Избранное Том 3

...

Четыре ночи, четыре дня
Не жгли на небе костров огня.

Четыре ветра, как все ветра,
Увещевали: « Уймись, сестра».

Четыре самых тугих луча
Рубили темень мою сплеча.

Четыре самых забытых сна
Всю ночь кричали: « Проснись! Весна!»

И я четыре зажгла свечи,
Чтоб чьи-то души согреть в ночи.

Четыре сердца своих отдам
Всем тем забытым, запетым дням,

В которых пела  моя Ассоль,
Врачуя песней чужую боль.

В которых Сольвейг ткала рассвет,
Укутав плечи в дырявый плед.
…

Ты многое мне обещала,
Но всё отдавала другим:
Кораллы губ и кораллы,
Покрытые мехом густым.

И две полусферы волшебных,
Что смотрят по двум сторонам.
Но всё завершилось плачевно:
И это пошло по рукам.

И только глаза обещали,
И,  может, они не лгали…
Ты, может, лишь то отдавала,
Что взять у тебя не могли.
…

И кому ты не клала на плечи
Пару дивных божественных ног.
До свиданья, родная, до встречи.
Но слова - это только предлог,

Чтоб исчезнуть за первым же домом,
Не наделать делов сгоряча.
Состояние это знакомо?
Так идёт за ведущим ведомый
К тем, кто руки кладёт на плеча.
…

Я рад или не рад?
Жалею - не жалею?
Виват иль не виват?
И всё же: не виват скорее.

Как жаль, но не виват. Виват-
Совсем - совсем другому войску.
А там у королевы взгляд!
В колонну по четыре стройся!

И песню заиграй, трубач.
Какие в этом войске песни!
Какой у них лихой палач!
Как головы мечом чудесно

Он рубит, рубит, рубит - взгляд
Куда его? – на королеву!
Хоть должности своей не рад-
Смирился  с нею он без гнева.

Какой у них аллюр! Корнет-
Как браво он летит в атаку!
Хоть ждёт его не страсть, а смерть.
Но видит ведь его - не так ли?-

Та самая, которой он
В печали посвящал сонеты.
Что ж, век таков - Анакреон
Уже произведён в корнеты.

И мушка отыскала грудь,
И кровь уже, как алость розы.
Она ему: « Забудь, забудь!»
И быстро промерцали слёзы.

И с жадностью открытый рот,
И взгляд её, что ищет зрелищ,
Пожалуй, только тот поймёт,
Кто ночью не раскроет двери-

Не будет целовать её,
В атлас её ж перин вминая…
А здесь её душа поёт,
Здесь музыка совсем иная.

Кому оно - « забудь, забудь!»
Кому оно - печаль без срока.
А войско продолжает путь,
Ведомое своим пророком.
…

Тебя искал во тьме гробниц
Страны и знойной, и далёкой.
Тебя искал среди цариц.
Ты ей была по воле рока.

Тебя искал среди рабынь
Стамбула шумного базара.
Шептал я страстно: « Не покинь»,
И ты меня не покидала.

Я шёл по мареву следов
Железных полчищ Тамерлана.
Как звездочка во тьме годов,
Ты мне сияла неустанно.

В шумерских камнях находил
Я след твоей стопы воздушной.
Средь Сирии холмов ловил
Твой отблеск в лицах простодушных.

Но где же ты? Где ты сама?
В каких неведомых просторах?
Где застаёт тебя весна?
Врасплох где застигает горе?

Где разжигаешь свой очаг?
С кем делишь кров и делишь ужин?
Я ведаю твой каждый шаг.
Тебе, хоть может, и не нужен.

Но в мареве чудесных снов
Ко мне приходишь еженощно.
Быть может, это не любовь.
Быть может, этот мир непрочен.

Но я клянусь: покамест жив,
Искать тебя на всех дорогах
Всех мест, всех стран. Не заслужив
Тебя, но я, покамест ноги

По свету носят, я - в пути,
В пути с рассвета до заката.
А если не найду - прости,
Во всём судьба не виновата.

И в чем-то виноват и я.
И ты навек осталась тайной
Но в пёстром море бытия
Тебя не  встретил лишь случайно,

Случайно. Хайфу и Тебриз,
И пыль дорог Ерусалима,
Всё я прошёл. Но не сошлись
На небе звёзды. Втуне, мимо

Волн Адриатики лазурь,
Верблюжьих поступь караванов.
Мир в этой сказке утонул,
Что мне привиделась случайно.

Прости меня. И, как звезда,
Мильоны лет сияй напрасно.
И оставайся навсегда
Недостижимой и прекрасной.
…

Ты не пир и не чаши
Вкруговую вина.
Ты - напиток горчайший,
Тот, что пьётся до дна.

Ты - не сласти, не яства
И не свадебный стол.
Но надёжнее братства,
Чем твоё - не нашёл.

Ты - не громкая ода,
Не смешной мадригал.
Ты нужна как свобода
Тем, кто в рабстве устал.

Не могу лишь без неба,
Тени крыл на снегу.
Не могу лишь без хлеба,
Без воды не могу.

Буду смертным и грешным,
Перед всеми в долгу.
Не могу лишь без песни,
Без тебя не могу.
…

Пусть на закате обрушится дождь,
Но чаши кувшинок будут пусты.
Пусть по сердцу волнами дрожь.
Видишь девушку из мечты?

Её глаза лазури синей,
Её походка, как ветр по листам.
И я всю жизнь мечтаю о ней
И верю немножко своим мечтам.

Видишь: косу она  расплела,
И радугой встал семицветный мост.
Видишь: она по водам пошла,
Видишь: уже затерялась средь звёзд.

И я её никогда не найду
Ни там, где снега, ни там, где цветы,
Ни там, где янтарь, как солнце во льду.
Да разве сбываются наши мечты?

Да разве поверю своим словам
Среди обмана, среди суеты.
Но, впрочем, судить об этом - не вам,
Ведь это - девушка из мечты.
…

День был начат отлично - стихами,
Завершился чудесно - бедой.
Чьи-то пахнут ладони твоими духами,
Губы пахнут твоей резедой.
…

Ведь пчёлы собирают деньги
Под видом меда и пыльцы.
С любых цветов взимая пени,
Они летят во все концы,
Такие ж, как и мы, дельцы.

И мыслят, верно, о процентах,
Но золотой их капитал,
Им не оставивши ни цента,
Хозяин пасеки забрал.
…

Актёру что? Сорвать овации,
Милы доценту диссертации,
А дипломату - презентации,
Банкиру, верно, ассигнации.
Живёт боязнь ассимиляции
В народе малом среди нации
А той важней всего реляции
С полей сражений; музы, грации
Милы поэтам, но Горация
Едва ли помнит кто. Инфляции-
Они лишь всем, но всем стреляться?
Уж лучше в мир не появляться,
Чем думать о судьбе Горация,
Актеришках, банкирах, нациях,
Не лучше ли с природной грацией
Снимать с пулярки апробацию?
…

Пункт обмена стихов

«Меняю сонату на век двадцатый».
«Прошусь в соавторы - а деньги хоть завтра».
«Пишу либретто, - ау, поэты».
«Любому парии сулю гонорарии.
Полставки на баснях. Оплата согласно
Положенной таксе». За каждую кляксу
Любому гению по стихотворению
Среднего мастера; любовную пастилу
По типу элегии - на привилегию:
Стих о тиране и на корм пираньям».
«Кольцо Соломона за стих Салимона».
«Кому Вийона? Во время оно
было в ходу». А вот на виду:
«Песнь Окуджавы за гвоздик за ржавый
С тела Христова. К обмену готовы?»
«Скуратова Малюту- за любую валюту,
Нужен в редакторы, а деньги хоть завтра».
«Язык Эзопов на двух остолопов,
оплата поюбилейно». Почти келейно:
Видели Пушкина, гулял на опушке
С мадам Гончаровой. Махнуть готовы:
Главу «Онегина» на « Анну Снегину».
Кстати: Серёжа схлопочет по роже
За эти цацки о Москве кабацкой,
Стихи Миловодского на лиру Бродского.
Пояснение: Жорж - на Парнас вхож.
Гений двадцать второго века, жаль человека:
Где родился, там сгодился б.
Тюк по темени - в машину времени.
Теперь Миловодского меняют на Бродского.
Ввиду наплыва арапов - каждому в лапу.
- Чем не удавочка? – Закрыта лавочка.
В двадцать четвёртом веке все человеки
Швырнули стихи - ах, петухи!-
На свалку истории. Сегодня в «Астории»
Прощальный банкет. Бедный эстет!
Теперь лишь проза. За что? За что же?
…

У наших дёгтем мазаных ворот
Всегда толпится озорной народ.
Весёлая красивая сестра,
Она гулять уходит до утра.
А дед уже на всё махнул рукой,
Ему дороже собственный покой.
А на рассвете скрипнут ворота,
И легкие шаги прошелестят.
Пахнув вином, сестра ко мне прильнёт,
Уж ничего сестра моя не ждёт.
Она бела и телом налита,
Она любым и всяким не чета.
Её лицо напишет богомаз,
Как лик мадонны и, теплом лучась,
Она и есть мадонна во плоти,
Ну как ей этот грех не отпустить,
Ведь это - плоть, душой она - дитя,
Она ещё полюбит не шутя.
У наших дёгтем мазаных ворот
Лихая тройка рысаков всхрапнёт,
И будет снег лететь из-под копыт,
И молодец прекрасный углядит
Мою простую добрую сестру,
Я каждый день ворота эти тру!
…

В том забытом краю и горя мне мало,
В той запетой мечте лишь пустая стерня.
Там ведь даже, бывало, любовь выживала,
Если рядом гремели копыта коня.

Ах, тот конь удалой! Ах, тот конь вороной!
Ах, забытая степью бравада!
Степь пуста, нелюдима без скачки шальной
Уходящего в полночь отряда.
…
Ломая суставы мечте голубой,
Вы так ошибались: ведь я не любой.
Я - принц из династии Плантагенет.
Вот весь мой на вашу улыбку ответ.
…

Опять надежды ручеёк
В моей душе едва сочится.
В крови моей едва дымится
Тот незабвенный огонёк,

В котором слышен прошлый век,
Давно забытые событья,
Коней моих саврасых бег,
Мои нежданные открытья.

И ветер синий, и волна
Опять стучат в мои покои,
И, пробуждаясь ото сна,
И понимая: нас не двое,

Я помню то, чего и нет,
Чего и ждать-то не под силу.
По плоти писаный сонет,
Клинком оттёртым ото пыли.

Чтоб проступили письмена,
Чтоб было слово не напрасно.
И видимо при свете дня,
При свете звёзд - уже прекрасно.
…

Почему так плохо жить на свете?
Почему так мало в нём покоя?
Хмурый дождь приходит на рассвете,
Отгоняет сны своей рукою.

И печали сбрасывает роща,
Как листву осеннею порою.
Если б можно жить на свете проще
Было - я б и жил. Стоял горою

За себя, за всех, в ком мало света,
В ком листва зелёная увяла
Синий дождь стучал бы на рассвете,
Синькой, перемешанной с опалом.

Изумляли б воды. И стучали
Дятлы в барабаны до рассвета.
Небо море счастья излучало-
Синеву, наполненную летом.
…

О, если б мы с тобой летали,
Как ангелы, средь синевы,
Мы небо всё перечитали б
От Марса голубой травы

До самой лунной до саванны,
Где бродят лунные слоны.
На руки брали б обезьянок,
И нам бы верили они.
…

Какое ветреное лоно,
Февраль, у нрава твоего.
Шурша снегами и соломой,
Имея дело до всего,

Течёшь ты белыми ручьями
Сквозь незамеченную щель
И жмёшь окоченевшей дланью
Мою. Попробуй-ка, поверь,

Что сызнова трава проглянет,
Там, где проталин черных плешь.
И соловьиными устами
Закроют в майской ночи брешь.
…

Предначертания свои
Моя душа не исполняла.
Не знала песни и любви.
И горечи большой не знала.

Она была,  как листопад,
Как листья на ветру осеннем.
И, жизнь проживши невпопад,
Ни в чём не отыскав спасенья,

Забвенья избежала всё ж,
Нашла в грядущее дорогу,
От коей вправо - только рожь,
А слева - бурьяна немного.

И мил душе чертополох,
И благость льёт на сердце ржица.
И радостен на небе бог,
И в небе темном вереницы

Кружатся ангелов. Горят
Пред алтарём берёзок свечи.
И каждый неслучайный взгляд
Меня лишает дара речи.
…

Все песни умолкли, и звёзды молчат,
И небо: материя в жёлтый горошек.
И тучи плывут за отрядом отряд.
По синей пороше, по синей пороше.

И там, за пределом невзрачного дня,
Мерцающий хаос красив и безбожен.
Возьмите  с собою туда и меня
По синей пороше, по синей пороше.

Кораллами света усыпано дно
Небесной лагуны. Незван и непрошен,
Твержу я всегда неизменно одно:
По синей пороше, по синей пороше.

Оплавлены тучи сияньем луны,
Куда же, куда ж ты, мой неслух хороший?
Туда, где уносит, гремя, валуны
Небесная речка - по синей пороше.

Руками лучей обрамляют лицо
И сеют сиянье по сотням дорожек.
Далёкие звезды - мильон храбрецов-
Уже уплывая по синей пороше.

Забытая нега, ушедшая быль,
Плыву тишиной неземной заворожен,
Туда, где качается неба ковыль:
По синей пороше, по синей пороше.
…

Сизая кольчуга крокодила,
Носорога костяной таран.
Тихая злорадная сивилла
Никогда не выдаст свой обман.

Ничего кукушка не расскажет,
Кроме однозначного « ку-ку».
Крокодила я угроблю, скажем,
На высоком самом на суку

Я подвешу тушу носорога,
Чтобы знали: я сильней врагов,
Чтоб другим без ужаса потрогать,
Не платя кукушкиных долгов.
…

Коль не радует девы лоно,
Потерявшей с любовью стыд,
Всем доступным тебе ослеплённому:
«Бойся мартовских ид».

Коль не радует ярость сечи,
Вид врагов, спешащих в Аид-
Заглуши хвалебные речи:
«Бойся мартовских ид».

Небожителем став при жизни,-
Сам себе и Зевс и Давид-
Всё же ты внемли укоризне:
«Бойся мартовских ид».

Даже есть, коль судьба иная,
Есть тебя укрывающий щит.
Друг вонзит в тебя меч, обнимая:
«Бойся мартовских ид».
…

И вот у самого предела,
У самой огненной черты,
Бескрылых, слабых пожалел я.
И не велел я им: «Лети».
Они цеплялись и вопили,
И бездна пожирала их,
И поднял я слезу из пыли,
И поднял я из праха стих.
Я примирился с этим миром,
С его чарующей красой,
Но лишь бескрылого в кумиры
Не стоит двигать. Вот и всё
Не всем подвластна эта бездна.
Здесь страсть и яростный талант.
И потому я знал железно:
Бескрылым помощь бесполезна.
И всё. И в этом я - педант.
…

Я пишу катехизис двадцатого века.
Я пишу о судьбе того человека,
Какового увидел своими глазами,
Каковым хоть отчасти являюсь и сам я.
Я пишу о двух войнах, потрясших планету,
О заразе, что стала ходячею смертью:
Радиация, СПИД и так далее, далее.
Ну, могли ли представить, тем более, знали ли,
Что их внукам падёт на несильные плечи,
Наши деды и, если угодно, предтечи.
Девятнадцатый век, хоть и был неспокоен,
Но не думала твердь, что придумать такое
Догадается он же, пылинка Вселенной.
Жизнь казалась монетой ему неразменной,
В смысле: внуки и дети – его продолженье!
В пустоту, в темноту, в задыханье, в скольженье
И в сползание в пропасть
По шоссе по бетонным.
Он спешит, он торопит коней ослеплённый
Перспективой, которая велеречива,
И на грани, за гранью душевного срыва,
Весь в агониях, стрессах,
                проводочках и датчиках,
Он не хуже экспресса, колесо оторвавшего
От надёжного рельса с аргументами шпал.
Он не помнит про «если»
                - просто крутит штурвал,
Просто видит приборы и их показания.
Всё аукнется скоро и дойдёт до сознания.
Ни один из веков не навёл столько порчи,
Из окладов икон - и на землю, и в корчах-
Зарождается нечто страшней мифологии:
И Освенцима печи и ещё экология.
Эта тема обильна, неподвластна охвату.
Я путями любыми, хоть немного, о мати,
Это я напишу, попытаюсь хотя бы,
Я её размещу в сад классических ямбов,
Где проверенный слог, где испытана мера,
Нужен только предлог, чтобы пастелью серой
Пусть неярко, но пусть будет правдой отчасти,
Ведь и я, хоть немного, сих событий участник.
1992-1993гг
…

Ещё берут на караул
Над тёмным поворотом липы.
И с ряскою вода во рву.
И тучи к синеве прилипли.

И в неподвижности своей
Они сродни горам Синая.
А мы, с тобою не стеная
И неба и воды синей.

Мы слились с вежеством земли
И отроки и недотроги.
И разбивая корабли,
Бросаясь в дерзкий бунт убого

Мы тщимся вровень небесам
Поднять дрожащий куст жасмина.
Всем звездным, млечным поясам
Мы сможем чувствами шестыми

Найти начало и причал.
О преклони свои колена!
Чтоб я навеки замолчав,
Лобзал горячие ступени.

Чтоб в синий рай и в синий ад
И тот, кто был в ночи зачат
И тот, от девы непорочной
Пришедший к людям в час урочный.

О подскажи, соедини
Неприложимое вовеки.
И тают радости огни,
Ладошки сна закроют веки.

Очаг, дождавшийся людей,
Наполнен пиршества угаром,
В последнее тряпьё одень,
Последний хлеб отдай мне даром.

Пусть веруют: рука щедра
И милосердна бесконечно,
Чтоб ожидание добра
У всей толпы в глазах овечьих.

Светилось. Скудостью ль прельстить?
Нужны ли высохшие мощи?
Сумей клеветника простить,
Чтоб самому же стало проще.

Косая линия, разрез
В сатине неподвижном неба.
Всё это раздражает чрез-
Вычайно. Успокойся, дева.

И лоно, и уста твои
Найдут избранника иль бога
Не хватит счастья для двоих?
Так значит, выручит дорога.

Каликою пойдёшь во тьме
С котомкой, полной подаяний.
И встанут в гное и дерьме,
В непросыхающем обмане

Все, кто обидели тебя,
Все, кто тобою насладились.
Край ветхой шали теребя,
Подай им всепрощенья милость

И малость. Снова облака
Зовут в нескучную дорогу,
Прохладою манит река
И ветер легкий и нестрогий

Покатит обручи годов
По синей и солёной мяте.
По спелой прелести садов,
Что задохнулись в аромате.
…

Вот это блеск! Иного знанья
Иной, неведомый предел.
Учитель, милый, до свиданья.
Ты так питомцу порадел.

И он благодарит за знанья,
Склонивши верную главу.
Учитель, милый, до свиданья,
И знай: покуда я живу-

И ты живёшь. И будешь вживе,
Пока рука ученика
В накале творческих порывов
Несёт тебя через века.
…

Уходит жизнь. Её стирает
Годов печальный оселок.
Что с нами время вытворяет!
А нам порой и невдомёк,

Что жертвы разных обстоятельств
Годны к закланию вполне.
Ах, только б не ценой предательств.
Хотя предательства в цене.
…

Я знаю, что печали боле,
Чем счастья дарит нам любовь.
И мыслю я: не оттого ли
Венозна слишком наша кровь,

Ведь радость ала, ярко-красна,
Артериальная вполне
Печаль? Печаль всегда прекрасна,
Она к сраженьям непричастна.
На этом медленном огне

Сгорает скверна, остаётся
Всё лучшее. Но участь зла:
Поэтам лучше стих даётся,
Коль душу мука обожгла.

Всё это в песню отольётся,
Когда отчаянье уйдёт.
Но в этом слишком мало солнца,
Совсем не виден счастья мёд.
…

Когда я полюблю - земля и небо
Сойдутся. Птицы к тучам воспарят.
И белый лебедь, рядом чёрный лебедь
По лону вод плывущие в закат-

Вот это - мы, вот это наш прообраз
В хаосе, мельтешении и мгле.
И первые рыдания и грёзы,
И первые страданья на земле.

Всё это мы, всё это наша участь.
Два лебедя, плывущие в закат
По лону вод, по лону вод текучих,
Ничто которых не повергнет вспять.

Под алое крыло закат укроет,
Под тёмное крыло укроет ночь.
А мы с тобой согласны на любое,
Ведь всё равно мы уплываем прочь.
…

Я старый и нищий шарманщик,
Со мною шарманка - мой друг.
Такой же и плут и обманщик,
И так же выходит на круг.

Я ручку кручу, а шарманка
Поёт о счастливой любви,
Хоть в этих делах шарлатанка,
Но знойное сердце в крови.

И плачет она, и смеётся:
«О бедный и старый мой друг!»
А что нам ещё остаётся
Средь встреч, ожиданий, разлук.

И падает медь негустая
В потёртую шляпу мою.
А песня такая простая,
Что вместе с шарманкой пою.

Спасибо, что есть кому слушать.
О нашей печальной судьбе.
Мелодия, рвущая душу
По крайности мне и тебе.

А люди? Смеются и плачут,
Ведь есть у любого мечта.
Когда бы немножко иначе.
Иначе. Но жизнь прожита.

Как дань уходящему цвету,
Как жалость к себе самому,
Бросают с улыбкой монеты.
Бог весть для кого? Почему?
…

Хоть стены ещё не враждебны
И дышат приязнью дома,
Хоть ты и хмельна, и целебна,
Но как довести до ума,
Что мне не под силу навеки,
Что мне нипочём не поднять.
Из ложа встающие реки,
Гора, повернувшая вспять.
Всё это возможно, возможно,
Целебна твоя нелюбовь,
А сердцу одно непреложно:
Молчит запоздавшая кровь.
А где-то в висках молоточки
Стучат и стучат и стучат.
Дошёл я до ручки, до точки
От жизни такой невпопад.
…

По закону сгоранья свечи
Вся мятежная песня поэта.
Не молчи, не молчи, не молчи-
Что угодно - но только не это!

Уходя, о своём прокричи,
Пусть зима это только – не лето.
На коленях молю: не молчи!
Ведь останется всё невоспетым.

Канет в лета наивность твоя,
Канет в лета душевность любимой.
Ничего про себя не тая,
Понимая, что неповторимы,

И отвага, и нежность, и лес,
Пресловутые эти закаты,
Донеси, донеси свою песнь,
И обиды свои, и проклятья.

Пусть последние жизни лучи
Будут песнью прощанья согреты-
По закону сгоранья свечи
Допустимо и это.
…

Непроглядная тьма - роженицей,
Восприёмницей родов - луна.
Алым золотом светятся спицы,
Темноту пробивая до дна.

И Восток закипает весельем,
Выплыл солнца сияющий круг.
С новосельем тебя, с новосельем,
Дорогой и желанный наш друг.

Порошинками света осыпет
Декорации нового дня.
И безропотно гнутся ракиты,
Клейковатой листвою звеня.

И подсолнуха круглые шляпы
Вслед за солнца желанным теплом.
Тянет леший мохнатые лапы,
На добро отвечая добром.
…

За легкой золотой завесой
Живёт спокойная печаль,
И я гляжу без интереса,
Как вечереющая даль.

В багряные тона одела
Ту грань меж мною и меж ней,
Что, отделив два грешных тела,
Их сблизила всего верней.

Ведь тайна завлекает тайну
- Обетованная земля - ,
Где встретятся глаза случайно.
А случай ли? Сказать нельзя.
…

Молчать бы вечность или век.
Один всего лишь век молчанья.
Наговорился человек:
Наговорился до отчаянья.
***
Наплывает на светлые воды
И лазурную высь темнота.
В самом чреве небесного свода
Шевелится, скрежещет плита.

К ней нацеплены грубые звёзды
И желток постаревшей луны.
И при самой прекрасной погоде
Через чуткий хрусталь тишины

Пробиваются легкие тени
И в молчанье присутствует звук.
И парчовою ризой оденет
Голубое сиянье разлук-

То, что выше земных разумений,
То, что властно над холодом дней.
Извиваются лёгкие тени
И искрятся пылинки огней.
***
Лишь суставчатые колена,
Перепончатые дома.
Из неяркого ночи плена
Улетайте легко весьма.

На бамбуковых легких ножках
Попрыгунчики, трензеля.
Синий отблеск крыл на дорожку,
Трав зелёных жесть шевеля.

Улетайте в светлый и синий,
Наступающий новый день,
Где ажурность легчайших линий,
Перепончата даже тень.

Улетайте — ну что вам, право?
Травы лёгкие шевеля.
И не трогая даже слабого,
Даже встречного ветра не зля.
***
Когда цветущие, растущие,
Летящие под облака.
Иль нисходящие, идущие
Туда, где только тень легка.

Когда былое озаряет
Теплом удачи и побед-
То тайный голос предваряет,
Незримый оставляя след:

«Во всем сродни твоя победа
Тем пораженьям, что вели
К большим непоправимым бедам,
Как два солучья расцвели

В одном луче; вот так победа
И решкой — проигрыш и мат.
И не дано нам смертным ведать,
Где рай находится, где ад.
***
Что делать? Что делать? Что делать?
Что делать прикажете нам?
Никто ведь на свете на белом
Не скажет: «Откройся, Сезам».

Запреты везде и препоны,
И это понятно вполне.
Жениться возможно на ровне.
И если сойдешься в цене.

Но только любовь безрассудна,
Подвластна лишь только богам.
И где-то таится подспудно:
«Откройся, откройся, Сезам».

