Избранное Том 5

***
Стихи лажовые, лажовые-
Простые чересчур стихи.
В них мысли слишком уж грошовые
Свои являют потрохи.

Зачем писал? — никто не спросит-
Уж слишком в лоб такой вопрос.
А это осень, осень, осень
Листву срывает у берез.

Он по-другому не умеет,
Своим стихом не дорожит.
А ветер веет, веет, веет
А лист летит, летит, летит.
***
Когда уже всему хана-
Сказать чтоб по — яснее: амба —
Вздыхает кто-то: ни хрена,
Упрямо складывая ямбы.

И прав он или же не прав,
Не скажут нам цари и боги.
Но светится усталый ямб,
Мерцают стансы и эклоги.
***
Дурака не научишь уму.
С умным проще: и сам поумнеет.
Примеряем тюрьму иль суму,
Третье что-нибудь — кто как сумеет.

Пожинаем ученья плоды,
Воплощаем заветные планы.
С чёртом стакнемся: ну и лады,
С богом чокнемся мы: ну и ладно.

Жизнь течёт как по руслу река,
Жизнь летит, как хрипящие кони.
А над нами плывут облака,
Звезды падают сами в ладони.

Незаметно теченье минут.
И теченье годов незаметно.
Лишь о главном в себе не забудь.
Не забудь лишь о самом заветном.
***
Как птицы взмыли- наши души
В простор, где ночь и тишина.
И в темноты саду нескушном
Хватало радости сполна.

Сидели мы в мерцанье звездном,
Сияла словно таз луна.
И были наши мысли розны,
И слиты наши имена.
***
Все мы в этом миру одиночки,
Ищем денег, не ищем слова.
Как стреляют неистово почки,
Распускается клейко листва.
***
Приснись в каком-нибудь апреле.
Ты, не приснившаяся в мае.
Уже листва поднаторела
Плескаться в стекла птичьей стаей.

Уже расправили бутоны
Подснежники с фольгой хрустящей.
Уже закат свои неоны
Не дарит девочке грустящей.

Уже и птиц с небес сдувает
Какой-то выходкой фривольной.
И только мысль: «Так не бывает»
Под сердцем делает вдруг больно.
***
Ибо то, что казалось землею,
Оказалось совсем не землей.
Ибо двое не больше чем трое,
Даже если один удалой.

Ибо вечность сияет как темя,
Догоревшего в темени дня.
Ибо время- конечно же, время!
Остается еще для меня.

Ибо синие неба суглинки,
То закат, то рассвет подожжет.
Ибо вечность рисует картинку,
На которой ничто не течет.

Все застыло: сияет как сахар
Улетевшего неба гряда.
И не ведают отроки страха,
Не течет ледяная вода.
***
Должно ли это повториться:
Ночная измороcь, рассвет?
Должно ли это повториться,
За много-много тысяч лет?

Должно ли это повториться,
К щеке прильнувшая щека?
Должно ли это повториться
Через века, через века?

Должно ли это повторится:
Горящий счастьем женский взгляд,
Иль ничему уже не сбыться
Как много-много лет назад?
…
Не все ли равно в котором году
Тебя у метро на свиданье не жду?

А Пушкин задумчив, глядит и глядит
Как пенный поток по асфальту бежит.

А время на башне течет и течет,
А все, что прошло, не берется в расчет
…
Особенно когда еще начало,
Любовь благоуханна и свежа.
И лодки бьются в темные причалы,
И грани лун острей, чем у ножа.

Пока еще намеки, недомолвки,
Пока еще мечтаниям простор.
И ходишь и счастливый, и неловкий
Несешь какой подумать стыдно вздор.

Хоть это все со временем утихнет,
Войдет в какие надо берега.
Но будет с придыханием, с артиклем
Тех дней навеки память дорога.
***
Когда рождаются мужчины
Расскажут вам и щит, и меч
Когда рождаются мужчины
То знают миги битв и сеч/

Но и тогда они рождаются,
Когда на улице весна.
Со взглядом чутким взгляд встречается
И сердце вдрогнет вдруг: «Она!»
***
Съев котлету де-валяй
Ты сексуальность проявляй
***
Наверное, так было надо:
Зеркальные снились нам сны:
Искрящий поток водопада,
Хрустальное соло весны.

Наверное, так было надо:
Блуждая в потемках, средь тьмы
К печали своей и досаде
Друг друга не встретили мы.

Но сны до сих пор еще снятся,
Смущая сердца и умы.
И благо для нас, может статься,
Иллюзия, полная тьмы.
***
В угоду небесам уходят песни,
Неповторимые умолкли голоса.
А не было их чище и чудесней,
Весомей на божественных весах.

Теперь полна вселенная покоя,
Молчат пустыни, горы и леса.
Принять неговорение легко ли?
Неповторимые умолкли голоса.
***
Надо ставить задачи высокие,
Достижимые только в мечтах.
Пусть как Аргусы млеют стоокие
О возвышенно-вечном грустя.

Пусть мечтой упиваются дальнею,
Пусть плывут в вересковые сны,
Невозможные, злые, опальные,
Неподвластные чарам весны.
***
Четвертый год живу я в городе
Прекрасен город Кустанай
Пускай ушла навеки молодость-
Подарок лучший от Данай.

Но есть еще в запасе старость,
Но есть еще в запасе смерть-
Чтоб не испытывая жалость,
Душой покинуть эту твердь!
***
Мир полон света, полон тьмы,
И вдохновения, и гнева
Вот потому так любим мы
Его прекрасные посевы.

По свету белому идем,
Что ищем -то мы и обрящем
И мир дарит цветным дождем,
И снегом белым, настоящим.
***
Будет ветрено, будет студено,
Будет литься ручьями вода.
И среди бесконечных бессонниц
Бесконечные спят города.

Будут таять ночные снежинки
Фонари будут в полночь лететь
В запотевшие стекла машины
Будешь ты безучастно глядеть.

Но тогда кто такие, откуда,
На какой мы родились звезде?
Есть лишь ты –молчаливое чудо,
Дождь, кипящий на темной воде.
***
Хочется тряхнуть стариной,
Выбить ровно сотню из ста
Чтобы у тебя за спиной
Говорили: «Мастер. Уста»

Хочется влюбляться, влюблять,
Хочется веселья пурги.
Хочется стихами в тетрадь
То, что утаил от других.

И когда вдруг грянет хорал
Настоящей самой весны.
Вдруг родится песни коралл
Потечет в заветные сны.

А покамест будем пить чай
И стихи по кругу читать
Выручай, Пегас, выручай!
То ль себе, то ль богу шептать.
***
 «Когда б вы знали, из какого «сюра»,
Растут стихи, не ведая стыда».
***
Голова моя пуста
Точно сети
Тьма за окнами густа
Дождь и ветер.

Тьма за окнами густа
Всюду слякоть
Мне сегодня неспроста
Надо плакать.

Счастье сплыло, точно лед
Где-то в марте
А судьба моя все врет
Брешут карты.

Лишь осталась дама «пик»
Мне на счастье
Лишь одно «Аллах велик»
Хоть отчасти.

Утешает. Все равно
Это-малость.
Ветка бьет в мое окно
Ветра шалость.
***
Когда потечет с небес ледяная вода,
Железные птицы к гранитному небу взовьются.
Пчелиные соты откроют свои города,
Платя и дождям, и ветрам неизбежность своих контрибуций.

И кто-то родится чугунный и грозный на свет,
Младенцев и синь для утробы своей поглощая.
А Муза уходит дорогой комет и планет,
Как Дева Мария младенца от смерти спасая.
***
Хотя был мал он, да удал
Но вынесли ногами в двери.
Минздрав его предупреждал,
Он зря Минздраву не поверил.

Теперь дымит он в небесах
Везувий словно или Этна
Нирвана, гурий голоса,
Горит в руке бычок заветный.
***
Года бегут, года бегут
Почти как стук колес об рельсы.
Тебе капут, тебе капут
Поют — их песне не доверься.

Лишь пустишь все на самотек-
И в самом деле будет амба!
А ведь кому-то невдомек,
Как молодят хореи, ямбы.
***
Как можешь ты касаться сердцем ямба,
Как можешь ты к хорею ревновать!
Прекрасная поэзия упряма,
Она заставит каждого страдать.

И все пройти круги заставит ада
И впасть потом в ничтожество, во тьму
Но просияет искренне досада
И похвала не сердцу, а уму.
…
Набегала волнами
То правда, то ложь
И порой временами
Казалось: ты-вошь.

Но за смутными днями
Дни надежд и тревог
И тогда временами
Казалось: ты — бог.

Что играет на флейте
Средь густого огня
Но два полюса эти
Не вмещали меня.

Был я шире и выше
Был я проще, добрей
Как снежок, что на крыши
Падал средь декабрей.

Непростая ведь штука
Этот свет, эта грязь
И меня на поруки
Брали птицы, смеясь.

И сиянья был полон
Небосвод голубой
И всесильный как Воланд
Был я только собой.

И тобой лишь отчасти
Да и то, не всегда,
Потому что от счастья
Не спасает беда.

Не спасает от света
От сиреневой тьмы,
Налагающей вето
На любые умы.
***
Семь дней составили неделю
Семь дней прожитых наобум
То в ожидании метели,
То в ожиданье свежих дум.

И ночь была, и были грезы
Была беседа и арак.
Но что-то было все похоже,
Но что-то было и не так.

Но все равно конец недели
И долгожданный выходной
И ночь, и сон, и рев метели
Во сне за тоненькой стеной.
***
Зашифрована жизнь. Криптограммы
Золотых среди темени звезд.
Телеграммы летят, телеграммы
Через вест, через норд, через ост.

Что там сказано в этом посланье
Чью нам ночь предсказала судьбу?
Миллионы годов между нами,
Миллионы железных табу!

Но морзянкой в ночи, телеграммой
Океаны мерцающих звезд.
И доносит до сердца посланье
Даже зюйд, даже норд, даже ост.
***
Меж снами и явью закопаны клады стихов,
Меж снами и явью богатейшие ждут нас уловы.
Там бродит одна, неприкаяна бродит любовь
Там ткется парчи золотая, как осень, основа.

И ты улови этот самый коротенький миг,
Сумей записать, не усни, не забудь -ведь не вспомнить.
Стих -тот же меж снами и явью забытый дневник
Такой искрометный, и нежный такой, и нескромный.
***
Лето пришло-прошло
Осень придет-пройдет
Ветер всему назло
Пыль столетий метет.

Шепчет столетним дубам
Вечности имена
Чьим-то подскажет губам,
Что не имеет дна.

Зиять чему сквозь века
Как ран смертельных распах
Плыть чему, как река,
Брызжа водой на швах.

И все равно не успеть
Запомнить все имена
Когда закружится смерть
А ты будешь думать: весна.

Когда налетевший снег
Посеребрит виски
Когда на губах твоих –смех,
А сердце полно тоски.

Когда завоет струна,
Прежде чем замолчать
На ночь, что вечно юна,
Ляжет луны печать.

И это уже конец
Последний сказанный слог
И гасит уже светец
Все знающий в мире Бог.
***
Если ты пуст, пуст.
Если ты стар, вял.
Если ты только куст,
Ягодой поздней ал.

Если ты мох, мох.
Стылой земли лишай.
Как бы ты ни был плох,
Жить другим не мешай.

И поднимайся сам
— Ягель, валежник, куст-
К праздничным летним снам,
К улыбке радостной уст.
***
Порой банален даже гений,
Бесцветен яркий силуэт.
Но есть пяток стихотворений,
В которых есть величья след,

В которых прописалась Муза
Не временно, а навсегда.
И свет от этого союза
Лелеют в темноте года.
***
Зима окончилась. Зима.
Афиша обьявленья лета.
Нас сводит медленно с ума.
По правде, и не только это.

Нас сводит медленно с ума
Мысль: подросли еще девчонки,
Укоротилися юбчонки
И полны света терема.

И год растает. Рафинад
Зимы средь зноя нам не ведом.
А дождь идет и под и над.
И заливает все соседям.

Неведомая высота
Поддерживает в небе тучи.
И запредельная мечта.
На землю падали бы лучше.

Они и падают дождем,
Траву сухую в пыль вминая.
А мы немного подождем:
Авось придет пора иная.

И будем рады холодам,
Как рады невозбранно зною.
Ушедшим канувшим годам.
Не ставим прошлое виною.

Пускай проходят. Отцветут
Как эта красная калина.
Дожди по всей земле идут.
Сейчас. Навеки. И отныне.
***
Дни уходят за днями. Работа.
Пахота. Пахота. Пахота.
И стоят наподобье осота
Чьи-то тени и манят уста.

И дурманит порой небылица:
Еще можно чего-то сказать.
Но молчит белоснежно страница
И должна, безусловно, молчать.
***
Еще Одиссею закрыты дороги к Итаке,
Еще Пенелопа гадает на черной воде!
Еще режиссеры не знают о сути спектакля,
Но сам он назвался: никто и добавим: нигде.

И в сей пустоте прорастают к Итаке дороги
И в хаосе этом горит возвращенья звезда.
Но просто молчат ко всему равнодушные боги
И тают, как свечи, как стрелы в полете, года.
***
На улице ветер, на улице дождь.
И тума хурдяпит копытлую дзожь.
***
Сияло небо непорочной
Такой лазурью голубой.
И девствен был души подстрочник.
И пел наивно так гобой.

И время складывалось в годы.
А может правильней: в года.
И были тленны наши оды
Как огнь, как ветер, как вода.
***
Жизнь разложена в ящички стихотворений,
Аккуратно подписаны, крепко сбиты
А на то, что писал их совсем не гений,
Есть ответ и краткий, и русский: «Иди ты!».

Сам попробуй! — ведь нету ни сладу, ни ладу.
Стих сложить из слов — совсем не игрушка.
Но пиши их, пиши, потому что так надо
Потому что не Лермонтов, и не Пушкин.

Я и сам не рад, что за это взялся —
Сколько было удачных стихотворений?
Ошибался, каялся, вновь ошибался.
Как никто, пожалуй, со дня творенья.

Все равно я пишу и, наверно, буду.
Все равно писать — не кому-то назло.
Потому что соседствую с неким чудом,
Чтоб свеча творения не погасла.
***
И в смертный час, и в первый час рожденья.
Мы будем помнить неба синеву.
Хвала богам, судьбе благодаренье,
Что видели все это наяву.
***
То-ли Игорем-князем, отправляясь в набег-
«Вои, будет на степи управа!»
Но не знает грядущей судьбы человек.
И печальная выпадет слава.

Степь плоска, азиата бесстрастно лицо,
И свистит тетива об удаче
Но уже Ярославна поет горячо
Со стены заклинания-плачи.

Знать, удача опять отвернулась от нас.
Степь сильнее дремучего леса.
И не нужный сраженьям забытый Парнас
Зарастает кровавым железом.

Снова рати зовет на горячий набег
Голос князя, но рухнули стяги.
Не расскажет уже умирающий век
Ничего о славянской отваге.
***
Я был поэтом местного разлива.
Меня совсем не знали знатоки
И жил я, неизвестный и счастливый,
У местного значения реки.

Писал стихи, в кого-нибудь влюблялся,
Играл в футбол в команде «Метеор»!
Таким вот я, наверно, и остался —
Меня никто не знает до сих пор.
***
В сорок восемь листов тетрадь.
Для гекзаметров полигон
Сколько в эти игрушки играть? —
Спросит мэтр, но не спро… эпигон.

И какой от анапеста прок —
Знает бог, но не знаем мы.
На просторе гуляет рок,
На границе света и тьмы.

Масть червонная, темная масть.
Сочетанье безумных строф.
Но зато ведь писано всласть.
Значит, все же была любовь.

Значит, искренность здесь жила
Значит, крылья рвали простор
А когда закусил удила,
Только эхо катилось с гор.

Смену ритмов уже не понять,
Точно цоканье кастаньет
За поэтом рождался опять
На замену ушедшим поэт.
***
Весна. И грязь опять на улицах.
И всюду бурные ручьи.
И старый клен от солнца жмурится,
Прохожий песенку мычит.

И всюду бурно фестивалят
Ярила яркие лучи.
В симфонии сердец обвально
Одна мелодия звучит.

И, нарастая, торжествуя
Планетой шествует весна
И все живущее ликует
И все живущим не до сна.
***
Как много раз мы вместе просыпались
Под крики пароходов от реки,
Как много раз друг другу улыбались —
Наивные, смешные дураки.

Но счастья все же мы не удержали —
Ушли, благословенные года
Рукой машу: ушли они — не жаль их!
Хоть плачу втихомолку иногда.

Теперь тебя при встрече не узнаю,
Течет с деревьев желтая река.
Дай бог, чтобы пришла любовь иная
И дружеская, верная рука.

Так много раз с тобой мы ошибались,
Предполагая: это на века
И если в сердце поселилась жалость,
Прости уже за это старика.

Так много раз, так много раз — рефреном
Плывут в холодном небе облака.
Прошли года, как быстрые мгновенья,
Но все ж прими привет издалека.

И все в чем мы когда-то ошибались,
Порукой нашим новым временам
В которых обитает просто жалость,
Что смешана с надеждой пополам.
***
Сотни лет прогибалась земля.
Под ползущей, бушующей магмой
Точно остов стальной корабля,
Переживший смертельное пламя.

И теперь в никуда, никому
И ни в чем никакого отчета,
Уплывая в привычную тьму
В нарастанье слепого полета.

И, как грешник, рыдая в котле
Посреди сумасшедшего жара.
Так и я, так и я на земле
Никакой, ни хороший, ни старый.

Все забывший, познавший лишь тьму,
Отлученный от легкого света,
Поклоняясь всегда одному:
Сумасшедшему фарту поэта.
***
Прими мой стих, мой друг Евгений.
Непозлащенный ржавый стих
Пусть я не ангел, и не гений
Но в сердце памятник воздвиг.

Тебе, себе, всему «Ковчегу»,
Плывущим в вечность «Берегам»
Пускай тебя наполнит нега.
И зависть белая к снегам.
***
Какой-то талантливый бездарь
Стихи за меня написал
В них все: и сиянье, и бездна
Из моря растущий коралл.

В них есть и любовь, и печали,
Томления смертного тьма.
И все, что потом и вначале,
И горе в них есть от ума.

И хоть нерадивый читатель,
Я все-таки рад за него.
Высокого он не предатель,
И лишнего нет ничего.

И рад я: не зря он старался,
И холил не зря звукоряд.
А то, что ни с чем он остался,
Я этому даже и рад.

Но сила имеет пределы:
Мы смертные все ж существа.
Но все, что писал и напел он,
Бессмертные, может, слова.
***
Это надо прожить
И прочувствовать надо
Ариаднина нить —
Не эпоха распада.

И на птичьих правах
В этом веке железном
Чувство. Знает, Аллах,
Что оно бесполезно.

Иль полезно. Живешь,
Все ж надеясь на чудо.
Хоть надежду берешь
Непонятно откуда.
***
Черт те что, мон шер, твои мечтанья
Черт те что, мон шер, твои стихи.
Много в них печали и страданья,
Видны в них нелепые грехи.

Жизнь прожив почти что до предела,
Все равно увидел рано дно.
Точно милость божия задела:
Видишь то, что видеть не дано.
***
Стоит непрочитанный Брэм,
Лежит непрочитан Набоков.
Я, неуч, пожалуй, совсем
Принц Гамлет, но только с Востока.

Вопросы, вопросы кругом.
Предательство ходит кругами.
Смерть бродит в обличьи другом,
И топчет всех нас сапогами.

О, как бы мне выносить честь
Средь грязи, средь пошлости, смрада?
Но песня летит словно весть
И главная в этом отрада.
***
Отдайте мне мою песню —
Она на краю заката.
Не солона и не пресна.
Отдайте ее, ребята.

Губы ее разбиты,
Глаза полны тьмы лиловой.
Не ждите — их нет — наитий,
Не ждите совсем любови.

Она умирает, песня,
Как в мире все умирает.
Уходит она в неизвестность,
Забвеньем за зло карает.

Отдайте мне мою песню.
Я вам заплачу за это.
Но клянчить ее неуместно,
На зло налагается вето.

И пусть апельсиновой рощей
Строка ее догорает
И смерти роскошный почерк
Никто теперь не узнает.

Пусть плачут ямб и анапест,
Пусть музыка слов играет.
Последняя самая запись
В огненной тьме сгорает.
***
Возле божьего храма
Хорошо подают.
И толпою упрямой
Бедолаги встают.

Просят денег на пищу,
На табак, на вино.
Если голый и нищий,
То тебе все равно.

Если ты в этой жизни
Сирота сиротой,
Не поможет всевышний —
Это номер пустой.

Может в новом рожденье
Будешь счастлив, богат
На успех, озаренье
И на радости, брат.

Время лечит все раны —
Так у нас говорят.
Всяких бед ветераны
Возле храма стоят.

То снежочек на плечи
То дождинки, то зной.
Время раны не лечит —
У судьбы выходной.

Надо жить в этой жизни,
Пить отраву, вино.
Пусть простит нас всевышний —
Мы простили давно.

Чет или нечет иль славу
И сует суету
В этой жизни корявой
Встретим мы как мечту.

В догорающих свечах
Догорает судьба.
Пусть окутает вечность
И меня, и тебя.
***
Сентябрь окрашен красками победы:
Багрянец, золото, вскипающая медь.
Как хорошо уйти, совсем не ведать
Что рядом милосерднейшая смерть.

Природа гаснет, замирают звуки,
Мир наполняет звоном тишина.
Как хороша печаль перед разлукой,
И как сладка небывшая вина.
***
Он был Высоцким. Этим сказано
Пожалуй все. О, никогда
Поэту песня не обязана
Тьме не обязана звезда.

Он был Высоцким. Полночь, вьюга,
В стаканах красное вино.
О, возлюби за это друга,
За все, что было так давно.

Он был живой. Планета пела
И слушала магнитофон.
За все, что напрочь улетело,
За все, чем был когда-то он.

За все, чем будет. Время вечно
Прискорбно тленна тишина.
Идет Володя в бесконечность,
Поет гитарная струна.
***
Ночь свершенья, конечно, одна.
Ночь свершенья, предопределенья.
Ну, конечно, не мир, не война —
Здесь иные совсем измеренья.

Жребий наш, точно светоч, погас.
Ночь светла –светят звезды и месяц.
Если конь –то, конечно, Пегас,
Если тьма-как всегда неизвестность.

Обобрали всю душу до тла,
До последнего вздоха, мгновенья.
Но печаль наша все же светла-
Ночь не просто-предопределенья.

Не разжиться бы жребием мне.
Ведь по случаю-это невзрачно.
И сияет луна в тишине
В этом граде, пустом и барачном.
***
Потому что Поэзия впрок
Запасает на случай поэтов,
Их преследует гибельный рок,
И неведом их жребий до смерти.

Но успеть бы свое прокричать,
Промычать, если выпадет жребий.
А порою свое промолчать,
Если это угодно вдруг небу.

Жизнь поэта всегда коротка.
Даже если длиною в столетье.
Лоб подперши, рукою в века,
Уплывают невзрослые дети.

Что им слава! — ведь слава лишь дым
Предрассветный туман над рекою.
Тот, кто жребием этим храним,
Не имеет и в смерти покоя.

Но ведет их куда-то судьба —
Эшафоты, дуэли, сраженья…
Жизнь — груба, но и смерть ведь груба.
Как и прочее все, к сожаленью.
***
Как маленький метехский соловей,
Запела, отражаясь горлом, Белла.
И бог шептал ей страстно: «Не робей».
Аллах велик — она не оробела.

И музыка иных высоких сфер
В ее сияла горле безыскусно.
И ждали все: а что потом? теперь? —
И все вливалось в ожиданий русло.

И ждало небо, и ждала земля,
И облаков воздушные фрегаты.
Качались сосны-мачты корабля
И суша вся уже плыла куда-то.

И полночь навевала свои сны,
И полдень жаром опалял ей веки.
И посреди хрустальной тишины
Молчали вдохновенно человеки.
***
Бесспорно: наша жизнь — одно мгновенье,
Горящая средь темени луна.
И света перебитые колени
В слезах ласкает слепо тишина.

Ломая темень сыром ноздреватым,
Изюмы выковыривая звезд,
Я разлагаю тишину на атом,
Сиятельных чешуек света горсть.

Все совпадает в некотором царстве,
Где слиты параллель и параллель —
Души моей сгорающее барство,
Светильник, отрицающий метель.

