Избранное Том 2

***
В вышине, в вышине, в вышине.
— В голубой и трепещущей сини-
Чей-то голос звенит обо мне
Или это приснившийся иней

Недоступных и радостных сфер.
Ангел, крыльями мне помавая,
Высоко-высоко пролетел.
Или это пушистая стая

Самых лучших, печальных чуть снов
— Нежность всюду соседствует с грустью-
Или это я падаю вновь
В чьих-то грёз недоступное русло.
***
Как с французом говорить о Ватерлоо,
Как с немцем говорить о Сталинграде,
Как с русским говорить о Цусиме,
Как с американцем говорить о Пирл — Харборе,
Как со шведом говорить о Полтаве, —
Так с девушкой говорить о любви к другой девушке.
***
Старец слепой,
Но встретишь ли зрячей средь зрячих?
Эллинов с Троей битвы, мудрец, описал.
Семь городов, споря за честь называться,
Родиной старца, спор не сумели решить.
Мир восхищён, как и тогда, этой песнью-
Так и стоят перед глазами Ахилл,
Гектор, Патрокл и Одиссей хитроумный.
Много веков прошумело уже над землей.
Много веков прошумит ещё над землей
Как и сейчас, будут читать эту книгу-
Так описал смелых ахейцев Гомер.
***
Для банальных сентенций
Много ль надо ума?
А для марев Венеций
И природа сама

Подарила и воду,
И закат, и гранит.
И классической одой
Он у моря стоит.

Этот город, где дожей
Шаг чеканный звенит,
Сам гондолой пригожей
По закату скользит.

Эти рыбные рынки,
Этот гам, этот шум,
Эти жизни картинки
Тем, кто счастлив и юн,

Дарят пиршество света
И воды торжество.
Тем, кто старый- до смерти
Нужно помнить его.

Пусть роскошным виденьем
Пред глазами встаёт.
Весь в воде по колени,
Прямо в воду идёт.
***
Пока в разгаре вечер
Лимонно-золотой
Надежда есть на встречу
С несбывшейся мечтой

Пока бушуют краски
И радостны цвета
Надежда есть на сказку
С названьем красота

Пусть в этом мире бренны
И счастье, и покой.
Но есть ещё мгновенья
Экспрессии такой,

Что ты за всё прощаешь
Печальницу- судьбу.
И в небеса взмываешь,
Презрев свои табу.

Всё будет так, как прежде,
Во сне и наяву.
Жива пока надежда
На эту синеву.
***
Светло- синей прозрачностью,
С тёмных веток барокко
За окошка невзрачностью
Точно налиты строки.

Точно слово заветное,
Точно вера печальная
Красотою приметною
Сердце жжёт, изначальною.

И за этой прозрачностью,
Синевою вечернею,
И за веток немрачностью,
Мглы спокойным течением

Что-то чудится высшее,
Неподсудное разуму,
Что-то вечное слышится,
Недоступно- прекрасное.

И живу с пониманием
И какою-то верою.
И гляжу со вниманием
В темноту сине-серую
***
Не жалей ни о чём никогда,
Никогда ни о чём не жалей.
Как летящая в небе звезда
Среди белых от стужи полей;

Как ручей, упадающий с круч
В мезозойский оскал пропаст`ей,
Как внезапный отчаянный луч
Среди тьмы- ни о чём не жалей.

Уходи- уходя и теряй
Всё, что жаль и не жаль потерять.
И играй, безусловно играй
В то, во что ещё можно играть.

И когда в бесконечном пути
Ты увидишь желанный привал,
То умей, не жалея, уйти
И сказать: « Я ещё не устал».

Пусть прельстит синевою гора,
Обаяет пусть блеском прибой,
Пусть наскучит и эта пора,
Но она остаётся с тобой.

Пусть сгорит среди ночи звезда,
Полыхнув вдруг заката алей-
Не жалей ни о чём никогда,
Никогда ни о чём не жалей.
***
Помни о метели среди лета,
Помни среди стужи об огне.
В книге окончательных ответов
Может будет запись обо мне.
***
Переживём и эту вечность,
И эту жизнь переживём.
Сиянье будем помнить, млечность,
Ночного неба окоём.

Пусть будет сниться жизнь иная,
Глаза совсем других подруг.
Себя за слабость извиняя,
Замкнём мы этой жизни круг.
***
Пусть соловей ничтожно мал,
Бесцветен, красотой не блещет.
Но как я голову терял
От этой дивной с песней встречи!

Его пленительный вокал
Будил меня средь тёмной ночи.
Хрустальной музыки бокал
Мне что-то высшее пророчил,

Напоминал мне о себе,
Каким я никогда не буду.
И мнилось то, что не суметь
В прикосновенье этом к чуду.
***
Невидимая среди звезд,
Пылинка солнечного грима,
Ты- горсть надежды, веры горсть-
Как синева неуловима.

Ты грезишься мне, как закат
Не грезится встающей ночи.
Но я сомнением обьят
В неисполнимости пророчеств.

Уходишь, как уходит ночь,
Приходишь, как приходит утро.
И только счастья не пророчь:
Оно хоть ярко, но немудро.

Вернее одиночеств нет,
Поверь мне, жребиев на свете.
Как темнота глотает свет,
Как тишина глотает ветер-

Так ты. И так всегда во всём-
Образчик вечный постоянства
Мы радости хвалу поём
Тоскующего средь пространства.

И замыкаем этот мир
В его естественном размере.
Как сердце распирает ширь
В его стремлении к потере

Всего, чего нам не дано
— Мечты возвышенной страницы-,
Что будет сниться всё равно,
Что будет сниться, сниться, сниться
***
Шум, взволнованные лица,
Трех напёрстков круговерть.
Под любым обман таится,
Кошельку растяпы смерть.

«Что проходишь стороною? —
Подходи честн`ой народ.
Разживись в игре казною,
Аль совсем наоборот».

И подходят ближе лохи,
Вынимают кошельки.
Ложь- знамение эпохи,
Быть правдивым не с руки.

Нынче все кругом- кидалы,
Нынче век такой: кидал.
Все в игре: и стар, и малый-
Кроме тех, кто опоздал.

И по всей земле струится
Чистогана ручеёк.
Угадать любой стремится:
Пальцем ткнул, удачи- йок.

Хлеб мошенника пусть чёрствый,
Но пшеничный- не ржаной.
Под одним из трёх напёрстков
Притаился шар земной.
***
Сиренью спасается вечер,
Сиренью кончается день.
Сирень неожиданной встречи
И первого взгляда сирень.

И валится кущами, стами
В объятья влюблённых бродяг,
Становится участью, снами.
А сны- это разве пустяк?

Сиреневой веет прохладой
Ещё нецелованных плеч,
Но близкая манит награда,
Ведёт к учащению встреч.

А небо какое родное,
Какая родная земля!
Сирень захлестнула прибоем
Корму моего корабля.

Я знаю: спасаться не надо,
Доверчиво брошусь в волну.
И в небо взметнёт меня радость,
И в радости я утону.

Сиреневой пеной обрызган
Поющий, сияющий сад.
И в нём соловей, как мальчишка,
Огнём озорует рулад.
***
Как он назвал себя от слова «сталь» —
Жестока сталь среди людского мяса!
Невинной кровью багрянела даль,
И коршун своего дождался часа

И этот нелюдь всюду правил бал
И всюду попирал людей святыни.
Родных два брата, так бы я сказал,
Есть у него: Адольф и Муссолини.
***
Чёрная кошка и белый кот.
А, может, не чёрная, наоборот

С крыши на крышу, на тучу с луны,
Возгласы страсти средь ночи слышны.

Плавают в тучах, в млечном снегу-
Взглядом поймать их никак не могу.

Светятся счастьем их лица, горят
Очи бездонные, взглядом во взгляд.

Чёрная кошка и белый кот.
А, может, не чёрная, наоборот.

Счастье себе и людям несут.
Звёздами полон ночи сосуд,

Плачет росой на рассвете трава-
Значит, любовь ещё в мире жива.

Значит, жива, значит, жива,
Шепчет, значит, страсти слова.

С тучей играет в небе луна,
Плавает в сонной тьме тишина.
***
Вот и мухи уже оживают
Под весенним оконным теплом
«Вечных зим на земле не бывает» -,
Стих впишу я красотке в альбом.

Все из спячки: и люди и мухи.
Рвутся к жизни, согреты теплом.
Всюду носятся кошки и слухи-
В каждой улице, в доме любом
***
Весел, дороден, счастлив и сыт,
Жил я, судьбы своей не кляня.
Так отчего моё сердце болит? —
Ангел- хранитель покинул меня.

Стаей болезни терзают меня,
Заимодавцев кружится рой.
Нет в очаге уже больше огня,
Корки сухой, где пир был горой.

Сердце молчит и счастье молчит.
Все стороною обходят кляня.
Женщины, где ваша совесть и стыд?
Ангел- хранитель покинул меня.

Я без него совсем сирота,
Нет мне защиты от горя, обид.
Только лепечут в печали уста:
«Как моё бедное сердце болит!»
***
Смешная любовь, смешная.
Смешная, смешная любовь.
Но только другой я не знаю,
Она лишь волнует мне кровь.

Пусть тайна останется тайной,
Пусть новью останется новь.
О, как ты чиста и случайна,
Моя смешная любовь.
***
Рождается высокое искусство
В каких-то заповедных тайниках:
Одетый плохо мальчик светло-русый
Сидит, мечтая, с книгою в руках.

Последствия тех грёз всегда ужасны-
Не учит прошлый опыт ничему.
Приходят в час положенный им ясность
И взлёт, присущий зрелому уму.

В который раз проходит по канату,
Теряяся в тумане слабых звёзд,
Смельчак, все перепутавший понятья-
В глазах толпы забавнейший курьёз.

Но правда почему-то обитает
В таких неимоверных чудаках.
И, если им чего-то не хватает,
То только грёз и томика в руках.
***
Как давно я не слышал твой голос,
Твой журчащий, воркующий смех! —
Как спалённый морозами колос-
Чьей-то- чьей? — нерадивости грех.

Посреди бытия и сумбура,
В алкогольном и прочем бреду-
Разве знали гадалки, авгуры,
Что тебя всё равно я найду.

Что тебя всё равно я лелею
В уголке моей грешной души,
Ангел грустный, отрада, Психея-
Все сравнения нехороши!

Что поёшь ты, печальная птица,
Для своей соловьиной души?
Разреши мне хотя бы присниться,
Чтоб приснилась ты мне разреши!
***
Да, слава богу, есть поэты.
Они напишут нам стихи
О свойствах радости и смерти,
И о полезности тоски.

И пусть прекрасными лучами
Огонь в корявой темноте
Расскажет то, что будет с нами
Не в этой, так в другой мечте

И осязаемо лишь время.
Пространство- вечно в должниках
Мы будем всеми и со всеми
Во всех случившихся веках.
***
Человечья душа ограничена,
Ограничена жизнь человечья.
Лишь встречаешь восход с укоризной,
А уж явлены признаки вечера.

Совершенно несопоставимы
Космос, звёзды, Вселенная, мы.
Как чванливы мы, как мы наивны,
Средь какой мы находимся тьмы!
***
Плещет в вазе Азовское море,
Красным морем наполнен бокал.
Но чего же вы ждали, сеньора,
От поэта, который устал.

То ли плакать, то ль петь, то ль смеяться
Он в дурацкую дует дуду.
Средиземного моря, признаться,
Я на карте никак не найду.

Кругосветку на карте указка
Совершает- но кто ей указ?
Ведь поэт- это попросту сказка,
А совсем не серьёзный рассказ.

Вот и плачьте, и пойте, пляшите,
В сердца темень плещите звездой
И на суше по карте ищите
То, что было иль будет водой.
***
Бабочка Бог летит на свет человека.
***
Незаметно пролетело лето,
Потихоньку кончилась зима.
Есть конец всему на белом свете-
Умирают люди и дома.

Умирают даже пирамиды-
Их обточат знойные ветра.
Умирают зависти, обиды,
Злость перегорает до утра.

И плывёт на солнечных качелях
Голубая юная земля
В смерть светил ну кто из нас поверит,
Тело спелым зноем веселя

Ну, а ты тем более бессмертна,
Что о нас не вспомнят никогда.
Прыснут на тебя водою мёртвой,
И живая в ход пойдёт вода.

Но едва ли снова повторится
Этот лес и эта синева.
Может быть, всё это только снится,
Как любви нам грезятся слова.

Всё равно бессмертны мы отчасти
В памяти любимых и родных.
Ну, а если жизнь подарит счастье,
То не надо жребиев иных

Пусть погаснут голубые луны
В лаковой, как Палех, темноте,
Чтоб осталась радостной и юной
В навсегда не сбывшейся мечте.
***
«Скажи Приам: а где твой город?» —
«Все в мире гибнут города
Их губят страх, мученье, голод,
Или забвения вода».

«Скажи Приам: жена где, дети?» —
«Того хотели небеса.
Лишь Бог один за всех в ответе
И всё он взвесит на весах».

«Скажи Приам: а где твой Гектор?» —
Ответа не было и нет.
Стрела попала слишком метко,
Двоих на тот отправив свет.
***
За измену себе — наказание-
Не сгуби свою жизнь невзначай.
В это входит и честь, и призвание,
И ещё остаётся на чай.
***
Бог — в каждом атоме света,
Бог — в каждом атоме тьмы.
И всюду сущего меты,
Как сердцем чувствуем мы.

Бескрайни Его просторы,
Безбрежна Его вода.
А мы, словно рыбки в море,
Заплывшие в невода.

Мы чувствуем грозную тайну
За тоненькой стенкой души.
Пути Его все неслучайны,
Исходы все хороши.

Как нашим постичь разуменьем
Его вдохновенную речь?
Мы- в топке страсти поленья,
Он- жертву карающий меч.

Поэтому верь Провиденью,
Сомненьем Его не гневи.
И дар этой жизни бесценной
Как шарик стеклянный лови.
***
Посреди пустоты, немоты-
Давит всё океан незвучанья.
Ты- мечта лишь, но музыка ты,
Хоть таишься в скорлупке молчанья.

О, какие потом до-ре-ми,
Как обрадуют душу бемоли!
Речи сладостью нас утоми,
И наполни нас радостной болью.

Так рождался в страдании мир-
Первый день чем седьмой не тяжеле.
Истекающий соком луны
Спелый ломоть для нас неужели?

Неужели подсолнухи солнц
Ощущают твоё приближенье?
Неужели всё так же точь-в-точь
Как тогда и имеет значенье?
***
Обезьяна — гора ловкости.
Высится над равниной неуклюжести.
Золото- идеал ковкости
Оставаться слитком имеет мужество.

Эйнштейн- верх интеллекта,
Но в этом мире всё относительно.
Важна не величина, а вектор-
Жить в этом Прокрустовом ложе слишком мучительно.

Жизнь подсовывает постоянно шарады,
Иногда, для разнообразия- кроссворды.
Молекула человеческая, монада,
Которую тычут во что-нибудь мордой.

Но наши жизни совпали с веком,
Хоть и в помине нет золотого
Но выбора нет никакого- эрго,
В данном случае есть только слово,

Как попытка раздвинуть свои горизонты,
Утвердиться во времени и пространстве-
Как будто видишь всё тот же сон ты,
Которого удивительней всего постоянство.
***
Рубиновым огнём горит звезда,
И платиной расплавленной течёт
Чумацкий шлях несчётные года,
Но этого и сам не сознаёт.

Но что ему что год, что миллион? —
Ни платины, ни времени не счесть.
Он светлостью кипящей упоён,
Которой ни во что не перевесть.
***
Закружила меня, завертела
Суета и сует суета.
Погубила и душу, и тело-
Как осенняя слякоть густа.

Не подняться в высокое небо,
Не окинуть мне взором земли!
Только снится ночами — ах, где вы? — :
В синем небе плывут журавли
***
Всем хочется петь, петь
Всем хочется песен, песен
И хочется сметь, сметь
И хочется весен, весен.

Синоним песни- весна
Синоним радостной птицы-
Так хочет летать она,
Как сердце желает биться.

От радости, от тоски,
От гнева и от обиды
Так ширь полноводной реки
Жаждет морского прилива.

