Лилии и Ежевика

О, этот сад! Мой маленький, проклятый и благословенный клочок земли, где каждый стебель, каждый лист, каждая тварь, что ползет по нему, кажется, несет в себе отголосок великой, неразрешимой тайны бытия. Я стоял над ними, над своими лилиями, и сердце мое сжималось от предчувствия, от неясной, но давящей тоски.

Три. Их было три. Три луковицы, из одной, казалось бы, невинной упаковки, три сестры, посаженные в один и тот же час, в одну и ту же, тщательно удобренную, взлелеянную почву. Я, грешный, сам, своими руками, готовил им ложе, распределял питательные вещества с математической точностью, с верой в справедливость и порядок. И что же?

Правая. О, эта правая! Ближайшая к свету, к моей надежде. Она распустила лишь один, единственный, надрывно-яркий цветок. Один! И ни единого бутона более. Ее стебель, казалось, шептал о невыносимой тяжести, о борьбе, что истощила все силы. Она была, как праведник, что отдал все, чтобы явить миру лишь одну искру красоты, а потом угас. Почему? Почему она, а не другие, несла на себе это бремя?

Средняя, та, что стояла между ними, между обреченностью и изобилием, держала три бутона. Три. Некий компромисс, некая середина, что не радовала и не отчаивала, а лишь подчеркивала странную, непостижимую дисгармонию.

И, наконец, левая. Она, о чудо, несла пять бутонов! Пять! Пять обещаний, пять воплощений моей мечты. Она цвела почти вызывающе, словно не ведая о страданиях своей сестры, словно издеваясь над моим стремлением к равновесию.

Я метался между ними, как безумец, пытаясь найти логику, разгадать эту жестокую загадку. Солнце? Вода? Удобрения? Все было одинаково, клянусь! И тогда, в этом отчаянии, мой взгляд, словно привлеченный невидимой силой, скользнул за забор.

Она. Ежевика. Дикая, ненасытная, всепоглощающая. Ее черные, колючие плети, словно вены какого-то подземного чудовища, уже давно пробрались под мой забор, ползли, извиваясь, по земле, проникая в самые сокровенные уголки моего сада. Восемь метров! На восемь метров она уже протянула свои щупальца, и я находил ее мерзкие отростки там, где, казалось, должна быть лишь чистота и порядок.

Она! Вот кто был истинным виновником! Ее корни, безжалостные, бездонные, словно вампиры, высасывали из земли все соки, всю жизненную силу. Она крала воду, крала питательные вещества, душила мои нежные, доверчивые лилии. Правая, несчастная лилия, та, что дала лишь один цветок, оказалась на передовой этой невидимой, но смертоносной войны. Она приняла на себя первый, самый сильный удар. Ее силы были исчерпаны в борьбе с этим безжалостным, незваным захватчиком. Средняя, быть может, лишь краешком своей корневой системы ощущала эту борьбу, а левая, самая удаленная, еще могла дышать относительно свободно, напитываясь жизнью.

И тогда, в этот момент жуткого прозрения, меня охватило странное, почти безумное чувство. Ведь она, эта ежевика, не просто крала. Она давала. Давала ягоды. Крупные, сочные, до приторности сладкие, особенно когда переспевали. Проклятие! Эта "зараза", как я ее назвал, была искушением, пороком, что прятался за фасадом дара. И осы! О, эти твари! Они роились над переспелыми ягодами, пьяные от забродившего сока, агрессивные, жалящие. Они были живым, жужжащим воплощением порока, привлекаемого сладостью и гниением, что проникал в мой сад, неся боль и угрозу.

"Она сама виновата!" – прошептал я в пустоту, и этот шепот прозвучал как оправдание, как попытка снять с себя бремя ответственности за эту борьбу. Да, она не просила, чтобы ее сажали. Она пришла сама, непрошеная, дикая, неся в себе хаос и разрушение, но при этом маня своей сладостью.

Так вот оно, полное, отвратительное и прекрасное откровение! Неравномерность цветения моих лилий была лишь симптомом глубокой, метафизической борьбы. Борьбы за жизнь, за свет, за право на существование в этом маленьком, но таком важном для меня мире. И враг был не просто сорняком, а воплощением хаоса, что вторгается в порядок, искушения, что оборачивается страданием, и, наконец, угрозы, что скрывается за фасадом дарованных благ.

Я стоял, вдыхая тяжелый запах переспелых ягод и предчувствуя новые укусы ос. В этой ежевике, ее плодовитости и ее разрушительной силе, я видел отражение чего-то более мрачного, более всеобъемлющего. И я понял: борьба за лилии, за каждый их бутон, была не просто борьбой за урожай. Это была борьба за сам принцип порядка в моем саду, за мою волю против воли природы, дикой и беспощадной. И эта борьба, я знал, будет долгой и, возможно, никогда не закончится. Но отказаться от нее – значило бы отказаться от самого себя, от своей мечты о гармонии. И в этой мысли, как ни странно, заключалось странное, почти болезненное утешение.