И бьётся и плещет приливом
Понятное только векам:
«Я так благодарен. Спасибо,
Откройся, откройся, Сезам».
***
Mein Freund сидит
почти всегда без денег,
Всегда клянёт своё же поколенье,
И, точно конь, налившись нетерпеньем,
Шнурки затянет. И в игру — вперёд.
Играет он всегда с большим азартом,
Шаблонов избегая и стандартов,
Зане как говорят: «Труба зовёт».
И, проникая в будуары девиц,
Расчётливее он, чем Клаузевиц.
А тот военный был, к тому же, немец,
Но, впрочем, лишь себе давал отчёт.
Mein Freund в облаках порой витает,
Поэзию восточную читает,
Лениво современную листает,
Совсем уж отвергая перевод.
И, полюбив классическую оду,
Он взял себе в порядок или в моду,
Не выжидая у моря погоды,
Марать листы, как Т. С. Элиот.
***
Что глядишь глазами тухлой рыбки?
По тебе соскучился я шибко.
***
Читаю старшего Дюма,
Что не для среднего ума.
***
Всё готов я простить и забыть-
Лишь бы мне пустоцветом не быть.
***
Склонитесь гении и мэтры:
Все рады возвращенью ретро.
***
В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Сидел часами у дисплея
И пил вино «Рекицитал» —

Тогда была пора решений-
Я начал грызть гранит наук.
Среди пиров и развлечений
Являться стала муза вдруг.

Я твёрдо верил в логарифмы
И верил в дифференциал,
Но раньше не искал я рифмы
И вдохновения не знал.

Души последовав веленью
— Прости и Эйлер, и Ньютон-
Математическим решеньям
Я предпочёл сей Вавилон,

Где все своё лишь воплощают
И нет им дела до других.
Здесь только музу почитают
И пишут прозу или стих.

И все горды, и все надменны,
И метит в мессии любой.
Любовь, перо, уж непременно
И пунша пламень голубой.

В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Где не читал ни Апулея,
Ни Цицерона и бывал

Доволен, подрезая карту,
В «очко» и «преф» всех обыграв,
И руки воздевал с азартом:
«О, Пушкин, разве я не прав?»
***
Скажи: «Ещё ты не прозрел-
Ты слеп приятель?
Ты уклоняешься от стрел,
О, прорицатель?

А где же русская душа-
Грудь нараспашку?
Но ты гуляешь, не спеша-
Тебе не тяжко!

Поэт — всегда предел и край-
И поверх края.
Ты со словами не играй-
Судьба карает.

А что же в главном, в основном?
Что ж ты зарделся?
Пусть станет виноград вином-
Вину доверься.

Слова, скользящие вьюном-
Ты луч задела!
Пусть станет виноград вином-
Поэт — не тело:

Акын, сказитель, прорицатель
И женских ножек целователь.
***
Я быть сто первым не хочу,
Сто первому- сто первый случай.
И я молчу, и я молчу,
И не могу придумать лучше.

Ужель сто первый поцелуй
Он чище первых губ кармина?
И ты напрасно не балуй-
Не выйдет ничего Ирина.
***
Когда читаю я Софокла,
Моя супруга дремлет окло.
***
Из пены ажурной, из сини,
Плеснувшей на берег морской,
Выносит медузу, как инеем,
Покрытую хрупкой сольцой.

Выносит из чрева морского
Подарком, подачкой, игрой,
Нежданной выносит обновой,
И всё же желанной такой.

А если янтарные слезы-
Дары самого Нептуна,
Застывшие жёлтые грёзы
Средь рифов коралловых сна,

То в самую-самую точку-
Кому нежеланны они?
Так дали нам боги в рассрочку
Кусочки умершей сосны.

А в них заколдована радость,
А в них закодирован смех.
Из чресел уснувшей наяды.
Из тайны глубинных утех

Доходят до нас отголоски
Бушующих в море пиров.
А мы их шлифуем до лоска,
До блеска отточенных слов.

А мы их любимым на шею
Цепочкой мерцающих слёз,
Чтоб страстью морскою кипели,
Чтоб плавилось сердце, как воск.

Подарком уснувшей наяды,
Авансом для плоти земной
Янтарная спелая радость,
Томленья янтарного зной.
***
Весь секрет уловления душ:
Равновесия ты не нарушь.
Самостийна любовь, самостийна,
Пусть походит, остынет.
Дай ей время, не сразу созреет
И доверчивым взглядом согреет.
Распахнёт свою щедрую душу.
А уж дальше — не струшу.
А уж дальше завязка романа,
Никакого нет в этом обмана.
Я желаю добра лишь, добра лишь.
Наконец-то добрались.
Весь секрет уловления душ
Очень прост: не спеши, не нарушь.
То, что зреет, как яблоки в лете.
Поживёте — поймёте.
***
Признаюсь, что не фунт изюма
Читать Декарта или Юма.
***
Я пью настойку из женьшеня
Другое пьёт супруг мой Женя.
***
Лучи, слепящие глаза,
Ветра, ласкающие лица.
И чьё-то имя вырезать
На дереве и не смириться,

Что не запомнился ничем.
Как луч, плывущий над плечом,
Как ветер поцелуем в губы,
Как ты, когда меня полюбишь.
***
Вечноживущая, поющая,
Немеющая синева,
Что нынче нам с тобой отпущена-
Ах, до чего она нова,

Та самая, которой- орую
С которой можно на потом!
Но я не вызываю скорую,
Ведь я — струящийся тритон.

Ползу меж камней плоскодонных,
Мечу невзрачную икру.
Меня потомки и не вспомнят.
А помянут — так не к добру.

Ведь я — тритон — не саламандра-
И мне неведом жар костра
И все глазеющие банды-
Им не увидеть до утра,

Как мне обугливаться кожей,
Как мне обугливаться ртом.
Не саламандра- ну и что же?
Зато я всё-таки тритон.
***
Когда сгоревшие миры
Идут под алый риф лагуны,
Когда несут свои дары
Данайцы — Да не будут втуне

Дары данайцев. — Всё ж дары
И мы доверимся обману
Всечеловеческой игры,
Как вверились ему трояне.

И пусть сухой тростник поёт
О вероломстве и удаче.
Волной, ушедшею под лёд,
Ажурностью пчелиных сот
Звенящим комариным плачем

Ещё дано торжествовать
Над слепотой потешных Парок.
И манят блудницы кровать
И тяжесть Триумфальных арок.
***
Коль изумрудный Плимутрок
Пропел над соловьиной чащей,
И все желания невпрок,
Реликтом, тайною редчайшей

Ты в раритеты попадёшь,
В каталог древностей, в собранье,
Что, может, будет стоить грош
И обойдется без названья.

А, может, стукнет молоток
И в толчее аукционной
Сначала испытав восторг,
Позднее горечью спалённый,

Ты попадёшь в большой музей,
Не в лавку древностей, не к жизни,
Где тьма врагов и тьма друзей,
Их похвалы и укоризны.

Чтоб тыкал пальцем толстосум,
Смакуя тонкие детали.
А снится солнечный Арзрум
Или базилика в Италии,

Где вор, мошенник, кондотьер
Тебя припрятал для продажи,
А, может, сунули в костёр
По графской прихоти иль княжьей.

Но всё же жизнь и тем ценна,
Что ты не хуже сутенёра.
А истина всегда одна
И для ценителя и вора.

Прекрасное — поверь! — пройдёт
Сквозь щели времени и пламя
А муки творчества — не в счёт
И забываются с годами.
***
Какая дивная цена
За горсть стекляшек из Голконды-
Змеи дряхлеющей вина
В убийстве сына джунглей-гонта.

За плети вянущих лиан,
За лапы чёрные Багиры.
За рассекающий туман
Быстрее выпада рапиры

Удар — оленя наповал
Удар — отмщенье, искупленье-
Ползущий в темноту шакал,
Шерхана грозного паденье.

И буйство тропиков в муссон.
Слоны сметающею лавой
На деревушку — страшный сон
И только коршун шепелявый,

Быть может, вспомнит: здесь была
Деревня, в коей жили люди,
Здесь жизнь иная расцвела
Пышно-зелёные сосуды.

Струят и мрак, и клейкий сок
И запахом густым дурманят-
Так всё решил однажды бог
От жажды мести полупьяный.

И всё свершилось: посему
Свисают толстые лианы.
В древесном этом терему
Орут от страсти обезьяны.
***
В дыханье умирающем осота,
Где время синей кровью налилось,
Как хороша незримая работа
Жужжащих, барражирующих ос.

Как хорошо рассудка ослепленье,
И пятна темноты среди огня.
И первое невольное движенье,
Когда налево полный стан клоня,

Цветок сентиментальностью овеет
И, клейко растопырив лепестки,
Меня своим дыханием заденет,
В мои вливая аромат мозги.

И буду я цветком сим опьянённый,
Толчками заструится в жилах кровь.
И стану вдруг, прозреньем удивлённый:
«Как хороша лесбийская любовь!»
***
Шерше ля фам, ферзухен медхен.
И я вовсю шерше, вовсю ферзухен.
***
Я силуэтом был нечётким
В пространстве гулком и пустом.
Я был вальяжною походкой
Часу в шестом, часу в шестом.

Я шёл обутый в сорок пятый
К тому ж растоптанный размер.
Я шёл небритый и лохматый
Я шёл и шёл — пока «не вмер».
***
Я был у поэта, я был у поэта.
Пропащий и нищий, никем не воспетый.
С оправой очков из дешевой пластмассы,
Но что до стихов- в этом деле он асом.
Он был пропито'й, и худой, и невзрачный
И в домике жил, что зовётся барачным.
Он- нищий, как Лир, и надменный, как Гамлет,
И сотни стихов прочитал он на память.
И чаю пустого предложил мне кружку.
Он был сумасшедш, вдохновенен, как Пушкин.
С душою ранимой почти как у Гейне
Как все чудаки вызывал удивленье.
В руках у фортуны всего лишь игрушка
В кармане его ни копья, ни полушки.
В душе у него — Соломоновы копи
И с ними вполне уживается опыт
Гонений, печалей, предательств, ранений.
Во мне он не вызвал совсем сожалений:
Ну что же с того: человек не блестящий
Ведь вышел поэт из него настоящий.
***
Не было награды за любовь,
Не было за верность воздаянья.
Каменно-была-тяжёлой кровь.
И не знала горя и страданья.

И ходил по сумрачной земле
В магазин, в кино и на работу.
И порой бывал навеселе,
А порой печальным отчего-то.

Почему-то вырастил детей,
Старым стал со временем, не мощным.
Так и прожил век свой без затей,
Что по меркам всех неплохо очень.

Но чего-то не было в судьбе,
Что-то крови ток не взволновало.
Хоть и жил в лишеньях и борьбе,
Хоть и был не всё ведь время старым.

Хоть и был красив и тороват,
Хоть и был умён и был отважен.
Не было чего-то говорят,
А чего — теперь уже не важно.
***
Было много: Адонис, Амур, Апполон
Нежновзорых, прекрасней чем феи.
Ну, а я не скрываю — в себя лишь влюблён.
Я их всех красивее.

Было много: Сократ, Аристотель, Платон
Многомудрых, хитрее, чем змеи.
Но другого за ум хоть хвалить — моветон-
Я из тех же, сказать я посмею.

Было много: Будда», Магомет, Иисус-
И пророков и светочей мира
Ну, а я — ученик, подмастерье искусств-
Мне за это положена лира.

Да, я — жулик, себе набиваю цену,
Да, я — циник, прохвост — я и ерник.
Но коль вечером в звёздное небо взгляну-
Сам себе Галилей и Коперник.
***
Люблю волшебный дух интриги.
Её головоломный ход.
Ведь жизнь — она сложнее книги,
Ведь жизнь — она прекрасней книги.
И даст ей сто очков вперёд.
***
Стих коряв, неблагозвучен
Сам пиит- кудряв и тучен.
***
Стыдясь, краснея, как пион,
Не уворуешь миллион.
***
Любовь- увы! — неделикатна-
Не ровный тлеющий огонь.
Она во всём невероятна,
Так полыхнёт- лишь только тронь! -,

Что всё до чада и до пепла.
Всё. Даже верные сердца.
Сгорают. Пусть она нелепа,
Но справедлива до конца.
***
Вот так: жуёшь, что попало,
Поёшь, что попало,
Живёшь, как попало.
***
Всё чего-то душе охота,
Всё нам что-то волнует кровь-
Как гаишник из-за поворота,
Вдруг настигнет тебя любовь.
***
На стихотворение Г. Мистраль «Мыслитель Родена»

А мысли были выше, чем просто страх смерти.
А мысли были чище, чем бренность бытия:
Он- древа жизни ветвь, и с ним другие ветви.
Восторга своего от мысли не тая,

Он умиротворён ведь я- созданье божье.
И буду жить в веках, продлю и миг, и суть.
И мысли в голове, прожитое итожа,
Склоняли тяжело усталую на грудь.

И, подперев рукой, он думал о грядущем,
Его провидя суть и веря в торжество
На смену им, ветвям, других ветвей встающих,
И принимал он жизнь и смерть как естество.
***
Ветра улетают в обитель ветров,
Снега засыпают влагалища речек.
И ветви шуршат про былую любовь,
И жаждой горят на чудесную встречу.

И синее небо- прощания плат,
И полны печалью речные долины.
И ветер, усилив мой голос стократ,
Одно повторяет: «Крепись, ты мужчина».

Мужчина, конечно. Но кто мне вернёт
Былую любовь и былые печали?
«Берёзы равнины, предгорий осот,
Вы девушку милую мне не встречали?

Скажите при встрече: я всё ей простил.
Скажите: надеждой живу на свиданье».
Дороги кропящая лунная пыль
Садится на плечи мои по незнанью.
***
Что я хотел написать?
Что я хотел сказать?
Я хотел сказать,
Что, как птица
Ищет ветку,
Что, как волна
Торопится к устью,
Что, как печаль
Прекрасна для сердца поэта, —
Человеку необходима любовь.
Прекрасно, если она
Сияет, как солнце,
Огромна, как небо,
Синее, чем море.
И горче, чем уксус.
Всё это- прекрасно.
Но если её нет-
То человеку всё равно
Необходима любовь.
Зарежьте меня,
Распните меня,
Плесните свинцом расплавленным в глотку.
Но всё равно,
Ежеминутно,
Ежесекундно
Человеку необходима любовь.
Ибо он становится человеком
Только тогда,
Когда, забыв закон тяготенья,
Он взмывает, как птица
В чистое небо своей любви.
И поёт он словно птица,
И страдает он,
И сгорает он.
И всё равно не может-
Совсем не может! —
Хотя бы без маленькой,
Самой скромной любви.
***
Стотысячепервой дорогой иду к закату,
Забывая прошлые печали, надеясь на будущие удачи.
И в сердце моём несу предков моих заклятье:
Быть бездомным, не знать покоя, иначе

Быть весёлым бродягой, пропойцей, с ветром
Дружить, обновлять, как листву, свои имена.
Жизнь любить, как вино и не думать о смерти,
Многих женщин лаская, не знать, что бывает жена.

Посох мой иссечён, башмаки разбиты дорогой,
В голове беспутной моей уже седина.
Но я, не веря ни в чох, ни в чёрта, ни в бога,
Гордо несу свою душу, как не носит другой ордена.

И я не боюсь казаться смешным и глупым,
Говорю, что думаю, коротаю ночь у костра.
Меня угощают вином, наливают в тарелку супа.
Каждую встречную женщину я называю «сестра»

А теперь мне скажите: чем жизнь моя хуже,
Чем у торговца, аптекаря, зубного врача?
Ведь каждый миг, разговор и смех мною заслужен,
И в покоях у бога, как и за вас, горит за меня свеча.
***
Иногда упадаешь во тьму.
И во тьме, как звезда, пропадаешь.
Никому, никому, никому
Ты такого и не пожелаешь!

Но струится приветливый взгляд,
Чьи-то дышат сочувствием речи… —
И назад, и назад- через ад-
Возвращаешься ты издалече.
***
Какой он чудесный!
Какой голубой!
Какой он не пресный!
Какой не любой!

Какие в нём краски!
Какие цвета! —
Пленяет как сказка,
Манит, как мечта!

Как славно в нём сбылись
И яркость, и дым!
Как нежно в нём слились
Янтарь с голубым!

Как плавает дымка,
Как знойность сквозит!
И, как невидимка,
Весь светом облит!
***
Явился потрясающий копьём.
Склонясь в поклоне поясном учтиво,
Начну велеречиво: «Как живём?
Не правда ли, что мы живём красиво?

Не правда ль, что мутит порою блажь
Нам головы? — Тогда мы режем вены.
Или начальство, взяв на карандаш,
Подобное творит, но постепенно.

Мы, несомненно, опыт обретём:
От дротиков поднявшись постепенно
До спутников. Пронзающий копьём,
Прогрессу и судьбе благословенье!

Но вот в театре лучшего, чем ты,
Придумать за три века не сумели.
А ты уходишь… Навсегда в пути.
Всё дальше, всё…. Но как же повзрослели

С тех давних пор и как же мы юны!
Весь шар земной- та давняя Верона,
В которой снились неземные сны
По крайней мере для двоих влюблённых.

Тебе ль, о потрясающий копьём,
Чему-нибудь на свете удивляться?
Тебе ль жалеть? Да и жалеть о чём? —
Ведь большей славы не было признаться.

Хотя ты весь загадками оброс,
О Стратфорда обычный небожитель!
Прости, что лучшей оды не нашлось.
И вы- его творения- простите.
***
Ради бога, простите меня тополя
За моё неуменье цвести.
Ради бога, простите, простите, а зря,
Зря, что я в своей пыльной горсти

Не умею держать щебетню и лучи.
В темноту уходящего дня.
Пусть коряво и грустно мой стих прозвучит,
Пусть не полон задора, огня.

Всё во славу его, уходящего дня,
И летучей пыльцы тополей.
Ради бога, простите за дерзость меня,
Что хотел хоть на каплю добрей

Сделать мир, потакая мечтам и цветам,
И пропеть свою скромную мессу
Юным травам, своим невеликим летам
И прохладе июльского леса.
***
Весло колеблет гладь речную,
Хрустальность отражённых звезд.
О нет, я к ночи не ревную
Тебя; я, как ребёнок, прост.

Любуюсь милыми чертами
И голосу ужасно рад,
Что изрекается устами,
Что мне, как неба виноград.

Полна река ночной прохлады,
Мерцают звёзды в ней и сны.
Мой ангел говорить не надо,
Ведь мы не в силах объяснить

Ни эту ночь, ни эти звёзды,
Ни- временами- тишину.
А надо просто слушать полночь,
Смотреть на быструю волну.
***
Субстанция ночи заключает в себе
Звёзды, запахи ветра, шелесты сырых веток.
Тишину, в качестве основной доминанты.
Но также и крики птиц,
Стук каблуков по каменным тротуарам,
Огонёк окурка, параболой канувший в темень,
Вздохи домов, дребезжание стёкол,
Шум авто на соседней улице,
И вздорные мысли, но лишь фрагментарно.
Влетающие в плавную нить рассуждений.
Ночью и надо думать о важном.
О смысле жизни: абстрактной, конкретной
Ночь- стратегия; тактика дней
Рождается в ясные звёздные ночи.
И это- мудро и это- разумно.
Ночь- мерило наших поступков.
Ночь — начало добра и смысла
Ночь — отрицанье дневного зла,
Противовес суете и спешке,
Чувствам минутным, делам минутным.
Мудрая, зрелая, добрая ночь.
***
Молчит звезда- мой хрупкий аноним,
Мечтает тьма, приятельница ночи.
Все те, кого люблю и кем любим,
И кем любим- да вот беда! — не очень

Меня простите, — совратила тьма.
Попутала луна, — не бес попутал.
Хрустальность звёзд, сводящая с ума,
И всё же исчезающих под утро.

Мне шепчет то, о чём и не скажу,
О чём и не скажу и не мечтаю.
На цыпочках по лунному ножу
Уходит туч мерцающая стая.

И ветер предрассветный не знобит.
И полумрак почти что не пугает.
И всё, что ночь в себе не утаит,
В ликующий рассвет перетекает.
***
Как лежбища тюленей-
Лежбища снов.
Застыло время,
Замрела кровь.

И что осталось
В души тайниках?
Любовь и жалость,
Любовь и страх.

День тянет тоню
Обычных дел.
В ночи утонем,
Кто нем, кто смел-

Все стали вольны,
У всех крыла.
И дурью сонной
Печаль ожгла.

Во сне и плачём,
Во сне поём.
Ведь что-то значит
Во сне вдвоём.

Сюжетов море,
Любой красив.
Любовь и горе-
Судьбы курсив.

Челом до неба,
До самых звезд.
Простим без гнева,
Простим без слёз.

Как лежбища тюленей,
Лежбища снов.
Застыло время,
Замрела кровь.
***
Бледнее небосвод
Лимонный и прекрасный.
Поверх текучих вод
Твой силуэт неясный.

Он врезан в неба твердь,
Он вбит в его железо,
Растаявший на треть,
Расплывшийся белесо.

Он милый и родной
И неосуществимый.
Тебе, тебе одной,
Одной тебе, любимой,

И неба желтизна,
Что смешана с лазурью.
И эта тишина,
Затишье перед бурей.

И мой спокойный взгляд,
И речи без соблазна
Всё так же невпопад,
Но всё равно прекрасно.

И золото полей,
Листва дерев живая,
И крики лебедей,
Что, в небе проплывая,

О чём-то говорят,
О ком-то сожалеют.
А твой влюблённый взгляд
Туманней и светлее.

И вот растаял он,
Как сахар в блюдце чая.
А может, это сон,
Нелепый и печальный?

А может, это явь,
Непонятая мною?
Но ты себе представь,
Что ты была со мною.

А ты себе представь:
Была такою встреча,
Что всё не сон, а явь.
И, богу не переча,

Прими, прими его,
Прими его как данность.
Ведь сердце для того,
Чтоб утешать обманом.

И представлять себя
Цветущим майским садом.
А жить как не любя?
И в этом вся досада,

Вся соль былых речей
И мудрецов ушедших,
И звон былых мечей
В часы удалой сечи.
***
Прости меня, господи, господи
Прости, если можешь, прости
И в леса осеннего ропоте,
В часах, что дошли до шести,

Прости меня в шелесте листьев,
Прости меня в страсти земной,
Прости меня в пуле и выстреле,
Прости под холодной луной,

Прости же под солнцем горячим,
Прости под холодной волной,
Прости меня грешным, незрячим,
Не понявшим: что же со мной?

Так что же со мной происходит?
О господи, что же со мной!
С чего это злоба находит?
С чего я от злости хмельной?

Прости меня целящим в мушку:
За нею иль грудь, иль спина.
Прости меня просто бегущим,
Когда убивают меня.

Прости меня пьяным и жалким,
И подлым и трусом прости.
За то, что я не был подарком,
За то, что о чем-то грустил.

За то, что не в звездное небо
Смотрел и совсем не в закат,
За то, что сидел я без хлеба,
За то, что я не был распят!

За то, что растерянный, жалкий
Искал своё счастье подчас.
За то, что при свечки огарке
Сидел, вдохновеньем лучась.

За то, что в трамвай- из трамвая,
За то, что в кино- из кино.
За то, что про всех забывая,
Я помнил про всех всё равно.

За то, что не в шубе собольей,
А в демисезонном пальто.
За то, что в детсаде и в школе,
За то, что…. За то, что… за что?

За всё. Исключенья из правил-
Лишь правил самих торжество.
За всех, кого в жизни оставил,
Хотя не забыл никого.

За ветер, за песню, за горе,
За море, за солнце, за дам.
За то, что в холодном просторе
Кричать не моим бы устам.

За то, что всё всуе, напрасно,
За то, что как рой мошкары
У света, мы кружимся в танце
И это, увы, до поры.

За шелест осеннего леса,
За красок багряных тона,
За то, что не сбудется песня,
За то, что не будет меня.

За холод могильный суглинка,
За свет поминальных свечей,
За то, что в своём поединке
Дрались, не жалея мечей.

За то, что лгуном и паяцем,
За то, что постылым и злым.
За то, что не мог догадаться,
Что вряд ли сдаваться живым

Мне стоило песне и горю,
И майского леса волшбе,
За то, что в лазурном просторе
Архангел запел на трубе.

И я, облачённый в хламиду,
Лечу через синий простор,
Простившись со всем без обиды-
Теперь-то какой разговор?

И ветры, баюкая землю,
Качают и воды, и твердь.
И все, безусловно, приемлют
И жизнь, и грядущую смерть.
***
Не ко мне плыла прекрасная Елена
По волнам лазурнейшего моря.
Не её я выручал из плена,
Отчего и пала, в общем, Троя.

Шею мне ярмо не натирало,
Я не грёб- да так, что нету мочи.
Под мостом с опущенным забралом
Я не караулил с полуночи.

И не я лежал стрелой пронзённый,
Умирая во широком поле.
Рук не целовал я, полусонной,
В раже от свиданья и задоре.

И не мне показывали полночь
Стрелки на часах Эскуриала
Не летели всадники на помощь,
Торопя коней на перевалах.

И душили не меня гарротой,
Не меня собаками травили,
И рогами царскую охоту
Егеря другому протрубили.

И не мне письмо в ладони евнух
Скрытно ложил в сутолке Стамбула.
Не меня казня восточной, древней
Казнью- оскопили. Обманули

Не меня и не в меня стреляли
И рубили не меня мечами.
Я б и согласился, но едва ли
Плакала б красавица в печали.

В восемь я встаю, ложусь в двенадцать,
В жизни всё размеренно и чинно.
Не меня вам надо опасаться.
— Где вы, настоящие мужчины?

Где же, где же ваши серенады
Под балконом пламенной гитаны?
Где же кровью ставшая досада?
Где ж стилеты под сукном сутаны?

Где же вы, моря и каравеллы?
Где же призрак голубого рая?
Белою голубкой оробелой
В небесах мечта моя витает.

Где вы, конкистадоры и злато?
Где же вы, квадриги и личины?
В мире, ленью, скупостью объятом,
Где вы, настоящие мужчины?
***
Из завязи растущий плод,
Из семени встающий деревом.
Икринка, ставшая мальком,
Уплыла в заводи неведомые.

Из споры тянется грибница,
И молодой дубок из желудя,
Губами к вымени стремится
Ещё неопытный по молодости,

На подгибающихся ножках,
Телок, облизанный оленихой.
У птицы, на гнезде встревоженной,
Испуг за жизни нерожденные.