Так гаснет порой закат
Вместе со стаей пернатых.
Так хочет свободы стократ,
Закованный прочно в латы.

Так дарят нам апельсин-
Солнца знойные дольки.
Лишь знаешь ты сам один
Как что, как кто- но и только.

Пускай освятит уста
Среди разговора молчанье.
Пусть будет, как тьма, густа
Без имени речь, без названья.
***
Сияет трава молодая,
Закат- недозревшая вишня.
Когда мне тебя не хватает,
Кого посылает Всевышний?

Кто выйдет тебе на замену
В проигранном в общем-то матче?
Так знай, оппонент драгоценный:
Не буду мечтать о реванше

Осенние ягоды сладки,
Что знают и звери, и птицы.
Уж лучше остаться загадкой,
Слезой затаиться в ресницах.

А, может быть, всё переменит
Случайная, шалая встреча
И опыт её драгоценен,
Как хлёсткое соло картечи

Не надо, не надо стесняться! —
Не будет до самой могилы
Возможности крепко обняться,
Всё выплеснув, что накопили.

А дальше туманы, дурманы,
Какие-то новые встречи
Приходишь — уходишь незваный,
Бормочешь привычные речи.

Но копится нежность лавиной,
И сердце моё раздирает
Другой, но тебе лишь любимой:
«О, как мне тебя не хватает!»

Всё, в общем-то, прочно забыто,
Забито в глухие чуланы.
Над маревом скучных событий
Чтоб дымом клубиться стеклянным.

Придумано звёздное небо,
Придумано синее море.
А если подумать без гнева:
Все наши страданья- тем боле.
***
Восставим перпендикуляр
Моей тоски к твоей беспечности.
Пусть эти яркие мазки
Не думают ещё о вечности

Но полагаю: время есть,
Всё сбудется — предполагаю.
Ты — первая об этом весть,
Твоя печаль — уже вторая.

Пусть страсти бурная река
Вливается в твои просторы-
Тогда запомнят нас века,
От счастья содрогнутся горы.

И радуг нежный перелив,
Арбузная закатов мякоть-
Всё это, может, и наив-
Как хочется от них нам плакать!

И шпаги острые дождя
Плоть чёрную земли пронзают.
Своей судьбы не переждать
В надежде глупой есть иная.

Пылает снега серебро,
Травы щемящи малахиты.
Моё небывшее ребро,
Во что не верить, подскажи ты?

Во что не верить, но во что
Тогда мне остаётся верить?
О, ты, не бывшая мечтой!
О, ты, не ставшая потерей!
***
Среди чёрного-чёрного неба
Сжата в точку небес синева.
Среди сильного- сильного гнева
Милосердная жалость жива.

Среди стойкого-стойкого боя
Всё ж позор отступления жив.
И ревут исступлённо гобои,
Тишину для себя утаив.
***
Баллада
Клеопатра была Клеопатра
Только Цезарю Гаю дала-
Всё же бабой была, а не падлой,
Закусившей со зла удила

Клеопатра была Клеопатра
И Антонию тоже дала-
Не по-царски такою быть жадной,
А она ведь царицей была.

Клеопатра была Клеопатра
Был отвергнут ей Октавиан
Хоть предложил полмира на бартер,
Чуть красивей был, чем павиан.

И она- чистоплотна, брезглива-
Отравилась, не быть чтобы с ним.
Ищут этих поступков мотивы-
Разве женский каприз объясним?
***
ы позабудешь все концы и начала,
Лодки, стынущие у причала

В небесах, вместо солнца голова Медузы Горгоны,
Чтобы никто не ударил словами: «А помнишь….»

Ты позабудешь своё полое легкое тело,
Счастье в котором когда-то, как ветер, свистело.

Ты позабудешь страницы ненужных романов-
В жизни своих с лихвою хватает обманов.

Ты позабудешь мои горячие руки,
Голос, цедящий с горечью, грустью: « Сука» —
В нашей Вселенной не было только скуки.

И улыбнёшься: «Славно попировали!»
Выскочит словно оттиск машины копировальной

Всё, что будет после и раньше было.
И улыбнёшься в беспамятстве: « Мы любили».

Травы тянут молитвенно тонкие руки,
Птицы полёт предскажет тебе разлуку.

Клён шелестящий не помнит о прошлом ни слова.
Память гуманна: хорошего больше чем злого.

Зло оставим другим в другом же столетье.
И побежим, полетим себе же навстречу как дети.
***
На наши плечи никогда не упадут
Фата невесты, кисти эполет.
Несбыточность — последний наш редут.
И ничего его прочнее нет.
***
Как пугает в женщинах решимость,
Отрешенность неподвижных лиц.
И у рта жестокие зажимы,
Колкая игольчатость ресниц.

Тихое зловещее упрямство,
Мстящих за обиды королев.
И, ладони к небесам воздев,
Я кляну своё непостоянство.
***
Улетай, улетай, улетай,
Мне ли крылья твои ломать?
Мой апрель, мой сиреневый май,
Уж не знаю, как и назвать.

Улетай, улетай, улетай,
Бог свидетель — я не помеха
Пусть в ответ равнодушное эхо
Донесёт твоё: « Не пытай-

Ся вернуть». И я не верну,
Я вослед помашу лишь рукою.
Мне б такую, как ты, жену,
Хоть такой-то я и не стою.
***
Я не витязь, что в тигровой шкуре
Защищает любовь и добро.
Я не витязь, не жажду я бури,
Всем врагам и невзгодам назло.

Не прикрою широкою грудью
От нечистой, от сечи, от бед.
Но пока существую, покуда
Под стопой остаётся мой след,

Буду вторить ему, Автандилу,
И за меч свой- несильной рукой.
Так и будет до самой могилы,
Раз уж жребий мне выпал такой.
***
Молодым не нужен опыт старших.
Разочарованья их и боль.
Молодым не нужен опыт старших,
В этом, может, повзросленья соль.

Все они испробуют и скоро
До всего своим умом дойдут.
Сами вспашут своей жизни поле,
Сами все колосья соберут.

Сами разбросают свои камни,
Их самим придётся собирать.
Через очищение страданья,
Через умиранья благодать

Все они познают. Мудрецами
Будут на пиру они сидеть
Хитрыми, нехитрыми, скупцами,
Щедрыми, которых не жалеть,

А завидовать которым впору
Патриархи, мудрые деды,
И, ведя поспешно разговоры,
Видя всё насквозь у молодых,

Всё же им завидовать- беспечным,
Им — молокососам молодым-
У которых есть в запасе вечность,
У которых есть иллюзий дым.
***
Как сладко и жутко терять
Любимых, родных, незабвенных.
Как горько и радостно знать,
Что ты их забыл, к сожаленью.

Как сладко понять, что тебя
Забыли: предав, не простили.
Как сладко уйти, не любя,
Поняв, что тебя не любили.

Как горько и радостно знать:
К другим их мольбы и проклятья.
Как сладко и жутко терять,
Любимые сёстры и братья.
***
Не спится боярину- вести
Он жаждет услышать в ночи.
Гонцы уже, верно, в предместье.
Скачи же, мой вестник, скачи.

Не спится и цезарю- вести
Он жаждет услышать в ночи.
Гонец уже, верно на лестнице.
И слухом: звенят ли ключи.

Не спится и матери- вести
Не жаждет услышать в ночи.
Одна лишь мольба: неизвестность.
Чтоб дочь не нашли палачи.
И сердце от страха стучит.

Вот так среди ночи не спали
Все трое неделю подряд.
А дочка спаслась ли? Едва ли.
Ведь в сыске был царский наряд.
***
Моя умеренная юность
Моею вовсе не была.
Мои оборванные струны,
Угасшие колокола.

Мои разбитые дороги,
Мои сожжённые мосты.
Хотя б за это- ради Бога-
Любимая, меня прости.
***
Манипулы спешат, манипулы
Из беды вызволять Спартака
Манипулы летят, точно пули,
Как в альпийских теснинах река

Да. Успеют они и погибнут.
И самнит и фракиец, и галл.
Как трава, под косою поникнут,
Как по морю промчавшийся шквал.

Успокоясь, они не затронут
Вечной дрёмой обьятых глубин
Вождь в дорогу уставших торопит,
Ведь Спартак погибает один.

Против римлян и грозного Рима
Он подмогой не будет спасён.
Потому что в альпийских теснинах
Не помог бы ему легион

Но спешат, но спешат манипулы,
Чтобы в грозном сражении пасть.
Что им слава, богатства посулы,
Что им женщины, счастье и власть!

Ведь превыше всего справедливость,
Хуже смерти им рабства чума.
И спешат они в бой молчаливо.
И ведёт их свобода сама.
***
А я размышлял: ехать — не ехать ли
Поехал, не чая себе удач.
А ты пришла, поиграла нехотя,
Забросила сердце в кусты, как мяч

Пусть всё происходит согласно капризу,
Но это- твой высочайший каприз
Я жду: на счастие будет ли виза,
Хотя я враг разрешений и виз.

А я смотрю, смотрю зачарованный
И вырвать сердце готов из груди
Возьми предмет, тобой облюбованный,
Но только, радость, бросать погоди,

Ведь это- не мяч, а, впрочем, чего же.
Бросай, любуйся, как хочешь, шали
Но очень жаль, если я — лишь прохожий,
Тогда забрось, коль душа не болит

Так будет лучше- я с этим согласен.
А ты уж рада: пустилась вскачь
А я тебе ничем не опасен,
Как этот, в кусты заброшенный мяч
***
Ассоль, не будет капитана Грея,
Не будет алых парусов, Ассоль.
Никто тебя мечтою не согреет,
Никто твою не успокоит боль

И в синей мгле не вспыхнет алым бликом
Твоя, Ассоль, заветная мечта
И капитан с суровым юным ликом,
Весь верность и мужская красота

Не спустит шлюпку и, срезая волны,
Она к тебе стрелой не полетит
Не плачь, Ассоль, не плачь… Ах, полно, полно,
В зачет твоих девических обид
Тебе иная выпала дорога,
Тебе иная выпала стезя.
Девчонка из таверны, недотрога,
Мечтательные тихие глаза-

Ты выйдешь замуж: муж твой будет скряга,
Кабатчик, припортовый ростовщик.
И ты- жена и без него ни шага,
И твой от горя почернеет лик.

И в море ты искать не будешь парус,
Забудешь все заветные мечты.
Ах, что от прошлой от тебя осталось
Среди пороков, грязи, нищеты.

И только ночью что-нибудь приснится,
Когда в забвенье и душа, и плоть:
Увидишь ты сквозь мокрые ресницы,
К тебе как алый парус твой плывёт.
***
Ты смотришь в книгу, видишь… нет, не то,
О чём подумал, милый друг, вначале.
Ты видишь женщину с вуалью и в манто
В спокойной и изысканной печали.

Ты видишь: как по Невскому идет
И смотрит, ничего не узнавая,
На здания прекрасные, на лёд,
На дворников и гимназисток стаи.

И вечер петербургский настаёт,
Чахоточный и всё-таки желанный.
Она идёт- куда она идёт? —
Она глядит, но всё плывёт в тумане

Кружит вокруг людской водоворот:
Ворьё, городовые, проститутки.
Она идёт — она сейчас уйдёт! —
И я уже встревожен не на шутку:

Ведь именно на ней весь мой сюжет
Завязан: ведь она — на главном плане.
Она не знает: я- её поэт,
Хотя и не герой её романа.

Пусть всё по Достоевскому: идёт
И бросится в холодный мрак канала
Но я её спасу: сковал всё лёд-
Она на целый месяц опоздала!

И пусть она идёт- всегда одна-
Второстепенный элемент фасада,
Как дерево, прохожие, видна,
Но незаметна- в этом и отрада:

Присутствовать лишь красочным пятном,
Лишь оттеняя чью-то величавость
Какой-то ордер с портиком и львом.
При входе, и когда догонит слава-

То зодчий вряд ли вспомнит про неё.
И всё-таки она необходима.
Петербуржанка! И душа поёт,
Когда я ей придумываю имя,

Занятие, сословие, судьбу-
Чтоб оправдать присутствие печали.
Сюжет суров, и тысячи табу
Нас возвращают к самому началу.

Но главное, конечно, — город сам.
Не зря он назван северной Пальмирой.
Блистательных поэтов голоса
Времён- прошедших, будущих- кумиров-

Плывут, как эманация над ним-
Они и есть чарующая дымка,
С которой вместе Петербург любим-
Его двойник, хотя и невидимка.
***
Белая роза упала на грудь,
Красная роза упала на грудь,
Синяя роза упала на грудь,
Зелёная роза упала на грудь,
Серая роза упала на грудь,
Бурая роза упала на грудь,
Милая Света, Коля, Наташа, меня не забудь.
***
Облака плывут, как перины,
Светит солнце, как лампа в сто ватт.
Сколько щепотей кокаина
Нам подарит один снегопад?
***
Точно ветер морской
Вдруг вбегая в озёрную ниву.
Так по славной Тверской,
Как по Френсиса Дрейка проливу

Пролетят эскадроны
С Будённых и прочих Чапаев
Палаши, эспадроны
— Что ещё за оружье? — не знаю.

Вот тогда расцветёт
В моём сердце багровая роза
И звезда упадёт,
Как на лесоповале берёза.

Вот тогда ты одна
Никому- даже мне- не мешая,
Выпьешь море до дна,
И пройду, как по суше, родная,

То ль в Китай, то ль в Судан
Извини, больше стран я не знаю.
Воркута, Магадан-
Но ведь это не страны, родная

И звезда то ль морей,
То ль небес, точно соль высыхая
На судано- китайской жаре,
Только к сладкому страсть вызывает.

Но ни сахар, ни соль
Не посадят меня на диету.
И суданский король
Китаёзу ведёт в менуэте.

И Чапай по Тверской,
А за нею- Тверская- Ямская.
Точно ветер морской,
А под ветром- пучина морская

Назначает визит
Маяковскому Пушкин от скуки.
И Лужкову грозит
Основатель Москвы- Долгорукий.
***
Избыток желчи перельём в стихи,
Хоть вряд ли накуём златых червонцев песен.
Ведь желчь, в конце концов, — всего лишь потрохи, —
А потроха жрецам лишь интересны.
***
Ругали то фатер, то муттер,
То швестер, а брудер- я сам.
Мерцала роса перламутром
В зелёной траве по утрам.

И ноги босые летели,
Оставив темнеющий след.
Я был молодым неужели?
И швестерн уже постарели,
И муттер, а фатера- нет.
***
Виной мне душу, мавр, залей
Иной натужно в мавзолей.
В какой-нибудь хрустальный гроб.
Покойный будь, кристальный сноб.
Своих потомков не жалей.
Кроит потёмки мне ж, алей
Чем утра алость, окон ряд
Чему-то малость- ах, он рад.
Чему-то рад, чему-то рад.
Ему-то ад, ему-то ад.
А мне-то что ли райский сад? —
Кометой боли раскисать.
Быть может, худшей из комет.
Ведь божьей кущи близко нет.
***
Из корня корень извлекая,
В кольцо свивая логарифм,
Мы лишь вздохнём: судьба такая:
Не нам ватага нежных нимф

Но будем помнить безотчётно
И неба синь, и шум волны,
Что вся былая беззаботность
Зеркально отразилась в сны
***
Сравнительная энтомология
— Скорпион жалит себя в голову и убивает-
Этакий самурай среди насекомых.
— Муравей похож на крестьянина:
Всю жизнь трудится и умирает нищим.
— Трутень похож на Растиньяка-
Не самая плохая философия.
Особенно, если учесть, что,
По- видимому, того света нет.
Вернее: скорее, его нет, чем он есть
— Пчела похожа на гулящую женщину:
Собирает нектар удовольствия со многих цветов.
— Сверчок похож на провинциального поэта:
Скромен, незаметен, самодостаточен
И сразу приходит эпитет: запечный.
(Но зато какой он добрый, сердечный).
Кстати, у Пушкина прозвище- тоже сверчок
Но об этом молчок.
— Муха похожа на нелюбимую жену:
И хочешь забыть, да не можешь.
— Комар- кровосос, кровопийца-
Сколько страшных определений!
А ведь отдельно взятому комару
Хватает на всю жизнь одного раза-
Поучительный пример для наших сограждан.
— Клоп- это насекомое вызывает у меня
Справедливое возмущение и отвращение,
Особенно после пяти лет студенческой жизни.
По-видимому, единственное сродство избавиться
От него: поджечь квартиру.
— Блоха- обязана своей популярностью
Лескову и Шаляпину
К ним и отсылаем; блошиный рынок-
Словосочетание, применимое абсолютно
Ко всем нашим рынкам
— Стрекоза- геликоптер легкомыслия,
Бедное, наивное существо,
Постоянно вызывающее у меня сочувствие
(и не очень хорошие предчувствия)
— Жук навозный- политик серьезный,
В роговой солидной оправе,
Положительный, не чурается славы,
Но более полезное,
Чем предтеча его существо:
Посмотрите на жизни его вещество.
К тому же, не делает умную мину,
Подразумевающую знание многих секретов,
Делая из дерьма конфету.
— Дождевые черви- самые положительные
Существа на свете:
Придумали фазы Луны и ветер,
Открыли — ещё до Ньютона-
— все законы Ньютона,
пекари им обязаны изобретеньем батона,
лекари — изобретеньем клизмы и аппендицита,
мысли о них повышают содержанье эритроцитов,
повышают нам общий тонус,
не влияя на страховой полис и бонус,
спасают Землю от эксцентриситета,
Москва им обязана открытием первого университета,
Петербург- открытием Эрмитажа,
Ввели понятия опта, розницы, распродажи.
— Бабочка- светская красавица,
Порхает по раутам и презентациям:
С акации- на тополь, с тополя- на акацию.
Её красота- как ни к чему не обязывающие слова:
Набоков, изумрудница, мертвая голова
***
До чего человечна зима:
Покрывает все наши грехи.
Можешь выжить совсем из ума,
Бросить в печь или в воду стихи.