Да, все когда-то на брегах сойдутся
Не Леты если, Стикса навсегда.
Пусть папилляры наших чувств сотрутся,
Но в лете та же темная вода.

Забытость наших детств невероятна,
Как в небе удвоения луна.
И остаются меркнущие пятна —
Забытых чувств и наших чувств война.

Сойдутся параллели, наши детства,
Удвоит их зеркальная страна —
Последнее из этой жизни средство,
Последняя из этих снов вина.
***
Приснилось мне: в эсесовском раю
Среди друзей повешенных стою.
Зачем-то мне был даден автомат
И голос чей-то шепчет: «Так-то, брат.»
Со свастикой повязка на руке
И рейх тысячелетний вдалеке.
И тысяча убитых и живых.
И саданули будто бы под дых:
Ведь это я их вешал в том раю.
«Не надо мне, не надо», — говорю.
Мне тут же отвечают: «Не трепись.
Хай Гитлер. Такова у всех тут жизнь.
И сели хочешь выжить-то убей…»
Чирикнул тут внезапно воробей
И перебил нелепый этот сон.
И был я им от гибели спасен
И как же рад, что все-таки живой,
Что неба синий свод над головой,
Что никогда я не служил в эсэс —
Порукой в этом возраст, наконец.
Но как я смог в нелепом этом сне,
Забыть о наступающей весне.
***
Мы падаем в рюмку по сотне причин —
Их много у нас — настоящих мужчин.

Жена изменила, иль я изменил,
Иль в Африке где-то разлившийся Нил.

Крушит берега — настоящий потоп
Мы выпьем за то, прекратился он чтоб.

Мы выпьем за север, мы выпьем за юг,
За белую ярость бушующих вьюг.

Мы выпьем за тех, кто придумал вино,
За то, что уже не встречались давно.

Мы выпьем за прозу, мы выпьем за стих,
За то, что касается только двоих.

За то, чтобы нас не спалила война,
И тайная чтоб не глодала вина.

Быть может не сотня, а тыща причин
Найдется у нас, настоящих мужчин.

За то, чтобы пить золотое вино —
Ведь бросить не можем уже все-равно.
***
Ты моей не будешь никогда,
Никогда не буду я твоим.
В Стиксе, в Лете черная вода
И туман над Стиксом точно дым.

О, как уважаю я тебя,
О, как ты не знаешь обо мне!
Но пишу я это не любя,
В одинокой стылой тишине.

Мчатся вагонетками года,
Точно поезд жизнь моя летит.
То, что ты не знаешь — не беда.-
Я ведь выше множества обид.

Нету встреч, но и разлук ведь нет.
Только пожалеешь иногда,
Что один ты, как в тайге медведь,
И что в Лете черная вода.
***
Дерево однажды умирает,
Умирает легкая трава.
Пусть никто об этом и не знает,
Шепчутся заветные слова.

Тело ветхое умрет однажды
И душа рванется из оков.
Но слова, что не приходят дважды,
Не умрут и в тысячах веков.
***
Бог не дает второй попытки
В отличье от прыжков в длину.
Лишь усмехнется: «малый прыткий».
А я в ответ лишь усмехнусь.
***
Что характерно: он менялся,
Как лес, как небо, как вода.
Всем этим жил, всем этим клялся,
Не изменяя никогда.

Он рос, его тянуло в тучи,
И взгляд: всегда за горизонт
Он мог быть хуже, мог быть лучше,
Но презирал вещей резон.

Из этого сложились книги,
Из этого сложилась жизнь.
Отбросив старчества вериги,
Уйдя от плоских укоризн.

Для всех загадкой он остался.
Пример борения с судьбой,
В одном лишь он не ошибался:
Он был всегда самим собой.

И, уходя, тянул он тучи,
Моря и суши, как бурлак.
И стих его всегда певучий,
Как бы доставшийся за так.

Оплачен был трудом огромным
(Смотри его черновики).
Ах, да, он был к тому же скромным.
В пределах жизни и строки.
***
Но даже у великих
Бывает суета.
И гонор самый дикий,
И глупая мечта.

Но в формы отольется
Когда-нибудь она.
Глоточком отзовется
Бесценного вина.

На то он и великий,
Что даже шаг — в версту.
И пляшут листьев лики
На бешеном ветру.
***
Ад — это громкий скандал,
Это битье посуды.
«Будешь, сука? — сказал.
Будешь, сука?» — «Не буду».

Ад — это нож в руке.
Кто-то кого-то пырнул.
Ангел мелькнул вдалеке,
И в небесах утонул.

Ведома нам блажь
Слезы не вытирать.
А кто-то вошедши в раж,
Входит в него опять.

Ад — это грязь, фингал,
Ад — это кухонный нож.
Ну а чего ты ждал,
И на что он похож?
***
День уходит за днем. Вагонетками
День за днем, день за днем, день за днем.
Пахнет солнцем и пахнет ранетками
Голубой, точно взгляд, окоем.

На себя это солнце примеривай
И дели на паи синеву.
Не последние мы и не первые,
Кто валился снопами в траву.

Есть ли на небе бог — но пожалуйста
Как прекрасны признанья слова
И не жалуйся ты, и не жалуйся
Все иное и впрямь трын-трава.

Вот уже стрекочут кузнечики,
Вот уж снова поют соловьи.
О печали, о славе, о вечности,
Об удаче, о первой любви.
***
Гадать не будем: поздно ль, рано ль
Ко мне любовь моя пришла.
Священной сурою Корана
Она мне душу обожгла.

И умер я, ослеп от света,
Оглох для музыки иной.
И спор, пожалуй, беспредметен,
Кто этого всего виной.

Но только помню: скрипки пели,
Рыдал огромный контрабас.
И плечи белые метели
Плач неожиданный сотряс.

И плакал я о всем небывшем
И канувшем уже во тьму.
И сердцу было безразлично
Уж все на свете моему.
***
И все- равно велик Шекспир.
Хоть в переводах Пастернака.
Роскошество, для духа пир,
Как в линзе выпуклой двояко.

Но прочитай лишь в первый раз.
А во второй уже не надо.
Чтоб свежим оставался глаз,
Чтоб пели средь ветвей дриады.
***
И когда повернулась удача спиной,
А фортуна и вовсе к нам задом,
«Выходной, выходной, выходной, выходной» —
Фистулою орет кто-то рядом.

И потерянный день нам уже не вернуть,
И потерянный год ненагляден.
Значит в путь, значит в путь, значит в путь, значит в путь —
И простор впереди неогляден.

Значит, снова удача — ура! — впереди.
И летят золотые цехины.
Точно листья с дерев: «Погоди, погоди» -,
Шепчет кто-то, еще не любимый.

И ветра задувают: задыхается грудь,
Грузом ветра, расплющена, стерта.
Не вернуть, не вернуть, не вернуть, не вернуть -,
Выдыхает дождинок когорта.
***
В Одессе ночи капитанят,
А днями царствует разбой.
Возьми хоть след волны на память.
Прозрачный, светлоголубой.

В Одессе царствуют наяды,
В Одессе правит Посейдон.
И для меня уж в том отрада,
Что вижу синь со всех сторон.

Возьми на память это лето,
Возьми на память этот день.
А что еще и брать с поэта,
Как не сияние и тень?

И голос неги так доверчив,
И голос ветра так глубок,
Что будь же здрав, неопрометчив
И будь же счастлив, голубок.

Прими привет от Костаная,
Где тоже к счастью есть вода.
А значит это точно знаю,
В нем музы правят иногда.
***
Не ищу я даже славы,
Черт в трех соснах закрутил.
А ищу простого права
Быть мне с тем, кто сердцу мил.
***
В любой цене прибудут горы,
Равнины, реки и моря
Под нашим загораясь взором,
Как свечи возле алтаря.

Молитвословие творящий
Как инок буду тих, несмел —
Все это вечно, настояще;
Все свыше данный нам удел.
***
Вот были Бродский и Кенжеев
Не были, а точнее есть.
И вечно будут по идее
Пока багряных листьев жесть.

Под ноги падает, ложится
Слоями, обретя покой.
Пока Поэзии не спится
На белоснежные страницы
Пока течет она рекой.
***
Поэтам «Московского времени»

Мне до Вас далеко, далеко
Как до Пушкина Вам. Может ближе.
Помахать бы для встречи рукой
И очнуться внезапно в Париже.

Точно ведьме над Сеной лететь
Зюйдом, вестом, и нордом, и остом.
И обратно домой захотеть —
Как все мне представляется просто!

Стих нелепый, внезапный, тугой
И ручонке моей неподвластный.
Все же править и мыслью благой
Запастись вдруг: «Увы, я несчастный!»

Закричать и тетрадки в огонь
И поллитра в себя из бутылки.
Чур, меня, вдохновенье, не тронь.
Лишь тягучая боль по затылку.

А потом навсегда завязать
И читать с хэппи-эндом романы.
Может, было бы лучше — как знать —
Просто все, да зато без обмана.
***
Не кати на нас баллоны —
Мы прекрасней Аполлонов.
***
Достаточно вспомнить о том,
Что будет мгновенье ухода.
И вынуть заветнейший том.
И тайная хлынет свобода.

И станет понятно тогда,
Что в чем-то мы все же бессмертны.
Пусть слабы, глупы и инертны.
Но как мы сильны иногда!

Какая таится в том грусть,
Что будет мгновенье ухода,
Что, зная про все наизусть,
Мы вдруг задохнемся: «О, Русь!»
И тайная хлынет свобода.
***
Уже я стар. Уже мне пятьдесят.
И никогда не буду вдвое старше.
И звезды ничего не говорят
О том, что было и что будет дальше.

Пространство ледяное гасит пыл,
Во мне пространство видит иноверца.
Прости меня за все, что я забыл,
Мое печалью раненное сердце.

В воронку лет текут мои года.
Старею я, глупею и так дале.
О, как чиста прозрачная вода.
Пожалуй, чище мы и не видали.

Но рыскает в волненье дней корвет.
И что-то необычное витает
И воплотится, может быть, в сонет,
В элегию — никто того не знает.

Но как светла, светла моя печаль
Но как темна наука расставанья.
За нею — грусть, все то, чего не жаль
И не имеет что еще названья.
***
Небо манило меня синевой,
Лето манило невыцветшим зноем
Было и лесом, было травой,
Но не успело стать вечным покоем.

Так затерялся среди я живых.
Ел, ночевал и ходил на работу.
И понемногу к жизни привык
И уходить мне теперь неохота.

Зноем дышу я, и хладом дышу,
Пью молоко и над чем-то стенаю:
Вот, мол, не пробовал я анашу
Как ее пробовать даже не знаю.
***
Вещий слог, оттого, что он вещий
Преимуществ совсем не дает.
Небо темное звездами плещет,
Месяц в небе как лодка снует.

И мечтается сладко, столь сладко,
Что сбывается даже мечта.
И порою грустишь для порядка —
Духа сплин иль его нищета?

Но врывается ветер столь свежий,
Точно нож, точно свет ледяной.
Звезды те же, пожалуй, мы те же —
Остальное уже все равно.
***
Играет музыка военная,
Вокзалы полнятся печалью.
Основа жизни сокровенная
Совсем не та ведь, что вначале.

Но все еще пока примерка,
Пока еще накладка грима.
А скоро музыка поверки
Вольется в нас неповторимо.

Тогда прощанье. И надолго.
А может статься и навечно.
Солдатским сапогам дорогой
Идти военной бесконечно.
***
Одинакова наша удача:
Зажигать золотые слова
Может, тень Ярославнина плача,
Может, грусти моей острова.

Никогда ни о чем не жалея,
Я в сияние ночи уйду,
Как закат над землею алея,
Навсегда превратившись в звезду,
***
И зачем вспоминать мне какую-то грусть,
Когда знаю давно я уже наизусть:
Неразменное небо над нами.
Пусть рассветная меркнет и меркнет звезда,
Как птенец улетает любовь из гнезда.
Разучился играть я словами.

Но я знаю: стою на последней черте,
Но я знаю: горю в сумасшедшей мечте:
Все когда-нибудь вновь повторится.
И когда эти мысли ложатся на стих,
Понимаю: немногого в мире достиг.
И ничто никому не простится.
***
Так много, и так мало
С тобой нам жизнь дает:
То полная опала
То сумасшедший взлет.

Несут качели эти
Меня под небеса:
То вдохновенья ветер,
То бездны голоса.

Живу я, не печалясь,
Надеясь на авось.
Была б хоть эта малость.
Была б хоть счастья горсть.
***
Как Пушкин ночь перед дуэлью
Провел- писал ли он стихи?
Иль вдохновение-дуэнья-
Ему скостила все грехи.

И он спокойно спал, не клялся,
Не маялся перед концом.
Но пробил час и он остался
Кем был он в жизни — храбрецом.
***
Не хочу сравнивать Светлова с Бродским,
Не хочу сравнивать Есенина с Цветковым,
Не хочу сравнивать Маяковского с Кенжеевым.
Просто я их всех сильно люблю.
Но первых узнал я гораздо раньше.
***
Хочу в Москву. Хоть на неделю.
Хочу в Москву. Хоть на три дня.
Я знаю: там сейчас метели,
Там Рождество — не до меня.

Но я хочу, хотя бы с краю,
Пройти по этой суете.
«Я в эти игры не играю» -,
Вскричать хотел бы в простоте.

Но нет. Играю. Обожаю.
Твои проспекты и дома.
Кого я этим обижаю,
Кого, кого свожу с ума?

Мне надо этой канители,
Мне надо этой суеты.
Метут московские метели,
Гудят московские мосты.
***
Где-то птичка живет невеличка
И свое как умеет поет.
Если было бы мне безразлично,
Правду баит она или врет.

Я бы слушал другое, наверно,
Верил всякой другой ерунде.
Только вот что, дружище мой, скверно:
Нет такой больше в мире нигде.
***
Не пожалуюсь Аллаху.
В том, что прозы вовсе нет.
Не скажу, что дал я маху,
Потому что я-поэт.

Правда, проза не мешает,
Лишь помощница стиху.
Кто ж ее меня лишает?
Тот, что где-то наверху?

Или сам я разумею
Наплыванье только рифм…
Ведь небесный, по идее,
Нам дается алгоритм.
***
От бумаги вижу я только толку,
Спички взять и печечку растопить.
А стихи писать — да сколько ты волка
Не корми- не научится он любить.

Будет щелкать зубами, ерошить холку,
Будет рваться на волю, в зеленый лес.
Все равно положишь ты их на полку,
Или выбросишь просто — и сказ тут весь.
***
Она теперь далеко, далеко.
Она теперь в тридевятом царстве.
И так мне теперь и ей нелегко,
Как было легко когда-то расстаться.

Но я истопчу семь пар башмаков,
Семь посохов я изотру железных.
Но я пройду сквозь темень веков,
Хотя искать ее бесполезно.

Она уже нянчит своих детей,
А муж ее — царь в тридевятом царстве
Но я приду и скажу без затей:
«Ты ждала меня, любимая? Здравствуй!»
***
Когда-нибудь встретимся снова
Но знать бы, когда эта встреча?
И радость сия, как обнова,
Как гость, что пришел издалеча,

Как весточка, с весточкой голубь
На палубе скользкой ковчега,
Как тьма, иорданская прорубь,
Как первая радости нега,

Как ветер, бушующий в поле,
Как тихая грусть снегопада.
Как долго томился в неволе,
Наплакался я до упада.

А надо бы руки на плечи,
И впиться бы в губы губами.
Как долго вынашивал встречу.-
Сказать невозможно словами.
***
В моем саду всегда весна,
В моем саду пылают розы.
И не придет в него зима,
Не будут буйствовать морозы.

Поют в нем вечно соловьи.
И птицы в нем, как поцелуи.
В нем только прихоти твои,
В нем вечно только «Аллилуйя».

И я б хотел в тот сад попасть,
Который некогда придумал.
Сильнее все же жизни власть
И я давно уже не юный.

Но как поют там соловьи,
Какие снятся поцелуи!
Как сладки прихоти твои,
Как вечно божье «Аллилуйя!»
***
Какая лютая зима
Сто человек сошло с ума
А если посчитать всех вместе,
Сошло с ума не сто, а двести.
***
Прошло сто лет. Фарватер жизни пуст.
За тысячным исчезла поворотом.
Но голос твой, твое дыханье, уст
Касанье вспоминаю безотчетно.

И как мне жаль, что порознь мы прошли
Цветущие, как куст сирени, годы.
И только дымка стелется вдали,
А остаются на бумаге оды.

А больше нет! А больше не дала
Судьба и уповаю я железно
На то, что ты хотя б меня ждала,
Хоть понимаю, это бесполезно.

Я вровень становлюсь своим годам.
Седею я, а ты не поседела.
И никому тебя я не отдам,
Хотя здесь верность, может, не у дела.
***
Наш город Кустанай — не Петербург.
И не Венеция, и не Париж
Но так сопрет дыхание в зобу,
Когда о нем в разлуке загрустишь,

Что стоит Петербурга и Москвы,
Милей душе, чем вечный город Рим.
И вы, друзья, не так уж не правы.
Когда твердите мне, что он неповторим.
***
Живу я на «колесах» и шприцах,
В искусственном придуманном раю
Не в умниках, но и не в подлецах,
У вечности горящей на краю.

И всматриваюсь в жизненную даль,
В черемухи цветенье и пургу.
Хоть ничего на свете мне не жаль —
Ни от чего отречься не могу.

И вены рук, бегут как вены рек,
И мучает порой меня вина,
Но я рожден — я тоже человек,
И, значит, смерть, по праву, мне дана.

Так отчего страдаю и люблю,
И задыхаюсь в горестях своих?
Так отчего порой себя гублю,
Как я гублю неточной рифмой стих?

Сказать я это точно не могу.
Но все равно я тоже имярек.
И перед всеми я кругом в долгу —
Как всякий в мир пришедший человек.
***
 «В некролог впишут: не прозаик
А будет сказано: поэт.
Хоть сказки сочинял про заек» -,
Изрек литературовед.

Они все знают, люди эти.
И все по полкам раскладут.
А сердце человека-ветер.
А ветру вольно всюду дуть.
***
Как хорошо, что ты была,
Что есть, о чем мне вспоминать.
Пусть все закроет смерти мгла
И повторится все опять.

Опять лицо, глаза твои,
Твои сладчайшие уста.
Пусть прошлой жизни корабли
Мне сниться будут неспроста.

Но даже если все прошло,
Чем жизнь и мучила, и жгла
Скажу опять: как хорошо
Как хорошо, что ты была.
***
И снова юбилей Высоцкого.
И снова песни и стихи.
Его стихи, как будто лоцманы
Среди бушующих стихий.

Я помню хрип магнитофона,
Его надрывную струну.
Давно, еще не время оно,
Но я то время не верну.

Он был живой еще. И песня.
На все звучала времена.
А что потом — неинтересно,
Неинтересно, чья вина.

Он спел свое. Хоть был изгоем.
Идет охота на волков.
Ах, да, еще он был героем
В стране немых и дураков.
***
То вспомнишь о Марине,
То вспомнишь о Елене.
И грусть твоя — рябина —
С тобою тем не мене.

И плачешь, и страдаешь,
Играешь на гармошке,
Но все равно не знаешь,
Кто свет в твоем окошке.

И плачешь, и страдаешь:
«Рябина, ох, рябина…»
И молодость, товарищ,
Уже побило инеем.

И время пролетело
Единою минутой.
И пляшешь тарантеллу,
И пьяный, и разутый.

И хочется чего-то
Чего? — и сам не знаешь.
И посреди полета
Слезу свою глотаешь.
***
Хоть старалися, видит бог,
Русь расцветшей видя в мечтах,
Ничего Деникин не смог,
И не смог ничего Колчак.

Белой гвардии наш виват,
Сотням тысяч ее сынов.
Хоть об этом пока молчат,
Вовсе этот прием не нов.

Но когда в ледяной поход.
Шли сквозь пули и сквозь метель.
Шел шестнадцатый многим год.
Аж не верится в это теперь.

Ах, воздать бы им задним числом
Не терявшим в бедах лица.
Шла Россия тогда на слом,
Дети шли войной на отца.

Хоть старалися, видит бог
Бился с красным российский стяг,
Ничего Деникин не смог,
И не смог ничего Колчак.
***
День проходит в суете и гаме.
Нет и мысли о бессмертном хаме.
Малость подфартило бы с деньгами,
Малость подфартило б со стихами —

То предел, а большего не надо,
Большего уже не разумею.
И смеюсь, не знаю к чьей досаде,
И имею то, что я имею.
***
Когда я умру, то не все ли равно, что со мной
Посмертные в людях желанья смешны и потуги,
Но жизнь не станет посмертною нашей виной.
И в этом бродить нам с тобой заколдованном круге.

А жизнь улетела, свистя, как птичье крыло.
Фальшивя как нота бездарного в общем артиста.
И вспомнить об этом почти как жить тяжело
И все растворяется, тает все в воздухе мглистом.
***
Как подумаешь — смерть — это смерть,
Всем надеждам твоим окончанье,
Материк, затонувший на треть,
Потерявший и вид, и названье.

Лучше жить, лучше жить, лучше жить,
Кровью брызжа и гноем, и тленом…
Вот комар, он допустим, жужжит.
И за сутки умрет он, мгновенно,

Что по нашим понятьям почти.
Жизнь-кратчайшее есть расстоянье
Между тьмою и тьмою: очки
Надеваешь не те по незнанью.

Только бога, быть может, и нет.
Значит нету и жизни загробной
Сочини о распаде сонет
Опиши эту гадость подробно.
***
Признают Христа и мусульмане,
Но идут войной на христиан.
Мир во лжи запутался, обмане
Мир от крови человечьей пьян.

И уже не дружные соседи,
А уже опасные враги.
Как в одной берлоге два медведя,
Слышен крик слабейших: «Помоги!».

Как помочь? Мир заливают кровью
Террористы, прочая шпана.
Не до ласки и не до любови.
И не ясно, чья же тут вина.

Все же уповаю я на разум,
На простые добрые слова
Те, которых не прикончить разом,
И в которых истина жива.
***
 «То коня на скаку остановит,
То в горящую избу войдет»,
Сути дела никто не уловит:
Где ж она эти избы берет?
***
Я видел живого слона в зоопарке
Нить жизни смело режьте, о парки!
Я серое видел вблизи совершенство
И таяло сердце, и плыло в блаженство.
***
Люблю «Кабирию» Феллини.
Его «Дорогу» я люблю.
Рассказ негромкий и недлинный.
Билеты — каждый по рублю.

Мы их смотрели в кинозалах,
И мы ревели, их смотря,
Дороги, улицы, вокзалы
И свет белесый октября.
***
Улыбка метр на метр:
Клише из Голливуда.
А ты, почтенный мэтр,
Поклонник тайный Вуду.

Ты, верящий в богов
Другого пантеона,
Не платящий долгов
Из принципа, влюбленный.

В потусторонний мир —
Недостижимый, тонкий -,
Скажи, себя кумир,
Слезинкою ребенка.

Ты б расплатиться смог
За сотворенье мифа?
И чем отличен бог
От вечного Сизифа?
***
Подлецам живется легче.
Подлецам живется проще.
Не дано лишь им под вечер
Прогуляться по пороше.

Не дано читать стихи им.
И закатом любоваться.
В рай с опущенною выей
Им дано всегда прокрасться.

Но не примет царь небесный
Их в свои святые кущи:
В оболочке их телесной
Яд живет дикорастущий.

Подлецы живут богато.
Подлецы всегда у власти.
Как сказал мудрец когда-то:
Не дано им только счастье.
***
Ни Родины, ни флага, ни жены —
И все мосты, пожалуй, сожжены
Но есть еще чудная ипостась,
В которой я не цезарь и не князь,
Но что-то видно близкое тому.
И я поэта как поэт пойму:
Мы чем-то оба близки небесам
А чем-то мы близки, догадайся сам.
***
Читая Кенжеева

Какие плотные стихи
Какая прочная фактура,
Какие точные штрихи,
Как обрисована фигура,

Как точно подается мысль,
Хотя порою и инако,
Как строфы воспаряют ввысь —
Резки и выпуклы двояко.

Такого точно не дано
Мне отроду — я рад другому:
Как будто я читал давно
Дневник, изящный и нескромный.

Он вновь попался на глаза.
И те же мысли вызывает.
По строчкам, строфам, взгляд скользя,
Куда-то в вечность уплывает.
***
Надо заботиться о товарищах,
Надо заботиться о родных.
Нравится это или не нравится
Не зная отдыха, без выходных.