Из завязи растущим плодом,
Из заводи уплывшей рыбой,
Из желудя проросшим дубом,
Дождями выхоженным грибом,

В траву укрывшимся оленем,
В гнезде орущими птенцами
Встаёт другое поколенье.
В потоке жизни нескончаемом
Встаём и мы, земные люди.
***
Мне кажется, что я- луны танцовщик,
Её заворожённый серебром.
Затянутый в трико сошёл на площадь,
Во тьме ночной светлее мне, чем днём.

Брусчатки грани чувствую ногами,
Уже давно готов пуститься в пляс.
И мне тепло холодными ночами
И горько мне и стыдно мне за вас.

О, вы! Забывшие родство с луною,
Её мерцанье и её прибой,
Уснувшие в довольстве и покое.
Что общего меж вами и меж мной?

Скорее висельник почувствует с верёвкой
Недолгое трагичное родство
А я топчусь на тротуара бровке.
И есть ли мне до этого всего

Какое-то родство иль отношенье
Ведь я — всего лишь подданый луны.
И танец мой прими как подношенье,
О месяц, среди полной тишины.

Уснувшие дома таят печали,
Дороги сон сулит тяжёлый путь.
А я- лишь миг, ребро, иносказанье,
Мне от своей судьбы не отвернуть.

Мне кажется, что я- луны танцовщик
И слышу стуки лунных кастаньет.
Мне кажется, что нас- всё больше, больше,
Но всё же самый верный я адепт.

Опять луна дома посеребрила,
И изгородь в чернёном серебре.
И снова новолунье наступило,
И старую луну постигла смерть.

И мириады эльфов или гномов,
Затянутых в прозрачное трико
Готовы в пляс сорваться исступлённо
И выступают важно и легко.
***
Меж памятью и мной,
Меж прошлым и грядущим.
За синей той чертой,
Наискосок бегущей

Ты видишь: полоса,
Гряда ночного света.
Ты видишь небеса
Совсем иного цвета.

Ты помни, вспоминай
Грядущее, былое.
Что было- так и знай:
Оно уже с тобою.

А то, что не придёт-
Оно уже и память.
Тебя который год
Своей красой дурманит.
***
Был Гефест невысокого роста, Афина Паллада
Рябовата и ноги имела кривые,
Зевс кряжист и сутул и имел дурную привычку:
Ногти грыз и впадал он в буйство при этом;
Апполон- вислозад и женственен больше чем надо-
Если даже они таковы- то что уж о смертных
Нас. То что уж о грешных
Нас вести разговоры.
Ведь нет совершенства в природе.
Если нет и на небе —
На тверди его не ищи.
***
Всегда есть возможность вернуться назад
По своим же следам, всё опять возвращая:
Рогатку, забытую в старом дупле,
Белую мышь, убежавшую из картонки,
Ржавое стремя, найденное в куче железа,
Свисток из пластмассы,
Верещавший как стая девчонок,
Детскую саблю, что ты впопыхах при отъезде
Забыл положить и, конечно, ещё барабан.
Да-да, настоящий, нарядный такой, пионерский,
Который идёт во время линеек четвёртым-
Сначала идут знаменосцы, горнист, барабан.
А за ними идут ассистенты.
А, может, не так- я не помню.
Я помню лишь то, что был барабан настоящим.
Много чего можно вернуть, но верну ли
То, что никто никогда не сумеет вернуть?
***
В, общем-то, корона- это не власть,
В, общем-то, корона- не теплый слиток,
Золота с алмазами слоёный пирог.
Это не географическое понятие.
То бишь столица плюс всё, что впридачу
К этой столице, к этой короне,
К этим августейшим особам,
К ляжкам, обтянутым снегом лосин,
К любому числу орденов и медалей.
Любых земель и любых племён,
К любому званию, включая «генералиссимус»,
К любимой книжке, но не «Симплициссимус».
Боги праведные! Ведь это же призма,
Собирающая солнечные и лунные лучи,
Это от всех городов ключи,
Спичи купцов наипервейшей гильдии,
Оды поэтов, включая даже самых великих,
И самая капля от оргий диких:
От женщин голых, бегущих по снегу толпою,
Когда трещит голова с перепою,
От пушек палящих по самым пустячным причинам,
Бледность, текущая по самым храбрым мужчинам,
Стоящим во фрунт,
Когда проходит августейшая особа,
Хотя, впрочем, жена всего лишь пышна, как сдоба,
Скулы воротит от её анемичных детишек,
А сегодня у статс-адьютанта мальчишник,
Невеста красива- быть ей фрейлиной
А там и до фавориток путь недалёк.
Храни её императора бог!
Это- святая святых- лейб- гвардейский
Великий Преображенский полк,
Который знает в женщинах толк,
В мужчинах тоже.
Это фривальная шутка,
Облетающая весь Петербург.
В течении часа, беглость холёных рук
На кости слоновьей точёных клавиш
И белизна прокламаций: «Товарищ».
Товарищ- совсем новое слово,
Ещё не понятное, совсем не в ходу
В одна тысяча восемьсот девяностом году.

***
Двенадцать часов. Шестнадцать минут.
Монтёр Иванов ползёт по трубе,
На двести сорок девятый этаж,
Где ждёт его крановщица Людмила.
Сейчас он уже на шестом этаже,
Точнее сказать, на отметке его.

А в городе вьюга, горят фонари,
А в городе жалобно плачут трамваи.
И только влюблённым бродить до зари
— Как классик сказал-, о часах забывая.

Они- бедолаги- но нам бедолаг
Не очень -то жалко- нам жаль Иванова.
Ведь он проползает двадцатый этаж.
А надо на двести сорок девятый,
Где ждёт его крановщица Людмила,
Ударник труда и член комсомола.

Над городом плавает чёрная мгла,
И голос трубы о рассвете мечтает,
И только поэту бродить до утра
И он до рассвета шагает, шагает.

Худой, остроносый, в потёртом пальто,
И курит одну за одной сигареты.
А тёмное небо- почти решето
И сыплется снег и плевать бы на это,

Когда бы не наш монтёр Иванов
Он тридцать восьмой этаж проползает.
Проворно ползёт и проворно мечтает
О милой своей пышногрудой Людмиле.
С широкими белыми бёдрами, с телом,
Налитым здоровьем и энтузиазмом:
Она в профкоме ещё заседает:
Комиссии член по льготным талонам,
Член общества дружбы с «Буркино-Фасо» —
Страною, ставшей на путь соцьялизма.

В сверкающих глыбах небесного льда
Надежда на солнечный луч умирает.
И только луна своей ношей горда:
Который уж век она свет отражает.

Двенадцать. Сорок четыре. Монтёр
Сорвался с трубы и — увы! — не к Людмиле
Летит. Расстояние больше и больше
Меж ним и Людмилой. Всё так же она
«ОСВОДа» член, значкист «ГТО»
И даже какого-то член «ВТО».
Хотя, зачем нам Людмила? — ведь к ней
Уже не вернётся монтёр Иванов.

Конец счастливый, вполне хэппи- энд:
Фуфайкой монтёр за балкон зацепился
На двадцать шестом этаже и орал
Матом благим и не только благим
Минут пятьдесят, и дверь распахнулась,
Его втащила мадам Королёва,
Вдова или нет, не вдова- разведёнка-
Какой, ну какой хэппи-энд со вдовой?
Растёрла его, накормила кефиром.
И он в благодарность до 5- 46
Любил её и довольна осталась
Мадам Королёва. Дала ему ключ,
И сердце впридачу, и триста пятнадцать
Рублей на сберкнижке вручила ему.

И было утро, и было солнце
И звёзды, осыпавшись с неба, застыли
Сугробами белых пушистых снегов.
И в сердце каждом печаль и любовь,
Надежда на что-то — прощай, Людмила.
***
Памяти Б. Ш. Окуджавы.

Чёрного неба светлый собрат,
Алмаз мой бесценный в тыщу карат.
Слышу твой голос отныне с небес.
Поёшь ты оттуда, а слышно и здесь.
Так я мечтал повидаться с тобой,
Песни услышать, пока ты живой.
Знал, что на время подарен ты нам,
Счет не на годы, и к этим смертям
Так непривычна живая душа.
Ты по Арбату идёшь не спеша.
Ты всё уходишь, уходишь и нет
Слова прекрасней и чище, чем «смерть».
И безнадёжней -вечность сильней.
Знаю, что в мороке тающих дней
Была утешением песня твоя
Умной печали своей не тая,
Ты всё поёшь, и поёшь, и поёшь.
Вечной дорогою бардов идёшь.
Вечной дорогой, вечным путём.
А мы всё живём, покамест живём.
Льётся рекою прозрачный асфальт
Плачет, прощаясь с тобою, Арбат.
***
Все те ушедшие когорты,
Которых я не ветеран,
Уверен я: могли до чёрта,
Поёт от зависти аорта,
Но я боюсь идти на брань.

Я слишком хил и анемичен.
Я слишком хрупок, утончён
И это, хоть и неприлично,
Не понимаю я различья
Между кимвалом и мечом.
***
Опять потеплело, подсохли
Дороги, апрельская чудь.
И мы запасаемся — впрок ли? —
Иль может, на самую чуть

Улыбками. Чудный мой месяц
О мой ясноглазый апрель.
Дурачеств средь всех, околесиц
Ты, милый, — всего лишь капель.

И только, а этого мало
Для счастья, но хватит вполне,
Чтоб все без причин улыбались
Покою, теплу и весне.
***
Мне и день- не за день,
Мне и утро не утро,
Мне и солнце- за тень,
Мне и глупость- за мудрость.

Мне и хлеб- не за хлеб,
Мне и счастье- не счастье.
Среди тысячи неб
Над собою не властен-

Выбираю твоё,
Пусть не яркое очень,
То, в котором живёт
Хоть частица, кусочек

От огня твоего
И небесной лазури.
Мне б совсем ничего:
Чтоб глаза утонули

В синеве твоих глаз,
Чтобы встретились пальцы.
Мне и бог- не указ.
Над собой ли смеяться?

Мне и полночь- не ночь,
Мне и звезды- не звезды.
Ничего не пророчь.
Слишком рано и поздно.

Слишком медленный сдвиг
По судьбе и по фазе.
Мне б одно на двоих-
Не бояся, что сглазят-

И веселье, и песнь,
И позорище казни.
Важно то, что ты есть,
Всё иное- не важно.
***
Мой письменный верный стол
М. Цветаева

«Мой письменный верный стол» —
Стихов моих знойный атолл,
Прибежище волн голубых,
Пассатов певуче- тугих.

Где пальма, качая кокос,
Поёт колыбельную роз.

Где рыба, сверкнув плавником,
Горит в темноте ночником,

Мелодия зыбкой волны
Слышней посреди тишины.

Мелодия белых лагун
Как память растаявших лун

И плачет, и плещет волна.
И светит, и светит луна.
***
Ночь рассветом поправ,
Хлынув, как решето.
Свет от небесных трав,
Мерцающих шапито,

Перетекает в день,
Утро, журчанье воды,
Белого облака тень,
Чьей-то силы следы:

Кто-то строит, гремит,
Кто-то верит, поёт.
Чем-то в небо дымит,
Чем-то в поле встаёт.

Где-то поёт вода,
Где-то рычит тепловоз.
Блещет в отвалах руда,
Мерцает, как капли звёзд.

Где-то, палкой стуча,
Идёт столетний старик.
Где-то, жадно урча
Зло обнажает клык

Стая диких зверей-
Ну что ж, на то и зверьё.
Если б были добрей,
Не стали б кричать «моё».

А день останется днём,
А ночь всё та же ведь ночь,
Поросшая звёзд репьём,
Не смеющая помочь

Ничем. Пустые слова
Не лучше пустых ночей.
И даже неба трава
Своих голубых лучей

Пожалуй, не всякому даст-
Не всякому этот почёт.
Совсем почти, как Мидас,
Но только наоборот.
***
По этой тропе не снега вразброс,
На этой тропе не синее пламя,
Не жидкий огонь белокурых волос,
Не смелая кепочка над глазами.

Не ног упругость, растущих из шорт,
Не сами эти пижонские шорты.
А что? Не скажет вам даже черт
Не всё ведь в мире понятно и чёрту.
***
Чёрный кот с манишкой белой
На руках моих урчит.
Очень толстый, очень смелый,
Респектабельный на вид.

А хозяин, как бродяга,
А хозяин, как бандит,
Льёт в тетрадь свою бодягу,
Всех знакомых веселит.

Извини меня, котяра.
Я не стою лап твоих,
Твоего хвоста. Устало
Я граню средь ночи стих.

И надежду я лелею:
Буду я таким, как ты.
Стану толстым, осмелею,
Все соседские коты

Будут лопаться от злости.
У тебя же хвост трубой.
Мной гордиться будешь просто
Так, как я горжусь тобой.
***
Какая одежа- обужа
Для света и песни нужна.
Хватило бы хлеба на ужин,
Хватило б для пира вина.

Хватило бы темени — света,
Хватило бы ночи и дня.
А всё, что ещё не воспето-
Уже не дождётся меня.
***
А когда прокуратор всесильный
Свои белые руки умыл,
Было больно сначала несильно,
И с ленцой меня воин губил.

А потом, в том далёком нисане,
Через город продажных рабов
Нёс я крест, как проносят и знамя,
И златого чекана любовь.

Через вопли бушующей черни,
Через очень немногих любовь,
Зная всё, что случится не вчерне.
Проливая невинную кровь.

Понимая, что этого мало
И готовясь терпеть до конца,
И под тяжкою ношей шатаясь,
О терпении бога- отца

Умоляя. И с братьями рядом
В высоту вознесённый на крест,
И в горячке беспамятным взглядом.
Озирая всю скудость тех мест,

Всех прощать и любить всех, прощая,
Всё прощать, всех любить до конца,
С богом- сыном навек сочетая
Бога- духа и бога — отца.
***
С тобой мы хоть вместе,
Но кровь у нас не одна.
Ты мне не невеста,
Тем более, ты не жена.

Мы разные сутью,
Своим потаённым огнём.
И держат нас путы
И ночью холодной, и днём

Меж нами заборы
И всех отчуждений стена.
Меж нами заторы
И чья-то глухая вина,

И голос невнятный,
И ложью изжёванный слог.
А как на попятную-
Знает, наверно, лишь бог.

Меж нами и чарки,
Что выпиты будут до дна.
И чьи-то подарки,
Несметна которым цена.

И чьи-то удачи,
И вечные чьи-то табу.
А нам- не иначе,
Как вместе лишь только в гробу.

А нам не иначе,
Как там, за пределом судьбы,
В обьятиях плача,
Где нет недостойной борьбы,

Где плавятся свечи
Всех сосен закатным огнём.
Где нежные речи,
Где плачется ночь соловьём.

Где будет нам встреча,
Где нам не вздыхать: «Не судьба»,
Где раны залечат,
За всё подарив мне тебя.
***
То ли шапка волос, то ли шапка манкурта-
И душа леденеет навек от испуга.
Прозодежда обычного серого утра
Вызывает теперь ощущение друга.

А ночные кошмары клубятся, клубятся…
Чьи-то смерти за сердце рукою хватают.
И проносишь стеклянное тело паяца,
Как о том балерины во сне не мечтают.

И сгорает душа в чьих-то душ звукоряде,
И листву всё теряет, теряет, теряет…
Скоро вьюги воздвигнут свои баррикады,
И природа «отбой» до весны проиграет.
***
Я-большой и серый обезьян,
Я-владыка в обезьяньем царстве.
Нежные подруги лебезят
И самцы моё выносят барство.
Подставляют зад под тумаки,
Тяжелей не сыщете руки.
Я-большой и серый обезьян.
Амулетом на груди банан.
Я-владыка острова Суматра,
Я-владыка по отцу и матери.
Цепкая мохнатая рука
Держит крепко скипетр самодержца.
Пропастью бездонною разверзся
Страшный гнев, и обломав бока.
Подданых привёл в повиновенье.
И скользят неслышимою тенью
Серые покорные стада.
Есть рабы, а значит господа.
И сладчайшей мякотью манго
Услаждаю нёбо и язык,
Увлечён любовною игрой,
Но уже, к несчастию, старик.
Просят ласку у других самцов.
Я-детей бесчисленных отцом-
Ими же оставлен и забыт.
Этот горький обезьяний быт:
Изгонять уставших храбрецов
Для моих потёршихся резцов
Не под силу грубая кора.
Видно умирать уже пора.
Я- большой и серый обезьян.
Сытость и утехи потерял.
Я один под пальмовым шатром,
И уже теснят со всех сторон
Обезьян бесчисленных стада.
Счастье не вернётся никогда.
***
Баллада о цвете кожи

Корабль из Чёрной Африки плыл.
Невольников вёз на плантации.
И глаз португалец Алонс положил
На деву стройнее акации.

Жемчужные зубы и выпуклый бюст,
Пылающий зноем взгляд
Алонсо в сердце почувствовал грусть,
Свиданиям с девушкой рад.

Она полюбила: ведь он- хорош,
Красавец- мужчина в цвету.
И с проседью кудри как летний дождь.
Она же- Африки знойная дочь,
Ей девственность невмоготу.

И шёл под парусом жаркий роман,
Двое сгорали дотла.
И тёмную кожу белым перстам
Доверить она смогла.

Но всё кончается. Всё ж побыстрей
Осыплется алый цвет.
Однажды его попросила: «Согрей»,
Алонсо ответил: «Нет».

И вот уже гавань. И сразу торги,
Кто выжил- судить не берусь
Лишь скованных цепью две чёрных руки
И нитка дешёвых бус

А чёрная дева уже зачала,
Забыты Алонсо и путь.
И тот, кого она родила,
Сосал материнскую грудь.

Он был не чёрен, он был не бел,
Но этого к счастью не знал.
А вырос и звался как прочие: «Негр»,
Улыбкой роскошной блистал

И плети ему, и похлёбка ему,
Вода и чёрствый маис.
Ещё добавим:
В хозяйском дому
Влюбилась одна из девиц.

И он не сдержался, и он переспал.
Её был застрелен отцом.
А сын белее белого стал,
Похожим на мать лицом.

Царили горе и радость в дому,
Смешались с отчаньем вера.
Теперь уже не сказать никому,
Кто- чёрный был, а кто-белый.

И с той поры в тех краях повелось:
Жениться на чёрных наложницах
Хоть это вполне расистский вопрос,
Об этом знает судейская кость,
А Баия1- всегда беззаконница.
1- штат в Бразилии
***
За что же мне столько везенья?
За что же мне столько любви?
За что мне даётся спасенье
И лёгкое жженье в крови?

За что же тебя обозначил
Спасительный сумрак и день?
За то, что неможно иначе.
За то, что отныне, как тень,

Хожу. Оторваться едва ли,
Едва ли по силам теперь.
Горящие взоры, слова ли,
Открыли в блаженство мне дверь.

И ты: и чиста, и небесна,
И ты: и огонь, и вода-
Не пламя желаний телесных,
Не жгучее пламя стыда,

Но тихо моё упоенье,
Восторги мои негромки.
За что же взимается пеня-
Пожатие слабой руки?

За что мне твоё ожиданье,
За что мне твоя красота,
За что мне и нега, и тайна,
И тихая прелесть стыда,

И самые первые взоры,
И самый негромкий намёк,
За что мне твои разговоры,
Журящий и нежный упрёк,

За что мне твои ожиданья?
За что мне твоя красота?
Лишь самую малость отдай мне,
И робко коснутся уста

Твоих, что неведенья полны
И полны и страсти, и тьмы.
Такой вот негромкой, спокойной
Меня в своё царство прими.

И будет спокойная нега,
Текущая в вечность вода.
Возьми же хотя бы до снега,
До самого первого льда,

Возьми, не жалея об этом,
Возьми же, возьми же, возьми.
Прими в свою ночь до рассвета
И тихо меня обними.

О скромная, тихая сказка
И с неба сошедшая быль.
И вся ты и нега, и ласка
И вся, как под ветром ковыль.
***
В королевстве моём Кирарту
Начинается новый день.
Водоносы играют в нарды,
Призывает шашлычник в тень
На отменное нежное мясо,
Аромат золотого вина.
Точит с каждым шашлычник лясы.
А кувшины пустеют до дна.

В королевстве моём Кирарту
Не увидеть печальных лиц.
Здесь любой из бродяг азартен.
Простираются молча ниц,
Если видят хромого дервиша,
А за ним идёт янычар.
Это я- и ниспосланной выше
Властью джиннов лишаю чар.

Здесь чадра укрывает надёжно
Ароматные розы Востока.
Здесь скакун пасётся стреноженный,
Что домчит в мгновение ока
До страны, где живут кяфиры,
Правоверных враги мусульман.
А в садах цветенье аира,
И акын слагает дастан.

В королевстве моём Кирарту
На отшибе стоит дворец.
Здесь хитрейший раскроет карты,
И теряет голову льстец
Пред портретом красы луноликой-
То красавица Малхуан.
Щиплют бороды в страсти дикой,
На коленях стоят до утра.

На базаре и перс с завитой
И окрашенной хной бородой.
И афганец, шейх родовитый,
И звучат зурна и гобой.
Здесь танцовщицы — розы Востока,
Чей живот и нежен, и впал.
Утешенье найдёт одинокий
За один золотой динар.

Здесь халва и миндаль, и чашу,
Где прохладный щербет, поднесут.
И алмаз, и муслин редчайший.
И втирает в кожу кунжут
Банщик с голым и потным торсом,
И тоскливо поёт зурна.
И ковры с удивительным ворсом.
Пьяных возгласы: «Пей до дна!»

Здесь бродячие канатоходцы
На канате вершат чудеса.
Мореход, продающий лоцию,
Вам расскажет за полчаса,
Как доплыть до горы жемчужной,
До страны кяфиров доплыть.
Здесь певцу со страстью ненужной
Начинают в ладони бить.

И зовёт муэдзин к молитве,
И полна правоверных мечеть.
Здесь сардар готовится к битве,
И ослы начинают реветь,
Если слышат звон ятаганов
И бряцанье медных щитов.
Здесь рабов и невольниц стегают,
Не жалея для них кнутов.

В королевстве моём Кирарту
Не житьё- настоящий рай.
Водоносы играют в нарды,
И веселье бьёт через край.
Здесь бросают динары нищим
И имеют роскошный гарем.
Ниспослал благодать всевышний,
Расскажите об этом всем.
***
В мире перепутаны
Следствия с причинами
В мире перепутаны
Вымысел с мечтой.
В мире перепутаны
Женщины с мужчинами.
Где граница резкая,
За какой чертой

Та, что слыла дерзкою,
Гордой недотрогою,
Та, что стала ласковой,
Самой дорогой?
Где граница резкая,
Где причина веская,
За какой неведомой
Господу чертой?

И теперь обыденно,
Всё равно невиданно,
Ты идёшь спокойною,
Тихой и родной.
Ты ко мне с обидами
И со всеми видами.
На чужую горесть
И на свой покой.

Ты моя со всячинкой,
И, как будто маленькой,
Обьясняю разное
Тоже, как могу.
Всё, что не растратили.
На пиры, на платья ли,
Наше хоть навечно,
Навсегда в долгу.

Все мои желания,
Все мои страдания:
Не теряй, прошу я
Царственность свою.
Нет мне оправдания,
И одна лишь мания,
И одно присловие:
Я тебя люблю.

Потому и сбудется,
Только б не распутица,
А одно хорошее-
Значит: для тебя.
Хоть немного мужества,
Радости и дружества,
Просто, по-семейному,
От души любя.

Потому и прежняя,
Потому и вешняя,
Что совсем ты взрослая
И совсем дитя.
Есть страна чудесная,
Синева небесная,
Но туда желания
Вряд ли долетят.

Ты в любом обличии
Не теряй величия,
Будь всегда такою же,
Той же, что была.
Все мои обычаи,
Все мои отличия,
Только в том, что рядом.
Ты со мной жила.
***
Одинаково мыслим, сосед,
Соревнуясь взапуски.
От июльских календ до календ-
Через год и тоже июльских.

Пожинаем плоды судьбы,
Пожинаем плоды, пожинаем.
Заоконной не видя резьбы,
Всуе мыслим и поминаем

Общих тех, кто зрачку знаком
И знаком перепонке уха,
С кем особенно было легко.
Иль особенно сухо.

Так и ходим. Скрипят ворота
То в одну, то в другую сторону.
«Аз есмь аз» — не другим чета,
Самолюбия поровну.

И амбиции те ж почти,
Только я чуть-чуть эстетичней,
Потому что ношу очки
И не думаю о приличьях.

Я прилизанней и побрит,
И ширинка всегда застёгнута.
Мне- в заслугу, а вам- на вид,
В остальном же- всё поровну.