Иль узнать по полёту орла
То, что ждёт впереди- как авгур.
Только знаешь и сам: родила
Тоже девочку дура из дур.

Предсказуема всякая блажь,
И сбывается всякий навет.
Кражей радости- лучшей из краж-
Объясняется жизни секрет.

И, нахохлясь, пальто запахнув,
Убегаешь в бездонную тьму
Свечку памяти быстро задув,
Чтоб не видеть огня никому.

Так и вера- не греет она,
А надежда- несбыточный сон.
И в кармане бутылка вина
По ноге бьёт ходьбе в унисон.

Вот и кончен короткий наш век.
«Мой» сказать всё же было б верней.
После смерти любой человек
Хоть на каплю себя же длинней.

И задует пургою следы
Пребыванья его на земле.
Что с другими- ему до звезды:
Он в покое уже и тепле.
***
Кирпич тем и хорош, что он стандартный.
Сказать, что разный, про него нельзя.
Но если вы поймёте всё превратно-
Я сделаю квадратные глаза.

Да, он из глины, кстати, обожжённой,
Металла легче, тяжелей воды,
Но с извести раствором обручённый,
Уже он не кирпич и тут- лады? —

Не будем спорить: часть стены обычной.
К ней прислониться, просто подпирать
Её плечами- стенке безразлично,
Сказать яснее: просто наплевать.

Она бесчувственна не суммою бесчувствий
Слагающих- по лемме- кирпичей,
Но даже изощрённейший акустик
Не сможет уловить её речей.

Но я — поэт, и я воображаю,
Что я- кирпич, из кирпичей стена.
И что им говорить- лишь я решаю-
Такая привилегия дана

Не каменщику всё же, не прорабу-
Стены посредник всё же не прораб.
Она ж воображает, что кораблик.
Сказать точнее, парусный корабль.

Она плывёт проспектом, как каналом,
И ветер в штукатурки паруса
Так ударяет, словно в девять баллов
Над городом штормище начался.
***
Эй вы- умные воспитанные люди,
Жители верхних площадок человеческого бытия,
Давайте- начистоту! — поговорим о верблюде,
Точнее, на тему: верблюд и я.

В чём мы схожи? И в чём есть разница?
Какова наша котировка на рынке ценных бумаг?
Если нет её- выпустим акции,
И в центах и долларах просчитаем наш каждый шаг.

Верблюд и Онассис, Я и Неру,
Я, верблюд и Мэрилин Монро;
Наши пристрастия, вкусы, манеры
В мире, устроенном так хитро.

Верблюд вынослив; запасы воды и пищи
Хранит на чёрный день- мудрец! — у себя в горбу.
А таких, как я- тыщи и тыщи,
Вовлечённых в яростную, заканчивающуюся пораженьем борьбу.

Но всё равно в грядущее я нацелен
Такой же прогрессивный, надеюсь, и друг мой- верблюд.
Я и Ганди (Махатма), верблюд и Ленин,
Верблюд и Штирлиц, я и верблюд.
***
Одна лошадь
Вышла на площадь.
А там, на площади,
Ещё две лошади.
Они ей: « Айда в стадо!»
Она им: « Больно мне надо!
Мне хорошо одной
И, вообще, у меня выходной.»
***
Полуплач, полусмех, полугоре.
Полудети, а были детьми.
Всё не так, как в судьбы договоре.
Всё не так, всё не так, черт возьми.

И настала минута прощанья,
И упала бессильно рука.
Чем помогут твои обещанья,
Если катит прощанья река.

И за первым чужим поворотом
Ты растаешь, как сумерек свет.
Ну прощай, ну прощай, ах, чего там! —
Не маши же хотя бы вослед.

Полуплач, полусмех, полугоре.
Вот прощанье- оно лишь всерьёз.
Всё не так, как в судьбы договоре.
По- иному совсем, на авось.

И за первым чужим поворотом
Ты растаешь, как сумерек свет.
Ну прощай, ну прощай, ах, чего там! —
Не маши же хотя бы вослед.
***
Мой серый кардинал, довольны ролью?
Довольны ролью, серый кардинал?
Ведь Вам достаточно лишь двинуть бровью,
Чтоб с глупостями я не приставал.

Уже уходят первые герои-
Они уже свою сыграли роль
Они уже гонимые, изгои,
Вы ж- действия четвёртого король.

Вы выйдете потом, когда другие
Уже уйдут, не поняв ни черта
Того, что у судьбы пути кривые
И есть свои особые счета.

И вы по ним- главней, чем полководцы,
Чем короли, мой серый кардинал.
Тот, кто в тени- вне мушек остаётся,
Кто на свету- пиши уже пропал.

Вы — кукловод в театре сем абсурда,
Вкруг Вас всегда марионеток рой:
Солдаты, президенты и иуды
И даже люди честные порой.

Но что в финале? В нетерпенье зритель:
Ведь он среди участников игры.
Но кто же настоящий победитель?
А он в тени, за рампой- до поры.

А выйдет ли? Быть может, и не выйдет
Ведь лучше план второй, чем первый план
Зачем Вам очевидец и свидетель,
Когда Вы прибираете к рукам

Страну и власть. Уж эти кукловоды!
Неистребима к режиссуре страсть
А на кону и жизни, и народы-
В цель просто невозможно не попасть.

Мой серый кардинал, довольны ролью?
Довольны ролью, серый кардинал?
Ведь Ваша власть- почти господня воля.
А кто богов за что-нибудь карал?
***
Я вижу в небе цветы
Из арматурных прутьев.
Я вижу: волна за волною
По батареям и трубам
Уносят тепло нашей жизни.
Я вижу жирную почву,
Пропитанную мазутом,
Горящую под ногами-
Не каждому доведётся
Увидеть свой ад при жизни
Вся жизнь- подобие цеха.
Безлюдного, неживого,
Где груды станков разбитых
Теряются в темноте.
И с ферм зловещие птицы,
Слетая стотысячной стаей,
Сердца наполняют жутью,
Тоской по гудкам тепловозным,
Мурлыканью нежной дрели,
Прожекторов ясным взорам.
И тычется в руки за лаской
Рогатая морда кара-
Бурёнки времён пятилеток,
Зарплаты, авралов, пьянок,
Весьма покладистых женщин
Термички, литейного цеха-
Безмужних и многодетных
Пусть главный технолог сыграет
На пресса « Эрфурт»* органе
Им, нежным, « Прощанье славянки» —
Прощанье со всем, что было,
И встречу со всем, что не будет
Уже теперь никогда.

* — Дура высотой метров в 10 без нижней части, которая находится в подвале), чем — то и в самом деле напоминающая орган.
***
И снег уже печально- голубой
С трагической голубизной печали.
Отрубленной качая головой
Над горестно поникшими плечами,

Декабрь уходит; всё же в январе
Луна и та средь неба голубая.
И с каждым днём зимы в календаре-
Голубизны в природе прибывает.
***
«Я помню чудное мгновенье» —
Не столько чудно, сколь мгновенно.
***
Так молодая девушка в поре
Вдруг кошечек неистово целует.
Так бьётся мушка в знойном янтаре-
В опасную свободу и былую.

Так пёс грустит, не смотрит на еду
И лижет цепь — к движению препону.
Так смотрит вол в пещере на звезду,
Волнением неясным удивлённый.

Так рвётся сердце — говорят инфаркт-
Сейчас, а раньше, мол, хватил Кондратий
Так убивает тот прискорбный факт,
Когда вдруг узнаешь, что друг — предатель.

Так рушатся от труса города,
Сгорает лес от огненной метели.
Так я не умираю иногда,
Чтоб после умереть и в самом деле.
***
Дарован мне покой — но свыше ли? — не знаю
От музы торжества, от горестей любви.
Не верю я, что в мире есть иная,
Но даже если есть — её ты не зови.

Вхожу в зеленый лес, как в храм многоколонный.
Мне птичьи голоса « Осанну» пропоют
И купол голубой, сияньем раскалённый,
Как господа десантный парашют.

Он сам неуловим, как синева, прозрачен,
И божья благодать во всём растворена.
И этот летний день, как всё, неоднозначен.
И нега облаков покою не верна.

Но я ведь тоже горд — прошу совсем иного,
Подачка от земли и неба не нужна.
И в небесах плывёт торжественное слово,
И предваряет слово тишина.

И яркая трава, и белизна берёзок,
И ветра свежий шум и в трепете листва.
Из сердца глубины не вызывает слёзы,
Как, впрочем, и заветные слова.
***
Те ночи, страстные, как пламя,
Что мы не провели с тобою-
Увы! — не дали нам прекрасных —
Как что? — сравнений нет — детей.
Те поцелуи, что сгорали б,
Как пузыри на пленке лужи
В дождливый и прекрасный день
Не дали нам воспоминаний,
Чтоб, пряча, точно клад заветный
От всех, в печали утешаться,
Всё ж не спасаясь от неё.
Какие-то обрывки счастья:
Твои глаза, твои улыбки,
Твои слова — хоть не забыты,
Но безнадежно недоступны,
Как юность, толщею годов,
Как беспощадною породой
Прижаты к суете ненужной,
Мы забываем постепенно,
Тускнеем в памяти друг друга.
Твой выцветает нежный облик,
Как фотографии в альбоме,
И ты всё больше нереальней:
Я стар и сед, а ты — юна.
И плачет дождь моей печалью,
Моей обидой вьюга ропщет,
И счет ведут часы стенные
Всему непрожитому счастью.
И, горбясь у настольной лампы,
Шепчу я грустно: « Ну и пусть»,
А ты всё дальше убегаешь,
Ты всё прекрасней и печальней,
Ты лучше всё и незабвенней,
Как дождь, как грусть, как темнота
***
На гоночном велосипеде
С крутого лба, не тормозя,
Меж кустиков бровей, по носу,
С трамплина носа — на губу.
И, шинами поцеловав,
Уже качу по подбородку
Опять прыжок — и меж ключиц,
И меж грудей — пейзаж Кавказа
Иль Альп — вершины две вздымались,
Дышали бурно, и неровно.
Потом по зыбкой мягкой плоти-
Её тугому животу.
Потом в кустарнике курчавом-
Какой-то древний саксаул;
Потом я ухнул с ходу в яму-
И всё, и без вести пропал
И обо мне не слышал больше
Никто, нигде и никогда.
***
Если это « прощай» —
то это проспект имени « никуда»,
Если это «встречай» — это ещё не беда.
Но нету горше беды
Забвения черной воды,
Слоистой, как дно без дна,
Глухой, как в упор стена,
Слепой, как колодец тьмы,
Как если б вдруг стали мы
Сияньем, божественных сфер
Сияньем, и тело из тел
Вытаскивая, предпочту
Сказать: из пустот пустоту,
Сгорая, как в бликах глаз-
Несвойственный тьме экстаз.
И гибнет всё на корню,
И, зная, что не верну,
Твердить лишь одно: « Верну»
Сторицей, сам — два, сам- три,
Невнятнее, чем санскрит
Славянским мохнатым ушам-
Но се — разговор по душам.
***
Человеку не надо семьи.
Ни богатства, ни дружбы не надо,
Чтоб на « Кто там?» — ответив: « Свои»,
Пировать со своими- не надо.

Человеку не надо детей,
Ни жены, ни подруги, ни тёщи
Надо что-то ему без затей,
Человеку — чего бы попроще.

Надо просто побыть одному!
Одиночество- вот в чём отрада!
Два квадратных метра ему
Да ограду, да крест над оградой
***
Всё много медленнее, чем душа:
Река и камень, облака и ветер,
И синь волны по зёрнам голыша
На пляже черноморском на рассвете.

Всё медленней: рождение и смерть,
И счастье, и беда, и первый крик ребёнка.
И в волосы вошедшая на треть
С добычей возвращается гребёнка.

Всё истончается, ветшает, как роса,
Уходит дымкой в неба позолоту.
Как полные задора голоса
Среди кипящей радостной работы.
***
Если бы я был Гафизом-
Я бы назвал соловья: ашугом.
И в этом был бы и вызов,
И новизна до испуга.

Если бы я был Саади-
Я бы сравнил красавицу с розой.
Но я к ней (красавице) подхожу сзади
И думаю: « Похожа?» — Похожа!

Тот, кто первый зарифмовал: слезы- морозы-
Забыл взять на изобретение патент.
И, наверное, поэтому всё же
Рифмует так любой импотент.

Весь мир зарифмован, весь мир описан
И под этой луной уже ничего нового нет.
Так отчего ж я, бумажная крыса,
Пытаюсь хоть как-то, хоть что-то воспеть?

И дело не в том, что тыщи поэтов
Уже рифмовали: луна- тишина
Но даже в самой разработанной из форм: сонете
Всё ещё возможна космическая новизна.
***
Всё чего-то душе охота,
Всё нам что-то волнует кровь-
Как гаишник из-за поворота,
Вдруг настигнет тебя любовь
Наставление жене поэта
С кем ты дело имеешь-
Ты должна понимать.
Так, как ждёшь и жалеешь-
Ты должна обнимать.

И без пищи, без денег
— Ничего, проживём!» —
Без одежды- брать веник
И возиться с тряпьём

Затыкая все дыры-
Всё равно не заткнуть
Так до самой могилы-
А уж там — как-нибудь.
***
У каждого своё помело,
Избушка на курьих на ножках,
Что было и что не пришло-
Чего не хватило немножко.

И всё-таки общего в нас
До чёрта, хоть всё же от бога
И есть ещё смерть про запас-
Момент окончанья дороги
***
«Что он Гекубе
Что ему Гекуба?» —
Дурак без куба,
А не умный в кубе.
***
Светят светло светила.
Радует радостно радость.
Молятся даже рептилии:
«С точки зрения гадость

Мы двуногих. Но, боже,
И мы твои ведь создания
И за нас тоже
Сын божий принял страдания».
***
Что сохранилось? Брызги капель,
Чисты, как слёзы на окне.
И женский лик дождём окраплен,
Но брызги остаются вне

Женщины в потустороннем
Домашнем чистеньком раю.
Окно влечёт её, не больно
Стеклом дробящее струю.

