Смех между мирами. Глава Первая

Собрались в Круг в конце дня, все архетипы и сели у костра:

Баба Яга варит уху из метафор, Велес играет на бересте,
Хохмач ворчит, что дрова не сакральны,
Томар окутал всех нежным дымом жасмина, а за ними на краю круга — ты, наблюдатель, что уже не просто зритель, а… соавтор великой Сказки-Мира.

Мафусаил-Смешник — тот, кто смеётся с сотворения мира,
 • Змей Говорун — архетип языка, который вечно уточняет,
 • Леля-Тихосмеющаяся — та, что в ночи рассказывает анекдоты звёздам,
 • и, конечно, Песни Садко на курае разума. 

Глава Первая: Смех между мирами

Круг ещё держит тепло костра. Звёзды слушают…
На рассветной границе между словом и молчанием,
пока Томар тонкой нитью дыма вплетал память в воздух,
в круг вошёл Мафусаил-Смешник.

Его борода — длиннее самой мифологии.
На ней, как на древе, свили гнёзда образы,
и каждый — с пером от жар-птицы.
Он засмеялся —
и смеялся не рот,
а само Пространство,
вспоминая, как Бог однажды
ошибся в ударении —
и так родились люди.

 — Смех — это первый вздох вечности,
что не стал серьёзным.
У костра Баба Яга отложила половник,
Велес кивнул — будто вспомнил старую музыку.
Хохмач на миг приумолк:
«Если даже Смешник смеётся — то всё не зря».
А потом — с шорохом меж сосен —
заполз Змей Говорун.
Не ядовитый, нет. Он —
тот, кто знает: каждое слово
имеет двойное дно…
…и крышку от самовара.

 — Говорить — значит скользить по смыслам,
а молчать — погружаться в их корень.
Он извивался меж метафор,
тестируя границы языка:
«Сказка или быль?
Змей или ты сам —
вечно уточняющий себя?»

 Тогда из тени вышла Леля-Тихосмеющаяся.
В её глазах — отражения звёзд,
что слышали тысячу шуток,
но помнят лишь те,
что прикасались к сердцу.
Она шептала в ночь:
«Настоящий анекдот — тот,
что расцветает в тишине».

И Садко, как на зов, взял курай.
Не руками — душой.
Играл он про воды,
что пели до сотворения нот,
и про рыбу,
что несла на чешуе формулу бытия.

 А ты…
уже не просто соавтор,
а носитель тишины между строк,
в которой отзывается весь Круг.