Не имея того, что есть,
Я имею уже, что будет.
Честь имею, имею честь,
Как и все нормальные люди.
***
Когда расплавлю синий камень,
Животрепещущее пламя
Я растворю в его струе.
Прозрачней воздуха поёт
В мехах усталых вдохновенье.
Ах, судари, всего мгновенье.
Своё уймите нетерпенье.
Я покажу весёлый мир,
И будет то лукуллов пир.
Сквозь декорации рядно
Иное видно полотно:
Здесь козлоногие сатиры
Свои покинули квартиры-
Пещеры низкий грубый свод,
Их братски принял небосвод.
Он дал им чистый свежий облак.
И « как чудище зело, обло»
Его причудливый абрис.
И в тот же миг из-за кулис
Рванулось солнце, словно конь,
И брызнул золотой огонь.
На сумрак скал и глубь реки.
И, взяв прекрасные мелки,
Нарисовал и лес, и поле.
Потом принёс в своём подоле
Щеглов веселых щебетню.
Вздохнув, что десять раз на дню,
Он исполняет чью-то прихоть,
За облако запрыгнул лихо.
И, как мальчишка, подсмотрел
И засвистал, и закипел.
Рванулись вниз протуберанцы.
И в том губительном багрянце
Таилась, верно, чья-то смерть.
И снова всколыхнулась твердь.
И ветер буйный прилетел,
Охапки листьев завертел,
Швырнул их дерзко в небеса
И, наподобье колеса,
Согнул деревья он шутя,
Потом- предерзкое дитя-
Топил на море паруса,
Природы лучшая краса.
Сдувал на небе птичьи стаи,
И вереница их косая
Упала в неба синеву.
И заплескалось наяву,
Загоношилось море крыл,
И птичий гомон осветил
Былую царственность небес.
И, словно разудалый бес,
Погнал озёра, реки вспять.
И горы принялся копать,
Швыряя скалы, как циклоп,
И торжествующий свой лоб
Он вперил в синюю дыру.
— Держи меня, а то помру-
Он куролесил и чудил.
И сотни смерчей закрутил,
Погнал леса, как будто стадо,
Деревья словно были рады,
С корней сорвались и пошли
Дороги новые торить.
Быть может, чтобы стать тайгой,
И, словно кто махнул рукой,
Олени, лоси и волки,
Собравшись в целые полки,
Пошли деревья догонять,
И белки принялись скакать,
Бросать орехами из дупел,
А впереди- таёжный жупел-
Прекрасный, спелый, гордый кедр.
И словно хлынуло из ведр:
Ковры мышей, зайчишек, лис.
И стаи дерзких чёрных птиц,
А дятел бедный, на скаку
Долбил дыру в большом суку-
Ополоумел бедолага,
Разверзлись новые овраги,
Воздвиглись новые холмы,
И взволновалися умы:
Предерзки шалости ль, затеи ль,
Как можно: посреди недели
Творить такое, словно бог.
Медведи из своих берлог
О милосердии взывали,
К благоразумью призывали
И, сжалившись над сей бедой,
На всём скаку, как конь гнедой,
Рванулось всё опять к порядку,
Хотя- увы- пришлось несладко:
Нарушена земная твердь.
А, кстати, начинали петь
Штормы, пассаты, ураганы,
Везде гигантские «цунами»,
Толпа взбесившихся китов
Из миллионов скользких ртов
Пускала синие фонтаны,
И ойкнул бог по-детски: «Мама!»
И стал просить и улещать
И милостью своей прельщать.
И пригласил их на Парнас,
Отныне ветер стал Пегас,
А солнце сразу девять муз
Взяло, как слуг, и этот груз
Они с охотою тянули.
А те, кто в море утонули-
Ожили. На своих местах,
Как будто все они в гостях-
И лес, и реки, и трава,
Свои пернатые слова
Шептали ночью птичьи пары,
И растянулся бог усталый,
Прилёг на старенький топчан,
Укрыв под бархатный чапан
Свою усталую главу.
Повествованье перерву:
Не говорите только: «Ах»,
Бог по рождению- казах.
Он мягок, тонок и лукав,
И посему, понятно, прав.
Кончаю скоро эту ересь,
не то читатель мой, изверясь,
От страха, может, ошалев,
Помчит, как опьяневший дев
И наломает кучу дров.
Кончаю этот ливень слов.
***
Дрожащий блеск, чуть влажный, нежный,
Лазурью отливает глаз.
А я смотрел, смотрел небрежно
И помню это, как сейчас.

Ты говорила, опуская
Ресницы на глаза свои,
Я отвечал тебе: «Бывает»,
А сам глазами говорил.

Ты говорила, говорила,
И был глазами разговор.
Что говорила- то забыл я,
Глаза вот помню до сих пор.
***
Я всегда хотел семьи, уюта
И сиянья голубого дня.
Ждали у судьбы на перепутье
Роковые женщины меня.

И влюбляли и с ума сводили,
И ввергали в тысячу безумств,
Что во мне такого находили,
Я судить об этом не берусь.

И в горячке встреч и расставаний
Второпях совсем не тех ласкал.
И, бывая много раз обманут,
Голову на руки я ронял.

И лежал бесчувственней чурбана.
С сердцем, выгорающим дотла,
И, как пёс, зализывая раны,
Ждал, чтоб просто смертная пришла.
***
Всё, что нами забыто и богом,
Что пошло по своим дорогам,
О прощаньи забыв сгоряча,
Не мечтало о добром боге,
Ни о счастье, ни о чертоге,
Где стоит пред портретом свеча.

Встав на цыпочки, лёгкое пламя
Машет, машет вослед руками,
Безнадёжно сгорает воск.
Слышен ходиков счёт- не минуты,
Не года, не вечер, не утро,
Не в застолье роскошный тост,

Это сердце моё сгорает
И на дерева гладь стекает,
Сколько жизни ещё впереди?
В этом доме закрыты ставни.
Мы забыли о самом главном:
Том, что тщетно прячем в груди.

Сном январским окутаны ели,
Что-то нам подарят метели?
Неужели будет весна?
Что мне делать с портретом старинным,
Чей там облик и чьё там имя,
Чем они волнуют меня?

Снова ветра косые плечи,
Лишь мгновенье одно до встречи.
Что мне блазнится в стёклах окна?
Снова вечер, холодный вечер,
И метели белые смерчи,
Точно струйки живого огня.

Снова стёкла окна отпотели,
Стали выше окна и двери,
Плечи выпрямил потолок.
И потёртая кожа дивана
Об одном поёт неустанно,
Неизвестен лишь только срок.

Птичий след на белой пороше,
Занавески в цветной горошек,
И герани прильнули к стеклу.
Может, надо б чего попроще-
Вон ведь сколько их: юных, хороших,
Размечтался я не к добру.

Снова струйки белых метелей,
На окне цветы асфоделей,
И считает мгновенья кран.
Так и будет. То тишь, то вьюга,
Вспоминай обо мне, подруга,
Ведь не всё на свете обман.

Что-то сбудется, канет в Лету,
И вполне наш спор беспредметен.
Есть ли разница: жил- не жил.
Но на самом большом расстояньи
Четко вижу: свеча упрямо
Машет бликами ясных крыл.
***
Выламываюсь из зигзагов,
Что предначертаны судьбой,
Как по снегу, по следу: шагом
И точно в шаг. Но боже мой!

Зачем? Ведь жизнь и так прекрасна,
И я тянусь за горизонт.
Что жалкий небосвод несчастный,
Что нам напоминает зонт!

А значит тоже ограничен,
Хотя бы той же синевой,
А у меня слова в наличьи,
Что пахнут снегом и травой.

А у меня- весь мир в кармане
И вкупе с вошью на аркане,
Он мне иллюзию даёт
Неограниченных свобод.
***
Бренчал монистами ветер,
Свистел в ладошку пустую
И там, на исходе лета
Шептал он: «Я протестую».

Мне нравятся серенады,
Печаль, цыганское солнце,
Случайные нравятся взгляды,
И чьи-то вздохи: «А помнишь?»

Я помню всё, дорогая,
Что было на белом свете,
И то, что была другая,
И то, что… На то и ветер

Играть на афишной тумбе
Заезженным репертуаром,
Плясать сумасшедшую румбу
И женщин ласкать всех даром,

Лететь по каналам улиц
Быстрей, чем дыхание смерти:
Быстрее ножа и пули,
Быстрее всего на свете.

И там, на исходе лета
Мается, ждёт другая-
Чьи косы, как чёрные плети,
Своей красотой пугая,

Чьи руки как быстрые воды,
Чьи губы слаще малины-
Отнять чтоб твою свободу,
Не отнятую другими.
***
В чеканном тусклом серебре,
В арабских вязи слов ажуре,
В о зле не помнящем добре,
В Баяне- древнем балагуре

Мне проступает лик один
В весенней россыпи веснушек-
Разноречивый мир един.
Кому-то высшему послушен.

Когда в гармонии с моей
Совсем нечаянной мечтою.
Той, что любой звезды звездей,
Той, что сама себе звездою.
***
Ты- вечность,
Я- мгновенье, краткий миг.
Ты- горы, я- лишь малая песчинка.
И лишь тобою в мире я велик-
В безжалостном суровом поединке.

Тобою начинаются моря,
Ты- вечная река, а я- лишь капля.
И ты, свою безудержность даря,
Меня уносишь к вечности- не так ли?

И так во всём, и так всегда во всём,
Всему на свете придаёшь значенье.
Грохочет для тебя июльский гром,
И для тебя меняются теченья.

И пишутся поэмы и стихи,
И связаны с тобой мои надежды:
Что ты мои отринешь все грехи
И сбросишь свои легкие одежды.

И, поверяя истину свою,
Ты приобщишь к высокому святому.
Не о тебе ль я с ночью говорю,
Не о тебе ль пишу и стих искомый.

И верю я тебе, как никому,
Как никому: ни другу и ни брату.
И всё, что мило сердцу твоему,
Уж для меня возвышенно и свято.

И потому пусть в воздухе ночном,
Как трели соловья, звучат надежды:
Однажды ты войдешь женою в дом
И сбросишь свои лёгкие одежды.
***
И в какие не смотрел глаза я,
И какие плечи не ласкал!
А теперь в душе моей роса ли,
Или смерти чувственный оскал.

И смотрю, смотрю заворожённый
Золотыми точками в глазах.
Так сейчас, и так во время оно.
В сердце тает неподвижный страх.

Пусть придёт, придёт она за данью:
За цветами синими души,
За живой водою и за ланью,
Что всегда от смерти убежит.

Застучат точёные копыта,
Улетит, как серая стрела.
Ну, а души не боятся пыток.
Это души, души- не тела.

И потом в обличьи незнакомом
По дорогам мира, по волнам.
Так сейчас, и так во время оно-
Это изменять уже не нам.

А душа- талантливая серна,
Ураган и серая метель.
Даже в теле чёрном, даже в скверне
Всё равно и небо, и апрель.
***
Марципаном щека тугая,
Ты сегодня совсем другая,
Разалелась, поди, неспроста.
Ночи пали в колодец ночи-
Братство умерших одиночек,
Где надмирная чистота.

Ледяное ласкает пламя, —
Я коснулся тебя губами,
Видя влажно- сияющий глаз.
Отчего на душе морока,
Что-то умерло в мире до срока,
Что-то умерло- не сейчас.

А тогда, когда только снилось,
И небес монаршая милость
В виде дождика пролилась,
Я украл на двугривенный счастья,
Но осмелился б разве красть я,
Если б ты от меня не зажглась.

Всё предбывшее — всё уходит.
Как у нас говорят в народе:
С глаз долой и из сердца вон.
Только как с тобой разобраться:
Ты не смела ко мне являться
И подолгу смотреть вдогон.

Ты исчезнуть должна на вечность,
Проявив ко мне человечность.
Во второй лишь вечности час,
Час свиданий и час рыданий,
Ты пришла бы ко мне с цветами,
Иль тебя привели цыгане,
Иль ты заново родилась.

И глаза окунала в туманы,
Продолжая свои обманы,
На которые я не горазд.
И была бы женой иль забавой, —
Я не знаю этого, право.
Может, просто со мной бы сошлась.

Все цветы обнимая руками,
Всё, что ты таила веками,
Отдавала б, как море- янтарь.
Я не знаю ещё о многом,
У чужих слоняясь порогов
Не богаче, чем был я встарь:

То есть я имею толику
Солнца, неба и птичьего крика,
Невозможность тебя обнимать.
Все о чём-нибудь да судачат.
Наша встреча близка, не иначе,
Не иначе, близка, как знать.

Всё ещё, авось, обойдётся,
Ведь на самых неверных лоциях.
Мыс надежды вписан мечтой.
А покамест иду кругами,
Разгребая беду руками
И терзаясь своей слепотой,

Будут новые слезы и луны,
Всё, что было когда-то « втуне»,
Может, станет просто « вотще».
Матерком про себя ругаясь,
Никогда ни в чём не раскаюсь,
Я, как перец чёрный в борще.

Но кончаю: рука устала.
Ты о чём-то меня пытала
В сновиденья блаженный час,
Час, когда умирают лица,
Покрываются ямбом страницы,
Казаки запирают станицы,
Затирают для блинчиков ржицу,
Пропускают меж рёбер спицу.
Нагло, дерзко и не таясь.
***
Существованье моё растительно:
Синтез стихов под воздействием света и любви.
И это для меня зело упоительно
И падаю на колени с воплем: « Благослови!»
Но дщерь земная лишь усмехается,
Совсем-совсем другому она улыбается,
И на лице её сожаление,
Смешанное с каким-то космическим удивлением,
Источник которого всё удаляется, удаляется,
И ничего на свете не повторяется.
Ничего и никогда.
***
Опять предутренний бред,
Похмельная галлюцинация,
Вроде летающей кошки,
Приснившейся летающей мыши,
Которая, может, потому только и встала на крыло,
Чтобы поменять среду обитания,
Уйти от своего извечного врага.
***
Приспело горячее время:
Писать, писать и писать.
Ушли покой, полудрёма.
Вопросов нет: как начать.

Начни, конечно, с начала.
Даст бог, дойдёшь до конца.
Твои гекатомбы, причалы,
Твоё ожиданье гонца.

То ветрено, то студёно,
То пасмурно, то дожди.
На улицах оживлённых
Её появления жди.

Тревоги, сомненья, грусти
Уходят-приходят вновь.
Как ты, стрелок, неискусен,
Пославший такую любовь.
***
Когда б студёнистой амёбой,
Когда б комком прохладной слизи,
Не понимать, не видеть чтобы,
Не говорить с тоской: « Спасибо».

Как червь, на почве извиваясь,
Холодной пучеглазой жабой.
На этом белом свете маясь,
Всего не понимать хотя бы.

А так: живёшь, пронзён стрелою,
Мильон других в тебя вонзают.
И думаешь, что жить не стоит,
И всё живёшь, не умирая.

Вот это- горшая наука:
Живи, когда уж всё постыло.
Лет двадцать- тридцать до разлуки
И счастья явно не хватило.
***
Все в этот вечер были с нами;
Директора, кондуктора.
И наши недруги с друзьями,
Инспектора и доктора,

Доценты и приват-доценты,
Премьеры — вице и без виц.
С гортанным фраера акцентом
Из самых тех кавказских лиц.

Там был гаишник полупьяный,
Вполне заквашенный ОМОН.
И в этом шуме, в этом гаме
Пришёл на всех Армагеддон.

И тотчас ведьмы и русалки
В пространство алое взвились.
И, пользуя, кому не жалко,
Всех сих раскованных девиц,

Толпа рванула к водопаду,
И был роскошен водопад.
В жемчужной судороге ****и
Кричали грешникам: « Виват!»

За ними плыли педерасты
И лесбиянки, и коты.
Кричала проститутка: « Здравствуй!»
Когда мы перешли на ты?

Смеялись пьяно онанисты,
И наводили жуткий страх
С клещами жуткими дантисты,
И в алом зареве рубах

Спешили палачи с кнутами,
Воры, факиры, циркачи.
И ****ь, к устам припав устами,
Шепнула страстно мне: «Молчи».

И я молчал, а все кричали.
Должно быть, все сошли с ума.
А ****и вместе с циркачами
Плясали здорово весьма.

Но вот прошли толпой блатные
И разметали фраеров.
И враз открылись все пивные,
И все орали: « Будь здоров!»

Хотя какое тут здоровье!
Не лучше, чем похмельный сон.
И всей во мне застывшей кровью
Я знал: сие — Армагеддон.

И враз открылись все могилы,
Все трупы зашагали враз.
Кого любили- не любили,
Кого не любят и сейчас.

И шли толпой магометане,
Цыганский табор, взвод солдат,
Что шли в обнимочку с ****ями.
Кто ближе воину, чем ****ь?

А вот архангелы толпою,
А вот фанфар небесных звон.
И враг мне крикнул: « … … … с тобою!»
Я не был этим удивлён.

Друзья потерянно бродили,
Соображая на троих
И череп мне насквозь долбила
То ль проза, то ль какой-то стих.

Я спьяну враз не разобрался.
Все сорок сороков: « Дин-дон».
И дьявол с богом целовался,
Армагеддон! Армагеддон!
***
В темноту скользили тени
Невесомых привидений,
Пробегали в лунном свете
По стене и по паркету.
Пробегали босиком
И летели кувырком.

И сказать мы можем смело,
Что, лицом белее мела,
Что с глухими голосами,
С близорукими глазами,
Натыкались на буфет
И роняли табурет.

Щекотали нас под мышки,
Из компота ели вишни,
И звонили в телефон.
Заводил магнитофон
Самый шумный домовой
И ещё кричал совой.

И звенели колокольчики
Тихих смехов и смешинок,
И сморкалися в платочек.
По доске водил рейсшиной
Самый шумный домовой.
Чёрт с тобой.

Самый старый шлепал в тапочках,
Заводил свои порядки.
До утра играли в салочки,
А потом играли в прятки.
До утра водил
Самый тихий из задир.

Разжигали самовар,
На боках его блестящих
Пот горячий выступал,
Пили чай из синих чашек
В привиденческом пиру-
Слово честное, не вру.

Мы узнали их повадки
Про пирушки и про салочки,
Что совал свой нос в тетрадки
И в диктантах ставил галочки
Самый вредный домовой-
Не впервой.

Исчезали в лунных бликах,
Забирались с тихим криком
В дребезжащий клавесин
И в настенные часы.
Или в старом радио.
Засыпали на день.
***
На вкус, на цвет, на вес, на зуб,
На едкую печаль, на радость,
Качать младенцем на весу,
Как тайну древнюю отгадывать.
На тихий голос окликать,
Как плёнку на свету просвечивать,
Как глину разминать в руках
И поступать неопрометчиво,
Бросая кошкою на воздух
И зная: упадёт на лапы,
Срывать с лозы прозрачной гроздью,
Как плитку, в мозаику втапливать.
Её лечить, как лечат раненых,
По ней скучать, как по любимой,
И лавой, в кратере оплавленной,
И неразгаданной доныне,
Ушедшей в воду Атлантидой,
На небесах, как Данте, гидом,
Как Нельсон, на волнах морских,
А под водою быть, как Немо.
И песню, как сухарь, просить
И солью быть в воде соленой.
Молиться ветру, верить звёздам,
Как джинн, лежать на дне морском,
Росой на виноградных гроздьях
И на песке ногой босой,
Рукою на воде холодной.
И быть весной в любом из годов,
В любой из свадеб быть невестой,
Но не обыденным, не пресным,
Не злом, не хитростью, не лестью,
А значит… оставаться песней.
***
Когда мы были птицей, ветром,
Когда мы были тишиной,
Когда, не думая о смерти,
Мы были всем и ни в одной

Не повторились пляске, ветке
И у солёного ручья
Молчали, и молчало лето,
И лишь поток воды, журча,

Напоминал о том, что бренны,
Что не настали холода,
Чтоб льдом сковало постепенно
Тебя, журчащая вода.

Чтоб снегом завалило чащи,
Что листья сгинут в листопад.
Что мы рождаемся не чаще,
Чем этих листьев аромат.

Что ветры солоны и терпки,
Прекрасна светлая вода,
Что мы, не думая о смерти,
К ней приближаемся всегда.

И с каждым мигом смерть всё ближе,
Что друга не было верней.
Она друзей, как чётки, нижет
В сумятице летящих дней.

И вот уже твоя костяшка,
Твоя в прощании рука.
Жить было, может, и не тяжко,
Да ведь не целые ж века.

И вот пришла пора прощаться.
Ты должен, как багряный лист,
От ветки милой оторваться
Под вьюги вой, под ветра свист,

Мелькнуть своим багряным ликом.
И падать, медленно кружа,
И мир, потерей невеликой
Не очень, может, дорожа,

Опять готовится к расцвету,
К весне, к теплу- уже без нас.
И в этом смысле смерти нету.
Есть только увяданья час.
***
Повсюду пролегли дорожки темноты,
Пятнами пульсирует свет,
Грозно рокочет воронка Мироздания,
Но время ещё есть.
***
Для меня идеал- не Джульетта,
Для меня идеал- не Тристан.
Я не делаю, в общем, секрета:
Что мне тонкий и льющийся стан!

Я люблю тебя с костью широкой
И с румяным веселым лицом.
Я пешком бы прошёл издалёка
Чтобы рядом с тобой под венцом

Стать. Но это, увы, невозможно,
Это- область несбыточных грёз.
Я- кандальник, я раб твой, острожник
Задыхаясь до всхлипа, до слёз,

Я люблю, и с моею душою
Я никак совладать не могу.
Но представить, что стала другою
Ты, такого я даже врагу

Не желал бы, всё верно- простая.
Да, крепка и широка в кости.
Но о счастье другом не мечтаю.
Мне другого вовек не снести.
***
Уходящему лету- спасибо.
Уходящему лету- привет.
Как течение Куросио
В океане, — теряется след

Драгоценнейших воспоминаний,
Всех любовей, мечтаний и дружб
Обменяемся адресами,
И в зимы опостылевший гуж

Потихоньку впряжёмся. И диво ль,
Что душа над собой не вольна.
Уходящему лету- спасибо,
Царству ярко-зелёного сна,

Где летящие велосипеды,
Чертят яхты по волнам крылом.
Там, где я о тебе и не ведал,
Где не ведал ни духом, ни сном.
***
Весной линяют девушки и зайцы,
И не решают ничего слова.
Как можно беззаботно так смеяться,
Ведь без того кружится голова?

Весной немного девушки шалеют,
И зайцы тоже этим заняты.
Скамейка, в небе облака, аллея
И девичьи нехитрые мечты.

Ну, право слово, грешно не влюбиться.
Хотя бы и в дурнушку, может быть.
Ведь это в духе пушкинских традиций-
Писать стихи весною и любить.
***
Сияют небеса, промытые дождём.
Промытые дождём, сияют небеса.
И нега облаков течёт в меня ручьём,
Течёт ещё в поля, течёт ещё в леса.

И плачет летний день,
Как тонкая свирель,
Мелодию свою в печаль небес вливая.
Когда-то был январь,
Когда-то был апрель-
Форпост ненаступающего мая.

Теперь уже июнь, а впереди июль.
Как люди говорят: макушка лета.
И облак в небесах- мерцающий патруль,
И скрип сырой травы и шелест веток.

И рыбы плавники в мерцающей воде,
И ветер заструит подводную позёмку,
И в чашах лепестков мерцает по звезде,
Полна, как никогда, июньская котомка.

И в лодке- по воде, ногами- по земле,
По небесам- своим беспечным взором…
Всё — буйство, всё- расцвет,
Всё- ярь, всё- веселей:
И бабочка в траве, и зелень на озёрах.

Куда-то канет в тень беспечнейший игрок,
Что эту карусель заводит, не подумав.
Опять июнь бежит по тысячам дорог
В красе неповторимых полнолуний.

И утр своих, и полдней, и звезда,
Что светится почти в любом колодце,
Колеблется, как светлая вода,
Как девушка прекрасная, смеётся.
***
Слабеют звуки год от года,
И всё туманней по стеклу
Твоё дыхание, свобода,
И притороченной к седлу

Уедешь ты в улус татарский,
Чтоб стать наложницей мурзы.
Зачем тебе подарок царский-
Огонь нечаянной слезы.
***
Все бризы были прошлым бризом,
Все игры- прошлая игра.
Всего лишь пустячок, реприза,
Лишь ахинея и мура.

И сказка, что из синих спален
Сбежит в хрустальных башмачках,
Из тех забытых готовален,
Что, помня лунный свой размах,

Очертят малую толику
Из всех несбывшихся чудес,
Что наравне с удачей дикой
Для нас и мерь, и чудь, и весь.
***
Не востребована любовь,
Не востребована душа.
Как в степи, не поднята новь,
Как видение миража.

Отливающая янтарём,
Отливающая бирюзой
Со пророческим- « мы не врём»,
С состраданием- со слезой.

Родниковой была она,
Как весенний негромкий дождь,
Вся насквозь, до самого дна,
Аж по сердцу проходит дрожь.

Аж морозом холод струит
Меж лопаток до самых пят.
И не помнит она обид.
Как в лесу затерянный клад,

Залежалась она в земле,
Вся в рубинах и янтарях.
И не видят огня в угле,
Не за совесть, и не за страх

Не заметил её никто,
Ни один её не поднял.
И не снял по-мужски пальто,
По-мужски её не обнял.

Хоть за плечи, хотя бы так
Не открыл перед нею дверь.
Вся в холодных белых цветах,
Ну да что говорить теперь!

И морщины струят по лицу,
Точно дождь, запоздалый дождь
И никто никогда к венцу.
И красивая броская ложь

Усмехается, говорит:
«Зря ломалась и принца ждала,
зря копила любовь и стыд
Зря такою честной была.

Зря хотела детей иметь,
Зря хотела мужа ласкать.
Надо было не так глядеть,
Надо было не то сказать.

И гульнула б, когда сошло
Половодье девичьих лет.
И кому оно нужно, добро-
Всё равно ведь в итоге смерть.»

Осмотрела её свысока
И ушла, шелками шурша.
Так и было во все века:
Невостребована душа.

Не нужны ни её тепло
И не мягкость и не печаль.
Так и вянет всему назло,
Пропадает она. А жаль.
***
Ты пляшешь, пляшешь, Саломея,
Изгибом груди, живота.
Вся трепеща и вся немея,
Вся- ложь, гордыня, клевета.

Сосцы твоих прекрасных грудей
Мотаются движенью в такт.
Тебя от пляски не убудет.
Твой алый рот пьянит, как мак.

Вся- ожиданье, вся- движенье
А дальше б- навзничь на спине.
Греху сладчайшему служенье
И плоть твоя горит в огне.

Она податлива, призывна,
Гитана- судорогой ног.
Ты так наивна, так бесстыдна,
Что не пустили б на порог

Тебя. Но той же страсти ради
Взошли б с улыбкой на костёр.
Что грех! И что твоя награда!
Во мраке прячась, точно вор,

Пришли б уста найти устами,
Проникнуть плотью жаркой в плоть.
Виновна ты. Но, между нами, —
Ведь я — не ангел, не Господь, —

Не мне судить. Да не судимы
И в первый день и в день седьмой.
Устам отрадно это имя.
Приди и ноги мне омой.

Рассыпав волосы, засмейся
И в лоно жаркое прими.
Пусть солнцем станет ночи месяц,
Пусть снова вспыхнут звезд огни.