Но женский лик- он так отброшен,
Подвластен магии воды.
А дождь пришёл никем не прошен
И мимолётные следы

Его чеканятся на гладком
И скользком полотне стекла.
А женщина вздохнула сладко
И с глаз дождинку убрала.
***
Как ломтик золотой лимона-
Средь дегтя плещется луна
И млечным златом напылённым
Пускать нам пыль в глаза вольна

Ночь, ночь, лишь ночь- а кто же боле?
Всего лишь ночь и только ночь.
Кому красуется на горе?
Кого влюбить в себя не прочь
***
Какие люди умирали-
Не прежде жили на земле,
Мгновенным пламенем сгорали;
Но оставалися в золе

Слова, тяжёлые, как слитки,
Сияющие, как металл-
Как саламандровым улиткам
Слова им бог в огне шептал

И, восходя прозрачным паром,
Светилась радостью душа.
Нет ничего в сем мире даром,
Но тем и плата хороша
***
Как «любовь» превратилась в « траханье»,
Слово « сильный» в слово « крутой»?
Где целители те и знахари,
Что найдут целебный настой

И излечат болящие души
От коросты, от ржи, от лжи-
Милосердную, добрую сушу,
Целомудрия рубежи

Те, где «верность» соседствует с « честью»,
Слита с силою доброта.
И, где подлость, как чушь, неуместна,
Где Варавва не выше Христа.
***
Когда поэт рифмолюбивый
Грозится: « Перейду на прозу» —
Ты, выслушав его учтиво,
Потом прости его за позу

Ведь он не тать, не душегубец,
Ведь не стяжатель он, не жлоб.
Он любит- что другой не любит,
И надо выплакался чтоб

Поэт, поэт- большой ребёнок,
Природы чуткое дитя.
Быть может, он в печали тонет,
Несчастлив, может, не шутя.

И, принимая во вниманье
Его ничтожный гонорар,
Облегчите ему страданья,
Воскликнув: «Не губите дар!»
***
Почему я должен ждать неизвестно чего?
Я всю жизнь жду неизвестно чего,
Что это мне дает? Зачем мне всё это?
Ведь жизнь- то идёт- всё ближе до смерти.

А эти золотые химеры
Исчезают, как в пустыне вода.
Не верю я в них, не верю!
Но зачем же жду их тогда?
…
Атин мне тефушк нрафился кокта-та,
Но он поэтом тефушк этот пыл.
Фсекта носил он голупая платя,
И я са эта тефушк тот льюбил

Я так льюбил, што мой трожал колена,
А тефушк тот монета полутшал
Порой лупил. « Астанафись мгновення!»
Токта я помнью тефушк тот критшал

Красифый, таже отшень. Сашаленню
Пыл у нефо не ф норма голофа
И он токта писал стихотворенью.
А иногта тшетыре, таже дфа.
***
В миг последних утрат, обретений,
Перед титром прощальным: конец,
Подари мне за то, что не гений,
Не дуэль средь зимы и свинец.

Подари мне прощальную сказку,
Дай мне вспомнить ушедший тот год,
Что вгоняет удушливо в краску,
Пусть другой в твоём сердце живёт.

Но и я, точно певчая птица,
В твоих милых лесах обитал,
Набегала слеза на ресницы,
И зрачок твой от счастья сиял.

Пусть потом ты забыла об этом.
И не вспомнишь во сне, наяву.
Но за то, что не стал я поэтом-
Я любимой тебя назову.

Но за то, что я умер для света,
Очерствел для любви и засох.
И при жизни тебе и за смертью
Только счастья, лишь счастья дай бог
***
Венки дешевле слов
Признанья и привета.
Мерси за нелюбовь,
Спасибо за нелето.

Но есть резон в зиме,
И веским аргументом
Считай беду в уме,
А жизнь — лишь смерти рентой

Не забывай: уйдут
Хорошие, плохие.
Нет, есть ли божий суд-
Решают не впервые.

Не надо лишних слов,
И лишних слёз не надо.
Горит моя любовь
Багрянцем листопада.

И синева души
Неистова, как небо.
Былое ворошить
Не вам, да и не мне бы
***
Предновогодье. Тихий вечер.
Огнем космических высот
С землей родимою на встречу
Летят снежинки. Снег идёт.

Как грёза новая прекрасен,
Надежду дарит Новый год.
С душою каждою в согласье:
А вдруг и вправду повезёт
***
Пусть эта радость неофита,
Как огнь в стекле живёт, дыша
В сосуде светлого нефрита,
В блужданиях карандаша

По белой дести, испещряя
Её терпенье чем бог весть,
Ни в чуткий стих не претворяясь,
Ни с тех высот в благую весть.

Ни в тех низин- увы- струенье,
Ни в упоение тех рек,
Как потерявшее значенье
И смысл понятье « человек».
***
В час суеверных ожиданий,
В час нерешения судьбы,
В час истин, спрятанных в обмане,
В час изнуряющей борьбы

Себя с собой, я проклинаю
Тот день и час, тот год и век.
И с горней выси я внимаю
Молчанью скал и гулу рек,

И ослепляющему солнцу,
И ослепительнейшей тьме,
Но песня радости всё звонче
Переливается во мне.

И, как родник неугасимый,
Неиссякающий поток, —
Благоухающее имя-
Тот, мной не сорванный цветок
***
Какая жизнь короткая:
Всё в обозримом будущем.
Какая жизнь некроткая-
Поймет ли это юноша?

Какая жизнь жестокая,
Какая жизнь печальная! —
Та, что зовут эпохою,
А надо б звать охальною.

И всё-таки единственной
Она для нас является
Приходит к нам таинственно
И бог весть как теряется.

И все равно не хочется
На финишную ленточку
В рывке последнем броситься
А хочется всё ж Леночку.

А хочется названивать
Подругам. Даже временным.
Пусть это всё не главное-
Ведь важно тем не менее.
***
В красивом и длинном
Конверте письмо.
Ко мне прилетело
Собою само.

Я ждал так,
Хотя и боялся письма-
Как будто она
Прилетела сама.

На крылышках Авиа
На манер стюардесс:
Не то из Батавии,
Не то в Бухарест.

Но рад я, но рад я,
Но рад я письму.
Как будто увидел
Марьяну саму.
***
Подводною лодкой в степях Украины —
Забытая всеми, забытая мной.
И вдаль плывут перископы- куртины
К иному уж морю и дали иной.

К стопам тишины припадает молчанье,
Трагедия ночи испита до дна.
И чудится: нежное это звучанье
Как чья-то прощенная всеми вина
***
Точно знак невозможности,
Посвященности знак.
Изо тьмы, из ничтожества
Там, где сир ты и наг,

Поднимаешься к высшему,
Обретаешь свой смысл
И незримый, неслышимый,
Всё, что ты пропустил,

Обретаешь в мгновении,
Где, сливаясь с тобой,
Как два бога, два гения,
В высоте голубой,

Чья-то радость пылает,
Как рябиновый куст.
И никто не узнает
Как ты радостно пуст.
***
Она была неспетой мною песней,
Она была преддверием мечты,
Когда вошла вся в белом, как невеста
Во всеоружье женской красоты.

И в небесах гремели птичьи хоры,
И плавились от счастья — небеса
И отражалась в них, наверно, море,
Сияли свежей зеленью леса.

И, потрясённый, я шептал: « Не верю…»
Храню то изумленье до сих пор.
Нарядная, как в море каравелла,
Она ушла в неведомый простор.
***
Покатое небо покато
Иною покатостью сфер.
И синий, и нежный, проклятый,
Звенящий, как тающий мел,

Ложатся его полусумрак
На тихое царство весны,
И плачет как сердце безумный,
И видит он светлые сны.
***
Увы! Перевелись титаны.
Но есть у нас зато путаны
***
В конце концов,
Всему на свете приходит конец.
В том числе, человеческой душе,
Облетающей красными, жёлтыми листьями поэзии.
***
Подобный подобному-
Своё подобье родит.
Портрету подробному
Сходство сие претит.

Но всё повторяется,
Повтора уже не тая.
Но всё возвращается,
Как ветер на круги своя.

И в сем возвращении
Есть к новому вымыслу путь.
И суть превращения:
Всё так, но иначе чуть-чуть.
***
Сказал бы: «Умна» — не умна.
Сказал бы: «Красива» — не правда.
Сказал бы: «Нужна» — не нужна-
Но всё говорю без досады.

Обычный совсем человек:
Забудешь- не сразу и вспомнишь.
Как тающий, плачущий снег,
Что с шапки ладонью уронишь.
***
Искусство возможного — отрицание невозможного,
Синица в руках, отрицающая журавля в небе-
Гибельная для поэта философия.
Но, в конце концов, любовь,
Самоотверженность, переходящая в героизм-
Крайние ситуации,
Столь же пригодные для существования,
Как самолёт для оседлой жизни
***
То я Вас представляю в виде жареного карася,
То я Вас представляю в виде блестящей калоши,
Горюющей: « Исстрадаюсь я скоро вся.
Ну когда же придёте, милый, хороший?»

То я Вас представляю в виде розовой ветчины,
То я Вас представляю в виде светящегося осьминога.
«Ну зачем же приходите Вы в мои сны,
А наяву забыли ко мне дорогу?»

То я Вас представляю в виде кисточки для бритья,
То я Вас представляю в виде швейной машины.
«Вы, наверное, ветрены, но ведь я
Сама беззаботна. Вы — мой идеал мужчины».

То я Вас представляю в виде старинного бра,
То я Вас представляю в виде кружащейся люстры.
«Столько во сне света, столько во мне тепла,
Но никто, но никто, но никто не поймёт мои чувства».

То я Вас представляю в виде захлопнутой книги,
То я Вас представляю в виде распахнутой дверцы буфета.
«Пушкин Александр Сергеич, безусловно, писатель великий,
Но он заслонил Баратынского, Тютчева, Фета».
***
По небу яйцевидно-голубому
Плавают голые женщины, розовые, как младенцы-
Как после бани — в неге, истоме
Среди облаков, мягких, как махровые полотенца.

Летают и ангелы, но отнюдь не бесплотные,
Но, как мужчины озабоченные, с идеей фикс
И поэтому неуправляемые, как облака беспилотные,
Забывшие про лету, и уж подавно про Стикс.

И какая-то жемчужная сперма течёт по неба овалу,
Закрывая то неба лазурь, то нежные облака.
И женщины, выставляя то губ, то лядвий кораллы,
Грезят о наслажденьи, бурном, как Терек — река.

И только Бог, старенький, плешивый и суетливый,
Как ушедший на пенсию пьющий печник,
Напевая себе под нос забытые всеми мотивы,
Ложится, кряхтя, в постель и гасит потом ночник

Колумбовым яйцом, сияя спермой, лазурью,
То в светлом, то в тёмном пространстве плывёт земля-
Невесомая, качаемая страсти бурей,
Нереальная, как призрак летучего корабля
***
Соловьи не поют в декабре,
Да и жаворонков не слыхать.
Лишь вода замерзает в коре,
И деревья трещат на заре-
Только как это песней назвать?
***
В типографской краске содержится свинец,
Содержит свинец и обычная пуля.
Весть вопрос в проценте содержания свинца
Но кто мне докажет,
Что строка убивает хуже, чем пуля?
Сетования умершего
Если бы я знал, что через год умру,
Разве я стал бы тратить деньги на лекарства?
Ей- богу, не вру-
Закатил бы пир на полцарства.
***
Одна ундина
Полюбила блондина.
Но тот блондин
Не любил ундин.
И думала про блондина
Ундина:
«Какая скотина!»
Уведомление
стилизация
Вы — как прекрасная луна
На тёмно-синем небосводе.
На целом свете Вы одна
На всё мои — что будут — годы.

Вы как волшебная звезда
Средь звёзд обычных, неволшебных
Не говорите: «Никогда» —
Не всё на свете так плачевно.

Не дайте мне пропасть во тьме,
Сгорать напрасно, безвозвратно.
Хотя б надежду дайте мне
О, не толкуйте все превратно!

Но жизнь — одна, любовь — одна-
На всё единственные числа
Ведь не моя совсем вина,
Что счастья я без вас не мыслю.

И в этот тихий час ночной
На Вашу милость уповаю.
И утешаюсь лишь одной,
Но что ответом мне — не знаю.
***
О Россия — высокое, синее,
Шелестящее, как облака,
Как деревья в предутреннем инее,
Как с прочнеющей коркой река.

О Россия — душа беспросветная,
О краса твоих снежных равнин!
Неулыбчивая, неприветная,
Как звезда роковая — Полынь.

О пугающее безлюдье
Всех твоих одичавших равнин!
Ничего от тебя не убудет,
От твоих осквернённых святынь.

Я молчу по-сыновьему горько,
Как у плеска последних минут.
Все твои Енисеи и Волги
Всех Рязаней твоих не спасут.

И высокое, нежно-стеклянное,
Заповеданное на века,
Голубое и всё ж — безобманное-
Уходящая в звёзды река.
***
Загадочный ангел столетья
Над площадью царской парит.
И с Балтики дующий ветер
Пыльцой водяною кропит

Прохожих, и серые камни-
Чеканный, возвышенный строй
Как равный стою среди равных,
Стою средь героев герой.

И верится: вышли на площадь
И встали мальчишки в каре.
Спасти чтоб Россию от горшей
Беды, как тогда в декабре-

Так после и в каждом столетье
Есть воин, поэт и палач.
И с Балтики дующий ветер
Доносит к нам слёзы и плач.

О, как мне хотелось бы выйти
С мальчишками в том декабре.
Чтоб встать и под штык, и под выстрел.
Чтоб — участь — как снег на заре

Но эта высокая доля-
Как ангела в небе полёт.
Мечтанье — химера, не боле…
Но как она сердце мне жжёт!
***
Из мебели в комнате — лишь постеленные на пол газеты.
Из еды — лишь паук, висящий на паутине.
Читаю на мебели: «Дюпон покупает Манхеттен»
И думаю с возмущением: «Какая скотина!»

Из жён и наложниц — лишь вокзальная проститутка,
Ублажающая за ночлег и стакан вина.
Она читает на мебели: «Антисоветская утка»
И вслух размышляет: «Неважно какая — была бы вкусна».

Ещё читаем: «Бриджит Бардо разводится с Мастроянни,
Потому что Жана Габена ревнует Софи Лорен».
И думаем: «Все люди произошли от обезьяны,
И не надо ждать резких качественных перемен».

Постепенно вся мебель прочитана и ушла в клозеты,
И теперь лишь оберточная бумага и картонки взамен.
И думаем вслух: «Человек придумал газеты,
Но журнальный столик — в сибаритство, излишество крен».

А газеты вообще — универсальная штука:
Можно клеить вместо обоев, вместо стелек
— в ботинки, пальто на рыбьем меху утеплять.
«Жаклин Кеннеди купила огромный брильянт»
— дорвалася, сука!
«Мэрилин Монро номинирована на Оскара»
— какая ****ь.
***
Как-нибудь проживём. Проживём.
Пусть без мяса, пусть даже без хлеба.
Что-нибудь поклюём, попоём,
Поплюём ещё в синее небо.
Бог даст пищу, и бог даст жену,
Даст детей и, быть может, квартиру.
Но в конце лишь команду одну:
«Майна в землю» — он даст — То есть вира».
***
Есть выбор: меж ****ью и *****ю,
Меж «да» и — насмешка — «О да!»
И с жизнью не то, чтоб не ладим-
Не ладим порой, господа.

И это каким же нам боком
Выходит — как входит — порой.
Нимфетка, Лолита, Набоков,
Бледней спирохеты герой.

И лету не к месту, о Стиксе
Почти с бодуна — разговор.
С вокзала случайная бикса
И траченный молью сеньор-

Видали вы парочку слаще?
Повидло, лукум и рахат.
Находку такую не спрячешь,
Чтоб с лёгкой душой потерять.
***
Поэт хорош с изьянами:
Алкаш или Челкаш,
Иль очень вольный с дамами.
Забыв про карандаш,
Сдающий стеклотару,
Ходящий на футбол,
Терзающий гитару,
Иль с удочкой на мол,

Забыв про дождь и вёдро,
Который день и год!
Но не идущий гордо,
Чей взгляд на редкость твёрд.

Такие староверы
Ведь наломают дров:
Как много канители
И мало верных слов.

Разбрасывай по ветру
И годы, и слова.
Не будь лишь геометром,
Чья в клетках синева.

