Читая Крылова

На небе солнце блестит латунью,
слепит с морщинкою меж бровей.
Стрекозьи радости попрыгуньи
понять не в силах наш муравей.
К нему природа несправедлива –
слуга бесполый чужих идей.
Нет даже в праздник корпоратива –
(ну, хоть бы так же, как у людей!).
Не в радость парню огонь светила,
не греют пляски, не ведом смех.
Его империя поглотила, –
он только винтик рабочей силы,
он в коммунизме –
всё, как у всех.
Ни слёз, ни радостей – хоть украткой –
чернее угля его глаза.
Он раб неведомой страшной матки.
Но вот с оказией стрекоза –
порхает, кружится и хохочет.
Ей всюду весело и легко.
Охота, мошки, – всё между прочим.
Глазищи яркие, и в трико затянут синее гибкий хвостик.
С улыбкой в гости – к столу червяк.
– Эй, муравей, приходи на мостик,
гулять вдоль берега просто так.
Без дел, беспечно, без высшей цели,
без веры в то, что придёт зима.
А хочешь крылья?
И полетели! – смотреть на крыши и на дома,
чтоб сердце таяло мягким воском
не от обузы, которой нет.
Меня любил наблюдать Сикорский –
он в авиации был поэт.

Они летали.
И нет прекрасней
часов, как в лучшем из чудных снов.
И было по фигу им на басни,
мораль, и что там наплёл Крылов,
на ночь и запертый муравейник,
и что решились взять и посметь.
И счастья крошечное  мгновение
сильнее страха и слова «смерть».