Благие дела не терпят отлагательства,
Спешите нести в этот мир добро,
Который полон зла и предательства
Где ангела света походя меняют на серебро.
***
Даавай бродить средь облаков,
Средь раскаленной зноем сини.
Нам будет весело, легко,
Как не бывать вовек с другими.

Давай по рекам уплывем
К кипящим счастьем океанам.
Всегда вдвоем, всегда вдвоем,
Друг другу веря неустанно.

Еще у нас в запасе ночь,
Где звезды синие и луны.
И небо хочет нам помочь
Кладя напев ветров на струны.
***
Счастливых не будет билетов,
Пока есть воды и твердь:
Все реки впадают в Лету
Все жизни впадают в смерть.
***
О Пушкине

Когда б не предательский выстрел,
Что срезал его на лету,
Он жил бы лет двадцать иль тридцать-
Не ту б ему бабу, не ту…
***
По берегу семенят пингвины,
Как члены некоего птичьего Ку-клукс-клана.
***
Еще не кончилась поэзия,
Последний весь в огне редут.
А будет что, уйду вдруг если я?
Что будет, если все уйдут.

Ты вспоминай про Михаила, —
Про Александра вспоминай —
Твои скрижали это, милый,
Ведь это, милый, твой Синай.

А если б не было пророков,
Кто свет бы истины донес?
Погряз бы мир тогда в пороках? —
Не риторический вопрос.
***
Благословенная суббота.
И телу, и душе покой.
В аду, наверно, есть работа
А иначе нам рай на кой?

Вранье, что там цветы и пальмы,
Течет шампанское рекой.
Там всюду дактили и ямбы.
А иначе нам ад на кой?
***
Я был когда-то очень лих,
Жизнь набело писал без правок
Вся ставка сделана на стих,
И в жизни нету больше ставок.
***
У бога нет черновиков —
Все набело, как гений пишет
Плывут стихи из тьмы веков,
Но их почти никто не слышит.

И нет забвения веков,
И ничего не пропадает
И в небе дышится легко,
Но кто из нас об этом знает?

А сор-невелика потеря! —
Добычей станет графоманов.
Но есть стихи во тьме неверья,
Среди корысти и обмана.

Мы после говорим: Есенин,
Тарковский, Тютчев, Заболоцкий.
А это — в лучшие мгновенья
Бог вещный, явственный и плотский.
***
Уснул в сентябре
проснулся в апреле.
Всюду ручьи, капель
Красота!
Но все ж человек,
не медведь.
***
Уж сотый номер вышел «Берегов».
Жизнь не стоит, а все куда-то катится
Дай бог нам славы, и дай бог стихов.
И что-то может быть еще останется.

И это тоже очень хорошо.
Хоть в тоне может несколько приподнятом
И бог стихов на цыпочках прошел,
Свечу задул и стало тихо в комнате.

Эрот, стрелу пуская на «авось»,
Пронзит вам грудь. Услуга за услугу! —
Мы будем сочинять и вкривь и вкось,
И посвящать подруге или другу.

И, может быть, какою-то строкой
Случайною, зацепимся за вечность.
Хотя нам вечность, гаерам, на кой?
Зачем нам, голодранцам, бесконечность?
***
И мы когда-нибудь посмеем
Сказать: «Стояли как стена»
И гордость сердце нам согреет
И чьи-то вспыхнут имена.

На белом мраморе надежды,
На черном мраморе тоски.
И ветер вольности как прежде
Нам будет ударять в виски.
***
Я говорю вождю:
«Дело идет к дождю»
Мне отвечает вождь:
«Не помешает дождь» —
Знают лучше вожди
Льют для чего дожди.
***
Отраженным светом можно светить
Год иль два, иногда хоть отчасти….
Как же мне тебя разлюбить
Моя радость, мое несчастье.

Голова поседела, седа
Голова моя — слышишь это?
Ты — беда, ты — моя звезда,
Непутевое солнце поэта.
***
О каждом успеет подумать Аллах.
Он-мастер великий, он — дока в делах.

Хоть с виду заброшен бывает иной.
Забвенье — наградой за что-то, виной.

И волос с твоей головой не спадет
Без ведома бога и что кого ждет.

Расписано все уж давно в небесах
И взвешено все на точнейших весах.

И радость находки, и гибельность плах
Все — мастер великий, провидец Аллах.
***
По внешности — Апухтин, по таланту
Почти что Тютчев, или может, Фет.
На Быкова Димитрия вы гляньте:
Чем не красавец? Чем вам не поэт?
***
А Лестрейд далеко не глуп.
Возьмем коль разум за основу.
Но против Шерлока он — суп
Балыка против икряного.

Все лишь в сравненьи познается
Кто бог в дедукции, кто — струп.
И нам вздохнуть лишь остается,
Что Лестрейд далеко не глуп.
***
 «Никогда я не был на Босфоре»,
Никогда я не был на Багамах
Никогда я не был на Канарах,
Никогда я не был на Гавайях —
Никогда там, видно, и не буду.
***
Если бы я был стариком
Из пушкинской сказки «о золотой рыбке»
То я бы не стал просить у золотой рыбки
Ни нового корыта
Ни новой избы,
Ни столбового дворянства,
Ни вольного царства
Ни владычества морского —
А попросил бы другую старуху.
***
У человека должен быть отец.
У человека должна быть мать.
У человека должна быть жена.
У человека должен быть ребенок.
У человека должна быть песня.
Или хоть что-нибудь из этого списка.
***
Все было на пользу кретину.
И юность, и смерти огни.
Как будто случилось с другими
В какие-то оные дни.
***
Как-то раз открыл я кран.
В нем воды бежала сила.
А из крана — прыг баран:
Ты откуда, взялся, милый?

А за ним второй и третий —
Сгинь, оптический обман!
И четвертый точно ветер
С курдюком крутым баран.

То да се, но между делом
Стадо овнов нахлестал.
Мы их продавали, ели —
Деньги я считать устал.

И теперь к Курбан Байраму
Я открою этот кран.
Овны будут, без обману.
Да и какой же тут обман?
***
Она говорит: «Я — женщина холостая.
И оттого, что немного меня помнут, я не растаю
Но отчего же меня не мнут,
Словно я ишак азиатский или верблюд?»
***
Я рад, что не погиб Стендаль в России.
Что пулей не сражен Толстой в Крыму.
Хранила их неведомая сила.
Их фарт угоден небу самому.
***
Нет гениев в местности нашей,
И ярко-талантливых нет
В кипящей апломбами каше
Едва ли родится поэт.

Который поднимется выше,
Чем эта сует суета.
И будет восторженней, чище
Святая его простота.
***
Почему рыба хватает
Червя на крючке?
Или она так глупа?
Или просто ей жаль человека?
***
Над морем летит стрекоза.
Может это
Затерявшийся во времени Экзюпери?
***
И все-таки Россия велика
Не воинами смелыми, а прозой,
Поэзией, в которой все века,
Все озаренья гениев, все грозы.

Питало все бикфордову строку,
И взорван монолит тысячелетий.
Неистовый все начал Аввакум,
Прозаики продолжили, поэты.

И создан миф, прекрасный на века,
Загадочный как сфинкс, двуликий Янус.
Течет времен великая река.
В которой, может быть, и я останусь.

А может нет — хоть парочкою строк,
Дымящей, как на зеркале дыханье!
Я знаю точно-гордость — не порок
Есть в гордости свое очарованье.
***
Как лал Востока имя мне Гюльнара.
И пышет зноем юный, тонкий стан.
Я сам поэт, и я еще не старый.
Как Гамлет, как Ромео, как Тристан.
***
Весной и радость точно плесень
И немочь стойкая в крови.
Но мир по-прежнему чудесен
И полон вымыслов любви.
***
Едим, что попало
Одеваемся, во что попало,
Любим, кого попало,
Живем, как попало.
***
Топорами рубящие ветер,
Свистом, поражающие тьму,
Наши предки, чистые как дети,
Преданные богу одному.

Живы все же в памяти народной,
Вьюги, отражающие щит,
На печаль надевшие намордник,
Сплетшие арапник из обид.

Ростом вы своей длиннее тени,
И с душой, как русская гармонь,
Решетом черпая вдохновенье,
Заливая плясками огонь,

Вы таите доброту под спудом,
Теплое невежество в крови.
И живете умные, покуда
Время есть для песни и любви

А потом на скифских на курганах
Стыть века как каменная рать
Зная: правде — час и час — обману
Время — жить и время — умирать.
***
Поэт мастеровитый Винокуров.
Не гений, не талантище — поэт
С усмешкою непонятною авгура
Знаток деталей тонких и примет.

И стих подробен, деловит и слажен
Скрипит стихотворенья колесо
Но едет, едет — нету эпатажа
Все пригнано, все в тему, вот и все.
***
Он верит в бога, я не верю в бога
Хотя у нас у всех одна дорога.
Что все же ждет нас всех в конце пути?
Господь, мое неверие прости.

Года нас клонят к смерти, а не к прозе.
Но среди всех, уже почивших в бозе
Нас нет еще, еще мы топчем землю,
Пока еще любой конец приемлем.

Я верю в жизнь, цветы, деревья, травы,
Но от соблазна упаси, лукавый.
И мглой безвестности закрыт конец пути.
Господь, мое неверие прости.

Но среди всех, сходящих в эту землю
Лишь я один, казалось мне, объемлю
Весь этот свод небес, весь этот ряд годов
И к расставанью я уже готов.

Что истиннее ждущей нас разлуки?
Годов, событий скину, может, вьюки
И примирюсь с тобой в конце пути
Господь, мое неверие прости.
***
Мужчины созданы для женщин.
Равно как жены для мужчин.
Порядок сей в природе вечен.
На это сотни есть причин.

Но жизни нить передавая
Во тьму, в грядущие века,
Вот эта скрепка родовая
И есть та времени река.
***
И я когда-то верил в бога
С рогатиной на демонов ходил
Сейчас мне выпала одна дорога:
Карниз, луна, отсутствие перил.

И я иду, иду, иду по краю
По зову голубой моей луны.
И творческому зову я внимаю
И вижу я пророческие сны.
***
О пользе неверчения жопой

Если жопой не вертите
Вы-почти что Нефертити.
***
В футболе — Яшин,
В хоккее — Третьяк
Всех сделали наши
И только так.
***
Я люблю новенькие книжки.
В тисненых златом переплетах.
Быть может, барская отрыжка,
Быть может, царская охота.

Но не люблю я книг увядших,
В разводах, драных переплетах.
Как не люблю я женщин падших
До равнодушья, до зевоты.
***
Никто из умерших не вернулся на этот свет,
Доказательств существования ада и рая нет.
Вот и блуждаем по свету, ропща и греша,
Позабыв, что дана нам за что-то бессмертная наша душа.
***
Был Иосиф. Не тот, не библейский.
Тот Иосиф, которому Нобель…
Да, наживка, понятно, и леска
Но увы — он, к несчастию, помер.

Объявили поэтом поэтов
Куча званий, наград, а несчастен
Кто писал этой жизни либретто,
С тем я в корне — увы! — не согласен.

Надо было как блудному сыну
К Петербургу припасть ему взором.
Ну, а он все по Ниццам, по Римам,
По Венециям. Нет, не укором.

Но должна быть какая-то пристань.
То, что держит, спасая от смерти.
Даже если печаль, даже выстрел.
Только этому в жизни и верьте.

Вот и думаешь: прав ли Иосиф,
Прозябая в холодном Вермонте.
Но теперь ведь его и не спросишь
И в загробном своем Геллеспонте.

Он в венке, с неизменной кифарой,
Выпевает волшебные строки.
И внимают послушные твари,
Но уже неподвластные року.

Так и мы: не живем, а гадаем:
Будет правильно так? Неуместно?
Никого не считая джиддаем.
И себя самого, если честно.
***
Все гениальные стихи похожи
На партитуру дьявольской игры
И вслушайся ты в музыку, прохожий —
Она земная только до поры.

А дальше — волхвованье, чертовщина
Идет разгул неистовых страстей
Кричу тебе: «Поберегись, мужчина!»
Иначе ты не соберешь костей.

Уйди от этой музыки напрасной
К жене неприхотливой и еде.
Ведь счастья много разного, несчастный,
Довольства много разного везде.

И я кричу: «Поберегись, мужчина!»
Тебе ль разгул неистовых страстей?
Зачем же быть несчастным без причины? —
Идет игра без козырных мастей!

Ведь ты не Фауст телом и душою —
Тебя Мефисто дьявольский не ждет
Иди своей дорогою большою,
Которую несчастье обойдет.

И не завидуй тем, кто любит кручи,
Для коих рифма, круче чем жена
Иди к борщу, иди к котлетам лучше
А музыка, поверь, не всем слышна.
***
И те, кто метр пятьдесят,
И те, кто метр девяносто
В пространстве голубом висят
Как вещества живого грозди.

И солнца желтая стрела
Ударит в грудь твою навылет
Но богу все равно хвала
Хотя б за то, что жили-были.

И что не смертный ты — не факт
Не факт, что было все напрасно.
А люди говорят: инфаркт
Еще: отмучился, несчастный.
***
Слышал я: в мире есть говорящий скворец
Златоуст, верхогляд, баснословный делец.
Словокрут, каковых и не встретишь.
Можешь век или два беззаботно прожить,
Будет ветер тебе на листве ворожить
Нагадает тельца или фетиш.

Разминешься с неправдой и встретишь обман
Ты в делах этих сызмала полный профан.
Дубом дуб, как сказала б соседка.
Но она-то соврет — ей недорого взять.
Ей неправда — сестра, заблуждение — зять
И язык — хоть и острый, но едкий.

Но гляди на других, на себя молодцом.
Перемолвись, кол смел, с говорящим скворцом
Нагадай себе скромной удачи
Ну, а если беда постучит в ворота,
Сам себе ты богач, сам себе Калита
И не требуй с целкового сдачи.

Вот и время пройдет, год считая за два,
Поседеет в раздумьях твоя голова
И журавль уже в небе курлычет.
Ничего не забудь, никого не вини,
Пусть как вешние воды уйдут твои дни
Но у смерти короткий обычай.

Дай-то бог тебе жизни по полной длине,
Раньше срока не сгинуть тебе на войне-
Пусть два век намерит цыганка.
Пусть, кто вралем рожден на земле, тот и врет.
Пусть кто славы хотел, получает почет,
Не куражась над жистью-жестянкой.

И в озерах осенних вода холодна
И судьба у тебя и у прочих одна
Бестолковое в общем-то время.
Вот посыплются скоро — уж скоро снега,
А зима, как уж водится, всюду долга
И удачи — с горчичное семя.

Вот и выпало, значит, тебе не тужить,
На холодную зиму и снег ворожить,
Ничего наперед не гадая.
Это ветер усталый спустился с небес,
Это капля обещанных богом чудес.
Это филин средь мрака рыдает.

И стаканы печали налиты вином,
И обиды и бедствия жгутся огнем —
То ли будет еще, дорогая!
И гори синим пламенем жизни венец.
И один у удачи и горя конец
Это сердце мое догорает.
***
Где вы, воинственные девы
С копьем и луком за спиной?
В минуты ярости и гнева
Вы не побрезгуете мной.

И буду я, копьем прошитый,
О чем-то жалком лепетать.
Но что себе возьму защитой,
О чем я буду небу врать?

Во мне вы видите не мужа,
А жертву, прихоти игру.
Мой дар сердца смягчать не нужен
Я им очков вам не вотру.

Стрелу вы шлете за стрелою,
Все в цель, одна другой верней
И кичась славою былою
Вы в путь торопите коней.

О, амазонки, ваша слава
Не меркнет в тысячах веков.
И лирою своей корявой
Вам петь осанну нелегко.

Но все равно ваш род по нраву.
Я дую в ветхую дуду.
Вы знаю, верите по праву
В свою кровавую звезду.
***
 «Все мы -блудницы, все -дуэлисты,
Все -картежники прошлых времен
Этот ветер холоден, неистов,
Как могила, глубок этот сон.

Если окна распахнуты настежь,
Если вышибло дверь сквозняком.
Но за всех ведь помолится Настя,
Даже если ты с ней не знаком.
***
Как Мандельштама стих точеный,
Иль как Палладио дворец,
Скрипи и пой скворец ученый
Волнуй всех музыкой сердец.

И расплещись по голой гамме,
Азартом мир весь полони.
И Пушкин к нам приедет днями-
Представь, какие ждут нас дни!
***
Представьте: и камни звучат
И полон мир божий музы; кой.
Не страшен ни черт мне, ни ад,
Ни нечисти жуткие крики.

Мир божий несу я в себе,
Звезде преклоняю колени.
И ангел поет на трубе,
Как в лучшие Армстронг мгновенья.
***
Какая кромешная вьюга
И белая мгла за окном
Не плачь, дорогая подруга
И красным утешься вином.

Я знаю: вино согревает
И нужные мысли дает.
Вы скажете: так не бывает.
Читатель, поэт твой не врет.

А выпейте сто или двести,
Иль триста, конфеткой заев —
Услышите райские вести
И пение райское дев.
***
Поэт, не пишущий стихов
Как нечисть ада, без грехов.
Поэт, таящийся в тиши,
Лишь об одном молю: пиши.
***
Или ангел или черт —
Нет нам середины.
Бездна черная зовет
Милый друг Ирина.

Тянет, тянет нас в Аид,
За предел Харона
И душа моя болит
Как во время оно.

Вспомни, были Александр,
Осип и Марина.
Их стихи как пенье мантр,
Мышцами тугими.

Заиграют ямб, хорей
И еще анапест.
Здесь, где холод и борей,
Райских студий запись.

Здесь творили и Борис,
И Сергей прекрасный.
Но писать не торопись,
Спешка — грех ужасный.

Все обдумай в тишине,
Как велел Иосиф
Чтобы масть тебе и мне,
Все чтоб без вопросов.
***
Я отвечу перед богом
За свои грехи.
Мне и надо–то немного:
Чашку чая и стихи.

Мне и надо–то немного
Среди ночи звездопад
Не мешайте, ради бога,
Даже если невпопад.

За свои грехи отвечу
Перед богом и землей.
За любовь ответить нечем,
Даже памятью былой.
***
Человек умирает и персть
Отдает материнской земле.
И на небо уносится весть,
Что на ангела белом крыле.

То ль оттиснута, писана ль чем-
Факт, что знают на небе уже
И важнее Гомера поэм,
Что в нетленной таится душе.
***
Поэт районного масштаба
Пишу корявые стихи.
Не искушать знакомых дабы
Разгулом роковых стихий:

Приложьте ухо к звонкой лире
— И горестный услышав стон,
Возненавидите пол-мира.
И станет вам немилым он.-

Тот стих, которого вы ждали
Как с Саррой Авраам дитя:
И вы рукой махнете «фале»,
Со смертной мукою шутя.
***
Я бога не прошу о смерти,
О счастье тоже не прошу.
И в суп, сварганенный по смете
Я хлеб свой грестно крошу.
***
Первый снег как первая любовь:
Хочется стихи писать и плакать
А потом все повторится вновь:
Тает снег и под ногами слякоть.
***
Настоящая летопись века
Бухгалтерии скудный реестр.
В ней вся жалкость видна человека,
Всех его устремлений оркестр.

В общем, сальдо подводим и бульдо-
То, что грешен и слаб человек.
Хоть подобие божье и чудо
Даже ты, даже я, имярек.
***
Простишь ли мне гордыню, боже
Тебе сомненья все прощу.
Когда ты млечный путь тревожишь
И крутишь звездную пращу.

Когда полночные светила
Бессмертной славою горят
И все, что будет, все что было
Всего лишь колдовской обряд.
***
 «Ну что тебе надо еще от меня?» —
Я музе шепчу вдохновенно и горько.
Мне жарко, мне душно уже от огня.
Я вовсе не лев, и не сокол я зоркий.

Живу как умею и землю топчу
Своими кривыми, как дуги ногами.
И руки устали, вращая, пращу,
И сам, как собака, устал между нами.

Она отвечает: «Я верю в тебя.
И дар тебе богом был дан не напрасно».
И я улыбаюсь, вопя и скорбя,
Увы мне! Зачем я родился, несчастный?

Но музыки светлой течет ручеек
Совсем как ребенок, простой и безгласный.
Спасибо, о муза, я понял намек.
И песнь я свою не прерву самовластно.

Родился — как белка крутись в колесе.
И пой, как скворец, до разрыва аорты.
Ну что ты заладил: хочу быть как все
Продукт перегонки: кубы и реторты

Алхимии бога ты высший продукт
Гордись, что родили тебя не напрасно
Ах, муза, простите за эту игру!
За этот нелепый кульбит и опасный.

Я буду ходить по канату судьбы,
И пламя глотать и летая сквозь обруч,
Кричать: Алеоп! А не только «Увы!»
И счастья изюм и несчастия горечь

Вкушая, не буду жалеть ни о чем —
Игры я условия понял прекрасно.
Но в прах, опрокинутый крепким плечом
Я завтра воскликну: «О, как я несчастен!»

Простите за то, что я прячусь в нору,
За этот характер нестойкий и детский
За то, что я плачу, за то, что я вру
И жажду не розог, а жажду я лести.

За то, что не надо большого огня.
За то, что крутые умаяли горки
«Ну что тебе надо еще от меня?»
Мне завтра шептать вдохновенно и горько.
***
Хочет выдать замуж знакомый ****ешку — дочь.
А она двоих родила, и третьего запросто может.
Он мне намекает: жениться, дщери помочь.
Ну а я говорю им, мол, бог поможет.

В самом деле, бог лишь один за всех,
На земле и в небе всегда предстатель.
Ну, а дщерь знакомого у пацанвы имеет успех.
Да такой, что плачет отец-страдатель.

Ничего, перемелется, будет мука;.
А не будет муки, значит будет му; ка.
Ты прости знакомый — моя рука,
Все же не моет твои отцовские руки.

День прошел и вечер уже настал.
Я сижу в кафе, попивая кофе.
Надоело все, как собака устал.
И засим кончаю писать я строфы.

Каждый вечер гуляет в небе луна
И особенно сочная в полнолунье.
А знакомый рыдает: дочь-то одна
И родила третьего накануне.
***
Пьешь чай, хрустя затвердевшею сушкой,
Читаешь вслух стихи, особенно когда пьян.
Иногда представляешь себя заряженной пушкой,
Но разве стреляют из пушки по воробьям?

Поэтому закрываешь тетрадь, идешь на прогулку,
Бредешь почти по колено в палой листве.
И в голове твоей рождаются строчки гулкие
И пропадают как облако в синеве.
***
Наверно, рай — санаторий на Черном море
Наверное, ад — старого образца кочегарка.
А все остальное — счастье, печаль и горе —
И там и тут допустимо в виде приварка.

И там и тут слагают стихи, но в аду подпольно.
И черти подпольную имеют свою агентуру.
Сравнить творенья ада и рая было б прикольно,
Но бог не допустит этого даже сдуру.

И было бы интересно узнать, что делает там Мандельштам и
Что делает в месте другом В. В. Маяковский.
Как наказывают за плагиат и за штампы?
Как общаются победитель Пушкин и побежденный Жуковский?

Вопрос о Лермонтове — весьма наболевший на этом свете.
Он как никто другой рано отдал свою лиру.
Ну и просто — какие там зимы, лета
Летом — лафа, а зимою и там ведь сиро.

А все же не хотел бы попасть туда я
(Раньше времени, хоть приличная компания как на том, так на этом свете.
А просто жить, улыбаясь, на фантах и картах гадая:
Какие там горы, какое там море, какой там ветер.
***
Когда-нибудь в краю далеком
Ты может вспомнишь обо мне.
И станет грустно, одиноко
И будут тикать в тишине.

Ночные ходики и время
Переползет на новый день.
И будешь в чуткой полудреме
Тревожить неродную тень.
***
Этот вечер хаотичен
Как другие вечера.
Где же спички? Спичек, спичек!
Поджигать закат пора.

Наслаждается амеба
Тишиной и летним днем.
У нее любовь до гроба
Мысли только об одном:

Что поесть: и в этом сила
Простодушная зверей
Ну, а то, что было — сплыло
Позабудь его скорей.
***
Когда-то снилась первая любовь,
Безумье, слезы, жуткая больница.
Когда от страха леденела кровь.
Теперь мне старость, после смерть приснится.
***
Читаю книги, в телевизор
Как лох помешанный гляжу.
А счастья нет. На счастье визу
Нигде себе не нахожу.