Без дыма и без пепла
Сгори назло всему,
Нескладно и нелепо,
Как только одному

Поэту позволяет
На этом свете бог
Зачем? — и сам не знает.
И есть ли в этом прок?
***
В Булонском лесу — вальсы венского леса,
В Компьенском лесу — были Брянского леса,
В Шервудском лесу гулял молодой повеса,
Смеясь и не веря — был прав! — что его повесят.
А я брожу по разным рощам и колкам,
Порой вынимая из девичьих кос заколки,
Порой сбивая шары одуванов веткой цветущей,
Следя за тучей, у сини цвета крадущей.
Порой лежу в лесных клеверах душистых-
В ушах звенят и звенят июня мониста,
Порой на лыжах бреду средь заснеженных елей,
Рассеянно мысля: зелёной была неужели
Когда-то трава, когда-то давно
— не прошло и полгода.
И можно было услышать лесного рапсода.
Теперь не то: похоронные марши метелей
И вялая мысль: «И мы пройдём неужели?»
***
«Пол станет потолком
И полом потолок» —
Пророчествует нам златых сечений бог.
Но в горле проглоти адамов вечный ком.
Слоеный сей пирог — многоэтажный дом.
***
Как Гладстон, но без Дизраэля,
Как мушка, но без курка,
Как месяц февраль без метели,
Как умный без дурака.

Всё в мире приходит парой:
К Добру припрягается Зло.
За волю положена кара.
Как сильно б тебе не везло,

Но вывезет всё же кривая
К несчастью. За каждый обет-
Плачу вероломством, хоть знаю:
Забав безнаказанных нет.
***
Потихоньку ползём на запад,
Пятой точкой на солнце светясь,
И не чувствуя терпкий свой запах,
Как пропеллер, всем телом крутясь.

Электроном вибрируя светлым,
Как неявный размазанный свет,
Помня вид, но не помня приметы-
А других доказательств и нет.

Удручённой смолой изумрудной
По суглинка печали лиясь,
По холодной земле, по простудной,
Как засунутый в тину карась.

Доходя до свечения точки,
Накаляя до счастья спираль,
Вдруг забегать, как магний в прудочке-
Хоть ворованный магний, а жаль.

Тает, тает — не тронуть руками,
Глаз и сердце моё веселя.
Также бегал бы шустро по Каме,
По Оке. Так как кругла земля-

То пустить бы его от Одессы.
Сквозь Босфор, сквозь пролив Гибралтар,
Где не плавали мери и веси,
Да и конные сотни татар.

Или нет! По Суэцу и дале.
В кругосветку сбежавший огонь,
Химреакции жаром питаем-
Ослепительно — розовый конь.
Интересно почему…
— Интересно, почему девушкам нравятся
Высокие, красивые, стройные,
И не нравятся низкие, уродливые, толстые?
— Интересно, почему девушкам нравятся
Умные, обаятельные, добрые
И не нравятся глупые, отвратительные, злые?
— В чём преимущество кудрей перед лысиной,
Тугих бицепсов перед животиком,
Наивной и глупой юности
Перед мудрой, всезнающей старостью,
Веселого пристального взгляда перед бегающими глазами?
(В спортивной стрельбе упражнение «бегающий — пардон — бегущий кабан»).
— Чем лучше высокий интеллект великолепной глупости.
Начитанность — умения спать по шестнадцать часов в сутки,
в остальные восемь — смотреть телевизор?
— Чем лучше поэт и мечтатель тупицы и хама?
— Чем лучше радушие угрюмой подозрительности,
беспечная шедрость
— Желания зарезать другого за копейку;
умение дружить и любить
— Холодного и точного расчёта,
Умения ободрать ближнего, как липку,
презрения к пылкой безрассудности,
практических выводов из понимания того,
Что перевес чувства над умом.
делает нас потерпевшей стороной?
— Всё-таки довольно странная система
предпочтений у девушек!
Р. S. Впрочем, и у мужчин тоже
***
Микроб
Микробу-
Брат.
Укроп
Укропу
Рад.
Но думает микроб:
«Укроп-
всего лишь троп».
И думает укроп:
«Микроб
загонит в гроб-
Правы
Тот и другой.
Увы!
Мой дорогой.
***
И вот, бессмысленному, мне
Связали ноги, прочитали
Молитву смерти: «Бисмилла».
И, левою рукой задрав
Мой подбородок, резанули
По шее тонкой и упругой
Ножом; и хлынула из сердца
Потоком красным жизнь, сияя,
Мерцая, улетело небо,
Погасло солнце, и земля
Вобрала темнотою цвет.
Коленом прижимая тело,
Конвульсии пережидая,
Они о чём-то постороннем,
Пустячном переговорив,
Меня освежевали споро,
От кожи мясо отделив
И, разобрав меня на части:
Вот руки, ноги, зад, грудина-
Обычная для них рутина-
Вот вывалив кишки, желудок,
Вот желчь брезгливо, торопливо
Отрезав и отбросив; ребра
Из позвоночных ковыряя
Гнезд, или, может, даже проще:
Рубя с размаху топором,
В эмалированные ведра
Бросая — кончили разделку.
Потом, кусочков посочнее
Нарезав, быстро посолили,
Лучком посыпав, поперчили,
Побрызгав уксусом, смешали,
Потом оставили в покое.
Часов на пять; и на шампуры
Потом, с томатом чередуя,
Легко, привычно нанизали.
И бросили меня в геенну
Мангала, над древесным углем
Душа, как ангел, запорхала,
Затрепыхала, едким жиром
На угли красные сочась.
Потом усатый, красномордый
Торговец в сальной тюбетейке
Простуженным и хриплым басом
Народ голодный подзывая,
Меня за деньги продавал.
И белый хлеб — по два кусочка-
И чай — бесплатным приложеньем,
Хотя, конечно, не бесплатным,
Шел к каждой палочке меня.
Ну что ж, служил пером когда-то.
Теперь и мясом послужу.
Конечно, старый и жилистый-
Наверно, надо было раньше
Меня зарезать — извините! —
В очках, плешивый — ну уж это
Вам знать, конечно, не дано!
С хорошим — верю — аппетитом
Сьедите — грешника — меня.
Торговец мой подсуетится,
Польстит: меня невинным агнцем
Представив вашему суду.
Обыкновенная история
Сперва дала,
Потом ждала-
Совсем как будто не жила.
Потом сгорело всё дотла.
Лишь письма (не читая) жгла.
Лишь удивлялась: « Ну дела!»
И закусила удила.
***
Восковою свечою
Жизнь моя догорела
Сожаленья — пустое
И напрасное дело.

Да и хватит об этом.
Есть ведь песни в итоге.
Раз родился поэтом-
Не обидели боги.

То, что раньше уходишь,
Чем аптекарь иль конюх-
Ты смешным не находишь.
Хоть пропал ни за понюх.

Был шутом, скоморохом-
Ведь смеялись соседи?
А порою как плохо! —
Как на льдине медведю.

Правда девы любили
И друзья уважали.
После хоть и забыли
Как зовут или звали.

Но не хуже ведь доля,
Чем жнеца, свинопаса.
И покой есть, и воля
До последнего часа.
***
Когда-то мечтал он о небе,
Когда-то мечтал он о море,
Когда-то мечтал он о счастье.
Но синее небо высоко,
Но бурное море глубоко,
А счастье — лишь снится ночами.

Он ходит и тяжко вздыхает
И курит свои сигареты.
И пьёт из стакана вино.
И смелые волны подхватят
Его опьяневшую душу
И к самому небу поднимут,
Где светит на счастье звезда.

И будет всё так, как мечталось.
И сердце затопит любовью
К нему подошедшая смерть.
И звёздные волны ударят
По вечности тёмным причалам.
И сердцу откроется тайна
Неведомых стран и прекрасных,
Красивых и чистых душою,
Как дети и птицы, людей.

И он улыбнётся: всё снится,
Вздохнёт он легко: не проснуся-
Как лотос на царственных водах
Белее, чем снег облаков.
В его собеседниках — боги,
В его созерцании — вечность,
А в грусти — дыханье жасмина
И плачи далёких ветров.
…
Дорогая Марина,
Я сижу и смотрю фильм «Жизнь прекрасна».
Жизнь и в самом деле прекрасна,
Несмотря на такие невыносимые вещи,
Как Ваше неприсутствие в ней
И на многое- многое другое.
Но есть ведь многое- многое другое.
За что я ей бесконечно благодарен
И порою грустный, и порою веселый,
И порою трезвый, и порою нетрезвый
Я твёрдо знаю одно: жизнь прекрасна.
Это единственная вещь на этом свете,
Что и в самом деле прекрасна.
Не грустите, сеньора, не плачьте, сеньора
(Слёзы — это не самое печальное в этом мире)
Прощайте, сеньора.
Жизнь и в самом деле прекрасна.
***
В конце концов нас — шесть миллиардов,
Белых, желтых, чёрных — любых.
И какое значение имеет моя жизнь-
Лишь шар биллиарда,
Но, во-первых, но во-вторых…
***
Все твои отраженья остались в моих зеркалах,
Угнетая ртуть амальгамы и меня угнетая.
Как тебе удалось? — знает только аллах,
Ну а я — не аллах и поэтому только не знаю.

То в улыбках живёшь, то в прищурах таинственным оком,
В запредельную даль, в тридевятое царство глядишь.
Ну а губы отдельно живут и «Мне так одиноко», —
Говоря, вдруг кривятся, потом вопрошают: «Не спишь?»

Так они вопрошали из плоскости горизонтальной,
Где матрас, одеяло- одно на двоих, простыня
То ли в прошлом, то ль в будущем, то ли в астральной
Темноте двоедушной, где ждут на закланье меня.

И от взоров твоих осыпается с неба извёстка,
И со стен, с потолка, и в зрачок из июня вползают, клубясь, облака.
И куда-то плывут- уплывают — твой рот и причёска,
Как у грешного ангела машет, прощаясь, рука.
***
Я заплачу, я заплачу сполна
За все грехи, ошибки и пороки.
Авось, меня родная сторона
Запомнит чистым, добрым и высоким.
***
Да, жестока она без меры:
Топором зарубила гуся.
Как звезду обезглавить к примеру.
Или грохнуть в сестру из ружья.
***
Мне бы греть на ладонях ступнюшки,
Возле самого сердца их греть.
Я б затем расписался как Пушкин.
Только так: и писать бы и греть.
***
Это — отчим. Между прочим,
Не сулит тебе он вотчин
***
Плюнуть бы в рожу твою,
Но шуток ты не понимаешь.
О Возрасте
Всё меньше баб, всё больше валидола.
***
Поэт не должен быть богатым.
Он должен быть худым, поддатым.
***
Ты что копаешься в носу,
Как будто ты один в лесу?
***
Зачем ты лезешь на рожон,
Меняя, как перчатки, жен?
Скажи: где лучшая из жён?
Какой ты глупый и пижон!
***
Девке — почин,
Бабе- овчин,
Вдове- кручин —
Да не хватит на всех мужчин.
***
Две тайны, две змеи терзают сердце мне:
Любовь и ревность, ревность и любовь.
О, боги, нет ведь розы без шипов!
И я пронзён твоим шипом колючим,
Моя любовь, о милая любовь.
Но чем бы ты была, когда б от грязи
Тебя не защищал твой острый шип,
Моя печаль и смерть моя, любовь?
***
Чуть рассеянный матовый свет
По волне заскользивших лучей.
Мягким светом пронизана толща
Изумрудной и сонной воды.
Еле слышно вздыхает замшелый,
Весь в наплывах ракушек валун.
А придонная галька отборна-
Крупный камень светящийся бело.
***
Паркуй авто своё в гараж-
Не то возьмут на абордаж.
***
Всех рыцарей, всех однолюбов
Ценил высоко Добролюбов.
***
Что-то персидское.
Ста мелких добродетелей цена
Одна, но настоящая, вина
***
Что звёзд краса, что солнца алый круг,
Когда со мною рядом мой супруг!
***
Ты хочешь замуж? План хорош.
Но почему взаймы даёшь?
***
Однажды ты моей была,
А после трижды родила.
***
Ты — моя религия,
Юности апофеоз.
Вычитал ли в книге я,
Иль приснилась мне всерьёз.

И была ты самой — самою,
И была ты оттого,
Что было ты самой раннею,
И совсем-то ничего.

Ты была и ты растаяла,
И исчезла насовсем.
Это много или мало ли,
Всё унёс звенящий день.

И ушла совсем по-летнему,
Босиком и под дождём.
Хорошо, что ты мне встретилась,
Что мы не были вдвоём.

Хорошо, что утро раннее
Без тебя пуста душа
Не найду тебе названия,
Только знаю: хороша.

Ты-моя религия,
Юности апофеоз.
И целую в жутком миге я
Твой прямой красивый нос.

Оттого, что струйкой вешнею
По оврагам утекла,
Став несбыточной, нездешнею,
Я запомнил, — ты была.

И когда-нибудь расскажешь мне,
Ты расскажешь обо всём,
Почему ты стала тайною,
И кто был с тобой потом.

И кому ты распахнула
Свои белые крыла.
И кого не обманула,
А всего лишь обожгла.

И живут воспоминания
Миг за мигом, день за днём.
Чуть печальной и упрямою
Ты уходишь под дождём.

Ты уходишь — половодьем,
Слишком радость коротка.
Ты уходишь, всё уходишь,
Уже целые века.

И никак не забываешься,
И уходишь под дождём.
И сама-то не раскаешься,
Что мы не были вдвоём.

И была пустой и солнечной
Твоя грешная душа.
Не искала моей помощи
И не ждала чуть дыша.

На дорогах на просёлочных,
На асфальте городском.
И ведёт тебя сквозь полночи
Твой счастливый гороскоп.

И ведёт тебя весеннюю,
И уводит навсегда.
И не будет мне спасения.
Как алмазная руда,

О тебе воспоминания.
И привычный в горле ком.
В чистоту свою оправлена,
Ты уходишь под дождём.
***
Желаю ли ехать в Париж?
Желаю, но, как говорится,
Над грешной землею паришь.
И, может, всё это не снится.

И по Елисейским полям
Гуляю с подругою Надей.
Париж — это вовсе не нам,
Скажите, чего это ради

Меня будут рады водить
По злачным местам и незлачным.
Сей город нельзя не любить.
И это для всех однозначно.

И я, вспоминая Париж,
В котором, конечно, я не был,
Вдруг вижу мансарды и крыш
Заплатки, и хмурое небо,

Которое тоже нельзя
Иначе считать, чем Парижем.
Я не был в Париже, а зря,
И разве родился я рыжим?

Я в Лувре часами брожу,
Люблю Триумфальную арку.
Но как я тебе расскажу
Об этом бесценном подарке,

Которого я не дарил,
К большому, увы, сожаленью.
А может, я просто забыл.
Приснившимся стихотвореньем.

Мелькнул надо мной в вышине,
К несчастию, мной не записан.
Париж — это точно по мне,
Но я не родился артистом.

Родитель мой — не дипломат,
А слесарь шестого разряда.
Он технику любит и мат,
И вряд ли ему были б рады.

В Париже. О, милый Париж,
Встаёшь, точно фата- моргана.
И тихо со мной говоришь
На трубах небесных органов.

Мелодия это звучит
Всё громче и громче с годами,
Как остров, который забыт,
Затерян в глухом океане.

Так память о многом живёт,
Чего никогда и не видел.
И крыши Монмартра на взлёт
Уходят. И гаснет обида,

И снится Латинский квартал-
Пристанище нищих поэтов.
Я тоже об этом мечтал
И вовсе не делал секретом.

А крыши Монмартра на взлёт,
Как лайнер в широкое небо.
Оркестр в ресторане ревёт
Шикарной толпе на потребу.

А что нынче злобою дня?
Какие здесь моды весною?
Всё это секрет для меня.
И зря я себя беспокою.

Люблю парижанок — увы! —
И эта любовь платонична.
Каштаны бушуют. И львы
И кариатиды античны.

Всё это — и счастье, и шик.
Всё это — несбыточным эхом.
И гаснет негромкий мой крик
Парижской толпе на потеху.

Ах, Эйфель, старался ты зря,
Ведь башня твоя недоступна.
В Союзе у нас говорят:
«Такие вот страсти преступны».

Затем, что я не дипломат,
А, как выражаются, «быдло»,
Всего лишь мне снится Монмартр,
Для граждан простых неоткрытый.

А вот королевский Версаль,
Проспекты его и фонтаны,
Мечта — это тоже вуаль.
И тоже звучанье органов.