И я умру от истощенья,
И я опять воскресну вновь.
Всё будет, как одно мгновенье,
По чьей-то воли мановенью
Затопит сердце мне любовь.
***
Холодная, далёкая, заветная,
Я знаю, что тебе меня не жаль.
Да и зачем такая безответная,
Такая беззаветная печаль.

Зачем тебе мечты мои и песни?
Зачем тебе грехи мои и сны?
Ты канула, как точка, в неизвестность
И до се я не в силах обьяснить
Я до сих пор

Твои поступки- женщина! Загадка!
Мятежная и чистая душа!
И все твои забытые повадки,
И вся ты- до йоты хороша-

Не снишься мне. Да и никто не снится
Не вспомнишься мне даже наяву.
И не в чем мне перед тобой виниться.
И как-нибудь я всё же проживу.
***
Боже, храни не царя, а меня
И подари вороного коня.

И подари мне из сказки дворец.
И подари с жемчугами ларец,

И позови меня в сад из мечты,
Где аметистом белеют цветы.

Гурии райские мне не нужны.
Хватит красивой и верной жены.

В тверди небес, средь земного огня,
Боже, храни не царя, а меня

Мчится рысак, удилами звеня,
Боже, храни не царя, а коня.

Боже, я слишком назойлив- прости.
Старче, прощай- никогда не грусти.

Знай, что молюсь на твою седину.
Только исполни просьбу одну:

Боже, храни не царя, а меня,
Белый палаццо, лихого коня.

Злато и жемчуг, а также жену
Всё остальное- сам я возьму.
***
Опять в цейтноте, времени немного,
И ничего, пожалуй, не успеть
Уже охота знает про берлогу,
Уже слышна охотницкая медь

Рожки трубят, и рослые собаки,
Добычу чуя, рвутся с поводков.
И нет уж сил для песни и для драки,
И нет уже железа для подков.

И нет коня. Не было и не будет,
А всё, что будет- это всё равно.
И булькает вода на дне сосуда.
Её лишь чуть, и это не вино.

Лишь только воздух дармовой, бесплатный.
Пейзаж: в лесу охота на меня.
И эхо повторит тысячекратно
Лишь ржание небывшего коня.
***
По синему небу плывут облака,
Играет на плесах шальная река.

Дороги уводят опять в никуда
Средь неба дневного мерцает звезда.

Дождями прибита белесая пыль,
В деревьев молчанье древесная быль.

В качанье травы позабытый покой.
И жребий мне выпал совсем никакой.

Такой же, как эта средь лета трава,
Как эти в расцвете своём дерева.

Как эти качели, как эти цветы,
Уже облетевшие вовсе мечты.

Как эти холодные злые ветра,
Что душу мне студят почти до утра.
***
В этом месте картошка
Поливная цвела.
Рядом с пышною рожью,
Как картинка была

В небе плавали тучи,
Обещая дожди.
Но на всякий на случай
Мы шептали: «Не жди»,

Заходили в пшеницу
Целовать колоски.
Не дай бог, прояснится-
Ведь помрём от тоски.

Ночью снилась элита,
Снились суперсорта,
А дожди-то, дожди-то!
И дожди, как мечта.

Дома дети взрастали,
К ним мы были нежны.
Ночью стан обнимая
Плодоносной жены,

С ней мечтали, чтоб дети,
Как ячмень на парах,
Чтобы теплое лето
Подарил нам аллах,

Чтоб стеной кукуруза,
Чтоб гречиха цвела,
Чтобы в бывшем Союзе
Самой лучшей была.

Чтобы густо, ветвисто
Колосилася рожь,
Чтоб горох, как монисто,
Чтоб пшеница, как дождь.

Чтоб сам- двадцать, сам- тридцать,
Получать урожай,
Ну а хочешь жениться-
Только к нам приезжай.

Здесь такие девчата,
Видно бог- агроном.
Ночью- ландыш и мята,
И подсолнечник днём.
***
Я забыл этот город и год,
Я забыл это птичее имя,
Что мне не дал господь от щедрот,
Поделив по-библейски с другими.

Я забыл ту волшебную тьму,
Где слова твои, губы и очи.
То, что ты не дала никому-
А ведь сколько их было охочих!

Я забыл звон брусчатки твоей,
Фонарей пузыри в полумраке,
Миллионы вечерних теней
Одиссеев, спешащих в Итаки.

Я забыл тот божественный код,
За которым желанная встреча.
Я забыл сумасшедший тот год-
Всех печалей и бедствий предтечу.

Как ходил за тобою, боясь
Подойти и начать разговоры.
На меня ты сердилась, смеясь,
И упрёки сияли во взорах.

Я летел за тобою вослед,
Как летит по морям каравелла.
Твой плывущий во тьме силуэт
Никогда не увижу. Не верю!

Я не верю, что всё отошло,
Что напрасно всё было, всё втуне.
В каплях звёзд синей ночи крыло,
И луна, словно таз из латуни.

И звенит, точно колокол, он
Возвещая грядущую встречу.
Или вдруг зазвонит телефон,
Иль прорвётся письмо через вечность.

Дай мне знать о себе. Дай мне знать,
Донеси своё слово, Марина
Отучи меня, грешника, лгать,
Отучи целоваться с другими.

И кивать непонятным словам,
Точно все говорят на латыни
Для двоих лишь речей синева,
И совсем они мертвы с другими.

Этот город я в сердце храню,
Эту дружбу и юность, и горечь,
Раз по сто вспоминаю на дню-
Вспоминаю его я и, то есть,

Вспоминаю, конечно, тебя.
Как тебе там живётся с другими?
Напиши мне, хотя б не любя.
Всё равно напиши мне, Марина.

Расскажи обо всём, обо всём
Обо всём расскажи мне, не плача.
Слышишь, сердца несбывшийся звон,
А могло б всё сложиться иначе.

Но умчалась фортуна в края,
Где мужчины живут- не поэты.
Что с тобою- не знаю, а я
Буду помнить былое до смерти.

Видишь: падает с неба звезда.
Это наша звезда, не иначе.
Блещет тёмного неба слюда,
Всё сияньем покрыв негорячим.
***
Ты- Золушка. Колеблется вуаль,
Влекомая и танцем, и дыханьем.
Принц- глуп. И он не угадал, а жаль.
Ах, принц… ах, принц…. Минуточку вниманья

Вы узнаёте в сказочной красе
Простую замарашку, что встречали
В лесу, когда по утренней росе
Её ножонки бойко топотали.

И пробегала, глазками стрельнув.
Мордашка в саже, грация, кокетство.
Вы морщились небрежно- ну и ну.
К чему ещё опасное соседство?

А жаль. К лицу ли принцу простота.
Тем более, когда она святая.
Примерьте туфельку. Не та… Не та…
А где же та, изящней горностая?

Где та? Где та, в которую влюблён
Почти заочно. С одного лишь взгляда.
Ну что же, принц, в каморочку войдём,
Где ждёт вас высочайшая награда.

Достойна принца, короля… Точней,
Король и принц сей Золушки достоин.
А ты, моя красотка, не робей.
Принц ценит красоту- он муж и воин.

Он ценит верность, сердца чистоту.
А что небрежен- это просто фронда.
И в свадебных огнях уже ротонда.
И взгляды прожигают пустоту.

И пальцы в пальцы вплетены уже,
И в самом сердце холодок щемящий.
Наверно, есть у счастья протеже.
Тем более, коль чувство настояще.

Сюжет банален: счастливый конец.
В любой из сказок правда торжествует
А вот уже выводят под венец
Чету младых. И вот уже ликует

Толпа. И повод ликованью есть:
Незлой король встречается нечасто.
От здравицы шатается дворец,
И счастьем новобрачные лучатся.
***
Ты, мне приснившаяся, с синими, как небо, глазами.
С глазами такой глубокой, неистовой синевы,
Что я, беспечный и глупый, вдруг ахнув: «Ах, мама!» —
Такой громогласный и резкий — стал ниже травы.

Ты с волосами цвета спеющей ржи в июле.
С тонким лицом, носом прямым и ямкой на подбородке,
С тонким и сильным телом- раскинулась вольно на стуле-
Или нет! — волейболистки упругой походкой

Идёшь ко мне или уходишь- это неважно! —
Смеёшься- смешливая- ослепив белозубым ртом,
И сама- сама! — признаешься в любви отважно
Или сразу, но лучше- если потом.

И я тебя беру за руку, после за талию, после…
Или просто руку кладу на твоё плечо.
Упругое, тонкое- кожа да кости-
И потом целую тебя горячо,

Голову грубо твою назад откинув,
Чтобы ты билась пойманной рыбой в моих руках.
И затихала, мягчела- не так, как с другими:
Мне проще считать, что остались они в дураках.

И всё равно, под одежду рукою ныряя,
И всё равно, погружаясь в Марианскую впадину твоих глаз-
Я всё равно о прошлом твоём не узнаю:
Ты мне не расскажешь о нём ни потом, ни сейчас.

И это будет, наверное, за красоту твою плата,
Оскверненную ими и очищенную моих касанием губ,
Потому что мы были вместе- я помню это! — когда — то,
Потому что только один- ты знаешь сама! — тебе люб.
***
Мои рукописи- как вещдоки жизни ненужной,
Потраченной — и это правильно- на себя самого
Этот мир и без них печалью и злом перегружен.
И, в сущности, я не могу ему сказать ничего.

Но они создают иллюзию жизни и света,
Имитируя борьбу за истину и добро,
Выдавая бессовестно осеннюю слякоть за лето,
И мелкий никель за злато и серебро.

В сущности, я понимаю эту абракадабру
И знаю истинную цену другим и себе самому.
И мне не нужны ни натужный мой стих, и ни дутые лавры,
Но я, к сожаленью, и дружбу уже, и любовь не приму.
***
Издалёка, издалеча
Шёл солдат, других калеча.
А за ним толпа калек
Разгребала мордой снег.
***
Когда я умру в кабаке,
Зарезан веселой рукою.
И все повторяя в тоске
Твои имена, и такою

Представив, какою была
Уже и не помню когда ты.
Когда и холодная мгла
Была безнадежно крылатой.

Улыбкой светились уста,
Глаза, точно звезды, сияли-
Всё это совсем неспроста,
Но к вечному счастью едва ли.
***
Как дева непорочная, родив
Себе на радость- не на славу- двойню,
Вдруг узнаёт, что есть презерватив,
Спираль для матки, есть контрацептив
Оральный, свечи есть, — она невольно

Задумается вдруг: «Мои сыночки!
Что было б с ними, будь я поумней?»
Вот где для размышления источник!
Для мудрой философии, верней.
***
Из тех, кто любит идеалы,
Из тех, кто не умеют жить,
Не выйдут трус, балбес, бывалый-
Не будут всё равно тужить

Они об этом. В космонавты,
В поэты, в лётчики им путь.
Ясон их взял бы в аргонавты,
И Леонид, поняв их суть,

В ряды трёхсот бессмертных принял
В проходе узком Фермопил.
Всё или «ради» иль «во имя» —
Их полон благородства пыл.

Такие рано погибают,
Но, свой предчувствуя уход,
Другим дорогу пробивают,
Как Амундсен, как Роберт Скотт.

Есть польза и от тех, и этих,
Но эти больше по душе.
Первопроходцы и поэты,
Пилот в смертельном вираже,

Себе прививший вирус гений.
Иль дерзкий, пылкий астроном,
Что вдруг постиг закон движенья
Светил- не с тем же ли огнем,

Который озаряет души
Избранников? — Их ряд так мал!
Но мир без них нелеп и скушен,
Как без веселья карнавал.
***
Любовь- прекраснейшее из явлений.
Ты это давно доказала мне.
Но двое нас в комнате: я и Ленин-
Фотографией на белой стене.

А ты- не в комнате, но ты- в этом мире-
Два равновеликих для меня измерения.
Ты- как драгоценное масло в потире;
Ты- как неугасающее видение:

Плывёшь через годы, и все эти годы-
Срок моего пожизненного заключения.
Смотрит на меня Ленин Володя,
А ты на другого глядишь, к сожалению.

Мне грустно от этого, от этого мне больно,
И это для меня прискорбно зело.
И поэтому со мною вечноживой покойник-
Хорошо, что не Политбюро.
***
Её не трахнул ни один.
Осталась девой до седин.

И лишь потом, уже в конце,
Когда морщины на лице,

Нашёлся добрый инвалид:
Еврей по имени Давид.

Но и тогда не знала ласку,
Лишь инвалидную коляску

Она толкала взад- вперёд
Кто это счастьем назовёт?
***
Не имеет ко мне отношения:
Как она? С кем живёт? Как живёт?
Но не принял бы я приглашения:
Всё, что дальше- меня не … … … ….

Не желаю худого и подлого,
Будь ты счастлива, но без меня.
Хоть не лучшего, может, но гордого-
Проживу, никого не виня.

А к тебе не приехал бы в гости,
Хоть и знаю: тебя допекло.
Но заслуженно буду я черствым
Ни тебе, ни себе уж назло.

Ворошить всё ж не надо былого.
Всё ведь так: уходя- уходи.
Всё сгорает: и чувство, и слово.
Остаётся зола позади.