Гадаю на кофейной гуще.
На птиц полет, как жрец гляжу.
А счастья не хватает пуще
А тем, что есть, не дорожу
***
Как Бродский не буду писать никогда,
Писать как Есенин не буду я тоже.
И катятся вдаль вагонетки — года,
Прожитое с тем, что не будет, итожа.

Курлыкая к югу летят журавли,
И вьюгою пахнет уже ощутимо.
И сердце мое пропадает вдали,
Забытое дьяволом, богом, любимой.
***
Любое горе — поправимо.
Любое горе — не беда.
Произошло когда с другими,
Тебе не сделавши вреда.
***
Все кончается смертью и тленом
И стихи, и любовь и печаль.
И не вечны ни рай, ни геенна.
Ничего в этом мире не жаль.
***
Покайтесь, осины и клены,
Покайся гордячка-весна!
И ты, менестрель ослепленный,
Которому в ночь не до сна.

Ты женскую рифму, мужскую
Ломаешь, по прихоти гнешь.
И бог в небесах торжествует:
Ведь может, ядреная вошь!

Ведь может, когда он захочет,
Когда он заплатит собой.
Бесстрастно токующий кочет
В сиянии тьмы голубой.
***
Лондон топит, и топит Нью-Йорк,
В Новой Англии, старой дожди.
И покоя по-прежнему йок —
Улучшенья погоды не жди.

Взялся бог, засучив рукава
За классический древний сюжет.
Все дожди и дожди — не слова —
Ты опять промахнулся поэт.

Мерный шум, мерный дождь за окном
Обещает подъемы воды.
Только мерно стучит метроном,
Расплываются в лужах следы.
***
В крематории осени жуткой
Догорает, сгорает листва.
Чур-чура, мол, изыди анчутка
Даже кругом идет голова.

Лишь сверкает вода ледяная
Перед тем, как ей сделаться льдом.
Может есть нам реальность иная —
Мы об этом узнаем потом.

А покамест листва догорает
Холодит наши ноги земля.
Только Гар со своею Гарайей
В темном небе дают кругаля.
***
Сто лет назад они гремели.
Госпремьи, дачи и жратва
Восторжествуют неужели
Иные, высшие права?

Теперь стихов их нет в помине,
Они закончились давно
Есть Анна, Осип и Марина —
Не это, господи, говно.

Вот так свобода торжествует,
Что в строчках есть и между строк.
Она живет, не существует
Играй, наяривай, сурок.

И поднимайся меж домами
И уходи за облака.
Есть Осип, есть Марина, Анна
Их суть божественно легка.
***
Я в жизни раз до чертиков напился.
До глюков, пьяных слез, потери чувств.
И чем бы в жизни я еще гордился
Когда не этим — этим я горжусь.
***
Сколько кровей примешалось к твоей
Крови российской.
Немец, абхазец, грузин и еврей.
Рядом и близко.

Не были тут. Но сгодилося все —
Господу слава!
Так и крутилось судьбы колесо.
Портились нравы.

Иль улучшались. Татарин, мордвин
Воз тот тянули
Стоит чего хоть Иосиф один.
Власти взгрустнули.

И за бугор того соловья —
Пусть погуляет!
Будут внуки, еще, сыновья —
Кто еще знает,

Что уготовили боги тебе,
Музе российской.
Эта нерусскость что значит в судьбе
Ворогу склизко.

Ну, а родному в самый-то раз.
Негр иль татарин —
Ну, так о чем бы ни был рассказ? —
Славно гутарим.
***
Пусть был поэт детина ражий,
Пусть шел по тысячам дорог
Пока всего поэт не скажет,
Его не отпускает бог.

Свое исполни порученье
Как флейта Бога, барабан.
Не придавай тому значенья,
Что ты или пропал иль пан.

Ты звонче птицы, ветра чутче,
Пусть стих пьянит твой как вино.
Живи, всходя на эти кручи —
Другим такого не дано.
***
Кто знает, что надо поэту:
Война или тихие дни.
У жизни так много секретов
И так недоступны они.

Что надо: огонь, пепелища,
Иль тихие, светлые дни —
Поэтов, наверное, тыщи
И так непохожи они.

Но каждый врастает в эпоху,
Срастается с нею хребтом
А что хорошо или плохо
Узнаем, быть может, потом.
***
Вот и мама уже на том свете
Ушла в непонятную нам бесконечность.
Превратилась в луч солнца, листочек, ветер.
А думалось: будет жить вечно.

Так и я уйду, помру от бронхита,
Или сдохну от этой бутылки водки.
И будет волна набегать на белые плиты,
Лизать уключины Хароновой лодки.
***
Мне дать пора уже орден:
Я прожил свои пятьдесят.
Валгаллу держащий Один
Грозится другие списать.

Что делать: он там положенец.
И держит он мертвых общак.
Но я живой тем не менее
На мне хоть ямба висяк.

Уменье горячие ритмы
Как волны мерные гнать.
Сродни умению Бритни
Любому первому дать.

Спасибо: не держат в прислугах
И мной еще дорожат.
Осинки, березки за друга
Листвою всей желтой дрожат.

Еще на что-нибудь годен —
Хотя б под гармошку плясать.
Мне дать пора уже орден:
Я прожил свои пятьдесят.
***
Кто-то плачет весь день за стеной,
Безутешно, бедняга, рыдает,
Кто печали сей горькой виной,
Что она так за сердце хватает.

Я и сам на рыданья горазд,
Но такого со мной не бывало,
Чтоб рыдал я безудержно час,
Словно счастье всей жизни пропало.

Словно умер тот самый, родной,
Без кого нет ни ночи, ни света.
Что случилось за этой стеной? —
Нет на эти вопросы ответа.
***
Меня не ждут Гомер, Овидий,
Вильям не ждет меня Шекспир
Но я на геньев не в обиде —
Не для меня посмертный пир.

Но мне хотя б увидеть Блока,
Хотя б автограф получить.
А там, как парус одинокий
И плыть, и плыть себе в ночи.
***
Когда бы цари мне предложили выбрать смерть,
То красный от злости и бледный от ярости,
Ставший выше ростом на треть,
Сказал бы: «Хочу умереть от старости»
***
Что надо сделать перед концом света.
Что надо? Во-первых, отдать долги,
Во-вторых, помириться со своими врагами.
Ну и соответственно, не убий, не лги,
Соблюдай, по возможности, моногамию.
***
А все-таки творчество-солнце
И яркий немыслимый свет
Который не выпит до донца,
Сильнее которого нет.

Все рухнет когда-нибудь разом.
И ночи, и видимый свет.
И твой протестующий разум,
Твердящий: «О нет же, о нет!»
***
Что мне будет, Господь, за добро?
Ты какое мне дашь воздаянье? —
Льется речки ночной серебро,
Сыплет золото солнце сиянье.
***
Я у бога в пасынках явно.
Музу явно не жалует бог.
А в любви и деньгах и подавно,
Лишь смеется: помог, мол, чем смог.

Глупо быть на него в обиде.
Чем пожаловать — богу видней.
Но стою я в предверье Аида
Вижу сонмы ушедших теней.

И сомнение душу мне гложет,
Настроенье сбивая и слог:
Может зря говорят: бог поможет
Если был бы — давно бы помог.
***
Доверяю стреле на излете,
И беззубой я верю змее
Все мы смертники, все мы пилоты,
Вдохновенья огонь на челе.

И когда в залетейские страны
Нам показана будет тропа,
Раздирая одежды и раны,
Мы не скажем: «Была ты скупа».

Мы за все этой тьме благодарны,
Благодарность бессчетна за свет.
Мы ведь тоже горды, не вульгарны.
Дать готовы за все мы ответ.
***
Сижу в саду как готтентот
Вокруг другие готтентоты.
И ты не та. И я не тот
И все и вся вокруг не тоты.

Мне надо музычку, слегка
Щекочущий поток музыки.
Но в ней растворены века,
И перемешаны в ней лики.

Всех тех, кого не знаю я.
И после, может быть, узнаю.
Двуострым язычком змея
Попробует, но тут иная.

Реальность входит: искус, смерть
И куст средь вечности горящий.
И в ту реальность я на треть
Засунут: вечно говорящий.

На всех лепечет языках
Лишь ветр, лишь ветерок пахучий.
И тень лежит на облаках
И всюду тучи, тучи, тучи…
***
Когда б я родился царем
У моря в стране захолустной
Налога тяжелый ярем
Сменил бы налогом подушным.

Я дал бы им льготу на соль,
На землю, а также на воду.
И люди сказали б: «Яволь»
Молились в любую погоду

Они, простаки, на меня,
Мое б детям имя давали
А, может быть, сев на коня
В ладью б посадили меня
И ручкою сделали: фале.
***
Если девушка беременна,
Положенье это временно.
А потом опять пуста.
Все с нее как дождь с куста.
***
Морозы спали — это плюс.
Завалит снегом — это минус.
Таков зимы слепящий блюз.
И я в него, как в пропасть ринусь.

Уходит медленно январь.
Весна далекая все ближе.
Тепла грядущего как встарь
Я откровенно жду, бесстыже.
***
Чапаев вскочил на лихого коня.
Он свистнул, он гикнул: «Держите меня»
Но кто же удержит тебя удалой?
И уголь блестящий не станет золой.
Как ты улетишь в дорогие края
И сикось и накось пространство кроя.
***
Дмитрий Донской звонит по сотовому
Воеводе Боброку:
«Теперь пора! Нападай на них с тыла».
На весь мир православленный
Панцердивизион «Русь» ринулся в атаку —
Только во все стороны полетели
Ошметья конского и человеческого мяса.
Так была выиграна Куликовская битва —
Предвестник снятия монголо-татарского ига.
***
Когда-то пела громко флейта,
Настырный вторил ей тромбон:
«Не пейте самогон, не пейте —
Не прошибайте стену лбом.

Арака с пивом не мешайте,
Забудьте про аперитив»
А я сидел как гауляйтер,
Весь этот ор опередив.

Глядел стеклянными глазами.
— Увы! — не видя ничего.
Взяв литр на грудь поймете сами
Причину счастья моего.
***
Когда играют «Лунную сонату»
В душе моей взрываются гранаты.
И черт на ангела идет на абордаж. —
Все это называется кураж.
И я готов на что угодно сдуру.
В пределах замысла, в пределах партитуры.
***
Колодца я не успел выкопать
— да черт с ним, с колодцем!
Дерева я не успел посадить
— посадят другие.
Дом не успел построить.
— зато сжег два.
Ребенка не успел родить
— а вот это уже серьезно,
Это — болевая точка всей моей жизни.
***
Вороны в черных макинтошах,
Вороны в шляпах-шапокляк.
С зонтами черными похоже
Дождь начинается. «Дурак» —

Кричит какая-то ворона -,
«Мы ждем персону из персон.
Она была во время оно
Умнейшею из всех ворон.

А вот теперь наш император,
И предводитель наш, и вождь.
А вы подумали, приятель,
Что просто мы встречаем дождь»
***
Ты подарил мне область неба,
Ты область подарил земли.
Нептун треножник твой колеблет,
В морях качает корабли.

И радуга встает над небом,
И дождь из темных туч идет.
Так было на земле издревле.
И будет так за годом год.

Поет сиреневое море,
И небо ласточки стригут.
Душа сияет на просторе
И говорит себе: «Зер гут»
***
Один чуть что — готов стреляться.
Всеобщий крик: недоглядели!
Другому начихать раз двадцать,
Такое ж чмо как Матерацци,
Такое ж чмо как Болотелли.
***
И все-таки что-то осталось
От юных иллюзий моих.
А старость — не больше чем старость,
А стих -это только лишь стих.

И время седое уносит
Всю грязь как во все времена.
А правда ведь хлеба не просит,
А истина только одна.

И реет средь туч голубочек
В разорванной сини небес.
А сердце ведь верить не хочет,
Что есть ему мера и вес.

И что красоту обуздали,
И вбили в размеренный шаг.
А счастье найдешь ты едва-ли,
Наивный и старый дурак.

Ну что же: ходи по аллеям,
По рощам осенним броди,
О чем-то прекрасном жалея,
Что, может быть, ждет впереди!
***
Хотел сказать я: двери настежь,
Куда-то выбежать в грозу,
И вспоминаю сразу Настю
И говорю: «Глаза разуй!»

Скорей в ее репертуаре:
Под дождь, под падающий снег
А я уже, наверно, старый
И свой почти что прожил век.

Тревога за неё снедает
Уже недели три меня.
Нам так Настасьи не хватает
Ее причуд, ее огня.
***
Не имей сто друзей,
А имей сто врагов.
***
Одесская киностудия сняла лучший фильм
Всех времен и народов «Место встречи изменить нельзя» —
Честь и хвала ей за это.
***
Как остро пахнуло вдруг летом
От старой бумажки в шкафу.
Она оказалась билетом
Из Бахчисарая в Москву.

И сразу пахнуло вдруг морем,
Закрыла полнеба волна.
Все это прекрасно — кто спорит,
Во всем беззаботность видна.

Ах, старый и рыжий билетик
— Как мячик, упавший в траву —
Никто тебя больше не встретит,
Не ждет уж никто наяву.

Все это уже улетело —
Не будет уже никогда.
Как утром цикада мне пела,
Как ночью светила звезда!
***
Что важнее для русской культуры:
Кино Гайдая или поэзия Цветаевой?
Мне кажется, что кино Гайдая
Важнее для русской культуры.
***
Персидский царь наказывает море.
Оно смеется пенясь на просторе —
Ничья вина ему не дорога.
Как в доме, где красавица грузинка —
Поди позор теперь сотри резинкой —
Царю царей наставила рога.

И меч коснется трепетного горла.
Паллада свои крылья распростерла,
Любимицу пытаясь защитить.
Но грянул гром. Сильна обида Зевса
И смерть вошла в покои базилевса
И оборвала тоненькую нить.
***
Прости меня Вера, Тамара, Татьяна, Наташа
И ты, Алевтина, и ты, Ангелина, прости.
И коль не умнее с годами становимся — старше
И где-то удачи оркестр затерялся в пути.

И как ни кидаю, ложатся по-глупому карты.
И как ни пытаюсь, не в силах ничто разглядеть.
Вы, девять камен, вы Афина Паллада, Астарта,
Уже в темноту погрузившись почти что на треть,

Что мне вы сулите? Какие нас ждут перемены?
Писать мне стихи или в бизнес удариться вдруг?
Но молча, но молча, но молча уходят камены
И вписан уже в пентаграмму магический круг.
***
Час всего до разлуки, лишь миг.
Миг один всего до разлуки.
И взирает на это двойник
С выражением счастья и муки.

Облажались вы все, господа
И маркграфы, и эрцгерцогини.
И простая, без цвета вода
Превращается в кружево, в иней.

Даже богу меня не достать
В этой нише безглазых рептилий.
И любовь моя мне же под стать —
Нет ее среди сказок и были.

И земля подо мной — динамит,
Бочка с порохом, чья-то проказа
Чей-то голос унесся в зенит,
Впрочем с такта не сбившись ни разу.

И стучат, как колеса, года,
Метят неба просторы колеса.
«Навсегда, навсегда, навсегда…» —
Чей-то голос бесстыжий, без спроса.

Так и будет: зима и весна
А потом уже осень и лето.
Ну, давай же хоть выпьем до дна.
А за что? Ну, за самое это!
***
Подарите мне синее небо,
Подарите гнедого коня.
И познания мудрое древо,
Может статься, растет для меня.

Может быть, для меня эта удаль,
Для меня этот мощный разбег.
Только я ведь не Петр, не Иуда —
Очень верный к друзьям человек.

И поэтому я заклинаю:
Верьте более мне чем себе
И тебя всей душой обнимаю,
Самый светлый подарок в судьбе.
***
Если плоскость к объему стремится,
Если жаждут круги квадратуры,
И мелькают случайные лица
И совсем не случайные дуры,

Если время уже на флажочке,
И конец уже близится света —
Это только цветочки, цветочки
Всем, кто верит, не верит кто в это.
***
Цена вопроса высока,
Цена несметна у вопроса:
Куда, зачем течет река
Впадая в океан без спроса.

И нужен мне Гарун-Рашид —
Сей проводник в ночном Багдаде
И кто, иль что вопрос решит,
Вы мне скажите, бога ради?

Зачем вулканы, острова,
Зачем вода бурлит средь суши?
Зачем мне добрые слова.
Среди житейской, пошлой стужи?
***
Мы — не последнее звено
В природы нашей эволюции
Словесность, музыка, кино —
Как бред ночной, во сне поллюции.

И все уйдет. Лишь темнота.
Лишь тишина на всю округу.
Тяжеловесная плита
Прихлопнет друга и подругу.

А что за нами? — нам не знать
Быть может, муравьи иль крысы.
Не повернет исторья вспять —
Всем уходить нам за кулисы.
***
Записка лежит на столе,
И свесились руки устало
И нет уж горенья в золе —
Чего тебе здесь не хватало?

Зачем порешил ты себя
Жену обездолил и дочек,
По Стиксовым водам гребя,
Что полны тире-многоточий?
***
Зову знакомого мыша
К себе я в гости
А он не петрит ни шиша,
Твердит: «Ах, бросьте»

«Вот хлеб тебе, вот пармезан,
Чуть-чуть колбаски»
А он: «Не верю я глазам:
Здесь все как в сказке.

Мы из голодной стороны.
Хлеб-соль вам, братья —
Хотя понятья не верны,
Скудны объятья.

Но верим в рай из молока,
Брега кисельны
Среди мышей нет дурака
И дур кисейных.

Кормите нас. Мы все придем —
Мы не из гордых.
И каждый дом и наш ведь дом —
Мы знаем твердо».
***
Глагольная рифма — плевать!
Важнее всего совершенство
А миловать или карать —
Достойное бога блаженство.

Налит янтарем виноград,
Ласкают мой взор помидоры.
И радостен я невпопад
На этом широком просторе.

И хочется полем брести,
Достичь невзначай горизонта
Здесь рифма подходит «прости» —
Не ставлю ее я из понта.
***
Художник брезговал палитрой,
Но обожал зато поллитры,
Твердя, что толку от палитр,
Когда в карманах целый литр.
***
Родился все же в Казахстане
Земля родная — не Китай.
И потому пишу дастаны
И жду прилета птичьих стай.

Весна в крови моей бушует,
Диктует строки мне весна
И одесную и ошую
Крещусь я спьяна иль со сна.

И богу возношу я гимны.
И отступающей зиме.
И жду травы и летних ливней
И ритм тепла держу в уме.
***
Лодка на озере, парус — на море,
Счастья — на донышке, вдосталь — лишь горя.
Так и ведется во веки веков
Выхода нету из этих оков.
***
Ночь ластилась к рассвета крови,
И к ветра ластилась шагам.
Как будто некогда с любовью
Нарисовал ее Шагал.

Две-три звезды, еще что было?
Кометы узкой полоса
И млечный путь покрытый пылью —
Абракадабры словеса —

Язык, непонятый богами,
Но в чьей-то памяти живой
Как бриг, плывущий на Багамы
Новорожденной синевой.
***
Попрощаться с юностью не поздно,
Если тебе стукнет пятьдесят.
Если звезды золотые грозно
Среди тьмы таинственной висят.

Вот она последняя свобода:
Плюнуть вседержителю в лицо.
Покатилась по асфальту ода
Как былин волшебное кольцо.

И мгновенно распахнулись выси,
Огненным крестом прошита тьма
И теряя ощущенья, мысли
Яхве сходит медленно с ума.
***
Люблю миллиардеров фишку:
Ходить в дешевом затрапезе.
Отсюда, чувствуешь, мальчишка? —
Рукой подать до бездн поэзий.

Со старой мебелью домишко,
С дряной посуды есть салатик.
Пусть перебор, наивно слишком —
Кто песню заказал — тот платит.

А после отказать все бедным,
Фиг показав родному сыну —
Есть в этой поступи победной
Шарм настоящего мужчины.
***
Когда–нибудь сдохнуть придется
В окопе, в своей ли квартире
И песня, похоже, споется
И все типи-топ у задиры.

Все будет, грядут перемены,
А после придет ностальгия.
Чем огненной хуже геенны,
Чем хуже ты, чем остальные?
***
Поэты — люди заводные.
Коль с ними свяжешься — беда
То дети малые, грудные,
Без чувства меры и стыда.

То — мудрецы и лбы в морщинах
О жизни сей расскажут все
Но лучше не было мужчины.
С тех пор, как жизни колесо

Нас тащит через пень-колоду,
Ведет когда бы знать куда.
Поэмы пишут или оды
Совсем не важно, господа.

Поэты — люди заводные —
Последней доброты редут.
А как без них нам жить, родные? —
Такие холода грядут,

Когда не будет этих строчек,
Когда не будет этих слов.
В которых радости источник
В которых вера свила кров.
***
Выбирали папу римского
Как на ярмарке коня
Мысль свою осмелюсь высказать:
Почему же не меня?
***
Исторья права не отчасти,
Весь мир округляя к нулю
И девы законное счастье
Не пустит никто по рублю.

И будет туманиться дымка,
И будет подснежник цвести,
Пока на заре невидимка
Походкой пройдет травести.

И муторно станет холуям
За этот невзрачный рассвет,
За то, что живем мы вслепую —
И лучшего жребия нет.
***
Когда-то было время Брежнева,
И было время Горбачева.
Не то хотим былого, прежнего
И в ту же грязь ступаем снова.

Все повторяем, повторяясь
И отражаясь в зеркалах
Пай-мальчиками притворяясь
Зачем? Не знает и аллах.

Неверный куш срывая всюду,
Бес — в ребра, в волос — седина
Зря землю топчем мы, паскуды,
Хотя не наша в том вина.
***
Пусть день впряжен в упряжку света,
Пусть тащит ночь упряжку тьмы.
На солнце налагаю вето,
На помраченные умы.

Пусть все вскричат: «Да будет солнце!»,
Пусть все вскричат: «Да будет свет!»
Но харакири как японцы
Уже готовит тьме рассвет.

Уже бегут лучи, лучишки,
В багровых струях темнота
День озорует как мальчишка
Лагуна неба налита

Горячей синью, так прекрасна
Вечнозеленая листва.
И мне нисколько не опасны
Твои, насмешница, слова
***
Всего синее небо в мае,
Всего свинцовей в ноябре.
Традиций бардов не ломая,
О зле вещаю и добре.

Что угораздило родиться
В жестокий наш двадцатый век
На сломе вер, эпох, традиций —
Ты счастлив этим, человек?
***
Клянусь, что не открыл бы пасти,
Чтоб оду сляпать иль сонет,
Когда внезапно трио страсти
Вдруг превращается в дуэт.

И все не так уж, как вначале.
Ни образа, ни смысла нет.
И ручкой помахавши: vale,
Клянешь досадный тет-а-тет.
***
Когда-то были Фермопилы,
И Ганнибал стоял у Канн.
Ну а теперь стоит мой милый
Передо мной вина стакан.

Пусть греки персам страх внушали,
И Ганнибал стоял у Канн,
Я вмиг сладчайший предвкушаю
Когда я засажу стакан.
***
Меня не убить и серебряной пулей.
Сильнее воли небес
То, что полно и дыханья, и дури —
Мой личный пожизненный бес.

Меня он толкает во все передряги,
Средь темени, света ведет.
Такой же, как я, пропойца, бродяга,
Но лучше колдует и врет.

И я за ним как за каменной стенкой,
Жирую из года в год.
Как чтут шамана лапландцы, эвенки
Чту беса и дьявольский код.

И звездные стойбища взглядом окинув,
— Что мне парадигма небес! —
Забуду бога и божье имя,
Но знаю: спасет меня бес.
***
Не плачь, Мария, о сыне своем.
Сын у тебя молодец, молоток.
Как прекрасен небес окоем,
Как бел твой, Мария, в слезах платок.

Не зря скорбят две тысячи лет.
Не плачь, Мария, о сыне твоем.
Но были с Иосифом счастливы ведь,
Над колыбелью склоняясь вдвоем.

Вы помните пухлое тельце его:
Ручки в складках и ножки в складках.
Мы славим сына –о, мать -твоего-
Поэтому мир хоть в каком-то порядке.

Не плачь, Мария, ну право, не плачь…
Ну, успокойся, прошу я тебя.
Пусть плачет убийца его и палач.
А сын… ну такая ему судьба.
***
Вечерами пью чай без сахара,
И тупо, как все смотрю телевизор
А между тем смерти все ближе плаха.
И небытия вызов.