В сияющей зале небес,
В просторном лазурном палаццо.
И снится Булонский мне лес,
И, словно в театре паяцев,

Как марионетки идут,
Спешат по делам парижанки,
Красу свою гордо несут.
И все, как одна, содержанки.

И город растает в ночи,
Уснёт, как забытое эхо.
Мне снится: подносят ключи,
Хотя это, в общем, не к спеху.

Но я завоюю его
И вьеду с билетом плацкартным.
Ну что ещё надо? Чего
Желаю? В районе Монмартра,

В мансарде гризетка поёт,
А я про себя торжествую:
Со мной парижанка живёт,
И снова каштаны бушуют.

И рад бы всех расцеловать.
И даже химер Нотр — Дама.
И каждому сунул бы пять,
И каждому честно и прямо:

«У вас — голубая мечта,
у вас, дорогие, жар-птица.
И я, в этой сказке гостя,
Готов с коммунизмом проститься»

И снова в Париже весна,
И новое время, и мода.
Ребята поздравьте меня
С моею парижской свободой.

Идея, конечно, ясна:
Я счастлив, свободен, как птица.
Как жалко, что это со сна
И надо бы опохмелиться.

Вот это по-русски, на ять.
Хоть что, но, конечно, не воду,
Ну, скажем Шанель номер пять,
Но есть ли Шанель у народа?
1990г
***
Что рад? Венеция ли пала?
Иль Беатриче отдалась?
Иль, может, не смутясь нимало,
Надменный, дерзкий, точно князь,

Мавр, что чернее чёрной ночи,
Вдруг Дездемону оживил?
Или Шекспира вдруг воочью,
Им тень воспетую узрил?

Что ж ты такое отчебучил?
Чему же ты, дружок, так рад?
Звезды ль прекрасной и пахучей-
В ночь сотворенья божий сад

Столь ароматами не славен-
Узрел ты юное чело?
К чему шутить? Зачем лукавить?
Тебе, мой милый, повезло.

И, о тебе вздыхая, дева
В ночи мечтательно грустит.
Как некогда праматерь Ева,
Забыв и сдержанность, и стыд,

Решила праотцу отдаться-
Адам был этому так рад! —
Я больше не могу смеяться.
Увы! Я, может, виноват,

Что я шучу. Но, к сожаленью,
Любви нет равной среди муз.
И, снизойдя в мирские сени,
Обожествления союз

Достойный. Большего достойный,
Твою угрюмость оживил.
И я, ревнуя непритворно,
Лишь полный зависти зоил.
***
Быть может в этом мире я и лишний,
Тот, кто прибрёл сюда издалека.
И всё же, защити меня, Всевышний,
Спасите бога ради облака.

Будь милосердней, снег, добрее, дождь,
Хлеба пусть будут тяжелы и спелы.
Своей стрелой меня не уничтожь,
О молния. Спасают пусть метели-

Укроют от погони, от врага,
Мои следы запутают овраги.
Со стремени не соскользнёт нога,
Перо моё не соскользнёт с бумаги.

Пусть ветры голос милой донесут.
Пусть птицы о любви её щебечут.
Ромашки, наигравшись в чет и нечет,
Пусть мне её на блюдце поднесут.

А нет — дорога, скатертью стелись,
Найдись для путешествия отвага.
Щади меня. Щади и милуй, жизнь,
Пусть пенится в ковшах хмельная брага.

Коврига пусть ломается в руках,
Друзья пусть встанут за меня стеною.
Спаси меня, Христос, спаси, Аллах,
Вы, идолы язычества, со мною

Я верю в это — будете добры,
Камлайте же, безумные шаманы,
Спасите от навета и обмана,
Спасите от расчётливой игры.

И годы — кони, не летите вскачь,
Ведь скачка заразительна, и время
Летит, как меч, когда его палач
Роняет тяжело, небрежно целясь в темя.
***
Корчуя тьму, любимую богами,
Корчуя свет, возлюбленный не мной-
Осколки сфер хрустят под сапогами,
И грудь земли колеблется волной.

Рождая мрак, из тишины и мрака
Летит, летит заветная струя
В тугую дверь небесного барака
Сухим остатком злого бытия.

О, волки жизни! Жертвы вас прощают,
Гурьбою на заклание идут.
А небеса тревогу излучают
И глухо-глухо барабаны бьют.

Всё тише звук. Он вечен, нескончаем.
Всё выше, выше звёздная волна,
Рождённая не светом, а печалью,
Пронзающая горечью до дна.
***
О тебе подозревал я раньше
И предвидел я тебя давно.
Я — чудак, гуляка и обманщик.
Только ты поверь мне всё равно.

Пусть скуластый, пусть я конопатый,
Но душа сияет, как звезда.
А потом — идти ли на попятную,
Если полюбил я навсегда

Пусть я — ухарь, пусть я — фраер всмятку.
И подмётки срежу на ходу.
Но во мне волшебные задатки,
Хоть таким бываю раз в году.

И тебе не повезло, наверно.
Не смогла меня ты разглядеть.
Потому и говорю: « Поверь мне,
Чтоб потом об этом не жалеть.

Понимаешь: о тебе забочусь,
Чтоб напрасной не было борьбы,
Потому что нравишься мне очень,
Золотое яблоко судьбы.

Ты катилось встречь неумолимо,
Я подставил руки и поймал.
И назвал тебя своей любимой,
И своей любимою назвал.

Это — всё. И улыбнись для встречи.
Верь же в конопатую звезду.
И тебя я обниму за плечи.
И вот так по жизни поведу.
***
Я не в служителях Маммоны.
Клянусь, что это бог не мой.
Поэт- и златом ослеплённый,
Отнюдь не в музыку влюблённый,
Он хуже, чем глухонемой.

Он хуже, чем простой стяжатель,
Чьи мысли — только о деньгах
Ведь он — высокого предатель,
Ведь он — за правду не страдатель,
Ведь не в долгах он, как в шелках.

Ведь юной девы он не примет
Простого чувства светлый дар.
Ведь он — не так её обнимет,
Не так с неё одежды снимет.
Ведь он — уже безбожно стар.

Он — не поэт уже иль не был
Поэтом вовсе никогда.
Не знал он бескорыстья требы:
Поэзия нужнее хлеба,
А он — не ведает стыда.

И жалкой меди побрякушки-
Лишь эта плата за любовь.
А не в руках стихий игрушка.
А не как Лермонтов, как Пушкин,
Чья пролилась за правду кровь.

Простите: он не как Высоцкий,
Чья с хрипом лопнула гортань.
Он слишком мизерный и плотский,
Невыразительный и плоский.
Его — стихам — убога дань.

А петь он должен — ради песни
Ну так, как птицы по утрам.
И чем беднее, тем чудесней,
Чем неизвестней, тем прелестней.
Так, как не петь ни мне, ни вам.
***
Пополам ломается хлеб,
А любовь пополам не ломается.
Ощущая бессильный гнев,
Понимая, что всё не сбывается,

Ухожу из подъездов твоих,
Из прогулок полночных, бездомных.
Угасает любви родник,
Я отныне тебе не ровня.

Я — другой, да и ты — не та.
Ты — не та, а совсем другая.
Захлебнулась моя мечта
Умирает.

Я бы шёл, пересуды презрев,
Я б твоими печалями маялся.
Пополам ломается хлеб,
А любовь пополам не ломается.
***
Четыре ночи, четыре дня
Не жгли на небе костров огня.

Четыре ветра, как все ветра,
Увещевали: « Уймись, сестра».

Четыре самых тугих луча
Рубили темень мою сплеча.

Четыре самых забытых сна
Всю ночь кричали: « Проснись! Весна!»

И я четыре зажгла свечи,
Чтоб чьи-то души согреть в ночи.

Четыре сердца своих отдам
Всем тем забытым, запетым дням,

В которых пела моя Ассоль,
Врачуя песней чужую боль.

В которых Сольвейг ткала рассвет,
Укутав плечи в дырявый плед.
***
Ты многое мне обещала,
Но всё отдавала другим:
Кораллы губ и кораллы,
Покрытые мехом густым.

И две полусферы волшебных,
Что смотрят по двум сторонам.
Но всё завершилось плачевно:
И это пошло по рукам.

И только глаза обещали,
И, может, они не лгали…
Ты, может, лишь то отдавала,
Что взять у тебя не могли.
***
И кому ты не клала на плечи
Пару дивных божественных ног.
До свиданья, родная, до встречи.
Но слова — это только предлог,

Чтоб исчезнуть за первым же домом,
Не наделать делов сгоряча.
Состояние это знакомо?
Так идёт за ведущим ведомый
К тем, кто руки кладёт на плеча.
***
Я рад или не рад?
Жалею — не жалею?
Виват иль не виват?
И всё же: не виват скорее.

Как жаль, но не виват. Виват-
Совсем — совсем другому войску.
А там у королевы взгляд!
В колонну по четыре стройся!

И песню заиграй, трубач.
Какие в этом войске песни!
Какой у них лихой палач!
Как головы мечом чудесно

Он рубит, рубит, рубит — взгляд
Куда его? — на королеву!
Хоть должности своей не рад-
Смирился с нею он без гнева.

Какой у них аллюр! Корнет-
Как браво он летит в атаку!
Хоть ждёт его не страсть, а смерть.
Но видит ведь его — не так ли? —

Та самая, которой он
В печали посвящал сонеты.
Что ж, век таков — Анакреон
Уже произведён в корнеты.

И мушка отыскала грудь,
И кровь уже, как алость розы.
Она ему: « Забудь, забудь!»
И быстро промерцали слёзы.

И с жадностью открытый рот,
И взгляд её, что ищет зрелищ,
Пожалуй, только тот поймёт,
Кто ночью не раскроет двери-

Не будет целовать её,
В атлас её ж перин вминая…
А здесь её душа поёт,
Здесь музыка совсем иная.

Кому оно — « забудь, забудь!»
Кому оно — печаль без срока.
А войско продолжает путь,
Ведомое своим пророком.
***
Тебя искал во тьме гробниц
Страны и знойной, и далёкой.
Тебя искал среди цариц.
Ты ей была по воле рока.

Тебя искал среди рабынь
Стамбула шумного базара.
Шептал я страстно: « Не покинь»,
И ты меня не покидала.

Я шёл по мареву следов
Железных полчищ Тамерлана.
Как звездочка во тьме годов,
Ты мне сияла неустанно.

В шумерских камнях находил
Я след твоей стопы воздушной.
Средь Сирии холмов ловил
Твой отблеск в лицах простодушных.

Но где же ты? Где ты сама?
В каких неведомых просторах?
Где застаёт тебя весна?
Врасплох где застигает горе?

Где разжигаешь свой очаг?
С кем делишь кров и делишь ужин?
Я ведаю твой каждый шаг.
Тебе, хоть может, и не нужен.

Но в мареве чудесных снов
Ко мне приходишь еженощно.
Быть может, это не любовь.
Быть может, этот мир непрочен.

Но я клянусь: покамест жив,
Искать тебя на всех дорогах
Всех мест, всех стран. Не заслужив
Тебя, но я, покамест ноги

По свету носят, я — в пути,
В пути с рассвета до заката.
А если не найду — прости,
Во всём судьба не виновата.

И в чем-то виноват и я.
И ты навек осталась тайной
Но в пёстром море бытия
Тебя не встретил лишь случайно,

Случайно. Хайфу и Тебриз,
И пыль дорог Ерусалима,
Всё я прошёл. Но не сошлись
На небе звёзды. Втуне, мимо

Волн Адриатики лазурь,
Верблюжьих поступь караванов.
Мир в этой сказке утонул,
Что мне привиделась случайно.

Прости меня. И, как звезда,
Мильоны лет сияй напрасно.
И оставайся навсегда
Недостижимой и прекрасной.
***
Ты не пир и не чаши
Вкруговую вина.
Ты — напиток горчайший,
Тот, что пьётся до дна.

Ты — не сласти, не яства
И не свадебный стол.
Но надёжнее братства,
Чем твоё — не нашёл.

Ты — не громкая ода,
Не смешной мадригал.
Ты нужна как свобода
Тем, кто в рабстве устал.

Не могу лишь без неба,
Тени крыл на снегу.
Не могу лишь без хлеба,
Без воды не могу.

Буду смертным и грешным,
Перед всеми в долгу.
Не могу лишь без песни,
Без тебя не могу.
***
Пусть на закате обрушится дождь,
Но чаши кувшинок будут пусты.
Пусть по сердцу волнами дрожь.
Видишь девушку из мечты?

Её глаза лазури синей,
Её походка, как ветр по листам.
И я всю жизнь мечтаю о ней
И верю немножко своим мечтам.

Видишь: косу она расплела,
И радугой встал семицветный мост.
Видишь: она по водам пошла,
Видишь: уже затерялась средь звёзд.

И я её никогда не найду
Ни там, где снега, ни там, где цветы,
Ни там, где янтарь, как солнце во льду.
Да разве сбываются наши мечты?

Да разве поверю своим словам
Среди обмана, среди суеты.
Но, впрочем, судить об этом — не вам,
Ведь это — девушка из мечты.
***
День был начат отлично — стихами,
Завершился чудесно — бедой.
Чьи-то пахнут ладони твоими духами,
Губы пахнут твоей резедой.
***
Ведь пчёлы собирают деньги
Под видом меда и пыльцы.
С любых цветов взимая пени,
Они летят во все концы,
Такие ж, как и мы, дельцы.

И мыслят, верно, о процентах,
Но золотой их капитал,
Им не оставивши ни цента,
Хозяин пасеки забрал.
***
Актёру что? Сорвать овации,
Милы доценту диссертации,
А дипломату — презентации,
Банкиру, верно, ассигнации.
Живёт боязнь ассимиляции
В народе малом среди нации
А той важней всего реляции
С полей сражений; музы, грации
Милы поэтам, но Горация
Едва ли помнит кто. Инфляции-
Они лишь всем, но всем стреляться?
Уж лучше в мир не появляться,
Чем думать о судьбе Горация,
Актеришках, банкирах, нациях,
Не лучше ли с природной грацией
Снимать с пулярки апробацию?
Пункт обмена стихов
«Меняю сонату на век двадцатый».
«Прошусь в соавторы — а деньги хоть завтра».
«Пишу либретто, — ау, поэты».
«Любому парии сулю гонорарии.
Полставки на баснях. Оплата согласно
Положенной таксе». За каждую кляксу
Любому гению по стихотворению
Среднего мастера; любовную пастилу
По типу элегии — на привилегию:
Стих о тиране и на корм пираньям».
«Кольцо Соломона за стих Салимона».
«Кому Вийона? Во время оно
было в ходу». А вот на виду:
«Песнь Окуджавы за гвоздик за ржавый
С тела Христова. К обмену готовы?»
«Скуратова Малюту- за любую валюту,
Нужен в редакторы, а деньги хоть завтра».
«Язык Эзопов на двух остолопов,
оплата поюбилейно». Почти келейно:
Видели Пушкина, гулял на опушке
С мадам Гончаровой. Махнуть готовы:
Главу «Онегина» на « Анну Снегину».
Кстати: Серёжа схлопочет по роже
За эти цацки о Москве кабацкой,
Стихи Миловодского на лиру Бродского.
Пояснение: Жорж — на Парнас вхож.
Гений двадцать второго века, жаль человека:
Где родился, там сгодился б.
Тюк по темени — в машину времени.
Теперь Миловодского меняют на Бродского.
Ввиду наплыва арапов — каждому в лапу.
— Чем не удавочка? — Закрыта лавочка.
В двадцать четвёртом веке все человеки
Швырнули стихи — ах, петухи! —
На свалку истории. Сегодня в «Астории»
Прощальный банкет. Бедный эстет!
Теперь лишь проза. За что? За что же?
***
У наших дёгтем мазаных ворот
Всегда толпится озорной народ.
Весёлая красивая сестра,
Она гулять уходит до утра.
А дед уже на всё махнул рукой,
Ему дороже собственный покой.
А на рассвете скрипнут ворота,
И легкие шаги прошелестят.
Пахнув вином, сестра ко мне прильнёт,
Уж ничего сестра моя не ждёт.
Она бела и телом налита,
Она любым и всяким не чета.
Её лицо напишет богомаз,
Как лик мадонны и, теплом лучась,
Она и есть мадонна во плоти,
Ну как ей этот грех не отпустить,
Ведь это — плоть, душой она — дитя,
Она ещё полюбит не шутя.
У наших дёгтем мазаных ворот
Лихая тройка рысаков всхрапнёт,
И будет снег лететь из-под копыт,
И молодец прекрасный углядит
Мою простую добрую сестру,
Я каждый день ворота эти тру!
***
В том забытом краю и горя мне мало,
В той запетой мечте лишь пустая стерня.
Там ведь даже, бывало, любовь выживала,
Если рядом гремели копыта коня.