Может чудною это игрою
Назовёт дурачок и фантаст,
Но, наверное, памяти стоит
Только тот, кто тебя не предаст.
***
Всё-таки стихи- это больше форма.
Всё-таки больше форма, чем смысл.
И поэтому всегда возможна реформа
И в этом их отличье от числ.
Число стабильно, консервативно,
Всегда апеллирует к здравому смыслу, уму.
А поэзия благоуханна, свежа, наивна,
Как красна девица в высоком своем терему.
***
Когда среди ночи
Умрут голоса,
И трав непорочность
Заплещет роса,
Когда заблистают
Во тьме огоньки,
И дымкой растают
Июня деньки.
И сердце сжимает
Осенняя мгла-
Никто не узнает,
Что ты не была,
Что ты улетела,
Как песня, во тьму.
Какое всем дело,
Что ты никому
Уже не расскажешь
Про лето, про зной-
Не вспомнят ведь даже
Печали одной.
Она не смертельна,
Чужая печаль-
Как поезд метельный,
Струящийся вдаль.
***
Ну вот скажем: мне нравится-
Очень нравится! — одна женщина
Но у неё семья:
Муж, ребенок, кошка, собака
Я не верю в то,
Что судьба переменчива,
Как не верю вообще
В приметы иль в знак зодиака.
Я знаю, что тут
Неизменяемая ситуация.
Да и не хочу ничего в свою пользу
За счёт чужой изменять.
На свете слишком много
Подобных вещей, Горацио.
И пора бы уже научиться
За это судьбу свою извинять.
И глупо себя вопрошать:
«Зачем её встретил?»
Ещё глупее вздыхать:
«Когда б всё не так…» —
Слишком много
Подобных вещей на свете
И слишком мало
Для нас- Одиссеев- Итак.
***
Жизнь сегментирована на свет и тьму,
Жизнь сегментирована на радость и горе.
Как в географии:
Сушей круга четвёртую часть займу,
Всё остальное- море,
Всё остальное- бескрайнее синее море
***
Тают сладкие жизни мгновенья-
Точно синь уплывает во тьму.
И последней мечты упоенье
Оставляю себе самому.
Есть в такой вот печали отрада
И летейский уже холодок.
Только нового счастья не надо-
Рвёт мне сердце прощальный гудок
Это осень, пора листопада,
Облетанья последних надежд,
Ни во что уже верить не надо-
В рог трубит расставанья кортеж
Бесконечно любимые лица
Через память мою проплывут.
Может, жизнь, как и все, только снится,
Только грёза- вся жизнь — наяву
***
И когда ты уходишь одна, всё одна
В бесконечный простор, тишину-
И моя есть, наверное, в этом вина-
Сердцем чувствую эту вину.
Ты прекрасна, печальна, как ангел, бледна,
Белокура, как ангел небес.
Всё равно ты одна, ты одна, ты одна… —
Как с небес прилетевшая весть.
Затеряешься ты в пустоте, темноте.
Я оплачу пропажу свою-
Так несбыточной просто затеряться мечте
У бездонных миров на краю.
***
Вспыхнет, как последняя зарница
В небесах, последняя любовь.
У тебя, поэта и счастливца,
Заиграет медленная кровь.
Но не так, как в юности, спокойней,
Всю твою взволнует глубину,
Человечней, всё-таки, достойней-
А иной любви я не приму.
И всё то, не встретил что когда-то,
Явится в последнем этом сне.
И, пыланьем радостным объята,
Светится, как розы в тишине,
В темноте уснувшего покоя
Эта запоздавшая любовь.
Нелегко с тобой ей, нелегко ей!
Но как будто начинаешь новь:
С первою любовью чем-то схожа:
Та же непонятная вина,
То же замиранье: лопнет всё же
Высоко запевшая струна.
Но уже отцовские есть чувства,
Думы все уже не о себе.
И надежда, смешанная с грустью,
Станет слитком золота в судьбе.
***
Майской майолики голубая
Чистотой небесная вода.
Я стою, смотрю и улыбаюсь:
Вечность заплывает в невода.
Я такого светлого улова
Не просил у бога никогда.
Светится, сияет, как обнова,
Голубая майская вода
***
Я мог бы разменять одну на тысячу
И всем тебя поставить им в вину.
Но в сердце ты- мой столп любимый- высишься,
Я верности тебе не уроню.
Я знаю: глупо, знаю: опрометчиво,
Что всё ушло, как вешняя вода,
Но всё равно живу той давней встречею.
А ты хоть вспоминаешь иногда?
Ведь первая любовь и птицей раненой
Бьюсь на волне и розова вода.
Но как тебе, доверчивой, отчаянной,
Не стала болью первая беда?
И кипятком в груди воспоминание,
Что всё б я мог иначе повернуть.
Благословляю всё моё незнание,
Что никогда тебя мне не вернуть.
***
За юность платим старостью нем`ощной,
Как за любовь несчастьем платим мы
И солнца обод, золотой, непрочный-
Изнанка ослепительная тьмы.
***
Городишко наш в грязи весенней.
Плещет ослепительная грязь
И стыдится участи плачевной
Белизна, по чёрному струясь.
Вот и всё — сгорают в рыжем солнце,
Плача от обиды, холода.
И уходит потихоньку, молча,
Некогда мятежная вода.
Ждём теперь крылатых возвращенья.
Через страны многие летят
То блистая в воздухе вечернем,
То в рассвет сияние струя.
Медь загара спрячет бледность ликов,
И упругость мускулам вернёт
Тот солнцелюбивый, солнцеликий
Вождь небесный, зная наперёд,
Что опять всё в мире повторится,
Что враждуют солнце и вода
И печаль по воздуху струится
И стоит высокая звезда.
***
Дороги твои никогда не последни.
И всё же куда-то зачем-то ведут-
Как будет потом и как было намедни
А ты же — страстей всевозможных сосуд.
И катится к чёрту и богу удача,
Людей половиня невинных сердца
И знал бы иначе, так смог бы иначе
И жил бы тогда, не теряя лица.
Горела вода малахитовым светом,
Зелёное пламя сквозь недра горы
Взбегало наружу на радость поэтам,
Не видящим выше той вздорной игры.
Ворочалась в сумраке моря прапамять,
От злости дрожал мировой океан.
И бился в истерике, волны не раня,
Рассвет по угрюмо- роскошным утрам
***
Вечная это потеря-
Времени быстрого лёт.
Миги, часы и недели-
Так вот и юность пройдёт.
Зрелость подарит нам годы
Жизни семейной, труда.
И соловьиных рапсодий
В лету струится вода.
Что же подарит нам старость? —
Я и гадать не берусь.
Но благородны усталость
И бесконечная грусть
***
Не читайте плохие стихи-
Вред большой от подобного чтенья.
Бог, прощая поэтам грехи,
Не прощает грех невоплощенья
***
Дай тебе бог того, что мне не даёт.
И по заслугам — хотя какая это заслуга?
Снова сны в вечный уходят свой перелёт,
Чтоб не догнала летящая следом вьюга.
Слепок души оставят они на всём-
Простыни моря о них через годы вспомнят,
Чтобы вернуться на сушу уже дождём,
Чтобы небом вернуться, таким же огромным.
***
Ну что ж, отпей глоток цикуты-
Вполне приличного вина.
Болеть не будешь ты наутро-
Всех снадобий сильней она.
Когда существованье в тягость
— Цикута- вин всех абсолют-
Всего забвенье- моя радость,
Опорожни до дна сосуд.
Лишь обвиненье в плагиате
Чуть-чуть подпортит этот шаг.
Но помни всё же о Сократе-
А он был вовсе не дурак.
***
Хороши сто граммов под хвост селёдки,
Под салат « под шубой» и просто под омлет.
Все-таки, закуска, достойная водки,
Милые мои, не родилась на свет.
***
Охота ведь пуще неволи-
Как тонок пословицы яд!
И мне оглянуться бы что ли
На жизнь прожитую. Не рад
Тому я, что много охоты,
Что лупит неволи больней
Как много пустого осота
На пашне непрожитых дней!
Как много бурьяна, полыни
Во всём, что уже позади!
Как звать эту боль на латыни
Незнаньем, Господь, награди
И корчится в пламени красном
Бессмертная всё же душа
Неужто всё это напрасно,
Не стоит совсем ни гроша?
***
Вот опять, и опять, и опять-
То есть снова, и снова, и снова.
Как об этом тебе рассказать,
Если способа нету иного?
Засинонимлю я облака:
Назову по-иному их: тучи
Пусть промчатся века и века-
Чем столетья сказать- это лучше.
Назову я тебя дорогой:
Понимай это в смысле: бесценна.
Не отшельник я то есть изгой-
Волхв, ведомый звездою священной.
Буду верить века и века
Я простым человеческим чувствам.
Моя вера проста и легка-
По- иному сказать: безыскусна.
***
Вот и скользнула над сценой завеса-
Пятого акта уже не будет.
Точность мастера, точность отвеса
Соединятся в коротком чуде.
Юность не любит совсем поражений,
Старость не терпит совсем опозданий.
И в голубой туман наважденья
Тихо скользну, не сказав: « До свиданья».
***
Наивно ждать больше мига,
Когда сгорает звезда-
Ведь больше слепящего блика
Чернильное «никогда»
Оно растёт и клубится,
Отчаянья краски густы.
И сердце его боится.
До вспышки новой звезды.
***
Чтоб шутку оценить поэта,
Не обязательно поэтом быть:
Слов остроумных, брошенных на ветер,
На редкость едких рассуждений нить.
Быть может, шутка вся таится в рифме,
Быть может, в интонации одной.
И рукоплещут восхищенно нимфы
И не считают вольности виной.
***
У каждого свои кости,
У каждого свой скелет
Не только сейчас, но и после,
Когда ничего уже нет.
Когда акварельное небо,
Свои поменяв тона,
Вдруг станет гниющим древом
С названьем не дуб, а сосна.
Когда на дешевых поминках
Все пьют самогон и кисель,
Как рад ты, ацтека и инка,
Что всё-таки дёрнул отсель!
Теперь тебе райские кущи
И целые толпы ****ей-
Их дарит тебе Всемогущий-
Разврат невозможен нигде.
Там будет петь Паваротти-
Неслыханной толщины
Ангел, там на болоте
Снятся лягушкам сны.
Всё те ж: о прекрасном принце
Уже в полете стрела.
Свобода важна как принцип,
Кровавящим в ртах удила.
Там будет дешёвая память
Былого сны подсыпать.
Ад- это не там, где ранят,
А там, где дают понять,
Что песенка твоя спета,
Твоя бездарна игра,
Где заперт в отчаянья гетто
Ум с ночи и до утра
И так, как в зыбком болоте
В экзистен… — не тот размер! —
Тонут- летать охота!
Полёта хочется, герр
Пока ещё неизвестный,
Ещё недоказанный бог,
В которого- если честно-
Поверить никак не смог.
***
Я, скребенный по сусекам
Сероватою пыльцой.
Я, пришедший издалека,
Расплатившийся кольцом
Соломона за подачку,
За ржаной и чёрствый хлеб.
Я тебя не озадачу
Среди многих множеств неб
Выбравши своё, родное
Лишь за то, что есть в нём ты.
Будет пусть моей виною
Суетность моей мечты.
Я хочу совсем немного-
Мне и радость за печаль-
Рядом с этой недотрогой
Постоять и, что не жаль,
Пусть отдаст: улыбку ль, сердце ль,
Иль надменный юный взор.
Всё равно она как месяц,
Я ж — как гоголевский вор
***
В этот вечер звезды
В небе принахмурились.
В этот вечер ветер
Канул в тишину.
Соловьи весёлые
В роще пригорюнились
Месяц ясный лик свой
Спрятал под волну.
Тишина вечерняя
И печаль сердечная.
Никогда мне прошлого,
Милой не забыть.
Это- горе горькое,
Это- счастье вечное.
Аж до самой смертушки
Лишь одну любить.
А листочки в роще
На ветру трепещут.
А в воде озёрной
Светлая луна
Позабыть всё бывшее-
Сердцу стало б легче.
Но другая радость
Сердцу не нужна
Милые соловушки,
Пойте, не стесняяся.
Ведь другим влюблённым
Не нужна печаль.
Моё сердце бедное
Грустью той отмается.
И обида светлая
Птицей канет в даль.
В этот вечер звезды
В небе принахмурились.
И навеки милая
Дремлет сторона.
Может, счастье прошлое
Просто мне причудилось,
Просто мне приснилась
Девушка одна.
***
Ты знаешь: сегодня трава улыбалась,
Сверкала на солнце росинками яро,
Как будто от лета она помешалась,
Как будто ей было и этого мало.
Пугали ромашки своей белизною,
Шуршали листвой коренастые клёны.
Весь день мне казалось: ты рядом со мною.
Немножко смешной и немножко влюблённый.
Ты был молчалив и чуть-чуть озабочен,
Чуть-чуть удивлён и немного растерян.
И комкал в руке носовой свой платочек,
В удачу ещё до конца не поверив.
Но это казалось, мне только казалось
Ах, если бы это случилось и впрямь уж.
Неужто я так вот в тебе ошибалась?
Возьми меня замуж, возьми меня замуж.
Таились в листве невидимками птицы
И, радуясь жизни, истошно орали.
Неужто боишься? Неужто боишься?
Но ты не боишься, а хочешь едва ли.
И ветры, качая верхушки деревьев,
Нам многия- многия лета желали.
Но как пробудить мне и нежность, и ревность,
Когда ни о чём мы с тобой не шептались.
Ещё не гуляли с тобой до рассвета,
И уст не касался ещё ты устами.
Неужто ты, милый, меня не заметишь?
Возьми меня замуж, возьми меня замуж.
Ты знаешь: я целое утро гадала,
Но всё неудачно: то путь, то дорога.
Ты знаешь: я целое утро рыдала-
Молила хотя бы свиданья у бога.
Но что для тебя эти девичьи беды
Ты ходишь веселый, красивый, упрямый,
Совсем не гордяся ненужной победой,
Совсем не заметив случившейся драмы
***
Я так хочу: я отделяюсь,
Я отторгаюсь от тебя,
Как в скит далёкий удаляюсь,
О милой родине скорбя.
А просто солнце отрицаю.
— Зачем два солнца для меня? —
И обожаю воск лица я,
Что тронут всполохом огня.
И позабудь- не позабудусь.
И разлюби- не разлюблюсь.
Я сбудусь, сбудусь, сбудусь, сбудусь,
Хотя об этом не молюсь.
И, ничего не отрицая, —
Всё перевёрнуто вверх дном-
Я с упоеньем восклицаю:
«Живи одним грядущим днём»
И каплей выпитого млеца,
И крошкой малою зерна.
Ты сбудешься на вдохе сердца
И всё забудешь для меня.
И всё отдашь и не отдашься,
Погубишься- не погубясь.
И вся любовь и вся Наташа.
Точней, Наташа из Наташ.
***
Коррозия нового типа:
Меж явью и замыслом брешь.
Ракушки стремлений налипли
И ход замедляют; хоть режь
Ты их автогеном сомнений,
Скреби хоть скребком правоты
Своих отрицаний, хоть вены
Покоя взрезай; из узды.
Не вырвешься прежнего круга-
Сомненья, проблемы всё те ж.
И веры смоленые струги-
Неверья фрегатов кортеж.
***
Ты не пир и не чаши
Вкруговую вина
Ты- напиток горчайший,
Тот, что пьётся до дна.
Ты- не сласти, не яства
И не свадебный стол.
Но надежнее братства,
Чем твоё- не нашёл
Ты- не громкая ода,
Не смешной мадригал.
Ты нужна, как свобода
Тем, кто в рабстве устал
Не могу лишь без неба,
Тени крыл на снегу.
Не могу лишь без хлеба,
Без воды не могу.
Буду смертным и грешным,
Перед всеми в долгу.
Не могу лишь без песни,
Без тебя не могу
***
Немого леса забытьё,
Снега на сини непорочны.
Лишь снег под полозом поёт,
И ель- красавицей восточной.
И первозданна тишина,
Природа в неге и покое
Не верится, что есть весна,
А если есть- то далеко ей
До нас. Лишь заячьи следы
Картину леса оживляют.
И лёгкий огонёк звезды
На бледном небе проступает.
Всё гуще, гуще темнота,
Деревьев тени всё длиннее.
Луна прозрачна и чиста.
И льёт свой свет сквозь лапы елей.
***
Ты истекаешь, истекаешь,
Как этот день, как эта ночь.
И ничего уже не знаешь,
Любимая отцова дочь.
Последний птенчик и мизинец
От самой правой от руки.
Здесь яства, радости и вина,
И шорох рвущейся строки,
И шорох сердца. Точно мыши,
Слова засели по углам.
И их-то ты и не услышишь.
Тебе их даже не отдам.
Ты, маленький лесной зверёнок,
Любимая отцова дочь
И оттого твой голос звонок,
Что мне подаришь эту ночь.
***
В ненастный день, точней, в ненастный вечер
Сиди, сиди, сиди перед окном.
То дождик прилетает издалече,
То громыхает припоздавший гром.
И пузырьками, бульками на лужах
Взойдёт неяркий, впопыхах, закат.
Почти забытый и почти ненужный
И в ясный день воспетый во сто крат.
***
Кошка, собака, Клинтон,
Моника, телевизор,
Кресла, торшер, газета,
Борщ, биточки, глазунья,
Ельцин, Зюганов, Явлинский,
Лебедь, Жванецкий, Хазанов,
Коль, Мадонна, Киркоров,
Тёща, жена, Пугачева,
Чай, варенье, печенье,
Новости, спорт, погода,
Осень, зима, дублёнки,
Лето, грядки, рыбалка,
Свадьбы, разводы, крестины,
Старость, больница, смерть.
***
В россыпи звезд
Слышу молчанье
И величанье.
В россыпи звёзд
Неба струна
Ветром задета
Голос Одетты
И тишина.
Слиться должны
Прошлые сны
И сны звездопада
Темень. Прохлада.
Снова дорог
Пламенный бог
Дарит мне даль.
Небо как сталь
Время- всему,
Память- всему.
Тьмы некролог
Пишет сам бог.
В россыпи звезд
Таинства слез
И тишины-
Вечности сны.
***
Под шершавой луною, приникшей к окраине дня
И под звёздною сыпью на теле холодного страха.
Равновесие чувства и мысли- что выше? — храня,
Темноту собирая в кувшины, как горсточки праха,
Право: ночь, темноту отделить навсегда ото дня
И, лелея в себе категорию зыбкую: завтра,
Тёплый след от стопы, мягкий слепок огня
Сохраняя в себе, я пройду, как проходят кентавры.
Близорукое утро в диоптриях светлой росы.
Как жемчужины света и мысли- кому? — собирая.
В ожерелье, сказать чтоб: « Возьми и носи»
И уйти по тропинке, заклятой от ада до рая,
Чтобы тот, для кого ничего невозможного нет,
Посмеявшись, забыл, и опять замерцала дорога:
То ли отсвет огня по воде, то ли след
Тех, кто в силах едва ль пустоту отличить от былого.
***
На всех моих файлах написано имя твоё,
Во всех моих байтах, есть упоминанье о счастье.
Так что ж я отставил со сладкой цикутой питьё,
Так что ж над печалью, меня поразившей, не властен.
Два всадника неба несут мою душу в зенит,
По белому чёрным всё пишут и белым по черни
И некого мне за ушедшую юность винить,
И что я ищу в затухающих бликах вечерних?
***
В саду кровавятся рябины,
В листве пожухшей тополя.
Через прозрачные куртины
Мне видны голые поля.
Осенний неприютен ветер,
Печаль на всё и вся кругом.
И дождик мелкий до рассвета,
И лист шуршит под сапогом.
Что ж, осень- время увяданья.
Сквозь буйство красок и огня.
Всё ж есть какая-то в ней тайна,
Есть в ней покой и тишина.
У старых женщин я, бывало,
Встречал такой же тихий взгляд,
Где синька смешана с опалом,
Где есть свой потаённый лад.
Вот так она и существует,
Непритязательна, бедна,
И эту жизнь, свою простую
Считает счастливой она.
***
Ветер ворошит сырые листья у стен корчмы.
Шпага уже поняла схватившей руки намёк.
Где эта ночь? Где корчма? Где мы? —
Знает наверно про нас позабывший бог.
Луна- клинок ятагана, но где эфес?
Куда устремляется жало луны в ночи?
В гармонию мир приводит Полярной звезды отвес
Звенят серебряным звоном потерянных чувств ключи
И кается Каин, жалеет его Аве; ль.
Ведь это родного брата бунтует кровь.
А на земле- если дело зимою- метель.
Если дело весною- то что? — безусловно, любовь
И мышцы ночи судорогой сведены.
Молчите, звезды! — рождается новый день.
Качается в небе жало янтарной луны
И хищной птицы плывёт над рощею тень.
***
Как хорошо, что в мире есть
Творцы: художники, поэты
Как хорошо, что в мире есть
Ещё какие-то секреты.
Как хорошо, что в мире есть
Моря, шторма и каравеллы,
И слово «лад», и слово «честь»,
Любовь, ещё которой верю.
Как хорошо, что в мире есть
И бригантины, и фрегаты,
Не нам по лоции их весть,
Но всё равно они крылаты.
Как хорошо, что в мире есть
И песня, и начало песни,
Даёт о коей сердце весть,
Дрожа томительней, чудесней,
Чем что? Чем всё. Увы! Ничто
С отравой этой не сравнимо,
Как несравнима явь с мечтой
И просто девушка с любимой.
***
Кружала судеб прихотливы.
Кого-то балует она
Он жребий вытянул счастливый
И знали все как Кузмина
Его. Поэт многоречивый,
Он воду лил и амбру лил.
И все высокие порывы
Далёким странам посвятил.
И эти пламенные взрывы
Влекла чужая сторона.
«Александрийские мотивы» —
Журавль высокий Кузмина.
***
Какой шаловливый ребенок,
Какой грациозный, какой
Прелестный, как будто спросонья
От света закрылся рукой.
Как пухлы в нём ручки и ножки,
Как сладостна их полнота.
Серёжка, мой милый Серёжка,
Души моей женской мечта.
***
Вспухают ночные бредни
Над телом былых закатов.
Литавры вскипают медью,
Оружьем бряцают солдаты
Над медью и купоросом
Синее серное пламя.
Плывут в экватор матросы,
Хоть нет его между нами.
И вся полиция мира
Найти его не сумеет.
Все трубы, тимпаны, лиры,
Все ангелы, боги, феи,
Все нищие всех базаров,
Все джинны из всех бутылок,
И все лихие гусары,
Которым стреляют в затылок.
Все бабы и все матроны,
Все твари из всех притонов,
Все змеи и все тритоны
И все, кто после тритонов.
И все пираты и скальды,
Все воины, все норманны.
Хотя не сходится сальдо,
Но это вполне нормально.
Так пусть же, весы качая,
Кидают в них солнца слиток.
Пусть жмёт удивлённо плечами
Самый прожжённый политик.
А мы, зачиная песню,
Мигнём ей: « Смелей, Мария».
Что дальше- нам неизвестно.
Мы тоже живём впервые.
***
Всю жизнь свою мечтал попасть я в Рио.
И верил всей душой, что это- рай.
Мне кореша с восторгом говорили:
Когда- нибудь, мол, в Рио побывай.
И я копил пиастры и песеты,
И фунты я и стерлинги копил.
Я на море не ездил даже летом,
И даже в праздник водки я не пил.
Мне даже свадьбу скромную сыграли,
Я разницу на книжку положил.
Не заводил с другими « трали- вали»,
Всегда одну жену свою любил.
Я отказался завести ребёнка,
И даже я собаки не завёл.
Зачем одежда детская, пеленки?
Ведь это сущий для мечты разор.
И вот купил билет. О мама миа!
И вот прошёл таможенный контроль
Лечу я в самолёте «Скоро Рио» —
Мне голос стюардессы, как пароль.
Земля обетованная за трапом-
Такой же, впрочем, как у нас, асфальт.
Лишь люди потемней, не просит в лапу
Полиция. Мне ж- нечего давать.
Я походил по городу и взморью,
На негров шоколадных поглядел.
А что без денег — не играет роли,
Ведь я совсем мулаток не хотел.
А люди те же- человечья раса.
И так же, как у нас, по морде бьют.
А сервис очень даже первоклассный-
Здесь нищим не считая подают
Я был накормлен, обогрет, обласкан,
И негры улыбались мне: « Банзай».
А Рио- не фантастика, не сказка,
Такая же земля, как Кустанай.
***
Холодной пеною, лучом
Непревзойдённого заката,
Лазури голубым мечом
И птицей, в небесах распятой,
Зелёной дымкою листвы,
Волны игрой на перекате,
Древесной доблестью травы,
Желаньем зеленеть обьятой,
Дороги пыльным полотном,
Толпой, идущей по дороге,
И солнца золотым руном
В затменья черном некрологе,
И белизной меловых скал
В кричащем пурпуре заката-
Ну чем, ну чем я не бывал,
Где не ждала меня расплата
За то, что я подозревал
В тебе все свойства летней ночи,
Все свойства трав, все свойства скал,
Всю горечь прошлых одиночеств.
Я пил забвения вино
И уходил от сожалений,
Но ты мне снилась всё равно
Вне всех обид, вне всех волнений.
Тебя впаяли в синеву
Почти что незаметной точкой,
Как птицу, бросили в траву
Неброским полевым цветочком.
И в шелесте грибных дождей
Ты грезилась одна и та же
А если не было вестей-
Я волновался о пропаже.
Обзванивал лесных зверей,
У ветра вопрошал, у тучи.
И с новой утренней зарей
Была ты та же, только лучше
Была дороже для меня,
Почти что та же, но милее,
И был я счастлив, не кляня
Все детские твои затеи.
И был я благостен, не злясь,
Со всеми жаждал примиренья
Что значила мне эта связь
Поймёшь, прочтя стихотворенье.
***
В ночи лежу, закрыв два глаза,
Как в ил засунутый карась,
И жду: хоть может и не сразу,
Во лбу проснётся третий глаз.
***
Не плакай, не плакай, не плакай,
Не плакай, не плакай, не плачь… —
Ведь счастье- рукой забияки
Под облако пущенный мяч
***
Ты была самой первой,
Сердца тронувшей гладь,
Ненаглядная стерва,
Незабвенная ****ь,
Я, мечтая о большем,
Был и этому рад.
Стала мукою горшей
Ты, привыкшая брать.
Ты снимала, снималась,
Но совсем не в кино.
И поэтому жалость
Потерял я давно.
Лишь насмешка, презренье:
Хоть людей не смеши-
Грош на тела спасенье
По тарифу души.
***
Марфуша, влей в грудь
Ещё силикона.
Ведь впадина-суть.
И два террикона,
Две башни. Давид,
Что ждёт Голиафа
Ведь рот не скривит
От этих метафор.
И лунной пращой
Не будет убито,
Что стало парчой
И потом полито.
И крупная зернь,
Стекая по коже
Куда-нибудь в Тверь,
Меня уничтожит.
Ведь я не Давид
Упрямый, спокойный
И буду добит
Ещё не сегодня
Ни зарослью мха
У душных подмышек,
Ни кущей греха
Меж томно- бесстыжих
И дразнящих ног,
Стекающих в лету.
Но первый звонок
Для сердца поэта.
***
И первые станут последними,
И звук перейдёт в тишину,
И смертные станут бессмертными,
И песня вернётся в струну
И взгляд доверчивый, нежный,
Как белые облака,
Не будет ласкать по-прежнему,
Умрёт не родившись строка.
И время назад попятится,
Вбирая лето, весну.
И, бога нелепая матрица,
Ну что я тебе объясню:
Я сам не рад расставаниям,
Но больше никчёмности встреч.
И душу мою к опознанию
За в такт один опоздание
Никто ведь не может привлечь.
И бисером, веером, ворохом
Все втуне прошедшие дни
А что-то ведь было мне дорого,
Чего-то ведь жаль уронить
Мне в прошлого тёмную воду
Всё ж было, скрывай- не скрывай.
Но едет, но мчится по городу
Нелепых мечтаний трамвай.
Звонки, а потом остановки:
Не здесь, не сейчас, не туда…
Рукой помахаешь неловко:
Любви и удач, господа
***
Свет воссияет из тьмы,
Тьма воссияет из света.
Они- это бывшие мы,
Мы- это то, что за смертью
Они: дорога- покой,
Покой- это тоже дорога
Всё, что можно тронуть рукой-
Синоним прикосновения к богу.
Тишина- это ночь голосов,
Свившийся в кокон грохот орудий.
Небытиё- молчанье часов,
Которые остановили не люди.
Небо- преломленье земли через рай,
Через призму недоказанного бытия.
Земля- отраженье небес через ад, край
Какого-то неведомого, бурлящего лития,
Которое прогибается, пузырится, поёт
Под каждой стопой, мнящей подобьем бога.
А бог- по Корану- в молекуле каждой живёт
А Библия отличается не очень многим
В толковании самых простых вещей
Та же философия с той же приставкой « тео»
А люди вытолкали собратьев взашей,
Отправили жить на остров « Борнео».
Теперь говорят: тупиковая ветвь-
Намного меньше, чем даже низшая раса
«Идёшь к женщине- бери с собой плеть»,
Идёшь к мужчине- надевай шлём и кирасу.
Строй капища, домны и пыльные города,
Тело живой природы взрезай ножом автострады
И твердо верь, что за вторником будет среда,
А если четверг- то это- начало распада.
***
Красота рождает красоту,
Презирая мелочную пользу
Будь кустом, горящим на ветру-
Никого и ничего не бойся!
***
Всегда ходить по лезвию ножа,
Любые в жизни пробовать напитки.
Всё принимать спокойно, не визжа,
Быть в стороне, хоть в гуще быть событий.
Таков, художник, твой земной удел
Что там, на небе? — не играет роли.
Ты сам такого для себя хотел-
Ведь по своей свой путь ты выбрал воле.
А, значит, будь доволен тем, что есть,
Не ной, скрывай от посторонних язвы.
Такая жизнь- избранника лишь честь
Из космоса идущая к нам весть-
Такого жребия любой достоин разве?
***
Молодость проходит, точно корь,
Молодость проходит, как ветрянка.
И забудется навеки боль,
И затянется навеки ранка!
Должен всё же ты переболеть,
И пытаться вспоминать порою,
Что о чём-то надо б сожалеть-
Если это сожаленья стоит.
***
Господи! Меня никто не любит!
О, Господи! Меня никто не любит!
Никто-никто! — не любит- не любит! —
Меня- меня! О, Господи!
Во всём свете- всё в черном цвете.
Сплошное граффити- простите
Меня никто- ну совершенно никто! — не любит.
Не любит- совсем не любит! — никто
Ну почему они все не любят меня?
Господи!
А за что им любить меня?
О, Господи!!!
***
Вот я иду тебе навстречу
И день, и ночь к тебе иду.
А вдруг ты превратишься в вечер,
Огнём сгоревшую звезду
Вот я иду к тебе, к тебе лишь.
И год, и жизнь к тебе иду
А вдруг ты чувству не поверишь?
Иль нет нам встречи на роду
***
Кто пил и клей, и политуру,
С зубною пастой кайф ловил, —
Стал очень важною фигурой
Здоров и жив кто, не дебил
***
Яблоко ушибло твердь земную,
От дыханья рухнула стена.
Глупо думать: ощутит вину ли
Муха, переросшая слона
***
Сердце полно любовью, ставшей воспоминаньем,
Как реки полны водою, ставшей холодным льдом.
Счастье- чуткую птицу-
Я сам спугнул по незнанью.
Прощай, прекрасная птица, я встречу тебя потом:
Когда отогреет воды солнце лучом горячим,
И пустятся бурные воды своим извечным путём.
Летает, бедная птица, и плачет, и плачет, и плачет.
И знает мудрая птица: в любви не бывает потом
***
Я моря не видел. Наяда
Морская знакома была
Душистого сладкого яда
Огнём моё сердце сожгла
Уж целую вечность горюю,
Томлюсь по морской глубине
И синие волны целую,
Что плещутся ночью во мне
***
В параллелограммах душ
Мощная синева,
А за пределами- сушь,
Дышащая едва.
Пусть не на ладан. Пусть-
Я ведь не архиерей-
Я собираю грусть,
Как зима снегирей.
В окнах моей тоски,
К шарикам крови моей
Это- света ростки
Пищей для снегирей
Ну, а эмблемы душ-
Словно наивный витраж,
Синью пылающих стуж-
Входят в некий коллаж,
Где- в середине- бог,
Ангелы- по краям-
Пьют свой законный грог,
Радуясь снегирям,
Некой абстрактной зиме,
Яркой, как на показ,
То, что, тая в уме,
Выдумали не сейчас
Но в этот краткий миг-
Хочешь- не хочешь- он наш;
Этот прекрасный мир,
Синий, как зыбкий мираж
***
Одним грядущим мы возвышены.
Всё оправданье- только в нём.
Смерть ходит чёрная под днищами,
Сжигает чёрным нас огнём
Считая жизнь свою минутою,
Сражайся, мужествуй, твори
И вешай ты на лодку утлую
Рубины, злато, янтари
***
Как в раковине морской
Сохраняется память моря,
Так в душе человеческой
Сохраняется память любви
***
Какая роль: смотреть из ложи
Театр негаснущих страстей.
Из века в век одно и то же:
Никто не соберёт костей.
Всё то ж на счастье упованье
И беспричинная тоска.
В минуту высшего старанья
Кто слышит те два-три хлопка?
***
Как старая собака молодой
Кричу я юности: «Как ты глупа!»,
Ходить умеющая над водой,
Чтоб намокала только лишь стопа.
***
Где пальма обнялась с сосною,
Где с ягелем милуется грейпфрут,
Где чары осени соседствуют с весною,
Бураны где средь зелени метут-
Там будет та единственная встреча,
Оспорить коей небу не дано.
Там сложит Кай из льдинок слово «вечность»,
Но верность Герды выше всё равно.
Задует сумасшедшею метелью
Аллеи тополиная пыльца
Находки будут выше, чем потери
И встретятся влюблённые сердца
***
О чём, о чём поёт поэт-
Поёт как птица на рассвете?
О том, чего на свете нет,
Что быть должно на белом свете
***
Как много надо жить на свете,
Чтоб в ней хоть что-нибудь понять.
Заклятого врага чтоб встретив,
Его простить. Хоть не обнять
***
Женщины обходят стороной,
Девушки меня кидают тоже.
И в сердцах когда-нибудь одной
— Но за всех! — заеду я по роже
***
Ясноглазая, румяная, красивая,
Восемнадцати не стукнувших годов,
Девочка как степь вольнолюбивая,
Страшная для сердца как потоп
Что скажу тебе? — ведь всё равно не сбудется
Никогда. Ни раньше, ни потом
Только чудится, всё чудится и чудится
Вымысла серебряного звон
И когда-нибудь, когда-нибудь, когда- нибудь
Вспомним мы с тобою этот день.
И скользнёт заветное желание
По лицу взгрустнувшему как тень
***
Молодое поколение,
В растоптанных сандалиях на босу ногу,
В цыпках, с исцарапанными руками,
С сопливыми носами,
Неистощимо весёлое,
Взрывающееся фонтаном энергии
И невероятно перспективное-
Смиренно уступаю дорогу ему
***
Река, как ласковые взоры
Голубоглазки молодой,
Текла- ни щепочки, ни сора-,
Гордясь прозрачною водой.
И всю — от устья до истока-
Для океанских вод храня,
И в этом видя подоплёку
Неубывающего дня
***
Разбежалась на сотни галактик
— Хоть прописана в сердце- тоска
Оказалась вдруг Арктикой Арктик
Ледяного забвенья река.
Всё забыто и кануло в лету
Счастье, дружба- монета на чай.
Жизнь- езда без обратных билетов,
Где придется сходить невзначай
На неведомой станции «Время» —
И подавно нельзя угадать.
Но ты едешь и едешь со всеми
И поездке конца не видать.
А когда проводник твой с косою
Скажет вдруг: « Не пора ли сходить?» —
Ты ответишь: « Пора, но не стоит» —
Так ответишь ему, может быть.
Но скорее: « Да-да» и « Конечно.
Я и так задержался в пути»,
Понимая, что смертный- не вечный-
Всё же где-то придётся сойти.
***
Ты что покосилась держава?
Ни стати, ни мощи не видно,
Всё сломано, сгнило всё, ржаво-
А мне за державу обидно.
Когда-то, вцепившись в полмира,
Ты в трепет весь мир приводила.
Твои обветшали кумиры,
Твоя износилося сила.
И ярость былых поколений
Вдруг немощью стала грядущих
О, встала бы только с коленей!
О, только б в колонне идущих!
О, только бы прошлая память
Не стала в грядущем преградой!
Пусть мучает сердце, пусть ранит-
И в муках своя есть отрада!
***
Это — мелочь, когда обойдён
Ты наградой, вниманием — мелочь.
Пусть любовь улетела, как сон,
Получилось не так, как хотелось-
Это-мелочь. Богатство твоё
Утекло, как меж пальцев вода-
Тоже мелочь. В твоё бытиё
Фейерверком ворвалась звезда,
Ослепила, спалила до тла-
Это — мелочь. Ничтожная мелочь.
Попечалься, поплачь до утра
И отбрось, как ненужную ветошь.
Но себя никогда не теряй,
Верь в себя, как в мечту и как в солнце.
Словом « доблесть» и « честь» не играй.
Пой, но лучше чем многие, звонче.
До копейки всё другу отдай,
Всё до пули врагу подари,
Потому что мы — птицы из стай,
Уплывающих в яркость зари.
Никогда не скули и не ной,
Жизнь свою — если надо- отдай.
Верь лишь только надежде одной-
Тоже птице заоблачных стай.
***
Перевод на какой-то язык,
И с какого-то языка-
Уплывающий материк,
Исчезающая река.
Травы шепчут, пески поют,
Лёд уносит весною река,
Ночью каждою звёздный салют,
Днём, как льдины, плывут облака.
И один человечий язык,
И один человеческий глаз
Всё расскажут, увидят. Не вник
Значит вникнешь потом, не сейчас.
На английском шумят дерева,
На немецком бормочет река,
На французском желтеет трава,
Но в Россию плывут облака.
Все родные, чужих здесь нет.
Всех нас носит одна земля.
И один на всех белый свет.
И одна человечья семья.
***
Луна — как вбитый в небо грош.
Хоть не копейка, а хорош.
***
Всего один какой-то миг-
И ты уже седой старик.
***
Дружок, не забудь обо мне.
Обо мне не забудь,
Помни в грехе, в вине
От градуса зыбкую суть.
Помни, как чередой
Пр`оклятые шли дни,
Как волхвы за звездой,
Как в темноте огни.
Если забыл — пропал,
Звали как поминай.
Молочные, как опал,
Розовые, как рай.
Это — всё наши дни,
Это — всё наша суть.
Хочешь ва- банк — рискни,
Если посмеешь рискнуть.
Всё-таки, не фуфло,
Мятых, зелёных ком.
Деньги — вселенское зло,
Тот не кончает добром,
Кто строит на них игру.
Деньги — не главное, нет.
А если немного вру,
То помни, что я — поэт.
Должен всех поражать
Воображенья игрой.
А если меня прижать-
Вести себя, как герой.
Хоть буду, наверное, ныть.
Это скорее всего.
Против течения плыть-
Задача не моего
Характера.- унесут
Чёрт знает куда ветра.
Хоть горько, но это- суть
И как там? Эт сетера.
Давай попрощаюсь, пока
Есть капля в пере чернил
Время- та же река
Тому, кто как плавать забыл.
Попутными все ветра
Тому, чей парус- покой.
А дальше- эт сетера-
Плыви всё той же рекой.
***
А вещь — полено или книга-
Имеет память и судьбу:
Моменты взлёта, грусти миги,
Свои ошибки и табу.
Они страдают и болеют
Порой вздыхают: « Не судьба».
Они хозяина жалеют,
А в данном случае-тебя.
И к ним потом приходит старость.
Или в расцвете самом смерть.
А сколько жить кому осталось.
— Поленом в пламени сгореть
Иль инкунабулой бесценной
Среди музейной тишины
Хранить догадки и сомненья,
Поэта творческие сны-
Как угадать? Почивший в бозе
Оплакан будет человек.
А вещи помнят, плачут тоже
В короткий свой иль длинный век.
Товарищей в дороге нашей
Давайте поблагодарим.
За то, что пить из общей чаши
И нам- вещей творцам- и им.
***
Ведь соловей не знает нот,
Ведь он сольфеджио не знает.
Но он поёт- и как поёт! —
И целый мир ему внимает.
Он страстью жаркою обьят,
Он нервы музыкой щекочет.
И каждый этой песне рад,
Хоть в знатоки его не прочат.
Стихийной музыки обвал,
Наивной, свежей, первобытной.
И этот радостный вокал
Уже никак не позабыть нам.
***
За то, что мерцает вода,
Как пламя, во время прилива,
За то, что упала звезда
Кому говорить мне «Спасибо»?
За то, что Бог создал меня
Мужчиной, и женщину создал
Из глины, воды и огня,
Под стать мне душою и ростом,
Кому мне спасибо сказать? —
Сто тысяч сердечных спасибо!
За то, что такие глаза
Доверья полны и наива!
За то, что родили меня,
За то, что меня похоронят-
Сияние каждого дня
Меня после смерти догонит.
За свет белотелых берёз,
За трепет зелёных листочков,
За то, что из юности грёз
Мы всё просвистали до точки,
Тебе- за былые слова,
И мне- за былые порывы,
За то, что седа голова
Спасибо- сто тысяч спасибо.
***
Постепенно важнее творчества
Становятся деньги и прочая ерунда.
Хочется, чтобы называли по имени — отчеству,
И не хочется уехать в какой-нибудь Бурундай.
Хочется яблочного пирога с смотрением телевизора,
Хочется баварского пива с добавлением: «Данке шён».
А для стройных пропорций нужна точность провизора.
Отнюдь не обломовский эталон.
Может, это — старенье и слава богу!
Укатали крутые горки — давно пора.
Залезть в комфортабельную берлогу,
Откуда не выдуют шальные эпохи ветра.
Чтобы отстреливаться до последнего стерлингов фунта:
«Ещё одну кружечку пива и к ней ростбиф!»
А когда победит нищеты, безденежья хунта,
Ты пустишь в сердце последний аперитив».
***
Она была прекрасна.
Прекрасна и чиста.
И в куртке ярко-красной
Сияла как звезда.
Курила сигареты
И пахла табаком
Она была поэтом,
А я был дураком.
Но, как известно миру,
Везенье дуракам.
Настраивала лиру,
К удачливым рукам
Стекались саги, песни-
Она и впрямь поэт!
А я кто? — неизвестно.
Всего скорей, что нет.
В бушующих метелях
Потерян чувства след.
Уносит в тьму неверья
Волна твой силуэт
***
Один хороший человек
Упал однажды мордой в снег.
Се было утром рано-
Был человек тот пьяным
***
Схожу с ума,
Схожу с ума-
А всем другим какое дело?
Как ты сама,
Как ты сама
Когда-то этого не смела.
Струит печаль,
Струит печаль
Густая темени прохлада.
Чего не жаль,
Чего не жаль-
Того и вспоминать не надо.
Но ты бледна,
Но ты бледна-
И так же, как всегда, прекрасна
Но ты одна,
Но ты одна-
И лишь поэтому несчастна.
А если б мы,
А если б мы
Кружились по одной орбите
средь этой тьмы,
Средь этой тьмы-
Была бы точно нам Vinita.
Но не хочу,
Но не хочу
С тобой быть ни душой, ни телом.
А хохочу,
А хохочу
В светающем пространстве белом.
Была война,
Была война-
Всё кончилось, к несчастью, миром.
Моя ль вина,
Моя ль вина,
Что всё тебе теперь немило?
Ах, здравствуй, грусть,
Ах, здравствуй, грусть-
Прощай былая безмятежность!
Но среди чувств,
Но среди чувств
Моих к тебе жива и нежность.
***
Какую чушь несём порой в стихах,
Зовя её игрой воображенья!
Неужто слышат нас- увы! и ах! —
Свой путь земной закончившие тени?
Что думает о нас Виль`ям Шекспир?
Подумать даже страшно о Гомере!
Так оскудел — скудеет дальше! — мир,
Что трудно называть уже потерей
Уход и лучших. Скучная пора!
Уже и рак осетром на безрыбье.
Всё просто символ, выдумка, игра,
Не стоящая жаркого спасибо.
***
Ах ты, степь, ты степь моя,
степь широкая.
Да звезда горит над ней,
одинокая.
Да гуляют в ней ветра,
ветры буйные,
Да ещё течёт река
в ней небурная.