И я с этим смирюсь: а куда деться?
И несу свой груз одиноко и гордо
И только иногда перебои в сердце
Корежат мысли мои и морду.
***
Пою осанну не розе —
Всю шик от ног до бровей
Цветок, что растят средь мороза
В низинах лесов, полей.

Восславьте подснежник белый
На тоненьких стебельках
Когда, улыбаясь несмело
Вы молвите только: «Ах»

И этот миг изумленья
Дороже оранжерей.
Ты, сердце, цени мгновенье.
Ты, сердце, прошу не жирей.

Живи, как пасынок этот
Среди лесов и полей.
Пусть нет у него клевретов,
А ты относись мудрей.

Домой принесешь букетик,
Поставишь в банку его.
Пусть розу славят поэту —
Ты тоже на вид ничего.
***
Жуем колбаску, винегрет
На сухомятку негодуем
А счастья не было и нет
И понимаем: все впустую

И пьем по маленькой, слегка.
По пиву ударяем, водке.
Плывут по небу облака
Как при Никите и при Вовке.

А кто еще придет? — бог весть.
И будет все при нем все так же
Уже и евро входит в честь
Хотя мы уважаем баксы.

Не ждем. Боимся перемен —
Сулят невзгоды перемены.
Ну, слава богу, прожит день
И жизнь пройдет так постепенно.
***
Сказали: сахар не в порядке —
Плевать хотел на этот сахар.
Сестру свою пропил на святки —
Со сватом приезжала сваха.

Сказали: будет дождь с грозою
Был настоящий камнепад.
Я звал к себе Наташу с Зоей —
Девчонок прибежало пять.

Я сам не рад, они не рады-
Зачем мне пятеро ****ей.
Теперь стихи пишу в тетради
Ввиду отсутствия идей.

«Люблю грозу в начале мая»
А дальше все как в горле кость.
Сижу, тетрадку обнимая,
И в сердце закипает злость.

Что дальше мне писать — не знаю.
«Я вас любил» — а дальше что?
Молчит звезда глухонемая
И память словно решето.

Засим кончаю эти строки.
И гаснет ранняя заря
К другому, если есть, упреки —
Я все пишу от фонаря.
***
Чего улыбаться, когда и погоды — то нет.
Рассвет еле-еле встающий над городом зыбок.
В штриховку дождя одевается град как в сонет.
И повода нет для двусмысленных, в общем, улыбок.

Когда накатила, как пьяного бред, тишина,
Когда раскатились по всем направленьям дороги
И солнца лучи пробивают сердца, как струна,
Как строчка неведомой даже и богу эклоги.

Но все ж хорошо нам под этим холодным дождем,
Но все ж не обидно ходить, обивая пороги.
Тем паче, когда ты один или даже вдвоем.
В наследственной той до беспамятства милой берлоге.
***
Кому б поплакаться в жилетку
На жизнь, что суета сует
Поплачь взахлеб и вдосталь, детка
А жизнь летит, а жизнь снует.

Она почти как скорый поезд,
Сверкнет огнями и умчит.
Она безжалостна к нам, то есть
Она и меч, она и щит.

Кто что находит в том подобье
Ее безжалостному дню.
И надобно иметь здоровье,
Чтоб изменить все на корню.

Но прочно что в сем ветхом мире,
Где каждый бешен и удал?
Знак времени: мочить в сортире
Как Путин славный предлагал.

Пожалуй, с этим все согласны,
Неважно кто — бандит, буржуй.
Сиди и молча жуй, несчастный
Сиди, несчастный, молча жуй.

И, понимая, кто здесь сила,
Сиди, мотай себе на ус.
И будь смиренным до могилы,
Все знай заране наизусть.

Так проживешь и век, и боле,
Как ласково телятя то.
И Сивка–бурка в чистом поле,
И небо словно решето:

Все в ясных звездах, ночь прекрасна,
Прекрасен будет новый день.
А ты, великий и ужасный,
Уже отбрасываешь тень.
***
Причиной неврозов не время,
Причиной неврозов пространство,
Где я обретаюсь со всеми,
И истин взыскую пристрастно.

Ах как же безжалостно время,
Сечет нам морщинами лики.
Фемида пока в полудреме
И план вызревает великий.

Нас крутит и валит пространство
От века все то же, все то же
Хотя мы со многим согласны
Но шепчем: «Спаси меня, боже!»

Оно если может, спасает,
Но в новые манит тенета.
И истина бродит босая
Мы ей благодарны за это.

Так много всего пролетело,
Так мало доставило счастья.
Его добывали артелью
И разной, коль честно уж, масти.

Но все же живем, негодуя
На это, на то и на третье.
Рукой разведу мол, беду я
Бросаем бездумно на ветер.

Ан нет. Отвернулась удача,
Со счастья слетела, вожжа.
На многое смотрим иначе,
Не плача уже, не визжа.
***
По утрам не пишу я стихи,
Я пишу стихи вечерами,
Ароматные словно духи
Непонятные как оригами.

Душу, сердце вложил я в них
Чтобы было все честь по чести.
Словно вышел к невесте жених,
К жениху словно вышла невеста.

Чтобы кто-то вздохнул: «Хороши.
Словно вязью славянской по снегу»
Я себе говорю: «Не спеши.
Пусть раскроется полностью эго».

Чтобы друг говорил: «Молоток»,
Чтобы враг от бессилия злился.
А хороший стих — как цветок —
Зря я что ли над рифмами бился?

Ароматные, словно духи,
Непонятные как оригами
По утрам не пишу я стихи,
Я пишу стихи вечерами.
***
Как бандарлоги врем: «Мы великие самые в мире»
Бьем себя в грудь, на груди разрываем рубаху.
А где-то ангел, оливково-темный играет на лире,
Чтоб мир успокоить, чтоб все уснули без страха.

И правда, мир успокоив, найдем свои корни
Вода поет ча-ча–ча в трубе, в унитазе.
Пойдем в бордель, а может быть в дом игорный,
Чтоб враз добить надоевшую жизнь-заразу.

Вода поет ча-ча-ча, как сказал Иосиф
Бродский — не надо и тени мне плагиата.
За бутылкой вина решаются все вопросы
Как кто-то сказал и правильно в общем когда-то.
***
Поимею я русскую музу,
Как и Пушкин ее поимел
Инородцы мы, чурки, обуза —
Для нерусского это предел.

Знаю: после начнут вылупляться
И татарин, и негр, и еврей.
В этом деле нельзя ошибаться:
Вышибалой стоять у дверей:

Этим можно, а этого — к черту,
Этот чукча, а этот — мордва
Пережать бы вот этим аорту
За никчемные сдуру слова.

Почему же плотней эти рати,
Точно в речке стадами плотва?
Потому что мы-русские, братья,
Если русские любим слова.
***
 «Мама, а правда, что в море вода соленая?»
— «Зеленая»
«Мама, а правда: в небе есть звезда синяя?»
— «Из инея»
«Мама, а правда в джунглях слоны, баобабы?»
— «И темные бабы»
***
Зной выжег все до ярда
Кругом жара, жара
И Господа бастарды
Кричат: «Алла, алла»

Сквозь драные халаты
Немытые тела
Когда б ума палата
А то: «Алла-алла»

Их ждет в раю Иосиф
К ним ласков Магомет
А значит, нет вопросов
Когда маячит смерть.

В раю еды навалом
И вечная весна
А шурави в опале
И им не жаль меня.

Такие эти люди:
Хоть кол на голове
Что будет, то и будет
Жизнь делится на две

Неравных половины
Здесь смерть, а там весна
И верят ведь, скотины,
И им не жаль меня.

И вечному джихаду,
Себя он посвятил
И бог сказал: «Так надо»
И он на все забил.

Зной выжег все до ярда
Кругом жара, жара
И Господа бастарды
Кричат: «Алла, алла»
***
Обижать нельзя людей
Даже врушек и ****ей
***
Хоть ты отъел такую ряху,
Но скажут про тебя: неряха
***
Твоя трава мои связала руки,
Твой небосвод ломает темный взгляд.
Не говори мне этого: «Разлука»
В душе моей кипит забвенья яд.

Ложится стих на сердце как попало.
Не сразу и поймешь: тут ямб, хорей?
Но чья-то нежность навсегда в опале,
Блуждает среди трав, среди зверей.

И чья -то верность близости взыскует,
Свою потусторонность не тая,
Я жду признанья слово, но какую
Из сердца вырву тайну бытия?

Здесь все обычно: стол, паркет, квартира
Здесь все привычно: небо, облака
И все, что не делилось на четыре
На два еще не делится пока.
***
Прости меня: тебя какого черта,
Носило по пространствам восемь лет
Вот ягода, инжир, вот плод апорта
Вот небосвода темный силуэт.

Теперь иди. Стою женою Лотта,
От пят до головы окаменев.
Что понял ты? Не понял ты ни черта
Что слышишь ты? Мелодии распев.

Что ждешь ты? Ничего, уже, пожалуй
И клонится в поклоне голова.
О, милый мой, забвением пожалуй
И все забудь безумные слова.

Когда-нибудь, пройдя по краю лета,
Мелодию услышав соловья,
Не скажешь ты: «Я слышал это где-то»
Но скажут, может, чьи-то сыновья.
***
Все фильмы не пересмотришь,
Все книги не перечитаешь,
Всех девок не перепортишь.
Но стремиться к этому надо.
***
Лав стори
А Костю она любила,
А Витю она любила,
А Петю она любила,
А Славу она любила,
И Джона она любила,
И Стива она любила,
А Саша был, ваще, ее первая любовь.
***
Как часто душа моя плачет,
Когда вспоминает тебя
Что значил тебе я, что значу,
Когда ты ушла, не любя.

И скрылась за белою вьюгой,
Ушла в листопадные дни
Прощай, дорогая подруга,
За верность меня извини.

И знай, что не будет нам встречи
И близкая смерть за плечом
Ни в чем я судьбе не перечу,
Уже не прошу ни о чем.
***
Преображенная волнами света,
Из ничего в ничто уходит ночь.
Июнь, летает пух, вершина лета
В душе печаль — любви ушедшей дочь.

Лишь ты один с проблемой мировою:
О, как постичь движение светил!
И ты стоишь с улыбкой роковою,
И ты зачем-то мир сей посетил.

Но все-таки не плачь, душа, утешься —
О скорбная, высокая, не плачь
И солнца луч, из лука тьмы сошедший,
Тебе равно и жертва, и палач.

Но налиты уже озер тарелки.
Какая в небе полная луна!
Гармония — поймешь ли? — не безделка.
Зачем-то все же дарится она.

Люби листву. Люби живую птицу
И на цветке качанье мотылька-
Все это никогда не повторится,
Все это жизни лучшие страницы
Дано все это нам не на века.
***
Незнакомка, постой, оглянись!
Посмотри на меня незнакомка.
Но уносит ее, точно лист,
В листопадное золото скомкав.

Но уносит ее как снежок
Средь февральской безжалостной вьюги
Ну, прощай, до невстречи, дружок
Не моя ты как видно подруга.

Как бы мы подружились с тобой,
Чтоб шампанское пить в брудершафте.
И смотрели в простор голубой
В ненаставшее общее завтра.

Я срывал бы с газона цветы,
Чтобы бросить к ногам ворохами,
А за это смеялась бы ты
И со мной говорила стихами.

Я бы радугу в небе зажег.
И зажег в твоем сердце сиянье.
Ну, прощай, не печалься, дружок
До невстречи и до несвиданья.
***
Как много на свете чудес.
Выходят они из-под спуда:
Сияние радуги, лес,
Со звездами ночи навес
И ты — мое главное чудо.
***
Люблю большеглазых, красивых,
Внезапных, как ночью гроза.
Изнеженных счастьем, спесивых
Всегда говорящих: «Нельзя»
***
Вот стихи о воровстве
Через каждые четыре часа
Во время боевого дежурства
Я выходил на связь.
Один из выходов на связь
Приходился на четыре часа утра
И я знал по опыту,
Что до восьми часов меня никто не потревожит.
Сельцо Кесьма находилось в километре от части
И в каждом дворе были яблони
И был месяц август
И яблони были усыпаны яблоками
Я брал солдатский рюкзак,
Бежал к поселку
Перелезал через ограду какого-нибудь дома
И, торопясь, срывал яблоки
Набивал ими рюкзак
Хотя дело было в средней полосе России
Яблоки стоили пять копеек килограмм
И солдат в этой местности любили
И когда рота шла в баню,
Которая находилась в этом поселке,
Женщины выносили яблоки ведрами
И сыпали в нашу солдатскую телегу
В которой везли белье.
Но ворованные яблоки были слаще:
К ним примешивался азарт непойманного вора
И днем ко мне приходили солдаты
И я угощал их ворованными яблоками
Это был единственный род воровства
Который когда-либо я позволил.
***
Подвела судьба Марко Поло:
Посадили его в темницу
И в руке его ни обола
Где богатства, каких присниться.

Простаку не может, бывали-
Он все это потом опишет
И забудут его едва ли,
В этом мире покуда дышит

Грудь вселенной, опять слонами
Птица Рух птенцов накормила
В Ханбалыке гулянье днями:
Снова власти ушло кормило

К новым ханам от Хубилая.
Снова скачки, борьба, охота
Даже солнечный диск пылает
Вновь наложенной позолотой.

Марко Поло скачи в Европу,
Опиши все как есть до точки.
Как конину с кумысом лопал
Как ты к смерти был близок очень.

Как татары князей травили
Наливая с зельем кумыса
Как рабынь светлокожих любили,
Как ногами топтали бисер.

Позабудутся эти были
Если, Марко, их не опишешь.
Лишь емшан горьковатый с пылью
Этих дней жестокостью дышит.

А возможно весь мир согнули б
Точно лук колесом татары.
Кем тогда бы Европа очнулась?
Пел бы Данте степные дастаны?

И катилась бы конская лава
В землях франков и в землях ляхов.
И пылало б пайцзой кровавой
Солнце в небе, не зная страха.
***
Пророки пророчили время
Большого всеобщего счастья
Отчасти сбывается лемма
Но только отчасти, отчасти!

Катаются сыром по маслу
Роман Абрамович, Потанин.
Живут чем другие — неясно.
Но горюшка вровень с краями.

Я тоже хлебаю со всеми,
К товарищам полон участья.
Пророки пророчили время
Большого всеобщего счастья.
***
Где мы с тобою не ходили
Растет забвения трава.
Где мы друг друга не любили
Признаний носятся слова.

Где ты теперь, мой друг Марина —
Не знаю, знать я не хочу
Горит на небе звездном имя,
Которое во сне шепчу.
***
В переводе на русский язык
Слишком много стихи теряют,
Лай собаки, сорочий крик
Рассужденье мое предваряют.

И они, на своем языке —
Перевод забирает проценты
Дремлет муза на толстой руке
Эрудита, слависта-доцента.

Он-то вникнет в любой перевод,
Он нам тонкости перетолмачит.
Но ведь есть в поэзии код,
Только так, что звучит- не иначе.

Понимаю: велик Пастернак.
Гнедич — бог в толкованье Гомера
Буйный, дикий поэзии злак
Колосится и нет ему меры.
***
Что время мне, что расстоянья!
На родине милой живу.
И вижу предутренней ранью
Как катятся звезды в траву.

И русскою речью дышу я,
И русскою речью живу.
Везде — одесную, ошую —
Березы шумят наяву.
***
Чего еще надо от жизни,
Чего от нее еще жду
Не смерти, конечно, не тризны,
Хоть будет она на роду.

Но капельку честного счастья,
Свободный и выдох, и вдох.
Чтоб бог, проявляя участье,
Хоть чем-то, хоть в чем-то помог.
***
Юности друзья живут в деревне.
Не придут-ори хоть-не ори
Их люблю с какой-то силой древней:
Друганы, земели, колдыри.
***
Живем и дышим полной грудью,
В мечте живем о невозможном.
Но как наш труд жесток и труден,
Как ошибаемся безбожно!

Каких страстей каким накалом
Как просто жить: полушка, лепта.
Птиц восхищаемся вокалом
Как восхищался ими некто.

Ладонь судьба посеребрила,
Позолотила наши души.
Заносит серебристым илом
Наш прошлый путь, наш путь грядущий

Поэт-кандальник и острожник,
В иные дни нагим идущий.
Как ошибается безбожно,
Тот мизер, что судьбой отпущен,

Как расточаем, неуклюжи,
В делах, где тыщи тороваты.
И как, купаясь в звездных лужах,
Поэзии верны крылатой.

За то, что грудь в родимых пятнах,
За то, что клад неисчерпаем.
Зато, что мы умрем когда-то,
Хотя об этом забываем.

За то, что помысл пахнет серой,
За то, что на ногах копыта.
Зато, что мы, не зная меры,
Стучимся в двери, что открыты.

За то, что путь наш в звездных гетто,
Что мы горды небесным паем.
За то, что наконец поэты
Грехи людей всех искупаем.
***
Дождь, шелестящий о крыши жесть-
Тайной загадкою бытия.
Быть может, бог есть,
Быть может, есть я.
***
По ночам, вечерами, утрами, —
Все же чаще всего по ночам —
Мышки молятся мышьему Раме,
Слезы лья по лицу, по плечам.

Их возносит какая-то сила
В невысокие их небеса
Им покажется норка их милой,
И травинки, как людям леса.

Сыра корка для маленьких пиром,
Сытной трапезой хлеба кусок.
Что им дорого, серым задирам,
Среди крашеных пола досок?

То же, впрочем, что нам — великанам.
Те же слезы и те же труды.
И среди мирового обмана
То же чаянье светлой звезды.
***
В телевизоре — лажа и в жизни —
Баснословная ерунда.
Словно луч, пролетая по призме,
Станет радугою навсегда.

Словно скажет вдруг кто-то: «Ты знаешь,
Этот мир из сословий и каст»
Словно верный и добрый товарищ
Вдруг тебя на закланье отдаст.

А потом к иерархии света
Припадет иерархия тьмы
И окажется правда вдруг в нетях
И фантомом окажемся мы.
***
Как-то неуютно в этом мире,
Все в нем на «небось» и на «авось»
И верна тебе лишь только Лира —
Лучше инструмента не нашлось.

С нею ты утрами, вечерами —
Море по колено для тебя.
Может в этом истинная драма:
Жить, людей на свете не любя.
***
Сольфеджио ночных теней,
Мерцанье тонких лунных веток
Прицела не было точней,
И выстрел был на редкость меток.

Ты плакал день, ты плакал ночь,
Сдаваясь господу на милость.
И кто бы смог тебе помочь:
Судьба у книги не сложилась.
***
Неважно где, в какой больнице
Мне бросить кони на роду.
Быть может, все мне только снится,
Быть может, я сквозь тьму иду.

И не связать концов с концами
И света нет в конце пути.
Я пил — в том каюсь — с подлецами,
Не знался вовсе с мудрецами —
За это, жизнь, меня прости.

И одиночество наградой
Иль наказаньем — не пойму.
А мне ведь малого не надо,
Я этот мизер не приму.

И я рукой махнул на бога —
Гори огнем весь белый свет.
Мне всюду скатертью дорога,
Нигде, ни в чем покоя нет.
***
Попытка рекламы
Чтобы вас боялся ворог,
Ешьте ряженку и творог.
***
Под окном жужжала муха.
Аперкотом дал ей в ухо.
***
Ретроспективный взгляд на 1920 год
Красная конница мчится,
Белую конницу рубит.
Ленин в Кремле матерится,
Арманд Инессу голубит.

Голод, повсюду испанка,
Губит тифозная вошь.
На стенах панского замка
Лозунг: «Варшаву даешь!»

Видишь, прогнулась эпоха
Перед бесчинством ЧК
Быть спекулянтом — неплохо,
Честным — свалять дурака.

Это и наши ведь судьбы
В давнем решались году.
И присудили нам судьи
Красные флаг и звезду.
***
От Хаммураппи века до Калигулы
Мечта балбеса юного: каникулы.
Но как же эта радость быстротечна,
А четверти длинней, чем бесконечность.
***
Улитка, избранница тьмы,
Вслепую жует расстоянье.
Ну чем не улитки и мы:
Ведь капелька до расставанья?

И каемся мы, и грешим.
И тьме поклоняясь, лиловой,
Спешим все куда-то, спешим —
И все повторяем по новой.
***
Жизнь разбилась, как бьется бокал
Не на счастье, увы, а к несчастью.
Хорошо, хоть вино долакал,
И что ты опьянел хоть отчасти.

Но не выпивкой жизнь хороша,
Не битьем, между делом, посуды
А поет что и плачет душа
Над каким-то неведомым чудом.
***
Друзей на свете кот наплакал.
Детей, жены и вовсе нет.
И точно в выпуклом двояко
Стекле свой вижу силуэт.

Да, лысоват, конечно, трагик,
Все, впрочем, как с гуся вода.
На что он дни и годы тратит,
Твердя, мол, горе — не беда.

Как добывает хлеб насущный,
Как врет, в какие города,
Как победитель входит — скушно
И примитивно навсегда.
***
Все мы сдохнем однажды, как шавки.
Под забором в дорожной пыли.
На печаль повышаются ставки,
Белым ворсом манят ковыли.

И грохочут во тьме колесницы,
И в сражениях лязгает сталь.
И летят ошалелые птицы
В красный сумрак, в кипящую даль.

И никто не спасется от смерти,
Всем воздастся за прежнюю жизнь.
И о вечности сказкам не верьте
В предвкушении сладостных тризн.
***
Выпив литр вина «Фетяска»
Потерпел я вдруг фиаско.
Ног не чую, рук не чую
Середь улицы ночую.
***
Тебе не в пример, и мне не в пример
Поэт из поэтов, великий Гомер.
***
Когда б решались все задачи,
Когда б склонялись все склоненья,
Я был бы так или иначе
Поэт вне всякого сомненья.

Ну было б все чуть–чуть иначе,
Иные дали и паренья.
Ах, только б чуточку удачи,
Чуть-чуть небес благоволенья.
***
Прокуроры Чечни, Дагестана —
Героический, смелый народ.
В них стреляют, взрывают: устами
Этих витязей правда речет.

В самом деле, ведь трус не потянет,
Если звонят, пугают семью.
Прокурорам Чечни, Дагестана
Я осанну сегодня пою.

Кто-то смелый выходит под пули.
За тебя, за меня, за народ.
Может вовсе невзрачный, сутулый
Может язва желудка гнетет.

Но стоят прокуроры стеною
Защищая народ и закон.
И идут на неправду войною,
На себя вызывая огонь.
***
Жизнь теряет удовольствие,
Если мало продовольствия.
***
Как странно, как глупо живем,
Как будто в запасе столетья.
Курится дымок над жнивьем,
Играют в песочнице дети.

О чем-то щебечут щеглы.
И прочие мелкие птахи.
И тысячи в землю легли.
И рви на груди хоть рубаху.

Все будут в той черной земле.
И нет никому исключенья
Огня ведь не помнят в золе,
В любови — былые сомненья.

Как просто бы жить мы могли,
Даря комплименты и розы.
Но голы всегда короли,
Морозом побиты мимозы.

И войско разбито твое,
Весна среди осени пышной.
И песни печали поет
Устами синицы всевышний.
***
Холодец ты, холодец
Моей талии крантец.
***
Любят римляне и греки
Беляши и чебуреки.
Что ни римлянин, ни грек
Обожает чебурек.
***
Увы и ах! — все мимо пролетело,
Все псу под хвост — и счастье, и стихи
Я не ревнив, я вовсе не Отелло,
Я выше этой глупой чепухи!

Но все равно смотреть мне очень странно,
Как жизнь моя летела под откос.
А ты в дешевом гриме и в румянах
Когда-то доводившая до слез,

Как ты живешь, свои играешь роли,
Втирая — и кому теперь — очки?
Но ты лишь тень, подобие, не боле
Судьбы слепые, черные крючки.
***
Как две бездны, приникнув друг к другу,
Мы с тобою глядим в темноту,
Пусть заносит вас звездная вьюга,
Пусть кометы хвостами метут.

Но вселенная вся — только атом,
Но мильоны столетий — лишь миг,
Лишь со стрелами мальчик крылатый,
Прячет свой торжествующий лик.

Никогда не собьется с прицела
Сорванец, этот маленький плут.
Пусть заносит нас звездной метелью
Пусть кометы хвостами метут.
***
Эти песни разрывают нам груди,
Эти блюзы страшней, чем шрапнель.
Голова Крестителя ухмылялась на блюде,
И отчаянно девчоночьим голосом пел нам апрель.