Ах, тот конь удалой! Ах, тот конь вороной!
Ах, забытая степью бравада!
Степь пуста, нелюдима без скачки шальной
Уходящего в полночь отряда.
***
Ломая суставы мечте голубой,
Вы так ошибались: ведь я не любой.
Я — принц из династии Плантагенет.
Вот весь мой на вашу улыбку ответ.
***
Опять надежды ручеёк
В моей душе едва сочится.
В крови моей едва дымится
Тот незабвенный огонёк,

В котором слышен прошлый век,
Давно забытые событья,
Коней моих саврасых бег,
Мои нежданные открытья.

И ветер синий, и волна
Опять стучат в мои покои,
И, пробуждаясь ото сна,
И понимая: нас не двое,

Я помню то, чего и нет,
Чего и ждать-то не под силу.
По плоти писаный сонет,
Клинком оттёртым ото пыли.

Чтоб проступили письмена,
Чтоб было слово не напрасно.
И видимо при свете дня,
При свете звёзд — уже прекрасно.
***
Почему так плохо жить на свете?
Почему так мало в нём покоя?
Хмурый дождь приходит на рассвете,
Отгоняет сны своей рукою.

И печали сбрасывает роща,
Как листву осеннею порою.
Если б можно жить на свете проще
Было — я б и жил. Стоял горою

За себя, за всех, в ком мало света,
В ком листва зелёная увяла
Синий дождь стучал бы на рассвете,
Синькой, перемешанной с опалом.

Изумляли б воды. И стучали
Дятлы в барабаны до рассвета.
Небо море счастья излучало-
Синеву, наполненную летом.
***
Какое ветреное лоно,
Февраль, у нрава твоего.
Шурша снегами и соломой,
Имея дело до всего,

Течёшь ты белыми ручьями
Сквозь незамеченную щель
И жмёшь окоченевшей дланью
Мою. Попробуй-ка, поверь,

Что сызнова трава проглянет,
Там, где проталин черных плешь.
И соловьиными устами
Закроют в майской ночи брешь.
***
Предначертания свои
Моя душа не исполняла.
Не знала песни и любви.
И горечи большой не знала.

Она была, как листопад,
Как листья на ветру осеннем.
И, жизнь проживши невпопад,
Ни в чём не отыскав спасенья,

Забвенья избежала всё ж,
Нашла в грядущее дорогу,
От коей вправо — только рожь,
А слева — бурьяна немного.

И мил душе чертополох,
И благость льёт на сердце ржица.
И радостен на небе бог,
И в небе темном вереницы

Кружатся ангелов. Горят
Пред алтарём берёзок свечи.
И каждый неслучайный взгляд
Меня лишает дара речи.
***
Все песни умолкли, и звёзды молчат,
И небо: материя в жёлтый горошек.
И тучи плывут за отрядом отряд.
По синей пороше, по синей пороше.

И там, за пределом невзрачного дня,
Мерцающий хаос красив и безбожен.
Возьмите с собою туда и меня
По синей пороше, по синей пороше.

Кораллами света усыпано дно
Небесной лагуны. Незван и непрошен,
Твержу я всегда неизменно одно:
По синей пороше, по синей пороше.

Оплавлены тучи сияньем луны,
Куда же, куда ж ты, мой неслух хороший?
Туда, где уносит, гремя, валуны
Небесная речка — по синей пороше.

Руками лучей обрамляют лицо
И сеют сиянье по сотням дорожек.
Далёкие звезды — мильон храбрецов-
Уже уплывая по синей пороше.

Забытая нега, ушедшая быль,
Плыву тишиной неземной заворожен,
Туда, где качается неба ковыль:
По синей пороше, по синей пороше.
***
Коль не радует девы лоно,
Потерявшей с любовью стыд,
Всем доступным тебе ослеплённому:
«Бойся мартовских ид».

Коль не радует ярость сечи,
Вид врагов, спешащих в Аид-
Заглуши хвалебные речи:
«Бойся мартовских ид».

Небожителем став при жизни, —
Сам себе и Зевс и Давид-
Всё же ты внемли укоризне:
«Бойся мартовских ид».

Даже есть, коль судьба иная,
Есть тебя укрывающий щит.
Друг вонзит в тебя меч, обнимая:
«Бойся мартовских ид».
***
И вот у самого предела,
У самой огненной черты,
Бескрылых, слабых пожалел я.
И не велел я им: «Лети».
Они цеплялись и вопили,
И бездна пожирала их,
И поднял я слезу из пыли,
И поднял я из праха стих.
Я примирился с этим миром,
С его чарующей красой,
Но лишь бескрылого в кумиры
Не стоит двигать. Вот и всё
Не всем подвластна эта бездна.
Здесь страсть и яростный талант.
И потому я знал железно:
Бескрылым помощь бесполезна.
И всё. И в этом я — педант.
***
Я пишу катехизис двадцатого века.
Я пишу о судьбе того человека,
Какового увидел своими глазами,
Каковым хоть отчасти являюсь и сам я.
Я пишу о двух войнах, потрясших планету,
О заразе, что стала ходячею смертью:
Радиация, СПИД и так далее, далее.
Ну, могли ли представить, тем более, знали ли,
Что их внукам падёт на несильные плечи,
Наши деды и, если угодно, предтечи.
Девятнадцатый век, хоть и был неспокоен,
Но не думала твердь, что придумать такое
Догадается он же, пылинка Вселенной.
Жизнь казалась монетой ему неразменной,
В смысле: внуки и дети — его продолженье!
В пустоту, в темноту, в задыханье, в скольженье
И в сползание в пропасть
По шоссе по бетонным.
Он спешит, он торопит коней ослеплённый
Перспективой, которая велеречива,
И на грани, за гранью душевного срыва,
Весь в агониях, стрессах,
проводочках и датчиках,
Он не хуже экспресса, колесо оторвавшего
От надёжного рельса с аргументами шпал.
Он не помнит про «если»
— просто крутит штурвал,
Просто видит приборы и их показания.
Всё аукнется скоро и дойдёт до сознания.
Ни один из веков не навёл столько порчи,
Из окладов икон — и на землю, и в корчах-
Зарождается нечто страшней мифологии:
И Освенцима печи и ещё экология.
Эта тема обильна, неподвластна охвату.
Я путями любыми, хоть немного, о мати,
Это я напишу, попытаюсь хотя бы,
Я её размещу в сад классических ямбов,
Где проверенный слог, где испытана мера,
Нужен только предлог, чтобы пастелью серой
Пусть неярко, но пусть будет правдой отчасти,
Ведь и я, хоть немного, сих событий участник.
1992—1993гг
***
Ещё берут на караул
Над тёмным поворотом липы.
И с ряскою вода во рву.
И тучи к синеве прилипли.

И в неподвижности своей
Они сродни горам Синая.
А мы, с тобою не стеная
И неба и воды синей.

Мы слились с вежеством земли
И отроки и недотроги.
И разбивая корабли,
Бросаясь в дерзкий бунт убого

Мы тщимся вровень небесам
Поднять дрожащий куст жасмина.
Всем звездным, млечным поясам
Мы сможем чувствами шестыми

Найти начало и причал.
О преклони свои колена!
Чтоб я навеки замолчав,
Лобзал горячие ступени.

Чтоб в синий рай и в синий ад
И тот, кто был в ночи зачат
И тот, от девы непорочной
Пришедший к людям в час урочный.

О подскажи, соедини
Неприложимое вовеки.
И тают радости огни,
Ладошки сна закроют веки.

Очаг, дождавшийся людей,
Наполнен пиршества угаром,
В последнее тряпьё одень,
Последний хлеб отдай мне даром.

Пусть веруют: рука щедра
И милосердна бесконечно,
Чтоб ожидание добра
У всей толпы в глазах овечьих.

Светилось. Скудостью ль прельстить?
Нужны ли высохшие мощи?
Сумей клеветника простить,
Чтоб самому же стало проще.

Косая линия, разрез
В сатине неподвижном неба.
Всё это раздражает чрез-
Вычайно. Успокойся, дева.

И лоно, и уста твои
Найдут избранника иль бога
Не хватит счастья для двоих?
Так значит, выручит дорога.

Каликою пойдёшь во тьме
С котомкой, полной подаяний.
И встанут в гное и дерьме,
В непросыхающем обмане

Все, кто обидели тебя,
Все, кто тобою насладились.
Край ветхой шали теребя,
Подай им всепрощенья милость

И малость. Снова облака
Зовут в нескучную дорогу,
Прохладою манит река
И ветер легкий и нестрогий

Покатит обручи годов
По синей и солёной мяте.
По спелой прелести садов,
Что задохнулись в аромате.
***
Вот это блеск! Иного знанья
Иной, неведомый предел.
Учитель, милый, до свиданья.
Ты так питомцу порадел.

И он благодарит за знанья,
Склонивши верную главу.
Учитель, милый, до свиданья,
И знай: покуда я живу-

И ты живёшь. И будешь вживе,
Пока рука ученика
В накале творческих порывов
Несёт тебя через века.
***
Уходит жизнь. Её стирает
Годов печальный оселок.
Что с нами время вытворяет!
А нам порой и невдомёк,

Что жертвы разных обстоятельств
Годны к закланию вполне.
Ах, только б не ценой предательств.
Хотя предательства в цене.
***
Я знаю, что печали боле,
Чем счастья дарит нам любовь.
И мыслю я: не оттого ли
Венозна слишком наша кровь,

Ведь радость ала, ярко-красна,
Артериальная вполне
Печаль? Печаль всегда прекрасна,
Она к сраженьям непричастна.
На этом медленном огне

Сгорает скверна, остаётся
Всё лучшее. Но участь зла:
Поэтам лучше стих даётся,
Коль душу мука обожгла.

Всё это в песню отольётся,
Когда отчаянье уйдёт.
Но в этом слишком мало солнца,
Совсем не виден счастья мёд.
***
Я старый и нищий шарманщик,
Со мною шарманка — мой друг.
Такой же и плут и обманщик,
И так же выходит на круг.

Я ручку кручу, а шарманка
Поёт о счастливой любви,
Хоть в этих делах шарлатанка,
Но знойное сердце в крови.

И плачет она, и смеётся:
«О бедный и старый мой друг!»
А что нам ещё остаётся
Средь встреч, ожиданий, разлук.

И падает медь негустая
В потёртую шляпу мою.
А песня такая простая,
Что вместе с шарманкой пою.

Спасибо, что есть кому слушать.
О нашей печальной судьбе.
Мелодия, рвущая душу
По крайности мне и тебе.

А люди? Смеются и плачут,
Ведь есть у любого мечта.
Когда бы немножко иначе.
Иначе. Но жизнь прожита.

Как дань уходящему цвету,
Как жалость к себе самому,
Бросают с улыбкой монеты.
Бог весть для кого? Почему?
***
Хоть стены ещё не враждебны
И дышат приязнью дома,
Хоть ты и хмельна, и целебна,
Но как довести до ума,
Что мне не под силу навеки,
Что мне нипочём не поднять.
Из ложа встающие реки,
Гора, повернувшая вспять.
Всё это возможно, возможно,
Целебна твоя нелюбовь,
А сердцу одно непреложно:
Молчит запоздавшая кровь.
А где-то в висках молоточки
Стучат и стучат и стучат.
Дошёл я до ручки, до точки
От жизни такой невпопад.
***
По закону сгоранья свечи
Вся мятежная песня поэта.
Не молчи, не молчи, не молчи-
Что угодно — но только не это!

Уходя, о своём прокричи,
Пусть зима это только — не лето.
На коленях молю: не молчи!
Ведь останется всё невоспетым.

Канет в лета наивность твоя,
Канет в лета душевность любимой.
Ничего про себя не тая,
Понимая, что неповторимы,

И отвага, и нежность, и лес,
Пресловутые эти закаты,
Донеси, донеси свою песнь,
И обиды свои, и проклятья.

Пусть последние жизни лучи
Будут песнью прощанья согреты-
По закону сгоранья свечи
Допустимо и это.
***
Непроглядная тьма — роженицей,
Восприёмницей родов — луна.
Алым золотом светятся спицы,
Темноту пробивая до дна.

И Восток закипает весельем,
Выплыл солнца сияющий круг.
С новосельем тебя, с новосельем,
Дорогой и желанный наш друг.

Порошинками света осыпет
Декорации нового дня.
И безропотно гнутся ракиты,
Клейковатой листвою звеня.

И подсолнуха круглые шляпы
Вслед за солнца желанным теплом.
Тянет леший мохнатые лапы,
На добро отвечая добром.
***
Молчать бы вечность или век.
Один всего лишь век молчанья.
Наговорился человек:
Наговорился до отчаянья.
…
Наплывает на светлые воды
И лазурную высь темнота.
В самом чреве небесного свода
Шевелится, скрежещет плита.

К ней нацеплены грубые звёзды
И желток постаревшей луны.
И при самой прекрасной погоде
Через чуткий хрусталь тишины

Пробиваются легкие тени
И в молчанье присутствует звук.
И парчовою ризой оденет
Голубое сиянье разлук-

То, что выше земных разумений,
То, что властно над холодом дней.
Извиваются лёгкие тени
И искрятся пылинки огней.
***
Лишь суставчатые колена,
Перепончатые дома.
Из неяркого ночи плена
Улетайте легко весьма.

На бамбуковых легких ножках
Попрыгунчики, трензеля.
Синий отблеск крыл на дорожку,
Трав зелёных жесть шевеля.

Улетайте в светлый и синий,
Наступающий новый день,
Где ажурность легчайших линий,
Перепончата даже тень.

Улетайте — ну что вам, право?
Травы лёгкие шевеля.
И не трогая даже слабого,
Даже встречного ветра не зля.
***
Когда цветущие, растущие,
Летящие под облака.
Иль нисходящие, идущие
Туда, где только тень легка.

Когда былое озаряет
Теплом удачи и побед-
То тайный голос предваряет,
Незримый оставляя след:

«Во всем сродни твоя победа
Тем пораженьям, что вели
К большим непоправимым бедам,
Как два солучья расцвели

В одном луче; вот так победа
И решкой — проигрыш и мат.
И не дано нам смертным ведать,
Где рай находится, где ад.
***
Что делать? Что делать? Что делать?
Что делать прикажете нам?
Никто ведь на свете на белом
Не скажет: «Откройся, Сезам».

Запреты везде и препоны,
И это понятно вполне.
Жениться возможно на ровне.
И если сойдешься в цене.

Но только любовь безрассудна,
Подвластна лишь только богам.
И где-то таится подспудно:
«Откройся, откройся, Сезам».

И бьётся и плещет приливом
Понятное только векам:
«Я так благодарен. Спасибо,
Откройся, откройся, Сезам».
***
Mein Freund сидит
почти всегда без денег,
Всегда клянёт своё же поколенье,
И, точно конь, налившись нетерпеньем,
Шнурки затянет. И в игру — вперёд.
Играет он всегда с большим азартом,
Шаблонов избегая и стандартов,
Зане как говорят: «Труба зовёт».
И, проникая в будуары девиц,
Расчётливее он, чем Клаузевиц.
А тот военный был, к тому же, немец,
Но, впрочем, лишь себе давал отчёт.
Mein Freund в облаках порой витает,
Поэзию восточную читает,
Лениво современную листает,
Совсем уж отвергая перевод.
И, полюбив классическую оду,
Он взял себе в порядок или в моду,
Не выжидая у моря погоды,
Марать листы, как Т. С. Элиот.
***
Что глядишь глазами тухлой рыбки?
По тебе соскучился я шибко.
***
Читаю старшего Дюма,
Что не для среднего ума.
***
Всё готов я простить и забыть-
Лишь бы мне пустоцветом не быть.
***
Склонитесь гении и мэтры:
Все рады возвращенью ретро.
***
В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Сидел часами у дисплея
И пил вино «Рекицитал» —

Тогда была пора решений-
Я начал грызть гранит наук.
Среди пиров и развлечений
Являться стала муза вдруг.