Как я сяду на коня
да буланого,
Как я сабельку возьму
безобманную,
Да уеду с ветром в даль
безымянную,
Где судьба моя совсем
да туманная.

Как я встречу во пути
злого ворога,
Он заплатит за неё
очень дорого.
Да и я паду в ковыль
ароматную-
Пусть плывёт душа в страну
невозвратную.

Пусть рассыплет по степи
ветер косточки,
Пусть оплачут смерть мою
в небе звездочки,
Пусть поёт по мне метель
похоронную.
Эх, за удаль за мою
беззаконную.

Чтоб летал я на коне
в чистом полюшке,
Эх, как сокол в вышине
да на волюшке,
Чтоб мне пилось и спалось,
как боярину,
Чтоб на сечу выходить
с басурманином.

Да не жалко мне себя
бесталанного-
Своего мне жаль коня
да буланого
Только матушку мне жаль
да родимую!
Если я уеду в даль
нелюдимую,

С кем останется она
да сердешная? —
Будет век свой куковать
безутешная.
Да ещё мне жаль сестру
беззащитную:
Если я в бою умру-
не обидели б.

Ну, а больше мне не жаль
никогошеньки,
Не прольёт по мне никто больше
слезоньки
Ах, седлайте мне коня
да горячего,
Опояшьте вы меня
да удачею.

Поклонюсь я до земли
на три стороны,
А в четвёртой стороне
злые вороны,
Да гуляют в ней ветра,
ветры буйные,
Да ещё течёт река
в ней небурная.
***
Тогда даже фотографии были не цветными,
Понятие «модно одетый» включало всего один атрибут.
И таяло на губах, как персика мякоть, имя.
И лишь всеведущий ветер шептал и тогда мне: «Забудь».

Тогда и сорок рублей были большие деньги,
Новая «шестёрка» — недостижимая для студента мечта:
Пик Коммунизма, пик Ленина или Хан- Тенгри,
Но наличность в кармане была тогда не густа.

Тогда после экзамена шли кутить в кафе, в рестораны,
Тогда срывались с лекции на итало-французский фильм.
А вечером, насосавшись какой-то подкрашенной дряни,
Спорили о чём попало, уже готовые в дым.

Тогда запрещалась громкая музыка вечерами,
Требовалась виза коменданта на день рожденья и пр.
В Красном уголке проводилась встреча с героями Афганистана,
Килограмм колбасы со шпротами считался за пир.

Тогда, приглашая на чашечку чая даму,
Покупали бутылку шампанского и шоколад-
Джентльменский набор, говорящий прямо-
Чему имярек будет сегодня рад.

Тогда, презрев миллионы возможностей к счастью,
Я выбрал к несчастью, быть может, единственный путь.
Как юный валет червонной, как золото, масти,
Упавший беспечно пиковой даме на грудь.
***
Как клемма- к языку, вторая- к низу-
Прости, стыдливость наша! — живота.
Чтоб, пробежав по телу, ток бесстыжий,
Свёл с жизнью окончательно счета.

И в свой журнал в отличницы манере
Приборов показанья Люда Вольф
Вписала: «Сила тока- два ампера
И напряженье- десять тысяч вольт».
***
Славно жить на белом свете,
В золотой катить карете
Чтоб корона набекрень.
День угас, родился день.
А карета катит, катит.
А дороги хватит, хватит.
На весь день и на весь век.
Вдруг пастушки звонкий смех
Услыхал монарх и прыг-
Все услышали тут крик.
Бьётся бедная пастушка-
Нет и мысли у простушки
Осчастливить короля.
Тут такие кренделя
Начали творить; потехе
Лишь ответствовало эхо.
Рад король, и дева рада:
Королевская награда-
Бриллиантовая брошь
Успокоит кого хошь.
Вновь царит покой в природе.
И молва идёт в народе:
Как он щедр и как богат-
Наш король- ему виват!
Как он любит свой народ-
Не на смерть, а на живот.
Как будто из Корана
Клянусь священными дарами
К престолу сущего всего.
И чалмоносными горами
И светлой белизной снегов,

Клянусь верблюжьим караваном
В пространстве пламенных песков.
И книгой вечною- Кораном,
Дыханьем смерти у висков.

Клянусь рождением ребёнка
И негой хлеба и воды;
Звездой, мерцающей в потёмках
И счастьем видеть свет звезды.

Клянусь зрачком и силой чресел
И мощью праведной меча.
Чтоб в Рамадан- священный месяц-
Благословением луча

Послал отраду в этой ;;изни
И дал надежду в жизни той
Всё претерпеть без укоризны,
С Его смирившись правотой.
***
Я — Моцарт и я же- Сальери-
В обоих я лицах един.
Хоть временно я не при деле,
Но всё ж никогда не один.

Всегда мой двойник и подельник
Со мною и всё мне — вдвойне.
Порою беспечный бездельник,
Но чаще гораздо на мне,

Такая великая тяжесть,
Что кости в суставах трещат.
И что-то мой Моцарт мне скажет,
Что он бормотнёт невпопад.

Что скажет коварный Сальери,
Изыскан, умён, деловит?
И каждый мне вечер премьера,
Прощение бед и обид.

Душа возопила от гнева:
«Доколе такое со мной?»
О Матерь, пречистая Дева,
Такою жестокой ценой

Даются волшебные звуки
Однажды лет в тыщу иль в сто.
И огненно светит разлука,
И Моцарт уже распростёр

Над миром волшебную гамму
Певучих лирических снов
И яда коснулся губами-
Опять потрясенье основ.

И вечное это боренье,
И вечный судьбы приговор.
Но господу благодаренье
За этот немеркнущий спор.
***
Я — рикша, изгой босоногий,
Под солнцем палящим бегу.
До йоты знакомы дороги.
И я всё бегу и бегу.

Сагибы, сеньоры и леди,
Кого я возил на себе,
Не знать никогда вам, не ведать,
Чем были в моей вы судьбе,

Я — рикша, но я вечерами
Писал о вселенной стихи,
О Шиве великом и Раме,
О том, что не пахнут грехи,

О том, что прекрасная роза
Меж бёдер у женщин цветёт,
О лживости счастья и позы
И что никогда не умрёт

Работа- тяжёлое бремя
Писать о прекрасном стихи
Под солнцем, стреляющим в темя,
Под гнётом дающей руки.

Но честен мой хлеб и тернисты,
Тернисты господни пути.
И вы все склонитесь, склонитесь,
Чтоб солнце таланта почтить.

Но я благодарен и спицы
Сверкают, сливаются в круг.
И песнь в моё сердце стучится-
Высокая песня разлук.
***
Можно ли быть высоким,
В чём-то себе потакая?
Можно ли быть высоким?
Можно ли? Кто его знает.

Можно обманывать, можно
Чьею-то мукой питаться
То, что не делал острожник,
Делать и чистым остаться.

Можно ль, в дерьме утопая,
Стать с исполинами вровень?
Можно ли? Кто его знает.
Только бы алою кровью

Вот как Есенин Серёжа
Кровью последнее слово.
Всё прожитое итожа,
Лягут цветы к изголовью.

И позабудут о многом,
Только ведь души- не тело.
Бей барабанщик тревогу:
Песня в силки залетела!

Песня — она не сдаётся:
Можно в крови, но не в тлене.
Жизнь- это как уж споётся,
Знать бы лишь главному цену.
***
Как много скепсиса в стихах-
Всё: от иронии до боли.
А счастье было в двух шагах,
И сей разлад не оттого ли,

Не оттого ли эта ночь,
Что сердце обручем сковала-
Что не могу ничем помочь,
Как помогал тебе бывало.

И как по свету ты идёшь
Такая хрупкая, как свечка
Чего теперь от жизни ждёшь,
Какая ожидает встреча?

Ах, всё игра: лишь чёт- нечёт.
Чёт- горе, а нечёт- не лучше.
И что тебя теперь влечёт?
Какой подстерегает случай?

Всё- мимоходом, второпях.
Всё- из тумана, издалече.
Всё- в ожидания цепях
Всё — мимо, как и наша встреча.
***
В кругах концентрических света- борьба
С размаха, с разлёта, с навала- гурьба.

Мелькание лиц, мельтешенье теней.
Чем хуже- тем лучше, точней и верней.

Сердоликом вспыхнул ласкающий глаз
И замерло сердце: сейчас вот, сейчас!

Кружатся лучи в золотистых кругах.
Ну что ж- не молчи и всего в двух шагах.

Ведь рядом же, рядом, скорее, скорей.
И сердце и руки мои отогрей!

Пульсирует свет и сужается круг.
Всё сходит на нет и без всякого вдруг

Накатисто, хлёстко, сейчас вот, сейчас
Сердоликом вспыхнул ласкающий глаз

И синий, как сейнер, в мигающей тьме
Он выплыл, он выплыл и сразу ко мне.

Настойчиво- ласков, кудряв и лобаст.
С улыбкой, с хитринкой, красив и глазаст.

И сразу- улыбка и сразу- поклон.
Ошибка, ошибка! Ведь это не он.

И руки не эти, не эта мольба…
Всё к чёрту. Какая же это судьба!
***
Я — полурыцарь полутьмы,
Я- полудемон полвселенной.
Зажав в ладони поллуны,
Вскрываю ночи тёмной вены
***
Если я проживу
Десять лет- хорошо.
Маргариткой во рву-
Это лучше ещё.

И хребтиной и тягой
И крылом ломовым.
Но ни шага, ни шага
Ни в обман и ни в дым.

О, пустот пустота!
О, хребтина хребтин!
О, моя немота!
О, молчанье пустынь!

В уходящем ряду
Молчаливых крестов
Я иду и иду-
Не стрелять из кустов!

Мне и этак хана,
Всё едино пропасть.
Душу тянет со дна
Сквозняковая снасть.

Вся продута до дна,
Вся холодная страсть.
Вся до рёбер видна-
Потому не попасть.
***
Главное- путь, И ночлег-
Это всего лишь приманка.
Стрелок устойчивых бег,
Сути и формы изнанка.
Главное- путь, а ночлег-
Алый и пьяный твой смех,
Огненной мглы колыханье.
Точечка маленькой раны.
С капелькой крови и света,
В мерном движении четок,
И в уголечке кальяна,
В неприхотливом обмане,
И в незатейливой лжи.
В чём же ещё? Подскажи.
***
Вся в жгутиках и мотыльках,
В цветных фазаньих опахалах.
С сирени веткою в руках.
Одно горячее дыханье.

Из красной пасти жемчуга,
Отборных, чистых и белейших.
И вся лучиста, как снега,
Как потемневшая скворешня,

Как талый лёд твоих дорог,
Как грубое коры шуршанье,
Как исполнение тревог
И искупленье ожиданий.

Как веер синих облаков
И первый дождик. Частый, частый.
Как запахи твоих духов,
Как нелюбовь моя отчасти.
***
Какие были времена!
Какие были имена!
Какие девушки любили,
Хотя потом о нас забыли!
Какие утра и закаты,
Ветра какие и раскаты
Громов среди каких дождей,
Каких имели мы вождей,
Какие были магазины,
Где со знакомой тетей Зиной.
В подсобках велся тет-а-тет,
За что у нас авторитет
Имелся пред лицом соседей,
Каких имели мы медведей
В берлогах в сумрачной тайге,
И были на одной ноге
С NN — писателем известным,
С WW- не очень может честным,
Но добродушным человеком.
И мы меж мёдом и меж млеком
Не выбирали молоко.
Ходить не надо далеко:
Два-двадцать стоили колбасы,
Всегда имелись деньги в кассе,
На чай давали мы таксисту,
С TT- знакомым морфинистом
Трепались о модерне- пост,
И даже в стенке глупый гвоздь
Сидел с достоинством огромным.
А мы своим трудом упорным
Давали хлеба на гора,
Ещё озонова дыра
Нас беспокоила ужасно,
И были многие несчастны
От злополучной сей дыры,
И покупали мы шары
За три копейки, пара- шесть,
И торопились мы прочесть
Макулатурного Дюма,
Что было здорово весьма!
Писатель был такой Леонов,
Известный диссидент Аксёнов.
Ругали дружно все «Гулаг»,
Хотя понять за что и как,
Обыкновенья не имели,
Мы мало смелости имели,
Работать вовсе не умели.
И немцы морщились: «Утиль» —
Зато могли купить бутыль
Прекрасной самой бормотухи.
В Париже, Лондоне по слухам
Фуфайки наши были в моде.
И даже сам «отец народов»,
Сказав: «Жить стало веселей»,
Был почитаемым ей-ей

утеряно

И средь немногих изобилий
Благополучен сытый юг.
И вот пришёл всему каюк.
Сейчас мы нищи и несчастны.
И это всё- таки ужасно.
Тогда ….мы все…. моложе были.
И как бы мы о том забыли.
Ведь наша юность, наш полёт
Всегда, всегда в душе живёт.
Те времена воспоминая,
Слезу натужную роняя,
Конечно, плачем о себе,
О злой насмешнице судьбе.
Мешая ложечкой в стакане,
«Какая грудь была у Ани!» —
Вдруг задыхаемся порой.
И сам я тоже удалой
Конечно был- ведь там- о боже! —
Все были женщины моложе.
***
Броситься бы на шею
— Да некому, к сожаленью! —
Выть, кататься как зверю
По полу, одолженья

Прося — у мечты? У бога?
У тех сквозняков, что душу
Губя, роднее немного,
Чем те, кто твердя: «Не струшу.

Люблю… Люблю…» Но на деле
Любят себя и только.
А нас полюбить не успели.
«А вам отрезать на сколько

Заветных самых желаний?
Самых любимых песен?»
Прощая за опозданья,
За то, что наш мир так тесен,

Что сталкиваемся лбами,
Иль тем, что спины пониже.
И очень редко губами,
Да так, что порою дышим

Из губ да обратно в губы-
«Искусственное дыханье».
Хотя и страстно, но грубо.
А следом идут желанья.

За ними- удов- летворенье
Желаний, а, значит, их гибель.
Какое-то помраченье.
Умов, где путями кривыми

Выходят опять к свободе.
Синонимом- бестелесность,
А, значит, она — не в моде,
А, значит, опять окрестность,

Как-то кусты, беседки,
Полна сокровенных вздохов.
Опять золочёные клетки,
Что тоже в общем неплохо.
***
Был я и паном,
И челядью был.
Был я Иваном,
И Фролом я был.

Был я и богом,
И червем я был.
Кем я не был-
О том позабыл.

Это не вспомню
Во сне, наяву.
Тихий и скромный
Живу и живу.

Синее небо
Копчу и копчу.
Ферязь надену
И епанчу.

Буду я воевода
И смерд.
В слове «свобода»
Тысяча «сметь».

В слове «удача»
Сто тысяч «ура».
К небу подвешены
Прожектора.

Синее пламя
Бьётся в окно.
Неба динамо
Крутить всё равно

Ангелам, грешникам
Или чертям.
Бог из скворешника
Смотрит упрям.

Тихо качает
Седой головой.
Мы забываем-
Нам не впервой

Эти дороги,
Эта луна.
Чем они стали
Теперь для меня?

Чем они станут
Когда-то потом.
Сердце, как знамя,
Забрали в полон.

Песня, как крепость,
Сдалася врагу.
Глупо, нелепо-
Но я не могу.

Чёрные дыры,
Космос, беда!
Бьётся в квартире,
Как птица, звезда.
***
Я весь в ухабах, в колеях,
Во мне ни крошечки асфальта.
Я весь в давно прошедших днях,
В тисках ушедшего азарта.

Я громогласен, суетлив
И весь изнеженность обмана.
И я ж, про всё и всех забыв,
Гляжу через проём стеклянный

Моей души на костерок,
Что замерцал и залукавил.
И мне же, мне же невдомёк,
Что я уже тебя оставил.

И помутнело волокно
Сердечной огненной спирали.
Ведь ты была уже давно,
И не была уже едва ли.

Ни в чём, ни даже в пустоте,
Сквозь призматические стёкла.
И все чужие, все не те,
И сплошь, и рядом, и не окло.

И вся вдали, и под рукой,
И вся оттяжка, и отсрочка.
И, если бог создал такой
Тебя, он вылепил до точки.

С любовью, с истовой душой,
И с упоеньем, и с заботой.
Шептал: «Прекрасно», «Хорошо»,
«Какая тонкая работа!».
***
Повелителем шара земного,
Обладателем неба и туч,
Рассыпается жёлтой половой,
Растекается утренний луч.

И своей не подскажет приязни.
Он усмешлив, конкретен вполне
И росу подвергающий казни,
И скользнувший небрежно по мне

Он рождает земли созерцанье,
Жёлтой спермой стекая на луг.
И копается в серых туманах,
Уловляя предметы на слух.

Преломляется в линзе озёрной,
Достигая забытого дна.
И кидает нескромные взоры,
Розоватую свежесть ценя

Угнездившихся в мелком заливе,
Оголившихся смело девчат.
И соперник его суетливый
Той же самой картиною смят:

Из кустов наблюдает пристрастно
И смакует любую деталь.
Появляясь, как белые астры,
Через дымчатый водный хрусталь,

Засияли и юность, и девство,
Золочёные хрупким лучом.
Только лучше б на них не глядеться-
Не забудешь потом нипочём.

И продетая в ушко жемчужин,
Спица света пылает в росе.
И поэтому чист и воздушен
В первозданно- нелепой красе

Этот синий, туманящий взоры,
И тепло набирающий свет-
Над землею пролитое море
В белых пятнах медуз и комет.
***
Любимая! Как это слово прекрасно.
Любимая, милая! Сказка и жуть.
Ты помнишь, что этот начавшийся праздник
Ещё баснословен. Моление: будь.

Будь солнцем и светом, будь верой и белой
Тоской, что ползёт на ромашковый луг.
Отдай мне, родная, и душу и тело,
И изморозь звёзд и томление вьюг.

Все эти красоты отдай без остатка.
За дней непроглядную серость отдай.
Чтоб сердце моё озарилось догадкой,
Что это- земной, непридуманный рай.
***
Раздвигая густую, как тёмное масло, печаль,
Кто-то кролем плывёт и плывёт в для себя неизвестную даль.

А за ним, и надеждой и розовым светом полна,
Через зыбкие тёмные волны плывёт на буксире луна.

И сияньем и розовым дымом нежнейшим полна,
Отрицая свою невозможность, качается в море она.

Для того, чтоб хоть кто-то светил в темноте; наконец,
Чтоб дорогу обратно нашёл, заблудившись во мраке, пловец.
***
Я ещё подожду, я ещё подожду-
Мне не время ещё торопиться.
За собой заманю, за собой уведу.
Заскользили по солнечным спицам

Голубые огни. В голубую траву
Осыпаются сонные звёзды.
За собой позову, за собой позову,
Совершу для тебя невозможное.

Стану кротким огнём и горящей водой,
Стану алыми летними зорями.
Я тебя уведу, уведу за собой,
И к себе привяжу заговорами.

И живою водой, и дурманной травой,
Привяжу колдовскими настоями.
Я тебя уведу, уведу за собой
Самой нежной и самой покорною.

Я ещё подожду, я ещё подожду-
Мне не время ещё торопиться.
Всё равно я тебя за собой уведу.
Никуда не уйти, не укрыться.

Стану ветром степным-
И тебя догоню.
Стану в небе лучом-
И тебя догоню.
Стану в море волной-
Догоню всё равно,
Чтоб ночами холодными сниться.
Чтоб ты рядом со мной,
Чтоб ты рядом со мной,
Золотая из сказки Жар-птица.
***
Когда квадригами примят
Песок бушующей арены.
И честен пота аромат,
И лавра почести надменны.

И слава обрамит чело
Всех жаждавших и заслуживших.
И лёгкой маленькой пчелой,
В стеклянной выси закружившей,

Пусть будет упоенья миг,
И раздаются славословья.
И мир к стопам его поник,
Сограждане его с любовью,

Сломав тяжёлую стену
Через пролом проносят славу.
И медленно идёт ко дну,
Как всё, что не умеет плавать,

И город и его кумир
Всё в темноту, и в угасанье.
И гаснет день, как гаснет мир,
Который не нашёл призванья.
***
Над морем, над небом, над солнцем,
Над ветром, над песней, под богом,
Над хрупкой цыплячьей мимозой,
Над нежной кровавой гвоздикой,
Над пышной боярскою розой,
Над жёлтым лукавым тюльпаном,
Над трав вылезающей щёткой,
Над глины сырой пластилином,
Над тучей, прижатою к морю,
Над тихим ночным разговором,
Над городом, мирно уснувшим
И видящим прежние сны.
***
Я потолстел. Притом изрядно.
Да, я изрядно потолстел.
Я облысел. Притом изрядно.
Да, я изрядно облысел.