И нам казалось: зима уходит
И ей на смену идет весна
Но в глобальном измененьи погоды
Надежда на «норму» уже не верна.

И где-то мчались рогатые лоси,
И были грациозны прыжки антилоп.
Но как картечь тяжелы вопросы,
Которые били нас прямо в лоб.

И нам тогда отшибало память,
И было нам тогда не до сна.
Блюз рыжих листьев нам сердце ранит,
Хоть пресса кричит: «Наступает весна!»

И нам тогда снились былые пожары.
В том числе пожары сердец.
И кто-то в черном, верткий, поджарый,
Смеясь говорил нам: «Это — конец»

Но мы знали — что это только начало
И красили звезды кровью разбитых губ.
Беда, что буря разбила причалы.
И что нашим подругам отныне никто не люб.

Но вечность серебряными гвоздями
Была прибита к своду небес.
И тогда, вздыхая, сказали мы сами:
«Он прав, наверное. Это конец».

Сто лет одиночества каплею меда
На дне бокала разбитых сердец
Нами убита почти природа,
Мы сами чуть живы и это — конец.

И всех библио; тек прекрасные книги,
Как чьей-то пошлости грубый лубок
Животные тянут рогатые лики,
Свиваются змеи в шипящий клубок.

И что нам давно прошедшее время,
И что нам новый грядущий век.
Когда бросила тайна крылатое семя
И кровью вода окрасилась рек.

И откровеньем случайные встречи
Нас озаряли в случайные дни.
А об отступленье не было речи —
Куда отступать и зачем — извини?

И брачные таинства в небе свершая,
Кружились ласточки возле лица.
Хоть был апрель, но не было мая
И это было начало конца.

Когда отпели былых поэтов,
Грядущих поэтов отпели взахлеб.
Уже не осталось ни тайн, ни секретов
И в жилах уже не держалася кровь.

И все-таки мы среди тьмы одиночеств
Искали в ночи заповедный цветок.
Но не было знаков и вещих пророчеств,
А только кости ломающий рок.

Вот так мы с тобой заплутали в трех соснах
А верили: мчаться нам Млечным путем.
И боги твердили: «Не бросим, не бросим,
Но сами не знали: куда мы идем.

Что делать: была такою планида:
Короткие ночи и длинные дни
Во времени ада в пространстве Аида
Горели костров погребальных огни.

И радость цветами пятнала нам сердце,
И в небе — Бог-дух, Бог-сын, Бог-отец.
И знали мы: ничего не вернется,
Еще не зная, что это — конец.

Как просто жить на земле умирая,
Каждым часом и каждым днем,
И в лету бросив ключи от рая
Идти никому не известным путем.

И нас не пугали короткие встречи.
И радовал сердце крылатый свинец.
Идти на попятную не было речи,
Хотя все знали, что это конец.

И все мировые решались проблемы
Простым, банальным поднятием рук.
И в небе луна, как ночи эмблема,
Карает за каждый неверный звук.

И были плахи от света кровавы,
И ночь была продолжением мук.
Банальна любовь и банальна слава,
Даже та, что приходит вдруг.

По росным травам гуляют кони,
На небе солнце — крылатый рысак
Но среди зачатий, среди агоний,
Нашего быть не может никак.

Поэтому падать в сердец провалы,
Идти -так уж надо — дорогой зерна,
И зная, не мы попадем в анналы,
Но зная, дорога наша верна.
…
Не ждите от жизни с яблоками пирогов
Иногда родные хуже заклятых врагов.
***
И в Дании, и в Италии
У каждого есть гениталии.
***
Вот был Египет и была
Эллада — родина элли; нов.
Как будто по волнам плыла.
В той стае белой лебединой.

Все было впрямь и в первый раз:
Скульптуры, песни, ахи-охи.
И пели, не смыкая глаз,
Предтечи будущей эпохи.

Как в коконе в ней жил Шекспир,
Таился Дант в обломке вазы.
Кто это вывел под копир,
Пронзенный солнцем и экстазом?

Мы говорим: «Живи, душа»,
Мы говорим: «Цвети, Эллада»,
Всегда нарядна, хороша —
О смерти говорить не надо.

И под Эгидой — каково
Словечко сочное: эгида! —
Богов — средь вод и островов
Мы будем вечны не для вида.

А что-то впрямь такое есть
От вечности у ней — Эллады,
Козлиную исполни песнь,
Не спрашивай: «Зачем? — так надо»
***
Что кинет в лапу бог,
Заранее не знаю.
Стою среди дорог,
Пойду я той, что с краю

Авось и повезет,
И вывезет кривая.
А что на этот счет
Подумать — я не знаю.

Живу я наобум,
Травинкой в диком поле
О жизни — ни бум-бум,
О смерти же — тем боле.
***
Стихов плохих мильонов двадцать
На этом белом свете есть.
Ты можешь гнать и ошибаться
И удивляться, ваша честь.

Но как уйти от графоманов,
От их проторенной стези,
Не знаю я. И знать мне рано.
Иль поздно. Мой Пегас, вези.

Куда угодно. Хоть на плаху,
В казенный дом, иль в желтый дом.
Хочу сказать: не знаю страха,
Но в это верится с трудом.

Я трусоват и суеверен,
И мнителен, и в рифмах плох.
Хотя мой путь земной размерен
Как тысячи других дорог.
***
Прощай, рванул мой паровоз,
Сорвавшись с рельс в простор небесный
Плыви, гуди, чумазый гость,
Толкая синь стопой железной.

Уже и Африка во тьме,
Атлантика ревет в шесть баллов,
Ведь это надо: так суметь:
Уйти от ржд амбалов.

В костюмах форменных, в руках
Гудит взволнованный компостер.
А если не Христос, Аллах
Поставит в имени апостроф.

Наш паровоз, вперед лети,
В Нью-Йорке остановка.
Ты весь как девка-травести:
Хотя послушный, но неловкий.

А там оркестр лабает джаз,
Хлеб-соль несет уже Абама
Какой придумал папуас
Бомбить Техас иль Алабаму?

Нет, нам со Штатами дружить,
Дуря Ислам с Китаем ловко.
Хоть дружбой надо дорожить,
В руках у нас винтовка.

И я, профессор кислых щей,
Раскрою Армстронгу объятья,
С улыбкой широй до ушей,
Вскричав, что негр и русский — братья.
***
Современным модницам.
Как вы жопой не вертите,
Всех прекрасней Нефертити.
***
Какие они разные поэты…
Но все в дорогу, коль зовет труба.
Она играет марш — не менуэты,
А значит, такова у них судьба.

Высокие и полные трагизма,
В печали утонувшие, в быту.
Пусть говорят аорты аневризма,
Не выдержало сердце — предпочту

Я говорить: рукав пальто пощупай —
Как ткань его ворсиста и груба
Но знают все: отказываться глупо,
Когда зовет на подвиги труба.
***
У старости есть свои преимущества,
Если ты нажил кучу имущества.
***
Чем поможет Песталоцци,
Если нет воды в колодце?
***
В Коктебеле, пропитанном ямбом,
Сумасшедшие дуют ветра.
Здесь Волошин читает упрямо
Стих чеканный с утра до утра.

Здесь Цветаева камешки ищет:
Халцедон, сердолик и агат.
Здесь и дождик ритмически брызжет
Здесь и грозы грохочут впопад.

Мандельштам, озирая пугливо
«Дом поэтов» навстречу волне
Подставляет ладошки счастливо
И бормочет стихи в тишине.

Ах, какие здесь были поэты!
Как пылала над морем заря!
Здесь все сказано, здесь все воспето,
Ничего не пропало здесь зря.

Даже галька любая на пляже
Сердолик, халцедон и агат.
Сердцу русскому много расскажет,
Слову русскому каждый здесь рад.

Потому и нельзя эту землю
Никакому наречью отдать.
Только русский мотив здесь приемлем
Русской песни уместна здесь стать.
***
Моя судьба, как куртизанка,
Всем власть имеющим дает
Моя судьба как партизанка,
Взойдет на смертный эшафот.

И в этом хаосе, разбросе
Событий, карнавале дат.
Уже никто ее не спросит
Кто прав был, кто был виноват
***
Фортинбрас — конькобежец норвежский,
Гамлет — лыжник, но датских кровей
Кто из них величав, кто невежа,
Кто в сиянье одет до бровей?

Оба два хороши как два брата
Все же дальше пойдет Фортинбрас —
Вождь могучей и яростной рати,
Громыхающей сталью кирас.
***
Как пазлы собирать стихотворенья,
Как кубик Рубика, крутить — вертеть судьбу
Не в этом ли удел любого поколенья
Все те же радости, печали и табу.

И на каком-нибудь неведомом излете
Ворваться в чью-то радость как шрапнель.
Где мило все, знакомо все до йоты —
Ознобом бьющая апрельская капель.
***
Когда распускает гранит
Лиловые темные тени,
Что это душе говорит
Чем дышит непризнанный гений.

Концов, середин и начал,
Всех устьев, а значит, истоков?
Пусть бьется волна о причал —
Ей будет не так одиноко.

Пускай в светоносных лучах
Таится короткая нежность.
Пусть люди и птицы молчат
Мотивы прощания те же.

Но все же хоть что-то пойми:
Не зря мы уходим до срока,
То солнца лучом, то людьми
Всей тьме поверяя уроки.

Как ластится к тучам луна!
Как звезды средь мрака сгорают!
Мне нужно одно: тишина
Но этого люди не знают.

И носят свою суету,
Как листьев сгорающих ворох,
Не чувствуя даже вину,
Растратив печаль свою в ссорах.
***
Мы мнили: мы-боги, поэты
И нам ли удача раба?
Но вот на «Титаник» билеты
Тебе презентует судьба.

Мы мнили, что конные рати
Нарушат Европы покой
Но что, кроме слез и проклятий,
Имеем сейчас под рукой?

Опять обманула удача
Опять обманула судьба.
Пусть эта позорная кляча
Другого везет, не тебя.

Но все-таки годы и годы,
Постылые черные дни
На донышке самом комода
Подруги портрет сохрани.

Патрон в револьвере оставив,
Крутни на авось барабан,
Не помня о чести, о славе,
Что все в этом мире -обман.

Одно только это запомнив,
Судьбу как дитя теребя
Но помни: лишь только сегодня
«Титаник» плывет для тебя.

Пусть в этом роскошном круизе
Забудешь обиды свои.
Но кто тебе вышлет авизо?
По-новому время крои.

Как хочет идет королева
У пешек надежда на взлет.
На что–то ж надеется дева,
Когда свои песни поет?

Мы тоже питаем надежды,
И каждый по-своему прав
Мы все гордецы и невежды,
У каждого собственный нрав.

Но все в этом мире иначе,
Но все в этом мире обман
Крутни барабан на удачу,
Молю я: «Крутни, барабан».
***
С лицом библейского пророка,
Как быть должно: и сир, и наг,
В десятилетьях одинокий
И всем ненужный Пастернак.

И лишь потом вину отпустят,
И лишь потом превознесут.
И он вздохнул: как это грустно,
Потомков запоздавший суд.

И никого не обвинял он,
И все прекрасно понимал.
На торжище людском меняла-
На звезды он стихи менял.

Но время жизни пролетело,
Как луч зеленый на заре.
«Какое -,он спросил несмело, —
Тысячелетье на дворе?»

И в этом весь он, в этом весь он —
Ребенок грустный и седой
Посмертный кипеж неуместен.
Живой и мертвою водой.

Была поэзия и будет.
Особенно, когда пророк
Огонь из посоха добудет,
И людям даст его в свой срок.
***
Речитатив ночного ветра,
Рассветных бликов тишина
Знакомы ль вам аэды, мэтры?
У цитр натянута ль струна?

Каким вином вас причащают,
Какой вам курят фимиам,
Когда напевы улетают
Навстречу будущим векам?

И взоры дев, клинков острее,
Дырявят души вам до дна.
И флаги корчатся на реях.
И ближе, ближе все война.

Везде которой слышен запах,
И мерные когорт шаги,
Как идолы на львиных лапах,
Отдать торопятся долги.
***
Рвут гармошку
Два амбала
Ах, Сережка!
Ах, Тамара!
***
В задрипанном нашем вертепе
Стоят Бальтазар и Гаспар.
И ветром колеблются цепи,
Коровы вкушают нектар.

Амброзью вдыхают осляти
У всех и во всем торжество.
Хотя он родился некстати,
Но людям-то что до того?

Звезда рождества голубая
Сквозь страшную зрит высоту
Младенец о том забывает
Что будет прибит он к кресту.

Лежит и сучит он ногами,
Лежит и сосет кулачок.
О том, что случится с годами
С ним в Ершалаиме — молчок

Вздыхают животные сонно,
У женщины слезы в глазах.
И смотрит она ослепленно,
Забыв на минуту свой страх.
***
Как глупо счастье проворонил я:
От струн цевницы до дохи.
Скажу одно: был в обороне я
Ну, где уж там писать стихи!

Кладу заплатку за заплаткою,
На свой истрепанный жилет.
Вздыхая горько, что не сладко мне,
Уже давно цукатов нет

В моем меню. Не унываю
Пишу затертые стихи.
И между делом забываю,
Что срок замаливать грехи.

Не верю в бога, но пророки
Все ж есть в отечестве моем.
И Демидовича уроки
Мы — мастер классом признаем.

Хотя не пишет он — но это —
Есть главный от него урок
Хоть не хочу ругать поэта,
Хоть стих мой вовсе не упрек.
***
В кометах, звездах затерялся,
В прошедшем времени Ваш след.
Как я ценил Вас, как я клялся:
Дороже клада в мире нет.

Но вот живу, не умираю
И лишь вздыхаю иногда,
Когда звезда в ночи сгорает:
Ах, то не Ваша ли звезда?
***
Перед кем расшаркиваюсь, о боже!
Умоляю кого: за какие грехи?
Ветра с дождиком влажная кожа
Льнет к лицу. И такой чепухи.

Набираются за день горы,
Непролазные как Эверест.
Звезды в небо выходят дозором.
Курсом-зюйд, курсом-ост, курсом–вест.
***
Время капает по капле
В тишину и благодать,
Длинношеее как цапля,
Душегубное, как тать.

Только все же справедливо,
Что уводит нас с собой
Каковы его мотивы
Да и сам ты кто такой.

Никому не объяснимо.
Полдень, вечность, благодать.
Счастье-мимо, горе-мимо.
Надо верить и страдать.
***
Из всех животных мне милее ёж
Ежей в день судный, бог, не уничтожь.

Так безобиден, мил и так колюч
Ежей в день судный, грозный бог, не мучь.

Когда погонишь гадов всех взашей.
Подумай, будет кто ловить мышей.
***
Я ем с огромным удовольствием,
Страна богата продовольствием.
А если будут перебои,
Перила буду грызть, обои.
***
Гусару нынче двести лет
Как спится — сладко ль? — Вам поручик
Витой златится эполет
А сон и жизнь — всего лишь случай.

Но как я рад поручик Вам
Я ставлю Вас всего превыше
Но грусть скользнула по устам
А голос внятный тише, тише…

Быть может, снится Вам Кавказ,
Машук и утро той дуэли.
Мне грезится — в который раз! —
Мартынов грохнул мимо цели.

И вот живительной струей
Стихи, что меда, неги слаще
Вот так мне грезится порой
И разум сердцу не указчик.

И вот Вам нынче двести лет,
Вы тот же юноша прекрасный —
Веков теченье, дней полет
Таким титанам не опасны.
***
Поколение дворников спилось,
Улетело в Нью-Йорк и Париж
Что-то сбылось, а что–то не сбылось.
Все при деле, а ты говоришь.

Где вы нынче, Сережи, Володи,
Где ты нынче Никита, Андрей?
И при самой ненастной погоде
Не жалей ты о них, не жалей.

Состоялись не всем хоть кагалом,
Но печатает их «Континент»
Или «Грани», попали в анналы,
Попивают текилу, абсент.

Значит, время охоты на тигра,
Саблезубого зверя стихов.
Не играли хоть в эти мы игры,
Как гусары не платим долгов.

Не завидуя чьей-то удаче,
Рады: кто-то из них на коне
И по следу охоты горячей
Точно гончей тянуться и мне.

Но плутая в глухом буреломе,
Находя и теряя следы,
Собираем мы рифмы как гномы —
Бриллианты чистейшей воды.
***
В этой жизни, где ходим след в след,
В кружевах вологодских сюжета.
Может смысла особого нет,
Но ведь главное даже не это.

И хотя мы живем на авось
С бесконечной надеждой на бога.
Все же лучшего нам не нашлось
Чем бессрочная эта дорога,

Этот жидкий и блеклый лесок
И поля золотистой пшеницы
Да кукушки еще голосок —
То, чему и за смертью нам сниться.
***
Как мир проживет без меня?
Представьте, как он загорюет!
Ведь я — Прометей и огня
Никто им теперь не дарует.

Но я буду жив и орла
Дождусь на гранитной теснине.
Да, жизнь моя нужной была
Огонь — и подавно святыня.

Обветрены губы мои,
Расклевана до; смерти печень.
Но в каждом домишке огни —
И этого крыть уже нечем.

Живите, росточки огня
Храните; бессмертные боги
Распяли на скалах меня,
Но счастливы люди в итоге.
***
Вот сосна и еще сосна.
Шишкин, твой корабельный бор.
И стою я со сна, со сна
И зеваю на весь простор.

Вот береза, а вот ольха,
Ива выпрямила свой стан.
И стрижи шебуршат в верхах —
Это твой пейзаж, Левитан.
***
Я Библию читал на раз.
О вещая, о простота святая!
И в трудный час, в томленья духа час
Когда-нибудь еще перечитаю.
***
Дороже всего свобода
Всегда, во все времена.
Что петь ей хвалебные оды? —
Повысится что ли цена?

Но выдох равняется вдоху,
У всех поголовно экстаз.
Мы жили в плохую эпоху
В такую живем и сейчас.
***
Расcветает, а кажется
За окошком закат
Темень сажею мажется,
Каждый камень-агат.

Каждый камешек светится
На ладони земли
По светящейся лестнице
Сходит месяц вдали.
***
Все снится, все снится, все снится:
Потоп да и Ноев ковчег.
Воркует, кружит голубица,
На счастье целуй оберег.

И где там снега Арарата,
Резной, кружевной виноград?
Глядят, как глядели когда-то
Библейские очи ягнят.
***
И белая гвардия снова
Уходит в поход ледяной
И доблести каждой основа:
Вопрос: будет что со страной.

И красные сыпят шрапнелью,
Идут постоянно в штыки
Победа опять неужели
Корнилова бросит полки?

Ну что ты, поручик Голицын?
Ну что — Оболенский корнет?
«Все снится. И смерть тоже снится
И вовсе бессмертия нет».
***
Природа — эллинистка, эллин — бог.
И тишина чиста и первозданна.
Родится все в положенный свой срок.
И боги пропоют ему «осанну».

О, радость встречи, узнаваний, мук,
Сияющие радостью ладони
Я помню каждый шорох, каждый звук,
Но поцелуя первого не помню.
***
Простимся, Александр, на всякий случай
И ты, Людмила, нежная прости.
Лишь снега долетел огонь колючий,
Лишь только ветер комкаю в горсти.

Поземки струи — белые питоны —
Через дорогу медленно ползут
«Ты помнишь?» — спросит друг. Скажу «Не помню»
Беспамятство — ну чем не абсолют?
***
Всю жизнь идти неторенной дорогой
По слабому дыханию беды.
Всю жизнь быть равнодушным и нестрогим
К тому, что затеряются следы.

Что время властно над любой бедою,
Что в небе вечна всякая звезда
И станет Леты черною водою
Любой реки холодная вода.
***
Когда–нибудь будем довольны.
Трудами, пройденным путем,
В печали пробитою штольней,
Куда-нибудь дальше пойдем.

Пойдем мы все дальше и дальше,
Пока не седа голова
Покамест ложатся без фальши
И строго, и точно слова.
***
В зале Одина гром пиров,
Славу храбрым поющие скальды.
Среди бычьих, лосиных голов
Так тасуются лица как карты.

И случайно попал Иванов
В стаю храбрых, гремящих железом.
Не в себе наш герой, нездоров.
И сидит среди пьяных тверезый.

Гомерический хохот, уста
Повествуют о громких сраженьях
Иванов наш меняет места,
Претерпел он в толпе униженья.

Кто-то хлопнул его по башке,
Запустил обглоданной костью.
В каждом жесте и в каждом шажке
Он смиренье мешает со злостью.

«Не на месте своем Иванов!» -,
Сокрушенные скажем мы прямо.
Он бледнее стены, нездоров.
«Ах, зачем родила меня, мама!» -,

Шепчет он, вытирая слезу,
И плевки вытирая устало.
Ну зачем ему Одина суд?
И зачем Иванову Валгалла?
***
О женщинах
Они флиртуют, раздвигают ноги.
И мы еще виновные в итоге.
***
Что ты плачешь, мой добрый Евгений?
Что смеешься, мой светлый Владимир.
Мир затих, как дитя в полудреме,
Он как племя уламрово вымер.

Деградируем мы понемногу,
Убываем, как солнечный свет
Бесконечна лишь только дорога,
А душа, к сожалению, нет.

Лишь подобье шагреневой кожи
С каждой песней короче она
Ерго, нам все дороже, дороже
Непонятная сердцу вина.

Свои годы в миру проживая,
Пробегая на красный лишь свет,
И почти обо всем забывая,
Чей-то в сердце храня силуэт,

Все мы знаем, что кончится плохо:
Грянут комья о твердость доски.
Так всем нам подгадала Солоха
В неразумные миги тоски.

Потому что я вовсе не гений,
И забудут мое скоро имя.
Что ты плачешь, мой добрый Евгений?
Что смеешься, мой светлый Владимир?
***
Пять–шесть отроковиц, два-три седых как луни
Стихи и проза- сердцу оберег.
И в тишине отчалил в полнолунье
В неведомое плаванье «Ковчег».

Семь чистых пар, и семь же пар нечистых
У всех в задумках гнутая строка,
То ль ангелы они, то ль аферисты
То ль жить собрались целые века.

Неясно мне, тревожно мне; мычанье
Скота и воркованье голубиц
Они свои надежды и печали
Тебе отдали, белоснежный лист.

Когда-то плот причалит к Арарату!
Курчавый и библейский виноград
Зазеленеет с молодым азартом,
Маслинам спелым каждый будет рад.

Пока ж плывут и путь их нескончаем.
У всех в задумках гнутая строка.
И в бирюзовом небе, не скучая,
Летят белее ваты облака.
***
Письмо из Санкт-Петербурга в провинцию к матери в 18…году

Шикарный писатель Толстой,
Шикарнее лишь Достоевский.
А я хожу холостой.
Проспект под названием «Невский»

Течет предо мной. Ну дома!
Сказать точнее домищи
А ты догадайся сама
Какие выслать мне тыщи.

Прожился. И карточный долг
Теперь что осталось: стреляться?
Голодный хожу точно волк.
Ну вышли хотя бы тыщ двадцать.
***
Золотая не поймана рыбка.
На просторе резвится морском.
И старик с погрустневшей улыбкой
Лишь слезу вытирает тайком.

А старуха сидит над корытом
Пилит, пилит она старика:
«К морю синему, дурень, поди ты» —
А зачем и не знает пока.
***
В доме Отца моего сияют месяц и звезды,
В доме Отца моего блещут, как лалы, снега,
Тут говорят стихами, а также прозой.
Но все же больше склоняясь к идее стиха.

В доме Отца моего потчуют хлебом, квасом.
В доме Отца моего бьют за поклоном поклон
Так получилось: живет здесь белая раса.
И зимняя ночь длинна как последний сон.

Но все равно и к этому привыкают.
Душе и глазу такой безбрежный простор.
И люди верны друг другу как Герда Каю,
Хотя откровенья излишек Создатель стер.

Но все равно живут здесь добрые люди,
Хотя дерутся порою и пьют постоянно вино.
И сердце твое не будет знать никогда остуды
Если в ромашковый луг, в березовый лес влюблено.
***
Хризантемы везде, хризантемы
Чести, славе вселенский урон.
У микадо — хоть это не в тему —
Был всегда хризантемовый трон.

