Президент, не царь же?

Президент — не царь, не помазанник Божий,
Его путь начертан на несколько лет.
И хоть вид его строг, а указ его грозен,
Но на нём не лежит тот божественный свет.

Так к чему же, скажите, терзаться напрасно,
И в отчаяньи волосы рвать на себе?
Коль сегодня вам кажется небо ненастным,
Завтра солнце взойдёт по народной мольбе.

Царь — судьба, что дана от рожденья до гроба,
Президент — лишь на время нанятый слуга.
Успокойте же вашу напрасную злобу,
Ведь промчится и эта шальная пурга.

Вы говорите: «Царские замашки»,
И взор его, и каждый жест, и шаг.
Но видите ль, не в золотой рубашке
Таится главный и коварный враг.

Враг этот — страх. Не страх перед народом,
Не боязнь стрел, кинжала иль свинца.
А страх пред тем, что станет с хороводом
Планет и судеб без руки творца.

Когда ты долго у штурвала власти,
И бури все прошли через тебя,
То кажется, что рухнет мир на части,
Коль выпустишь кормило из рук, скорбя.

Боязнь не за себя, но за державу,
Что, как дитя, оставлена другим,
Пойдёт не в ту стезю, не в ту дубраву,
И станет пепелищем колким, злым.

И эта мысль, как тяжкая верига,
Сжимает сердце, не даёт уснуть.
И в каждой новой прочитанной книге
Он ищет способ продлить этот путь.

Не от любви к парче и позолоте,
Но от боязни хаоса и тьмы
Он остаётся на своей «работе»,
Заложник им построенной тюрьмы.

Так было с кесарем, с царём, с султаном.
И в новый век, средь новых скоростей,
Всё тот же страх пред будущим туманом
Рождает в людях призраки царей.

Поговорим  смелее... Что ж, извольте.
Отбросим иносказаний флёр.
В наш век свобод, начертанных на вольте,
Всё тот же слышен древний разговор.
Он президент. Так вписано в законы,
Так говорит бумага, герб, печать.
Но почему ж тогда дрожат амвоны,
И двор боится слово прошептать?

На нём мундир, не бархат и не злато,
Он говорит про выборность и срок.
Но почему ж тогда судьба сената
Зависит от того, нахмурит ли он бровь?
Он не венчался в храме на державу,
Не принимал из рук владыки крест.
Но почему ж тогда его по праву
Считают осью всех окрестных мест?

Он говорит о равенстве и братстве,
О конституции, что всем глава.
Но почему ж тогда в его богатстве
Слились и суд, и власть, и все права?
Он не тиран, не деспот азиатский,
Он мягок в слове, сдержан, деловит.
Но почему ж тогда удел солдатский —
Идти на смерть, куда он повелит?

Боится ли? О да, не заблуждайтесь.
Но страх его — не страх за свой венец.
Он верит: «Только вы не поддавайтесь,
Без пастыря овцам придёт конец».
Он видит Русь большим ковчегом в буре,
Где он один — и кормчий, и пророк.
И мысль о том, что в новой кандидатуре
Таится хаос, смута и порок,

Ему страшней, чем яд или кинжалы.
И потому, продлевая свой черёд,
Он держит крепко власти штурвалы,
И курс на вечность медленно берёт.
Так царь ли он? Иль раб своей галеры?
Он — порожденье смутного ума
Страны, что ищет не свободы — веры,
И вечно ждёт, чтоб кончилась зима.