплый». Как жить дальше, при их радостном свете  становится понятнее.