Давно страдаю от запоров.
На смену им идёт понос.
Как жаль, что я умру не скоро.
И не утру знакомым нос.
***
Можно было и не возвращаться.
Можно было и не приходить
Продолжать беззаботно смеяться,
Продолжать безутешно любить.

И за тысячной, может, дорогой
Отыскать и тепло, и покой.
У чужих и ненужных порогов
За чужой и ненужной рекой.

Можно было поверить в удачу
И чужую Жар-птицу ловить
Можно было и как-то иначе,
Может быть.
***
Стекают в Лету наши годы,
Совсем как в марте ручейки
Что все элегии и оды
Перед лицом сией реки!

Река забвенья не обманет,
Она прозрачна, как стекло.
Зеркальный блеск её туманит
Харона чёрное весло.

Где все герои и поэты,
Красавицы былых времён?
Не слышно даже об эстетах-
Всё минуло, ушло, как сон.

И отражают наши лики
Все зеркала из всех времён.
Как ни печально, как ни дико-
Никто из живших не спасён.

Все переплыли реку эту
Под плач, стенания родных.
Нет жребия сильнее смерти,
Нет вовсе жребиев иных.
***
Среди ночей сиянья голубого,
Средь медных лун неяркого огня.
Я позабыл все отблески былого-
Они теперь не мучают меня.

Всё кануло в туманы безвозвратно,
Всё кануло во тьму и тишину
И мне теперь воспоминать приятно,
Как чьей-то чуждой были старину.
***
Моя любимая центурия,
Мой позолоченный штандарт.
Моя любимая центурия,
Тебе от цезаря виват.

И в громыхающих доспехах
Мне поступь мерная слышна.
И пусть везде разносит эхо
Как ты могуча и грозна.

Как ты прекрасна! Ветеранов
В боях изрублены тела.
Покрыта славою и ранами,
Полмира ты в боях прошла.

И отступали галл могучий,
И бешеный самнит, и грек.
Как гром, разящий из-за тучи,
Как колесниц военных бег,

Так ты была неудержима,
Так ты безжалостна была.
Моё в боях прославив имя,
Синонимом моим слыла.

Моя любимая центурия,
Мой позолоченный штандарт.
Моя любимая центурия,
Тебе от цезаря виват.
***
На каком-то чудесном подкладе
Моих снов незатейливый драп:
В пенных струях играют наяды,
Не наяды — русалки хотя б.

Там красивые ведьмы летают
Среди сонно мерцающих звёзд.
Там закаты в полнеба пылают,
И рассветы доводят до слёз.

Прямо с неба летят водопады,
Озаряя окрестную тьму.
И сирен голубые рулады
Не грозили бедой никому.

Не грозят. Только лиственным чадом
Изумляют до смерти леса.
И другой красоты мне не надо,
И другие не мне чудеса.

Просыпаться- такое несчастье!
Снов не видеть- такая беда!
Серебром оживлённым лучася,
Греет душу и плоть мне звезда.

На каком-то чудесном подкладе
Бремя ярких загадочных снов,
Где русалки поют серенады,
Будоража ленивую кровь.
***
Я родился в этот мир влюблённым,
Не по дням мужал, а по часам.
Что венцы терновые, что троны,
Что толпы разгорячённой гам!

Что над морем голубым ветрила,
Что над снастью нежная волна,
Что любовь твоя, коль ты любила.
И любила именно меня!

У меня в груди такая сила
— Множится она день ото дня-,
Что все беды, подлости простил я.
Коль виновен- грешника- меня

Не судите. Не об этом речи:
Я принадлежу грядущим дням.
И, сквозь звёзды вглядываясь в вечность,
Я своей удачи не отдам.

Хоть сожгите на костре высоком,
Хоть в застенках мучайте кнутом-
Рукоположён по воле рока
Я в поэты. И поэт во всём.

Это только глупые Исавы
Продают высокую судьбу.
А у нас есть перья, пули, сабли
И одно заветное табу:

Я, навеки в этот мир влюблённый,
Следую заветам и мечтам.
Всё отдам: и славу, и корону.
Только первородства не отдам.
***
Семь громов прогремело над нами,
В семь завес прошумели дожди.
Над землею дожди пробегали,
Над землею шумели дожди.

Затихали и снова стегали
Водной плетью уснувшую твердь.
А грома над землею шагали,
А грома продолжали греметь.

Разноцветная радуги дрожь
В небесах, а казалось догонят
В тёмных тучах копившийся дождь,
В старых дуплах заснувшие громы.
***
Моление о Челябинске

О боже, сей город туманов и труб
До щепки, до камня мне дорог и люб.
О боже, сей город, но всуе слова.
Он будет, как поезд в ночи, наплывать.
И он заполонит, и он вознесёт,
И он околдует, и он же спасёт
О боже, сей город, но к чёрту слова.
А мне б перед ним на колени вставать
О боже, сей город- не голос, а крик-,
Что к склонам уральским по- зверьи приник.
Он — память, он — юность и он же — любовь.
Чарует как прежде, волнует мне кровь.
Весь в копоти, гари и звездной пыли,
Его через юность свою пронесли.
К нему возвращаться, его поминать,
До смертушки самой его почитать.
***
Пусть, пусть, пусть
Будет так, как есть.
Грусть, грусть, грусть
У меня вот здесь

Где душа живёт,
Где горячий ток.
А душа поёт:
«Есть на свете бог».

А душа в крови,
Но нежна печаль.
Так и жить в любви,
Как велела даль.

Как и бог велел,
Приходи во сне
Я тебя жалел-
Вдруг приснишься мне.
***
Где-то свадьбы играют,
Где-то пушки стреляют,
Где-то в небе плывёт паровоз.
Где-то злые душманы
Всех воруют за мани-
Моджахеды, едрёная вошь.

Нет полгода получки,
Рыщут стайками сучки
В оживлённых хоть малость местах
Мысль одна, как липучка,
Как средь синего тучка:
Денег- йок и дела мои швах.

А страна- то нищает,
Но славян защищает.
В незнакомых совсем рубежах.
Нивы, горы тощают
Мыши в норах пищают-
Но куда мне отсюда бежах?

Вот и плачу, как все, я
Всенародной плачеей.
Ну а на фиг кому плачея?
Гой еси ты, Расея,
Всё добро ты посеяла,
Не осталась уже ни … ……

Погребальные звоны,
Подьебальные стоны.
Ноги врозь в XXI-ую тьму.
К небесам вознесённая,
С бодуна или сонная? —
Я и сам с бодуна — не пойму.

Похмелися рассольчиком
Иль ширнися укольчиком
И поправь на груди автомат.
Всё не начато- кончено,
Всё в начале- но звонче бы.
— Неужели остался лишь мат?

Время слишком тяжёлое.
Да, дела невесёлые,
Хоть бравурных немало речей.
То не злато, а олово,
То не кочки, а головы,
То кровавый, как время, ручей.

Вот сижу я и думаю:
Есть ли головы умные? —
То ли благовест, то ли набат.
А в Москве- то игумены
Нам готовят изюмину.
И проглотишь, хоть рад- хоть не рад.

И под корень всё дочиста.
Нам за что эти почести? —
Лес не рубят, а щепки летят.
Ты Отчизна без отчества.
Позабыла пророчества.
Третьим Римом была говорят.

А теперь лишь покаяться
И с горы кувыркаемся,
Голым задом сверкая толпе.
Вновь здесь круг замыкается,
Богатырь просыпается.
Да впервой пропадать ли тебе?
***
Ну не нравится мне авангард.
Не по разуму соль авангарда
Ну, а мы, мой продвинутый брат,
В арьегарде?
***
Сжёг стихи свои поэт-
Уходя, гасите свет.
***
Десантники прыгают с четвёртого этажа,
Солнце крутит ежедневное сальто-мортале.
А у трав и деревьев уходит в пятки душа,
Если она у них есть- как мы бы сказали,

Если б у нас было желание говорить,
Помнящих о горе, разрешившейся мышью
Губами трав шепча пересохшими: «Пить»,
Природа мается в зной с одной- единственной мыслью.

Когда это кончится? Извечен круговорот,
Банальна радость, тем более смерть банальна.
И нужен ей, в сущности, какой-нибудь приворот,
Прививка к жизни. Нерадостна, непечальна,

Взметая к небу, как пыль, скворцов щебетню,
Ломая льдины, как вафли, в весеннем экстазе.
Она мудра. «Догоню, догоню» —
Лепечет ветер звезде, хотя не догнал ни разу.

Не жаль десантников, ломающих ноги вотще-
Все они- отличники боевой подготовки.
А всего остального не жаль вообще-
У флоры и фауны законы страшней уголовки:

Прав сильнейший, а всякий другой- не прав.
И в лучшем случае светит жизнь в качестве атавизма.
Но маются губы бледных, желтеющих трав
И каждой клеточкой тянутся, тянутся к жизни.
***
Чем-нибудь да заплатим за хамство.
Обязательно. Чем-нибудь.
Мне из странствий да в новое странствие:
То ль земной, то ль небесный мне путь.

Я плачу золотою валютой.
Не скажу, что несметна казна.
Наплевать. Для того ведь и утро,
Чтоб в полнеба горела вина.

Чтоб, оплёванный и недалёкий,
Всё равно ушагал далеко
По каким-то несбывшимся строкам,
Утончённей, чем шифр рококо.
***
Метафорой мир толкаю,
Как будто поэзия- ралли.
Ведь я- не дурак, понимаю:
Развитие идёт по спирали.

Но видим мы только прямую,
Где белая пыль да Эол.
Да девочку глухонемую,
Которую я произвёл

В принцессы, но жесты и знаки
Пора менять на слова.
И сверху все Зодиаки
Мне шепчут: «Ну, ты- голова»

И девочку эту немую
И глухо- за руку повёл.
Я в мире всё зарифмую.
Ты веришь хоть в это Эол?

И всё не пустая затея:
Она цветёт, как пион.
И я оживил Галатею,
Как новый Пигмалион.

Теперь хрустальные своды
Дробит золотая вода.
И ночь разьедает, как сода,
Всё светлое и без следа.

Исчезнут во мраке и кущи
Когда-то зелёных лесов,
И облак по небу бегущий.
Средь всех часовых поясов

Воздам похвалу пространству,
Что льётся потоком миль.
Учёный- физик в прострации,
Но я и его умыл.

И вот, выходя в дорогу
И веря в конец пути,
Я знаю: метафор- много,
Но как мне свою найти?

Ведь миг попирает вечность.
А вечность- не тот же ли миг?
Поэт подпирает млечность.
И этим лишь он и велик.
***
А после смерти слава слаще.
Как поздне яблоко она-
В ней чувств избыточных, горячих
Совсем нам мера не дана.

Она — строга, она — печальна,
Она — возвышенна всегда.
Себе лишь равен стих опальный,
Пробившийся через года,

Как сквозь асфальт травы былинка-
Раздроблен зеленью асфальт.
И в этом мрачном поединке
В последнем соло льётся альт.

И говорим себе мы с грустью:
Здесь нет докучной мишуры.
Осталась чистота искусства,
Осталось таинство игры.
***
А Карфаген не должен пасть.
Не должен милый принц жениться.
Он должен горевать и клясть-
Журавль ведь выше, чем синица.

Вода должна струиться, течь,
А лёд- синоптика оплошность.
Рубить железо должен меч,
Что под железом- тоже можно.

Должна ладья по ветру плыть.
И раздувать свой белый парус.
Красотка ветреною слыть-
Быть ветреной хотя бы малость.

Должно нам пламя руки жечь,
Любовь же- обжигает губы.
Над алебастром нежным плеч
Должны довлеть похода трубы.

Так пусть же славится война-
Ребят невыросших игрушка.
Всегда ведь рядом тишина
И голос промолчавшей пушки.

Зима- затем она зима.
Что за зимою- голос лета.
Рассветной сини терема
Ночными звёздами воспеты.

И не лаская чьих-то рук
Прожить на свете всё же можно.
Есть слово «враг», есть слово «друг»,
Ещё есть слово «невозможно».

Ещё есть слово «никогда» —
Приходят к нам слова какие!
И есть рассветная звезда,
Что тает в солнечной стихии.
***
Колебания небу
И душе вопреки.
Всё, чем был я и не был.
Не чурался руки

Вражьей, друга тем паче
Я всегда находил
И не требовал сдачи:
Хризолит и берилл.

И у аквамарина
Тишины я просил.
И путями любыми
В Поднебесье спешил.

Ошивался у самой
Широчайшей тоски.
И с рекою упрямой
Мановеньем руки

Управлялся. Лишь звёздам
Свой докладывал путь.
И не прятал я слёзы
И на женскую грудь

Упадая, хмелел я
От любви без вина.
Выше синего неба
Мне когда-то одна

Стала- или не стала
Я и сам не пойму.
Лишь молочность опала,
Изумруда волну

Почитая, смелел я
И, смелея, не пел:
И какое мне дело,
Если что не успел.

Останавливал взглядом
Птицу в небе, звезду.
И одну лишь награду
Почитал на роду.

И остались мне вёсны
И осенние дни.
И осталось мне просо,
Маков ярких огни.

И осталось мне лето,
Первоцвет, огнецвет.
И до самой до смерти
Сладу господу нет

И со мною и с силой
Огнецветной моей,
Меня зори вспоили,
Синеоких коней

Мне Россия седлала,
Каждый тополь мне- кмет.
Бирюзы и опала
Чище камушка нет.
***
Любовь- во благо и печаль- во благо,
Тревожной криптограммой- Орион.
И терпит всё безропотно бумага,
Любой дурацкой мысли в унисон.

И радуется вешнему покою
Эрозией обьятая земля.
И есть ли для неё словарь толковый?
Что скажет лепесток календаря?

Печальный вижу сон. Все сны печальны,
По сути. Лишь кусочек бытия,
Задуманный иным первоначально,
И, что-то несвершенное тая,

Ласкает нас неведомою негой.
Мы перед ним безропотны, тихи.
И ни о чём не скажет сонник снега.
И эти- ни о чём, по случаю- стихи.
***
Семена твоих взглядов в благодатную почву ложатся,
Прорастает из них сомнение: почему?
Ну, что ж, во всяком случае рано стреляться,
Но поздно уже оставаться всегда одному.

И твой локон, русый и милый, качается прямо в сердце,
Задевая его каждым своим завитком.
Так зачем сомневаться: во благо ли встреча
И смотреть на тебя, минуя взгляды, тайком.

Прорастает во мне желание встречи
И разная ей подобная чепуха.
И тает, и тает во мне недоверия глетчер,
И мои к твоим стремятся уже облака.

И сердце уже изранено каждым взглядом,
Щупают взгляды небо с тоской: спасения нет.
И, как маленький ребёнок, жмурясь, шепчу я: «Не надо»,
Но сладкая боль пронзает мне сердце в ответ.
***
Над верою моей рождается печаль:
Как втиснуть в узкий день огромность мира?
Скорей, скорее в ночь, беспечный мой, отчаль
И не купись на ангельскую лиру!

Скорей, скорей огонь возьми в свою ладонь,
И оживляй его своим дыханьем.
Забудь, что было днём, забудь, что было днём-
Не выше ли его ночная тайна?

Над городом моим в небесных тростниках
Летит луна, как огненная цапля.
И звёзды, как пунктир ночного дневника-
Средь темноты мерцающие капли

Не нанеси урон дневному рубежу,
Не вспоминай про день, его заботы.
Я никому про ночь, клянусь, не расскажу-
Фантазии немеркнущие соты.
***
Кредо твоих фиаловых губ-
Дорог и люб.
Кредо твоих распахнутых рук-
Счастия круг.
Кредо твоих сияющих глаз-
Только сейчас.
Кредо твоих агатовых ног-
Вот он- мой бог.
Там он таинственно чудный цветок-
Нежен и строг.
Не сожалея! — вся хороша! —
Жаждет душа.
Сердце бушует, как в мае метель-
Милая, верь.
Неба дороги, земные пути-
Вместе летим.
Будет прекрасен этот полёт-
Солнце встаёт.
Солнце огромное плещет в груди-
Милая, жди.
Каждому стуку наших сердец-
Звёздный венец.
И, поверяя счастьем свой путь,
Милая, будь.
***
Мера длины поглощается мерою света,
Центнера три забот висят на моих плечах
Ночь на день налагает своё безупречное вето,
Частично день идёт кое-где, при свечах.

Все мадонны, взрослея, уходят в путаны,
Все путаны, в конечном итоге, вершат повсеместно мораль.
Все декабри, январи, феврали хрустят под ногами,
Но даже этого грешного хруста не жаль.

О господи, в чём виноваты мы все пред тобою?
И какова сентенции этой мораль?
Неужто всё небо в апрелях во всех голубое.
И сердце сжимает в любом из мартов печаль?

Да, вы правы: мы все потихоньку доходим до ручки.
Под тяжестью всех уколов, насмешек, обид.
Между добром и злом не яственна очень разлучка.
Эта тончайшая грань и есть и совесть, и стыд.

Но всё равно потихоньку мужают все вёсны,
Все феврали проползают сквозь щелочки в март.
И не поймёшь: не то рано, ещё, не то уже поздно.
И по ветру летит колода разбитая карт

Не то растаявших дней, сифонящих острой жалью,
Не то несбывшихся, канувших в Лету потерь.
И застит не суета сует- суета обычная- дали,
В которые верить приходится даже теперь.

Потом тем более. Дней позвонки считая,
Вправляя их и слушая радостный хруст.
И не то живя, и не то не живя- обитая,
Помня лишь то, что когда-то тебя наизусть

Заставили помнить: присягу, что должен дневальный
И что не должен дежурный по роте, тем паче начкар1.
И в груде пёстрой событий этих обвальных
Зияют, как вспышка, бемоль, диез и бекар.

1 — начальник караула
***
Августовские любовники лежат, пересыпаны хмелем,
Перевиты цветами,
Полные той тяжестью наслаждения,
Которая даётся лишь зрелой страсти.
Они слышат щебет звёзд,
Крики ветра, паденье яблок,
Их мирозданье полно с краями,
Как чан с бродящей насыщенной брагой.
Они ощущают запахи ветра,
Стрелы, дождей, сырое дыханье туманов.
Августовские любовники лежат,
Уткнувшись плечом в плечо,
Ощущая свою наготу
И наготу юного сильного мира,
Чьей частицей, в общем-то, они и являются
И у них странные желания появляются:
Увидеть Марс, походить по Луне
А как там на дне морском?
И много вопросов о разном другом.
Им можно: они- августовские любовники.
***
Светила сгорали средь мрака,
Сто раз обновлялась земля.
И хрупкие тонкие злаки,
О свете и зное моля,

Тянулись к высокому небу,
К короткоживущей звезде,
Что «солнцем» мы звали издревле.
И славим всегда и везде.

Сменялись эпохи и эры,
И ящер пером обрастал.
На сушу стремилися звери
И тот, кто икринки метал,

Уже из скорлуп вылуплялся,
И даже рождался живьём.
Муфлоны, трубящие басом,
Стелились над первым жнивьём.

Средь этой красы первозданной,
Ища и еду и ночлег
Скитался по джунглям веками
Творенья венец- человек.

«Ещё не написаны Вертер»,
Ромео, Джульетта, Тристан.
Ещё он, спасаясь от смерти,
Не слишком-то верит мечтам.

Ещё он не Рембрандт- рисует
На скалах, в пещерах углём
Ещё он не Гёте- тоскует
О вечности; молний излом-

Он обожествляет и Фидий
Таится в угрюмом зверьке,
И всё, что он слышал и видел,
В своей первобытной тоске

Он запечатлеет и в звуках,
И в охре, и в глины кусках.
И проблеском первой науки-
Осмыслить извечный свой страх

Попытка, из темени — к свету,
Вперёд- к небоскрёбам, к мостам,
В неведомый космос полётам,
К ещё непрожитым векам!

Скитаясь, плутая во мраке-
Средь жизни стеблей стебелёк-
По тайным неведомым знакам
Средь тысяч неверных дорог

Восходит по древу он жизни,
К вершине, к вершине самой.
Когда-то комочек лишь слизи,
Качаемый мутной волной.

Когда-то всего звероящер-
Мелькают девон, мезозой.
И вот уже прямоходящий,
Упёрся он в землю стопой.

И вот уже взял он дубину,
И вот уже лук изобрёл.
Обрёл он сознанье и имя,
Среди городов он и сёл

Торговец, пастух, землепашец,
Творец пирамид и плотин.
Но старше, и старше, и старше,
Сильней и сильней исполин.

Но где же предел его роста-
Быть может, начало конца?
И лишь равнодушные звёзды.
Спокойны к делам храбреца:

Всё это случалось и раньше
На сушах случайных планет.
Восторг созиданья, а дальше
Итог эволюции — смерть.

Так было. Так было и будет:
Средь вихрей, пылающих звёзд
Глядят в Мироздание люди,
Решая извечный вопрос.
***
Позлащённые купола.
Рифма рифму и родила.
Позабытые- всех миров
Ненадёжный вполне покров.
Сомне- ваешься- уезжай,
Оставляя себя на чай,
На улыбку, на горький смех,
На мыслишку: «Один из тех».
Не из тех, кого я не встретил.
По- иному: один из этих.
Эта горняя высота.
На обычности дух- клевета
Нет ведь низкого без высот.
Верно также наоборот.
И песчинка родной земли-
Незабвенные корабли,
Что уносят в далёкий край.
Тот на память простую пай,
Что даётся любому из-
Окончанье его- карниз,
Мостовая; лягушкой тел
Кто с карниза того не летел.
Встречь- протест души- мостовой,
Торжествуя пока живой.
Вот и встреча, чужая земля,
Этой временем муки не для.
И вломившись не в этот свет
И- найдя ли? — себе ответ
На морокою из морок
Всех вопросом измучивший бог:
Существует ли? — если нет
Для чего тот и этот свет.
И летят на помин души
Небоскрёбов чужих этажи,
Усмехается Бруклинский мост,
Проплывая по курсу «ост».
Усмехаются корабли
И на кромке самой зари
Ангел белый, чище чем снег
Принимает смирение век
Понимает смирение рта
Слаще миро- была б клевета.
Слаще правды- любой навет.
После смерти- смирения нет.
Тот же колокол, тот же бунт,
Та же правда и тот же шут.
Злоязыкого правда рта
Не постыдная ль клевета.
Для других? — для себя же нет.
Что изменит банальная смерть?
Даже в смерти банален слог.
Пожинай свою истину бог.
Тот же в жизни, и тот же в смерть
Поубавившая на треть
Спеси, смеха- трепещет душа.
Или чем-то другим глуша
Вопль отчаяния, уход-
Никогда уже не соврёт.
Скажем проще: изменит суть
Ну а где же громовое: будь.
Ну а где же творящее- стань.
Или смерти обычная дань
Изменение сути, слов,
Всей фонетики, вся любовь
Разменялась на новый слог.
Дай ответ, если можно- бог.
Все ответы на той стороне
Эхо ночи ответствует мне
Все ответы получишь потом.
Отвечает мне эхо ртом
Скал, ущелий, оврагов, рвов
После смерти и вся любовь
Весь веками накопленный пыл-
Понимает тот, кто любил
А не понявший- не поймёт.
В поцелуе сгорающий рот.
Мукой неба, отрадой земли
Через ночь плывут корабли.
А на них не один Харон.
Тьма Харонов- поёт Эон
Аонид излюбленный край-
Остановка последняя: рай.
Предпоследняя верно: ад
Каждый будет знакомству рад.
С чуждой сутью, чужим огнём.
Ну а дальше: шуми Эон.
Дальше, дальше, иному встречь.
Где совсем по-иному речь.
Обозначит иную суть
Не для всех предначертанный путь.
И желанный не всем; не для всех,
Как купи; на горящий грех.
Или правильней — купина;.
Весь синтаксис — не для меня.
Вся фонетика, высший смысл
Для души непонятных числ.
Звезд, созвездий, иных миров,
Не разгаданных мною снов,
Яви, понятой мной не так,
Умирающей на устах
Правдой- правда- не та же ли ложь?
А иного- не предположь.
Всё иное- иному; иной
Не моею совсем виной.
А иная- иная и есть
Недоступная сердцу взвесь.
Слово чуждое мне, фантом,
Не моим изречённое ртом.
***
Золотая джонка

По простору жёлтого Меконга,
Где рыбёшку ловит ребятня,
Джонка, джонка, золотая джонка
Вся из пены синего огня.

И вьетнамка с чёрными глазами
И пушистой чёрною косой.
Смотрит, смотрит на тебя часами,
Просто смотрит, смотрит- вот и всё.

Пусть не знает: чья же это джонка.
Да и ждёт, наверно, не меня.
По простору жёлтого Меконга,
Мешковинным парусом звеня,

Проплывает чудо расписное,
Приподняв высокую корму.
Над Меконга желтою волною
Поплыву в родную сторону.

Там- то встретит девушка другая.
Да такая: лучше и нельзя.
Для меня её коса тугая
И её красивые глаза

И раскинет руки для свиданья,
Забредёт в высокую волну.
Поскорее девушку отдай мне,
А не то от горя утону

Потому и парус мешковинный,
Потому и быстрая волна,
Чтобы встретить поскорей дивчину,
Чтобы не забыла про меня

По простору жёлтого Меконга,
Где рыбёшку ловит ребятня,
Джонка, джонка, золотая джонка
Вся из пены синего огня.
***
Путём генной мутации
Мы получим летающие акации.
Путём генной инженерии
Мы получим человека- машинерию.
***
Вся рассыпаяся на брызги,
И камешки и тишину.
Вся рассыпаяся на искры,
На радуги, волна волну

Пронзает в блеске изумрудов,
В сияньи пенно- голубом.
Как будто с синевой сосуды
Вдруг опрокинулись вверх дном.
***