Ах, восточная к роскоши тяга,
Как прививка к родному «авось».
И платочек, роняющий Яго,
И Отелло железная злость.
***
Не потворствуй душевному мраку,
Лишней крохи себе не бери.
Ты — не волк, ты — не рысь, не — собака,
У которой все черно внутри.

Раздавай, раздавай, собирая
Все, что есть и ни есть, раздари.
В двух шажочках всего лишь от рая,
Где сияют богов алтари.
***
Пища людей и пища богов
Многоразличны.
Вата из сахара, вата снегов
Аутентичны.

Мясо есть мясо и соль это соль
Горького вкуса
И закипает в кастрюльке фасоль —
Бусинки, бусы.

Все же есть общее: им насыщать
Пищею чрево.
Чем же богов, людишек прельщать
Отроки, где вы?

Ну-ка накройте живо столы,
Ставьте посуду.
Живо, аэды, богу хвалы.
Зримому чуду.

Все в этом мире есть чудеса
Пир и попойка.
Многоразличны птиц голоса
И неустойка.

Где жаворо; нок, где соловей?
Голос кукушки.
Ну-ка, веселье унылое взвей!
Ну же, старушка!

Так насыщают боги людей.
Люди-всесильных.
В мире материи, ткани идей
Зело обильны.

Все перемешано: зеркало, звук,
Отсвет и пляска.
Но шебаршенье в голосе, стук —
То невувязка.

Ну-ка гармонию живо наладь.
Пляску мне живо.
Пляшет убийца, пляшет и тать —
Вера в наивы.

Крутится, крутится всё колесо
Искренней верой.
Красный сияет, синий еще,
Желтый и серый.

Так, обнимая колени богов
Искренне чадо.
Все же чужих не платим долгов.
Надо ль-не надо ль.

Этим лишь жизнь для нас хороша
Тем, что довольно.
И для царевича, и для мыша
В затхлом подполье.

Все же кончаю эту я речь —
Лишнего много.
Надо бы автора плетью посечь.
Надо б, ей богу.
***
Какая-то пьянь навалилась
В автобусе мне на плечо.
И длилось мгновение, длилось
И длилось, и длилось еще.

Пылали закатные окна,
Хоть капал назойливый дождь.
И сердце печалью намокло
И била холодная дрожь.

Катарсисом это не пахло
А пахло банальной тоской.
И горькой улыбкою чахлой
Лицо озарилось такой.

И думал: все брошу, уеду
Куда–нибудь я в Сыктывкар
Забыть, никогда бы не ведать
Про этот закатный пожар.

Про эти минуты печали
Что старят тебя на века,
Что лодка грустит у причала
И в небе плывут облака.

И верить, что все повторится.
И дождь, и езда в никуда.
Все снится, и дождь этот снится
И черная эта беда.
***
Не понять никогда, как убить человека —
Все равно, что убить голубую звезду
Не лакать никогда это звездное млеко
И на счастье свое не накинуть узду.

И гулять и гулять по цветущим аллеям,
Целовать облака и цветы целовать.
Ни о чем не грустить, никого не жалея,
Помнить все, а потом обо всем забывать.
***
Неразумные жалкие твари
Мы идем, но куда и зачем?
В пятнах крови, густой киновари,
Попирая свой жалкий Эдем.

И глядим в пустоту, и в сиянье
Навсегда обманувшего дня
Может, все же простит за страданье
Милосердный тебя и меня.

И опять все поставим на карту.
— Пресловутое манит зеро —
Без печали, без слов, без азарта
С фатоватой улыбкой Пьеро.
***
Когда сиянье озаряет
Мою несчастную страну,
Она о прошлом забывает
Хотя идет еще ко дну.

Что есть? Картофель и ракеты
Растим хлеба среди ракет
Ах да: прекрасные поэты
Я сам немножечко поэт.
***
Какая мука: вера в счастье
И ожидание беды
Когда идут «свиньей» напасти
И заметаются следы

Тех радостей — увы! — немногих —
Душа которыми горда.
Дорога мечт твоя дорога,
Дорога плача и стыда.
***
Не жаль того, что мы умрем
И станем горсткой праха, пыли
А жаль, что больше не споем
А жаль, что толком и не жили.
***
Звенит струна, поет гитара.
Мелодий сладких льется мёд.
Наивный ход, к тому же старый
Но как он за сердце берёт!
***
Я брошен судьбе на творило,
Гончарный влечет меня круг.
А счастье совсем не светило.
Пустая надежда «а вдруг»

Уже на плаву-то не держит
Тону, дорогие, тону…
Как нужен в душе твоей стержень:
Мне б песню, хотя бы одну.
***
Земля дрожит, и почва пучится,
Летят в провалы города.
У бога что-нибудь получится,
У человека-никогда.

Напрасны все его усилия
— Увы! — Бездарно пропадут.
А мы потом гадаем: «Были ли?
И что когда-то было тут?»

Мы на развалинах Помпеи,
Мы Трою ищем где бог весть.
А нам бы помнить по идее,
Что мы в гостях, лишь гости здесь.
***
Накрылся медным тазом репортаж,
О чем-то не о том поют сирены.
Поэт не перешел на эпатаж.
Остался навсегда внутри системы.

Поет о партии, о Сулико,
Поет березки и хлеба ржаные,
Что море сине, небо глубоко,
Уже созрели хлопья овсяные.

Мы говорим ему: да будет так.
Так много их, глаголящих младенцев.
Но бог, его не выдержав атак,
Уже на ринг швыряет полотенце.
***
В неведомых просторах Костаная
Пасется нестреноженный Пегас.
Я ничего о лошади не знаю, —
Не знает также лошадь и про нас.

Но я его однажды оседлаю,
Когда грядет тому урочный час.
Так поскачу, что пыль столбом взлетая,
Закроет между прочим и Парнас.

И я скажу ему: «Скачи лошадка.
Скачи везде, скачи куда хотишь»
Пусть нам придется иногда не сладко
Но разве знаешь ты, куда летишь?

Мы побываем в Африке, в Китае,
Возможно, побываем на Луне.
И влага Ипокрены пресвятая
Омочит очи и тебе, и мне.
***
А если бог и есть, то не еврейский
Не мусульманский он, не христианский
Но не могу же навести я резкость.
И не могу писать, не веря, стансы.

Я сильно сомневаюсь в этом боге,
Но точно знаю: он — не рукотворный.
Не знаю я куда ведет дорога,
Но я иду — а делать что? — покорно.
***
Попытка частушки

Ой ты, Ирка Хакамада,
Мне твоей любви не надо.
Вспомню я любовь былую,
А с тобой не забалую.
***
Одиссею мерещится вечно Итака.
Виноцветное море, шумят паруса
Акт последний последнего в мире спектакля
И на нем обрываются все чудеса.

Но родимого дома наконец-то достигнет
Многомудрый, изведавший все Одиссей.
Все как точки над «и», как в немецком артикле
И как белка, кружащаяся в колесе.

Это время ему, женихи все убиты,
Зло наказано, к сердцу прижат Телемак.
Только бог усмехнется, кружась по орбите,
Улыбнется в усы: «Ну какой же дурак!»
***
Умри — не придумаешь лучше,
Впади в ненаставший рассвет.
Все — случай, и жизнь — это случай,
Написанный кровью сонет.

И где-то уж тают в тумане
Случайные люди, друзья
И этой не выведать тайны,
Понять это вовсе нельзя.

И ты растекаешься каплей
Как капля дождя по стеклу
И неба дрожащего штапель
Весь в лужах уже на полу.

И эта минутная слабость
Как всякая слабость пройдет
И жизни печальна корявость
Сейчас, через миг, через год.
***
Мир меня не понял и не принял,
Изблевал меня как скверну, мир.
Но хранил я в сердце божье имя.
И любви своей хранил кумир.

И шептал разбитыми губами:
«Все приму, за все благодарю»
Пел я небывалыми словами
Мира сумасшедшую зарю.

Видел рост травы, дыханье гадов,
И качанье хрупкого цветка.
И принять сердечко было радо,
Жизни бесконечные века.

И когда бескрайнею пустыней
Стало мое сердце на века
Я молился солнцу в благостыне,
И крестил на небе облака.

Целовал подошвы трав растущих,
И гляделся в зеркала озер.
И свой век, что богом мне отпущен,
Я прожил на радость и позор.

И когда малиновка мне пела,
И когда мне ветер обдувал
Легкое и радостное тело,
Я невзгоды жизни забывал.

И шагал стотысячной тропою,
Слушая пернатых голоса,
Радуясь, что небо голубое
Нам сулит простые чудеса.
***
Поэт, поэт провинциальный
Горит на лбу моем клеймо.
Смешной, пред музами опальный
Вглядись, вглядись, вглядись в трюмо.

И золотая неудача
Горит, как прокаженных знак.
И не бывает здесь иначе.
Здесь каждый сир, здесь каждый наг.
***
Сохраняется где-то
В закромах тишины
Подлость, сплетни, наветы
И легшайшие сны

И смешные поступки-
Прошлым ставшая новь,
— Время смолото в ступке-
И, конечно любовь.

Сохраняется где-то
Ожидание встреч
Налагается вето
На твое: не сберечь.

Сберегается песня
И мотив тишины
И порхание вестниц
Наступившей весны.

Этих ласточек милых
Надо мною пролет
И шипенье винила-
Магомаев поет.

Пусть поет-ну и ладно,
Он певец неплохой.
Даже вечер прохладный,
Ночи светлый покой.

Сохраняются где-то
В закромах тишины.
Мои клятвы, обеты,
Губы, руки и сны.

И отчаянность встречи-
Никого не сберечь.
Было б, может быть, легче,
Если б русская речь

Замолчала навеки.
И не жгла как осот.
Но раскручены реки
И уходят на взлет.

Облака как шпионы
Исчезают во мгле
И во времени оном
Были мы на земле.

И когда возродимся
До единого дня!
В этом жутком зверинце
Будет много меня.

Да и вас- ведь у бога
Сохраняется все.
Млечный путь как дорога-
Золотое серсо

И дыхание серы
Изрыгает гранит
Мое сердце и вера
Все как есть сохранит.

Это лучшим залогом
Уходящего дня
Верьте мне, ради бога,
Верьте дальше меня.
***
Мне обещали мир загробный.
Не важно, что там: рай иль ад.
Я видеть все хочу подробно-
Тоску посмертных Илиад.

Стеная, грудь мне разрывают
И печень мне клюют орлы.
Но тут же сердце забывает
Все то, что светится вдали.

Все то, что став посмертной мукой-
На свет гармонии намек,
И падает перо со стуком.
И зло в лицо смеется рок.

За гробом ничего не страшно,
Ухмылочки: хи-хи, ха-ха
И голос-мощный и протяжный-
Развоплощение стиха.
***
Взволнован: «А где же удача?»
Струей серебро в закрома.
Шатаешься после поддачи
И сходишь блаженно с ума.

Но что-то скребет за душою,
Какой-то неясный сюрприз.
Живет там за речкой большою,
Твой самый желанный каприз.

Она из росы и тумана
И сводит любого с ума
Быть жертвой такого обмана
Заманчиво было б весьма.

И резаться, вешаться, шею
Подставить под жуть топора
Ты что-нибудь в этом ферштеен?
Пора, дорогуша, пора

Уже улетают синицы,
Стремятся на юг журавли.
Хорошее в мире лишь снится
И грузят в порту корабли

Фантазий сиреневых хлопок,
Счастливых мечтаний батат.
А что говорит тебе опыт?
Наверно… быть может… навряд…

Так плачь, дорогая синица,
Несбыточный плачь журавель.
Все снится, все в мире лишь снится.
И март, и февраль, и апрель.

Задуто метелями лоно
Мечты твоей самой родной.
Когда-то во времени оном
Была ты, быть может, со мной.

Но треснул хрусталь этой сини,
Расплавлены эти снега
Тебя проклинаю отныне
И душу свою на торга.

Безбожный дурак-выставляю-
Гори она синим огнем!
Я сам, как геенна, пылаю
И темною ночью, и днем.

Былому ищу оправданья
И знаю: его не найти.
По глупости все, по незнанью.
Прости, если сможешь, прости!
***
Нетленны наши души, и быть может,
Нетленны где-то в вечности тела.
А что стихи? Лишь рябь на водной коже,
Лишь ангел, закусивший удила.

Концы он перепутал и начала,
И с детскими обидами порок
И легкий бриз у вечности причалов
Тела качает полые пирог.

Закончен 20 июня2015 года
***
Колонны дорический ордер,
Разрушенный встарь Парфенон
Горит как языческий орден,
Всего человечества сон.

Мы жили тогда под эгидой
Хоть гневных, но добрых богов.
Терпели от них мы обиды
Не терпят каких от врагов.

И эти роскошные были
Запомним на все времена
Ведь горстка аттический пыли
На всю Ойкумену одна.
***
Вся жизнь в суете пролетела,
Работа, стихи –суета.
И Музы безгласное тело
Несут уже ради Христа.

К могиле несут безымянной,
Стенания, вопли-вотще
Мы жертвою стали обмана
Все в мире –обман вообще.
***
Настоящий! Ведь я-настоящий!
И достоинства все и грехи,
И сыграю когда-нибудь в ящик,
А стихи?
***
Во впадинах ключиц лежали тени,
Как фонари горевшие глаза,
Тускнели и тускнели постепенно,
И падали во тьму прохожие, скользя

И мир одной взволнованной шарадой
Лежал передо мной, на плоскости равнин,
И солнце, наигравшись до упада,
Уже гасило шалые огни

И был тот час, когда смеется нечисть,
Над миром торжествует сатана.
И, подставляя злу покорно плечи,
Я горечь мира, молча, пил до дна.

И знал, что мысли лучшие в разгоне,
Что едко усмехнется дама пик.
И смысла нет от всех моих ироний,
Уснул уже уставший материк.

И только кружит полуночный ветер,
На Брокен ведьмы в тишине летят.
Любви и счастья нет в бесовской смете,
Все пропитавший разложенья яд

Проник в меня и дрогнуло сердечко,
В знаменье крестном замерла рука.
И как сквозняк, что тушит в церкви свечки,
Тушила нежить в небе облака.
***
Мне в сущности надо немного
Лишь чай и с капустой пирог.
Ну, сон, и конечно, дорога.
Точнее, десятки дорог.

Я странник, а странник-призванье.
И это уже навсегда.
И то, без стыда и названья,
Что блещет, как в небе звезда.

И что обжигает дыханье,
Как ветер пустынь, как любовь,
Хотя и дается случайно,
Хотя и волнует нам кровь.

Имею ввиду не стихи я
Хоть входят в него и стихи
Волшебная, злая стихия,
Без коей мы слепы, глухи.
***
Ничто не ново под луною-
Как эта истина стара!
В столицы лезть любой ценою-
Сия уловка не мудра.

Иль уезжать в Тюмень куда-то.
Хотя нам на фига Тюмень?
Там Пушкин в ссылке жил когда-то,
Там рыба вкусная таймень.

И в мемуарах непременно
Ты Кустанай упомяни.
Там шведам перебил колена
Стратег великий в оны дни.

С тех ор на берегах Тобола
Идет великая гульба
Хоть денег нету ни обола,
И там, быть может, нет тебя.

Но помни: шведов покорили
И может римлян-вам видней.
Но дев прекрасных изобилье
Остались в нем до наших дней.

Но знай: все это канет в Лету,
А может, в Тибр, а может –в Стикс.
Как можно выжить там поэту?
Ответ на диво прост: привык-с.

Когда-то в школе изучали
Великих с ними рандеву
Меня доводит до печали,
А я весельчаком слыву.

Еще там был проездом Ленин
А также был проездом Маркс.
Хотя злодей, но все же гений
И написал премного врак-с.

Томов пятнадцать или двадцать,
А может, даже пятьдесят-
Мне не зазорно ошибаться,
Зазорно было б их читать.

Но не читал, читать не буду-
Для этих целей есть Толстой.
А город наш почти что чудо
Уж десять лет как на постой.

Я стал, живу в обычной двушке
Есть туалет и ванна есть.
А это вовсе не игрушка,
Его я смею предпочесть.

Парижу, Лондону, Нью-Йорку,
Венеции, самой Москве.
Признанье это мне не горько,
Хоть нет волос на голове,

Но есть на ней зато бейсболка
И с логотипом Кустанай
Простите: я хоть балаболка,
Но на земле нашел свой рай.

Пускай целинный, черноземный,
И пусть в домах корявых весь.
Но я живу в нем, мне не стрёмно.
Я говорю вам все, как есть.
***
Пусть зло разрывает на части.
Того, что уходит, не жаль.
Залогом грядущего счастья
Моя золотая печаль.

Пусть Вий «Подымите мне веки»
Во тьме сладострастно кряхтит.
Но льются ведь синие реки,
И луч небеса золотит.

Пусть все в этом мире случайно,
И сущему верить нельзя.
Но все и прекрасно, и тайна,
В неверия бездну скользя.
***
Быть бедным-призванье поэта,
В опале у власти любой
Зато ощущенье полета,
Зато небосвод голубой.

Поэту доверена тайна
И вязь непонятная слов.
Как все в этом мире случайно,
Как все повторяется вновь!
***
Читая антологию поэтов,
Нарвался: выдрали Есенина стихи.
Признанье высшее! Мечтай об этом!
Не портят книгу ради чепухи.
***
Дороги уводят куда угодно-
Немеряно верст меж адом и раем.
Но мы говорим и вчера, и сегодня:
«Дороги, которые мы выбираем».

Поэтому нету альтернативы,
Любая дорога не наша и наша
Гремят митральезы, грохочут мортиры
Везде из мозгов и туловищ каша.

И мы по колено бредем в этой каше,
Ворча: «Судьба злодейка и сводня».
Все лажа вокруг и не больше, чем лажа
Завтра, вчера и, конечно, сегодня.
***
Ненавязчивы наши печали-
Непривязчива к сердцу печаль.
Толстый ангел толкает плечами.
Ничего для тебя, мол, не жаль.

Так плати же свою десятину.
Барский пай, что с чужого плеча.
Жги злорадно и страстно, скотина,
Чтоб скорей догорела свеча.

Чтоб некоим светом влекома,
Как бакены плыла по реке,
И шептали деревья «Велькомме»
И горел перстенек на реке,

Чтобы вправду крестилась природа,
Опускаясь в крутую волну.
И пастух на свирели пел оду,
Распуская как прядь тишину.
***
Он содрогнулся: «Неужели
Вся жизнь пошла коту под хвост?»
Но ангелы в созвездьях пели
По курсу «норд», по курсу «ост».

Они базлали: «Нет, Владимир,
Был в жизни сей и смысл, и толк.
И только я ходил как прима,
Несчастный как тамбовский волк.

И верил не словам, не звездам,
Но жизни серной кислоте.
Но тем же нордом плыл и остом
И убеждался в правоте

Друзей: все было не напрасно,
Оправдан в жизни каждый шаг.
В одно мы верили, но разно,
И каждый был себе лишь враг.
***
Всего достойней быть на этом свете
Простым ростком, ромашкой полевой.
Иль перекати-поле, чтобы ветер
Тебя толкал в пространстве головой.

И ты в степи катился, ты катился,
Не думая, наверно, ни о чем.
Или в сухом гербарии пылился,
Позолоченный огненным лучом.

Да, быть ростоком. Лишь стебель, две тычинки,
Сухие шелестят лишь лепестки.
А что там Цезарь, что там майя, инки-
Об этом -ни бум бум и не с руки

Все это знать. Все месиво столетий,
Кружится мимо: гоплиты, война
И только ветер, шелестящий ветер.
И голубая всюду тишина.
***
Кордоны звезд в пространство голубое
Просыпаны, аттическая соль
Сверкает и согласна на любое
Из продолжений, заклиная боль,

Кружатся золотые метеоры.
И сеют всюду сполохи огня.
И тучек в небе серебрятся шторы
И кончена столетняя война.

И розы алой с белой распря тоже
Закончена, лишь праздничный салют
Румянит небо, делает пригожей.
И боги по заслугам воздают.

Всем Цезарям и всем Октавианам.
И Клеопатра мучает змею,
Чтоб яд добыть, но поздно или рано
Всем по заслугам боги воздают.

И ты в толпе царей простой лишь странник,
Средь дервишей, пророков-просто маг.
Всего глухонемая обезьяна
С папирусом иль свитами бумаг.

Но медное пространство рассекая
Событий гордых огненным мечом,
Ты истины простые изрекаешь,
Толкая время голубым плечом.

Бокал наполни каплями цикуты
И вновь его Сократу поднеси,
Кровавя гладь священной Брахмапутры,
Плывут костры в рассветные часы.

Натянут безупречно неба парус,
Пленяет глаз тугою синевой.
Не знаем мы: жить сколько нам сталось,
Но каждый рад, что все –таки живой.
***
Джек-пот сорвать не сразу удается,
Не каждому дано сорвать Джек-пот.
Но как вода чиста в глухих колодцах,
Но как беда внятнее в дебрях вод,

Так мне моя мечта поймать жар-птицу,
Сияньем озарившем небосвод.
Доволен буду, если хоть приснится,
Опричь моих печалей и забот.

И я тогда с улыбкой поканаю
В тот дальний край, где вечна тишина.
Хотя могла мне быть судьба иная.
И где-то, может, верили в меня.
***
От яма до яма-гоньба,
Хрипят запаленные тройки.
Фельдегерь грозней чем судьба
И мчатся, летят они бойко.

Россия, твои ямщики,
Несут запоздавшие вести.
Просторы твои велики,
Стенанья совсем не уместны.

И надо надежду хранить,
На то, что авось, обойдется.
И некого в этом винить
И тройка за тройкой несется.

А что там, какая война-
Россия со всеми воюет
Такая уж это страна
И, славу растратив былую,

Она никого не винит.
Дороги — хужей не бывает.
Но бог ее видно хранит
И божия матерь святая.

Авось обойдется, авось
Хорошими станут дороги.
И гонит веселая злость
Ее сыновей от порога.

Родного –Куда, дураки!
Чем лучше чужая землица?
Но эта им речь не с руки,
Летят мировые столицы,

Америки, Индии. Прах
Родимой земли сотрясая,
Чтоб вдруг в изумленьи и враг,
И пляшет, и плачет босая

Святая и грешная Русь
— И танки у нас и ракеты-
Но главное спорить берусь! —
Все ж лучшие в мире поэты
***
Уйди в эмиграцию смерти,
За Стикса волну, Ахерон,
Где Гамлет прощает Лаэрта,
И жизни божественный сон

Все длится, и длится и длится
Барокко смешной завиток.
А все, что любил ты, с чем свыкся
Отныне –поверишь ли? — йок.

Посадит нас смерть на измену,
Другие нам даст имена.
Но дружбе ведь знали мы цену,
И родина только одна.

И чье-то забытое имя
Горит, как березовый лист
Рукой небрезгливою снимет
Непрошенный евангелист.

Его, и корявая память
Забудет былое навек.
Но что-то останется с нами-
Ты жил на земле человек!
***
Когда-то мой предок скакал,
Доверясь чутью аргамака.
И волчий свирепый оскал
Он чувствовал всех зодиаков:

Грозящий бедой козерог,
Погибель несущие раки.
Он воин, он делал, что мог,
Охочь до гульбы и до драки.

А все же он верил в судьбу,
В высокие чистые звезды.
А трусость и подлость-табу.
Так мыслил он верно и просто.
***
На крик совы, на зов коростеля,
На пение бездумное синицы
Все думаешь: мол, кружится земля,
Планеты, солнца или это снится?

Все сон и отражается во сне,
Как зеркала двоящей мир сей яви.
Но в этом всем не разобраться мне,
Магнитно искажают облик травы.

Как розово затрепетал рассвет,
И голуба как неба парусина!
Но смерти нет, и жизни, значит, нет-
Не в этом, значит, вымысла причина.

Все вымысел: зеленая трава,
Натруженный накат волны на берег.
Но значат, что тогда мои слова,
Хотя полны значенья, без истерик,

Без вопля, может богу: почему,
Зачем ты создал эту панораму,
В которой пусто сердцу моему,
Которого оно ждало упрямо!

От вечности дорога недолга
До вечности в которой много боли.
Вот родина моя, ее снега,
Ее простор навылет распороли

Ветра, какие злые все ж ветра,
В просторах древних, точно слог дастана.
И я сижу, любуюсь до утра
Сей ночью и влюбленными глазами.

Гляжу в ее сияющий простор:
Луна какая, а какие звезды!
А все иное в своем сердце стер,
Как некогда привидевшийся остров.
***
Тождественно ль разуму время,
Когда в избавителях смерть,
Когда в тишине-полудреме
Положено веку сгореть,

Когда одинокое счастье
Бросается встречным на грудь?
Несладки вино и причастье
И голос гортанный: «Забудь,

Стань камнем, лиловой камеей,
Стать бронзою, стань чугуном» —
Не хочется быть по идее,
Отверженным всеми, лгуном.

Ну что ж, шепелявое счастье,
Дорогу к рассвету тори.
Ты право, хотя бы отчасти.
Заклания ждут алтари.

И это последние сроки-
Отсрочек не будет, не жди.
И путь свой пройдя без упрека,
Не верь ничему впереди.
***
Приходит пусть все с опозданьем.
Особенно поздно любовь.
Тревоги, печали, желанья,
Тяжелая плещется кровь

В бунтующих жилах. Видали.
Горячая страсть какова!
А что там писал о Натальи
Сергеич, какие слова

Нашел? — Ведь находят же люди!
От века вот так суждено:
Одних никогда не убудет,
Другим ничего не дано.
***
Что каяться в грехах? Приходит поздно
Раскаянье. Всех участь такова:
Высокий небосвод в тяжелых звездах
Меняя на никчемные слова.

Молиться то ль пророку, то ли хаму-
От века это многим суждено.
И рушатся сияющие храмы,
И пенится с отравою вино.
***
Осенние листья летели
Ковром на озябшую твердь.
В поникшем саду иммортели
Еще продолжали гореть.

К походу готовились птицы-
Лететь им еще на юга.
И жизнь продолжала мне сниться,
Блошиные эти бега:

Искать себе пищи и крова,
Искать себе счастья и слез-
Всегда заморочки с любовью,
Всегда это трудный вопрос.

Шугой уж створожились реки,
Подернулись лужи ледком.
Обыденно так все навеки,
И каждый ведь с этим знаком.

За осенью следуют зимы,
Приходят на срок холода.
И стих, бесконечно любимый,
Рождался во мне иногда.

И я благодарен был Богу
За это немыслимый дар-
Как мало и как это много
Тому, кто от жизни устал!

И я благодарен навеки
Всему, что уйдет без следа,
За то, что закроют мне веки,
За то, что горела звезда.

Моя, пусть не яркая очень,
Но все же горела она.
А то, что был в песнях не точен,
В том каюсь, моя лишь вина.
***
Интересно: как получается:
Жизнь моя кому-то нужна.
Кто-то так же на свете мается
Этот кто-то, точней она.

На кофейной гадает гуще,
На ромашках, эт сетера.
Может счастье и мне отпущено,
И толику его ветра

Занесут и в мою берлогу,
В мой монашеский строгий скит
Мне и надо его немного,
Чтоб в балансе потерь, обид

Положительным стало сальдо,
От улыбки ее шальной
Мне и надо немного, надо.
Но у Бога, видать, выходной.
***
Какое дело до небывших?
Какое дело до непевших?
Бог-знаю точно-наша крыша,
В опале бывших, но не севших.

Поныне власти нас не любят,
И душат не петлей- молчаньем.
Рукой железною голубят,
Пустых насмешкой обещаний.

Ну что ж, мы это заслужили,
Плевки, как ордена мы носим,
И так до самой до могилы.
Взгляни на небо. Дождик. Осень.
***
Уж такая страна Россия:
Не объять в ширину и в длину.
Только нас ни о чем не спросили
Зубы сжавши, идем ко дну.

Одиночество-вот наше знамя,
Обреченных, отчаянных бунт.
А за нами и взрывы, и пламя:
Отступая, родимое жгут,

Чтоб врагу не досталось ни крохи.
Что поделать: страна велика!
Из Америки-символ эпохи-
Факел медный вздымает рука.

Но грозить нам войною напрасно:
Мы привыкли всегда воевать.
Даже Гудвин, великий, ужасный,
Не сумеет уже напугать.

В остальном: прозябаем и крохи
С президентского ловим стола.
То ли нам хорошо, то и плохо.
Вот такие, дружище, дела.

Все равно: хвост держу пистолетом.
Я ль не русский, крепка моя стать.
Похвала прозвучала б наветом,
А навету хвалой не звучать.
***
Я буду калифом на час.
Но мне будет много и это.
Кометой на небе зажглась
Судьба непутевых поэтов,

Бродячих артистов, шутов,
И вдребезги пьяных паяцев.
И спросит вдруг Воланд: «Ты кто?» —
Не надо вопросов бояться.

Тем более искренних, в лоб.
Такими ж должны быть ответы.
Но сам я не знаю: я-кто?
Нескромно назваться поэтом.
***
Обиду врагов перетерпим:
Хорошими всем быть нельзя.
Но что же нам делать, Евтерпа,
Когда недовольны друзья?

И надо бы взять их за руки,
И все им, как есть объяснить,
Но вот понимаешь, в чем штука:
Ведь рвется суждения нить.

И все так легко и несвязно,
Все так неподвластно уму.
С врагом объясняться согласен-
Что другу сказать моему?
***
Это пошло, наверно, скорбеть о том, что умрем,
Что покроются жизни события патиной пыли.
Что в итоге: стакан вот, в него наливаем мы ром.
И скорбим, веселея: «Ну что, по глотку и поплыли?»

То ли плыть на Цитеру, то ль дальше куда,
Может в царство Аида, презрев погребальную тризну,
Хорошо мы сидим, что заметить спешу, господа.
Разве плохо бывает, пока мы в любимой отчизне.
***
О ты, разрушительница наслаждений,
О ты, разлучительница собраний,
Нет смысла вставать пред тобой на колени,
Нет смысла задаривать теми дарами,

Цена которых всегда несметна,
Но жизни цена, конечно же, выше.
О как мрачна ты, о как неприветна!
Никто не увидит, никто не услышит,

Как входишь и гасишь светильник жизни,
Ложится на очи тьма гробовая,
Но выскажет кто свои укоризны?
А в новой жизни про все забывают.

И пишут заново новые строчки
На лист белоснежный, как зимы Сибири,
Никто не дойдет до последней точки,
Хоть в битве сражаясь, хоть сидя в квартире.

Поэтому я тебе обращаюсь,
О ты, разлучительница собраний,
Пока живу — ни с кем не прощаюсь,
Когда умру — не почувствую раны.

И в этом вихре кружиться до смерти —
Прости, что я назвал твое имя.
В начало — не верьте, концу — не верьте.
И так же она поступает с другими.

И это честно, всегда справедливо
Началом беременна тьма гробовая.
Что наши слезы, что наши порывы
Тому, на кого мы все уповаем?
***
Как странно: родиться поэтом,
Готовым на счастье, на смерть.
Но речь ведь сейчас не об этом.
И жизни осталась лишь треть.

И надо на что-то решиться,
Дела мои очень плохи:
Вне правил стихи и традиций,
Никчёмные, в общем, стихи.
***
Пустота, пустота, пустота…
Ах, какой недотрога, скажите!
Но кругом пустота, пустота…
Точно спутник один на орбите.

Где-то канули в вечность друзья,
Где-то канули в вечность подруги.
И поплакаться даже нельзя
Под рыданье родимое вьюги.

С каждым днём все острее черты,
Голос твой и надрывней и суше.
Где великие планы, мечты
Средь великой безжалостной стужи?

Все бравада, мол, мы проживём,
Все бравада: куда-то прорвемся.
Где ж небес голубой окоем? —
Над собою же горько смеемся.

Молодые — тебе не чета.
И стихи у них ярче и лучше.
Это — духа уже нищета,
Это — старость — ты чуешь, поручик?

Так порви пополам эполет —
Раз погибнуть не смог на дуэли.
Запоздалых не надо вендетт.
Как и выстрелов вверх, мимо цели.
***
Всё можно бы сделать и тоньше
Я сразу скажу без обид.
Но любит детишек ведь Онча,
Своим языком говорит.

И дети его понимают,
И слышен заливистый смех.
А то, что потом забывают —
Для милого люда не грех.

У них ведь свое пониманье,
Сегодня — не то, что вчера.
Для них новогодняя тайна —
Златых мандарин кожура.

И все мы хоть родом из детства,
Оно в нас до смерти сидит.
Отдать ребятне свое сердце —
Вам это не ставлю на вид —

Не каждый из взрослых сумеет,
А Онча для них — дед Мороз.
Приветит стихом и согреет,
Порой рассмешит их до слез.

Хоть может порой он наивен,
И стих без великих идей.
Но всё же большое спасибо.
Поэту от малых людей
***
 «Горька судьба российского поэта» —
Как кто-то из поэтов же сказал.
Ввиду имея смерть, имея вето
На жизнь враздрызг, на пьянку, на скандал.

О, сколько их спивалось, погибало, —
Кончая жизни выстрелом, в петле.
Но никогда они не ошибались
И не кончали жизнь свою во зле.

Платя за строчки малостью: судьбою,
За каждый стих, судьбу благодаря.
И радуясь, что Муза на постое —
Есть что нести к подножью алтаря

И все же это счастье: быть поэтом
На этой нищий, горестной земле.
И, вызнав жизни многие секреты,
Растаять вновь в сгущающейся мгле.

И ничего тогда уже не важно,
Когда написан самый главный стих.
И голос меди, резкий и протяжный,
Как водится не вовремя настиг.

Он весь в мечтах, надеждах, озареньях,
Он в мыслях весь шагнуть за горизонт.
Но подвела, наверно, резкость зренья
И на удачу кончился сезон.

Но все равно уже подбиты бабки,
Костяшкой щелкнул в небе счетовод.
И он идёт, как смерть застала, в тапках,
Покорный року в небеса идёт.

Язык творится в этом карнавале,
Смешенье лиц, слепые чудеса.
Бьюсь об заклад: расслышите едва ли
Теперь вы их простые голоса.

Они ушли теперь — и слава богу! —
С добычей может самой дорогой.
Но чувствую печенкою: в дорогу
На смену им идёт уже другой.

И всё опять как прежде повторится:
Идёт, в трубу картонную трубя.
В зачёт судьбы, в зачёт былых традиций
И умирает, может, за тебя.
***
Ну ладно, птичка улетай.
Ищи себе другую ветку.
Теперь ладонь моя пуста,
Печаль моя густа и едка.

Ну, что ж, спасибо и адью,
Всего хорошего, родная.
В неволе птицы не поют —
Как хорошо я это знаю!

Я сам молчал за годом год,
В простор неведомый мне рвался.
Но я не знаю счастья код.
Я сам частенько ошибался.

Поэтому могу понять —
Сказать точнее, понимаю.
Но не могу тебя обнять,
Других как смело обнимаю.

Ну что ж, дорога такова,
Что надо с кем-нибудь прощаться.
Но все слова, слова, слова —
Ведь должен кто-то ошибаться.

Поэтому скажу: лети
Ищи себе другую ветку.
А если что не так — прости,
Как я других прощал нередко.
***
Коварство и любовь — две ипостаси
Одной беды — коварство и любовь.
О как любил я милую Настасью,
О как она мне волновала кровь!

Обобран, брошен — в нищете в итоге –,
Как флот непобедимый я разбит.
За что меня вы покарали боги,
За что, за что морально я убит?

Теперь никто мне светочем не будет,
Я больше не поверю ни одной.
Но как я верил, как был счастлив, люди,
Какой прозрел я горькою ценой.

Теперь печаль — души моей эмблема,
Для песни запечатаны уста.
К чему элегии, к чему поэмы,
Когда душа скорбящая пуста?
***
Сегодня рано встал,
Сегодня поздно лягу.
Стих влажный, как коралл
Ложится на бумагу.

Сияя как атолл,
Мерцая хмурым утром,
Он как меня нашел?
Я ж поступил немудро:

Его не записал,
Он, тая, как Мальдивы
Из памяти ушел,
Пылающее диво.

К кому? Вот в чем вопрос,
Соперник кто счастливый?
Средь дыма папирос
И грустного наива

Сижу, сижу, его
Сижу припоминая.
Но нет мне ничего,
Но нет былого рая.

Совет мой: запиши
Стих сразу на бумагу.
А в тайниках души
Будь ты хоть трижды магом

Растает, как луна
На бледном небосклоне.
Душа чиста до дна,
Как мир во время оно.

И где-то в глубине
Сияет стих кораллом.
Он дорог мне вдвойне
И голубым, и алым.

Сияет цветом он,
Как радуга играет.
Таких стихов мильон
На дне души пылает.
***
Голубушка — ночь, не кончайся
И тьмой несусветной продлись.
Лишь ты над душою начальство,
Лишь ты — сокровенная жизнь.

Как радуг сияющих плети,
Как молний ветвистый разлом.
Так то, что осталося в нетях
Осталось навеки в былом.

Живёшь и печальный, и старый,
Вино пьешь и чай с молоком.
И, слушая плачи гитары,
Тоскуешь порой ни о ком.

Точней, ни о чем, и неверны
Догадки глазастых друзей.
И грусть, выжигающа скверну,
Нас делает выше князей.

Высокого места достойны
И доблести, чести полны.
Чего же мы так беспокойны,
Зачем же тревожны так дни?

Зачем мы так сорим стихами,
Старинные песни поем?
И звёздами блещет над нами
Зачем так ночной окоём?
***
Быть может, в Бога я поверю —
Кровей нерусских соловей.
В сиянье распахнутся двери,
Кивнет мне ангел: «Не робей!»

И овен подойдёт и львица.
Обоих буду я ласкать.
А может всё мне только снится.
Но как же сладко так вот спать!
***
И мне когда-то слышались шаги,
Бесценная, твои во сне. Создатель
Не виноват, но все же мы — враги,
Что вряд ли б напророчил предсказатель.

На лаковом паркете при луне
Кружились заведённые две тени.
Как никогда всё ясно было мне.
И нас с тобой отринул бог евгеник.

Навеки наши губы разлучил,
И разлучил навеки наши гены.
Тогда я вальс прощанья разучил,
Надеясь, что забуду постепенно.

И вымывают в памяти года
Промоины несбывшихся событий.
И я хоть вспоминаю иногда,
Но что-то в сердце навсегда убито.
***
Мне ль просить у нищего хлеба
Иль воды в пустыне глоток?
Надо мной милосердное небо,
И добра, и печали исток.

Одиночество — плата за гордость,
За бездумно летящие дни.
Всех кочевников дикие орды
Над травою моей протяни.

Пусть истопчут ее, ископытят,
Замутя; т зеркала пусть озёр.
Я ценю в этой жизни безбытность
И бездомного бога призор.

Понимаю, что мало мне надо.
Надо мной, подо мной пустота.
И не жжёт моё сердце досада,
И не бьёт наповал клевета.
***
За что мы пьем? — Не знаем сами.
Боль в тело жёсткое репьем.
Свет белый полон чудесами.
И мы всегда за что-то пьем

Пьем из стаканов, пьем из кружек,
И пьем порою из горла;.
И день кончается недужный,
Ему взамен ночная мгла.

О сколько звёзд! Луна какая!
Мы пьем настойку тишины.
Точнее, как коты лакаем.
И снятся нам кошачьи сны.

Погони, шашни, кошки-мышки,
И вся иная лабуда.
Довольно этого! И с лишком.
Мы не проснёмся никогда

Так кажется, но мы проснулись.
И жизнь вошла в свои права.
А мы на сны не оглянулись,
Как будто это трын-трава.

Как будто детская досада
Взрослость входит, ворожа.
Но мы довольны: так и надо —
Мы снам чужим не сторожа.
***
Приснилось мне: я памятником стал.
Моё лицо стянул тугой металл.

Отлиты из металла сапоги,
Друзья меня боятся и враги.

Лишь голуби воркуют в тишине
И оставляют метки на спине.

Я величавым, дальнозорким стал —
Вот так преобразил меня металл.

Таким я не был а жизни никогда
Поэта путеводная звезда

Сквозь вёсен аромат меня вела,
Январской стужей мои щеки жгла,

Ласкала тело летняя вода,
Зачем мне эта грозная беда?

Сказал я богу: «Ты развоплоти,
Чтоб сердце билось смертное в груди

Чтоб жажда строк жила в моей душе,
Я жил как смертный — этого уже

На все года хватило бы с лихвой…»
И стал обычным. Небом и травой,

Как все живое, на земле дышал
И против тлена я не возражал:

В свой срок пускай меня настигнет смерть,
Захватит пусть земная круговерть,

Пусть все ко мне придёт в свои срока.
А если хоть единая строка

Меня — её творца — переживёт,
То это — высший для меня почёт.
***
Истребители взмыли, крылья,
Точно руки держа на весу.
И не понял я, то ли МИГи,
Толи сушки, иначе СУ.

А потом разобрал, конечно:
Ястребок ПВОшный — СУ.
Всё казалось мне, целую вечность
Белый след в синеве несут.

Я-то знаю, грозная птица
И надёжней, наверное, нет.
Белый след в небесах пушится,
Реактивный инверсный след.
***
Владимир Леонидыч ждёт
От нас подарка.
А что осталося — не в счёт
Свечи огарки.

А что осталося — не в счёт
То, что осталось.
Стрелял по синей птицы влёт,
Промазал малость.

Я промахнулся, но мечта
Плывёт по небу.
Ах, Леонидыч, всё ничтяк
Глухие дебри

Душа поэта и куда
Теперь нам деться?
А ведь была моя мечта
И билось сердце.

И где-то верили в меня —
Доныне верят.
Но нет уже в душе огня
Все краской серой.

Но знаю, Леонидыч ждёт
От нас подарка.
А то, что ты устал — не в счёт.
И без помарки

Ложится на страницу стих —
Лети жар-птицей.
А, может, это — сердца крик,
Душа истицей.

А, может, все в последний раз,
Но спел ведь паря.
Душа плыла не в стиле «брасс»,
Свое гутаря.

Дай бог нам музыку, слова
И хриплый голос.
А если песни не жива —
То смерти колос.
***
Родись я в двенадцатом веке,
Я был бы стрелою убит
Татарской и плавили б реки
Тягучий тугой антрацит.

То бишь потемневшие льдины
С навоза, соломы мазком.
Зато я не знал бы Марины,
И не был бы с Таней знаком.

Есть плюсы и минусы тоже,
Но в веке каком не родись,
Спаси от предательства, боже,
И дай нам спокойную жизнь.
***
Не водила молодость
В сабельный поход,
Не бросала молодость
На Кронштадтский лёд.

Выпала эпоха
Им без дураков.
Ну, а нам неплохо
В череде веков.

Только все же нету
В жизни нам огня.
В очи ворон смерти
Не клевал меня.

Все спокойно, чинно,
Катятся года.
Стала вдруг личиной
Красная звезда.

Я и сам не знаю
Плохо ль, хорошо ль,
Что страна иная,
И иная боль.

Р.В.С. и знамя,
Пули и Гаврош.
Правды — между нами —
В мире не найдёшь.

Жаль, что не водила
Молодость в поход.
Жаль, что не бросала
На Кронштадтский лёд
***
Вношу свою я лепту в произвол
Времён, передо мной бегущих чередою.
Как похищающий Европу вол,
Как греческий герой, ногой поправший Трою.

Так я живу в надежде на «авось»
Какие времена проходят чередою!
Но в этом мире всё-таки я гость,
Пусть осененный сумрачной звездою.

Черненье на мяче, усталая финифть
Мерцает предо мною тускло, благородно.
Как Ариаднина волшебно вьётся нить,
Уводит нас из прошлого в сегодня.

Всему, всему на свете исполать,
Готовы к сече гордые дружины.
Но есть ещё завод и можно не роптать —
Так оскорбительна беспомощность мужчины.

И, голову склонив, скажи: «О времена!
О нравы!, пеплом выю посыпая,
И чашу смерти осуши до дна,
Пока тебя корёжит боль слепая.
***
Перед богами преклонив колени,
Лицо завесив пёстренькой чадрой,
Алкаем мы несбыточных мгновений
И, заигравшись, падаем порой.

И думаем тогда: «Как больно! Как ненужно!
Зачем цветёт такая красота?»
И циркуль судеб, завершив окружность,
Не изменяет в жизни ни черта.

Пылают также пышные закаты,
И женщины нам губы отдают.
Всё это, вспомни, видели когда-то.
Об этом больше песен не поют.

Всё это нам сулит дичайший ужас,
И боги шлют последнюю зарю.
Среди предательств подлых, среди дружеств
Я перед кем угодно повторю.

Весь этот вздор, насыщенное чванство,
Горячее дыханье фонарей
Разнообразит темноты убранство
И прикипело к сумраку аллей.
***
Не бойся ничего, и не проси:
Все принесут тебе, дадут все сами.
Но правды никогда не было на Руси.
Какими мне смотреть на прошлое глазами?

Какой искус, войдя в самообман,
Другого наставлять на путь, пророчить
А впереди — туман, туман, туман.
А сзади — полуправда одиночеств.

Земной свой путь пройдя до полови…
И дальше всё, не будет переноса
И в мутных водах рыбку не ловить,
Не задавать ненужные вопросы.

А впереди — лишь только пустота.
И ты шагни вперёд, задравши ногу.
Ну вот мечты надгробная плита,
И мы кладём сонет или эклогу.

И пятясь, мы уходим от неё
И крестимся обеими руками.
А ветер пусть в печной трубе поет,
Как пел до нас и после нас веками.
***
Вослед Есенину воскликну:
«Я лишь прохожий в море сём»
Я, как и все, конечно гикнусь
Мне, как и всем, придёт облом.

Но розы лепесток тончайший,
В июль текущая вода.
Запахнут горечью дичайшей,
Словцом нелепым «никогда».

Но все равно я буду прима
Среди других таких же прим.
Ведь жизнь всегда неповторима,
В ней каждый миг неповторим.
***
За круг магический от свечи
Твое лицо уплывёт.
Хоть пой, хоть плачь, а хоть и молчи,
Я знаю все наперёд.

Пройдут немеряные года,
И ангел нам встречу даст.
Но радость это или беда,
Зеро, козырная ль масть?

Никто не скажет и, молча, мы
Уйдём в покой, в горизонт.
Мы — ангелы света, исчадия тьмы?
Гадать о том не резон.

А просто встреча напрасной была
И сердца напрасен труд.
А чёрный конь закусил удила,
Пространство белые рвут.

Ну, что ж, прощай и теперь навсегда.
В краю бесконечной тьмы.
Не светит нам удачи звезда
И, значит, не свидимся мы.
***
Была бы ладанка, я меньше бы боялся,
Нахальнее смотрел бы в синеву.
Но нет её, я при своих остался
И вижу сон постылый наяву:

Идут, идут согбенные фигуры
И пропадают: дальше поворот.
Всё это сам я напортачил сдуру,
Поставив на режим: автопилот.

И ледяная синева смеётся,
И айсберги уносит океан.
Но также холодна вода в колодцах,
И ангел в небе весел, то есть пьян.

Ну что ж, добро. И с этим мы смиримся
С потусторонней силой заодно.
А чтобы доказать, что не боимся,
Мы пьем из одуванчиков вино.

И выплеснув на шар земной опивки,
На сёла мы глядим и города.
Как фильмы целлулоидной отрывки,
Где вперемешку радость и беда.

Полночный гонг и в сумасшедшем ралли
Несётся метеор или звезда.
Но мы толику радости украли
На день, на миг, на долгие года.

И, осененный триколором, вечер
И в тигле тьмы кипящая звезда.
И тяжко днём, во тьме ночной не легче,
И нет уже родимого гнезда.

А где-то колокольчик однозвучный,
И гнать ямщик не надо лошадей.
Не по себе нам стало, то есть скучно.
Из свежих нет на новый день идей.

Есть старые и есть вино в баклажке,
И плугом туч развалена гряда
Седых небес. Поплачь ещё, бедняжка.
Полезно, знаешь, плакать иногда.

Пора кончать пустые эти речи.
Такие речи — оторви и брось.
Век — волкодав кидается на плечи
И вся надежда только на «авось».
***
Когда-нибудь, когда меня не будет,
И будет гнуться неокрепший лед,
Винишко из пластмассовой посуды
Ровесник постаревший мой хлебнёт.

За здравие бы выпил — нету здравья.
А, значит, выпьет на помин души.
А мне уже ни счастья, и ни славы,
И все уже исходы хороши.

В проем небес я это видеть буду
И волноваться за друзей своих.
И видеть жизнь — единственное чудо,
Поскольку все же нет для нас других.
***
Короткое стихотворение
Хочу много денег
Хочу очень много денег
Хочу очень-очень много денег.
***