Я твёрдо верил в логарифмы
И верил в дифференциал,
Но раньше не искал я рифмы
И вдохновения не знал.

Души последовав веленью
— Прости и Эйлер, и Ньютон-
Математическим решеньям
Я предпочёл сей Вавилон,

Где все своё лишь воплощают
И нет им дела до других.
Здесь только музу почитают
И пишут прозу или стих.

И все горды, и все надменны,
И метит в мессии любой.
Любовь, перо, уж непременно
И пунша пламень голубой.

В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Где не читал ни Апулея,
Ни Цицерона и бывал

Доволен, подрезая карту,
В «очко» и «преф» всех обыграв,
И руки воздевал с азартом:
«О, Пушкин, разве я не прав?»
***
Скажи: «Ещё ты не прозрел-
Ты слеп приятель?
Ты уклоняешься от стрел,
О, прорицатель?

А где же русская душа-
Грудь нараспашку?
Но ты гуляешь, не спеша-
Тебе не тяжко!

Поэт — всегда предел и край-
И поверх края.
Ты со словами не играй-
Судьба карает.

А что же в главном, в основном?
Что ж ты зарделся?
Пусть станет виноград вином-
Вину доверься.

Слова, скользящие вьюном-
Ты луч задела!
Пусть станет виноград вином-
Поэт — не тело:

Акын, сказитель, прорицатель
И женских ножек целователь.
***
Я быть сто первым не хочу,
Сто первому- сто первый случай.
И я молчу, и я молчу,
И не могу придумать лучше.

Ужель сто первый поцелуй
Он чище первых губ кармина?
И ты напрасно не балуй-
Не выйдет ничего Ирина.
***
Когда читаю я Софокла,
Моя супруга дремлет окло.
***
Из пены ажурной, из сини,
Плеснувшей на берег морской,
Выносит медузу, как инеем,
Покрытую хрупкой сольцой.

Выносит из чрева морского
Подарком, подачкой, игрой,
Нежданной выносит обновой,
И всё же желанной такой.

А если янтарные слезы-
Дары самого Нептуна,
Застывшие жёлтые грёзы
Средь рифов коралловых сна,

То в самую-самую точку-
Кому нежеланны они?
Так дали нам боги в рассрочку
Кусочки умершей сосны.

А в них заколдована радость,
А в них закодирован смех.
Из чресел уснувшей наяды.
Из тайны глубинных утех

Доходят до нас отголоски
Бушующих в море пиров.
А мы их шлифуем до лоска,
До блеска отточенных слов.

А мы их любимым на шею
Цепочкой мерцающих слёз,
Чтоб страстью морскою кипели,
Чтоб плавилось сердце, как воск.

Подарком уснувшей наяды,
Авансом для плоти земной
Янтарная спелая радость,
Томленья янтарного зной.
***
Весь секрет уловления душ:
Равновесия ты не нарушь.
Самостийна любовь, самостийна,
Пусть походит, остынет.
Дай ей время, не сразу созреет
И доверчивым взглядом согреет.
Распахнёт свою щедрую душу.
А уж дальше — не струшу.
А уж дальше завязка романа,
Никакого нет в этом обмана.
Я желаю добра лишь, добра лишь.
Наконец-то добрались.
Весь секрет уловления душ
Очень прост: не спеши, не нарушь.
То, что зреет, как яблоки в лете.
Поживёте — поймёте.
***
Признаюсь, что не фунт изюма
Читать Декарта или Юма.
***
Я пью настойку из женьшеня
Другое пьёт супруг мой Женя.
***
Лучи, слепящие глаза,
Ветра, ласкающие лица.
И чьё-то имя вырезать
На дереве и не смириться,

Что не запомнился ничем.
Как луч, плывущий над плечом,
Как ветер поцелуем в губы,
Как ты, когда меня полюбишь.
***
Вечноживущая, поющая,
Немеющая синева,
Что нынче нам с тобой отпущена-
Ах, до чего она нова,

Та самая, которой- орую
С которой можно на потом!
Но я не вызываю скорую,
Ведь я — струящийся тритон.

Ползу меж камней плоскодонных,
Мечу невзрачную икру.
Меня потомки и не вспомнят.
А помянут — так не к добру.

Ведь я — тритон — не саламандра-
И мне неведом жар костра
И все глазеющие банды-
Им не увидеть до утра,

Как мне обугливаться кожей,
Как мне обугливаться ртом.
Не саламандра- ну и что же?
Зато я всё-таки тритон.
***
Когда сгоревшие миры
Идут под алый риф лагуны,
Когда несут свои дары
Данайцы — Да не будут втуне

Дары данайцев. — Всё ж дары
И мы доверимся обману
Всечеловеческой игры,
Как вверились ему трояне.

И пусть сухой тростник поёт
О вероломстве и удаче.
Волной, ушедшею под лёд,
Ажурностью пчелиных сот
Звенящим комариным плачем

Ещё дано торжествовать
Над слепотой потешных Парок.
И манят блудницы кровать
И тяжесть Триумфальных арок.
***
Коль изумрудный Плимутрок
Пропел над соловьиной чащей,
И все желания невпрок,
Реликтом, тайною редчайшей

Ты в раритеты попадёшь,
В каталог древностей, в собранье,
Что, может, будет стоить грош
И обойдется без названья.

А, может, стукнет молоток
И в толчее аукционной
Сначала испытав восторг,
Позднее горечью спалённый,

Ты попадёшь в большой музей,
Не в лавку древностей, не к жизни,
Где тьма врагов и тьма друзей,
Их похвалы и укоризны.

Чтоб тыкал пальцем толстосум,
Смакуя тонкие детали.
А снится солнечный Арзрум
Или базилика в Италии,

Где вор, мошенник, кондотьер
Тебя припрятал для продажи,
А, может, сунули в костёр
По графской прихоти иль княжьей.

Но всё же жизнь и тем ценна,
Что ты не хуже сутенёра.
А истина всегда одна
И для ценителя и вора.

Прекрасное — поверь! — пройдёт
Сквозь щели времени и пламя
А муки творчества — не в счёт
И забываются с годами.
***
Какая дивная цена
За горсть стекляшек из Голконды-
Змеи дряхлеющей вина
В убийстве сына джунглей-гонта.

За плети вянущих лиан,
За лапы чёрные Багиры.
За рассекающий туман
Быстрее выпада рапиры

Удар — оленя наповал
Удар — отмщенье, искупленье-
Ползущий в темноту шакал,
Шерхана грозного паденье.

И буйство тропиков в муссон.
Слоны сметающею лавой
На деревушку — страшный сон
И только коршун шепелявый,

Быть может, вспомнит: здесь была
Деревня, в коей жили люди,
Здесь жизнь иная расцвела
Пышно-зелёные сосуды.

Струят и мрак, и клейкий сок
И запахом густым дурманят-
Так всё решил однажды бог
От жажды мести полупьяный.

И всё свершилось: посему
Свисают толстые лианы.
В древесном этом терему
Орут от страсти обезьяны.
***
В дыханье умирающем осота,
Где время синей кровью налилось,
Как хороша незримая работа
Жужжащих, барражирующих ос.

Как хорошо рассудка ослепленье,
И пятна темноты среди огня.
И первое невольное движенье,
Когда налево полный стан клоня,

Цветок сентиментальностью овеет
И, клейко растопырив лепестки,
Меня своим дыханием заденет,
В мои вливая аромат мозги.

И буду я цветком сим опьянённый,
Толчками заструится в жилах кровь.
И стану вдруг, прозреньем удивлённый:
«Как хороша лесбийская любовь!»
***
Шерше ля фам, ферзухен медхен.
И я вовсю шерше, вовсю ферзухен.
***
Я силуэтом был нечётким
В пространстве гулком и пустом.
Я был вальяжною походкой
Часу в шестом, часу в шестом.

Я шёл обутый в сорок пятый
К тому ж растоптанный размер.
Я шёл небритый и лохматый
Я шёл и шёл — пока «не вмер».
***
Я был у поэта, я был у поэта.
Пропащий и нищий, никем не воспетый.
С оправой очков из дешевой пластмассы,
Но что до стихов- в этом деле он асом.
Он был пропито'й, и худой, и невзрачный
И в домике жил, что зовётся барачным.
Он- нищий, как Лир, и надменный, как Гамлет,
И сотни стихов прочитал он на память.
И чаю пустого предложил мне кружку.
Он был сумасшедш, вдохновенен, как Пушкин.
С душою ранимой почти как у Гейне
Как все чудаки вызывал удивленье.
В руках у фортуны всего лишь игрушка
В кармане его ни копья, ни полушки.
В душе у него — Соломоновы копи
И с ними вполне уживается опыт
Гонений, печалей, предательств, ранений.
Во мне он не вызвал совсем сожалений:
Ну что же с того: человек не блестящий
Ведь вышел поэт из него настоящий.
***
Не было награды за любовь,
Не было за верность воздаянья.
Каменно-была-тяжёлой кровь.
И не знала горя и страданья.

И ходил по сумрачной земле
В магазин, в кино и на работу.
И порой бывал навеселе,
А порой печальным отчего-то.

Почему-то вырастил детей,
Старым стал со временем, не мощным.
Так и прожил век свой без затей,
Что по меркам всех неплохо очень.

Но чего-то не было в судьбе,
Что-то крови ток не взволновало.
Хоть и жил в лишеньях и борьбе,
Хоть и был не всё ведь время старым.

Хоть и был красив и тороват,
Хоть и был умён и был отважен.
Не было чего-то говорят,
А чего — теперь уже не важно.
***
Было много: Адонис, Амур, Апполон
Нежновзорых, прекрасней чем феи.
Ну, а я не скрываю — в себя лишь влюблён.
Я их всех красивее.

Было много: Сократ, Аристотель, Платон
Многомудрых, хитрее, чем змеи.
Но другого за ум хоть хвалить — моветон-
Я из тех же, сказать я посмею.

Было много: Будда», Магомет, Иисус-
И пророков и светочей мира
Ну, а я — ученик, подмастерье искусств-
Мне за это положена лира.

Да, я — жулик, себе набиваю цену,
Да, я — циник, прохвост — я и ерник.
Но коль вечером в звёздное небо взгляну-
Сам себе Галилей и Коперник.
***
Люблю волшебный дух интриги.
Её головоломный ход.
Ведь жизнь — она сложнее книги,
Ведь жизнь — она прекрасней книги.
И даст ей сто очков вперёд.
***
Стих коряв, неблагозвучен
Сам пиит- кудряв и тучен.
***
Стыдясь, краснея, как пион,
Не уворуешь миллион.
***
Любовь- увы! — неделикатна-
Не ровный тлеющий огонь.
Она во всём невероятна,
Так полыхнёт- лишь только тронь! -,

Что всё до чада и до пепла.
Всё. Даже верные сердца.
Сгорают. Пусть она нелепа,
Но справедлива до конца.
***
Вот так: жуёшь, что попало,
Поёшь, что попало,
Живёшь, как попало.
***
Всё чего-то душе охота,
Всё нам что-то волнует кровь-
Как гаишник из-за поворота,
Вдруг настигнет тебя любовь.
***
На стихотворение Г. Мистраль «Мыслитель Родена»

А мысли были выше, чем просто страх смерти.
А мысли были чище, чем бренность бытия:
Он- древа жизни ветвь, и с ним другие ветви.
Восторга своего от мысли не тая,

Он умиротворён ведь я- созданье божье.
И буду жить в веках, продлю и миг, и суть.
И мысли в голове, прожитое итожа,
Склоняли тяжело усталую на грудь.

И, подперев рукой, он думал о грядущем,
Его провидя суть и веря в торжество
На смену им, ветвям, других ветвей встающих,
И принимал он жизнь и смерть как естество.
***
Ветра улетают в обитель ветров,
Снега засыпают влагалища речек.
И ветви шуршат про былую любовь,
И жаждой горят на чудесную встречу.

И синее небо- прощания плат,
И полны печалью речные долины.
И ветер, усилив мой голос стократ,
Одно повторяет: «Крепись, ты мужчина».

Мужчина, конечно. Но кто мне вернёт
Былую любовь и былые печали?
«Берёзы равнины, предгорий осот,
Вы девушку милую мне не встречали?

Скажите при встрече: я всё ей простил.
Скажите: надеждой живу на свиданье».
Дороги кропящая лунная пыль
Садится на плечи мои по незнанью.
***
Что я хотел написать?
Что я хотел сказать?
Я хотел сказать,
Что, как птица
Ищет ветку,
Что, как волна
Торопится к устью,
Что, как печаль
Прекрасна для сердца поэта, —
Человеку необходима любовь.
Прекрасно, если она
Сияет, как солнце,
Огромна, как небо,
Синее, чем море.
И горче, чем уксус.
Всё это- прекрасно.
Но если её нет-
То человеку всё равно
Необходима любовь.
Зарежьте меня,
Распните меня,
Плесните свинцом расплавленным в глотку.
Но всё равно,
Ежеминутно,
Ежесекундно
Человеку необходима любовь.
Ибо он становится человеком
Только тогда,
Когда, забыв закон тяготенья,
Он взмывает, как птица
В чистое небо своей любви.
И поёт он словно птица,
И страдает он,
И сгорает он.
И всё равно не может-
Совсем не может! —
Хотя бы без маленькой,
Самой скромной любви.
***
Стотысячепервой дорогой иду к закату,
Забывая прошлые печали, надеясь на будущие удачи.
И в сердце моём несу предков моих заклятье:
Быть бездомным, не знать покоя, иначе

Быть весёлым бродягой, пропойцей, с ветром
Дружить, обновлять, как листву, свои имена.
Жизнь любить, как вино и не думать о смерти,
Многих женщин лаская, не знать, что бывает жена.

Посох мой иссечён, башмаки разбиты дорогой,
В голове беспутной моей уже седина.
Но я, не веря ни в чох, ни в чёрта, ни в бога,
Гордо несу свою душу, как не носит другой ордена.

И я не боюсь казаться смешным и глупым,
Говорю, что думаю, коротаю ночь у костра.
Меня угощают вином, наливают в тарелку супа.
Каждую встречную женщину я называю «сестра»

А теперь мне скажите: чем жизнь моя хуже,
Чем у торговца, аптекаря, зубного врача?
Ведь каждый миг, разговор и смех мною заслужен,
И в покоях у бога, как и за вас, горит за меня свеча.
***
Иногда упадаешь во тьму.
И во тьме, как звезда, пропадаешь.
Никому, никому, никому
Ты такого и не пожелаешь!

Но струится приветливый взгляд,
Чьи-то дышат сочувствием речи… —
И назад, и назад- через ад-
Возвращаешься ты издалече.
***
Какой он чудесный!
Какой голубой!
Какой он не пресный!
Какой не любой!

Какие в нём краски!
Какие цвета! —
Пленяет как сказка,
Манит, как мечта!

Как славно в нём сбылись
И яркость, и дым!
Как нежно в нём слились
Янтарь с голубым!

Как плавает дымка,
Как знойность сквозит!
И, как невидимка,
Весь светом облит!
***
Явился потрясающий копьём.
Склонясь в поклоне поясном учтиво,
Начну велеречиво: «Как живём?
Не правда ли, что мы живём красиво?

Не правда ль, что мутит порою блажь
Нам головы? — Тогда мы режем вены.
Или начальство, взяв на карандаш,
Подобное творит, но постепенно.

Мы, несомненно, опыт обретём:
От дротиков поднявшись постепенно
До спутников. Пронзающий копьём,
Прогрессу и судьбе благословенье!

Но вот в театре лучшего, чем ты,
Придумать за три века не сумели.
А ты уходишь… Навсегда в пути.
Всё дальше, всё…. Но как же повзрослели

С тех давних пор и как же мы юны!
Весь шар земной- та давняя Верона,
В которой снились неземные сны
По крайней мере для двоих влюблённых.

Тебе ль, о потрясающий копьём,
Чему-нибудь на свете удивляться?
Тебе ль жалеть? Да и жалеть о чём? —
Ведь большей славы не было признаться.

Хотя ты весь загадками оброс,
О Стратфорда обычный небожитель!
Прости, что лучшей оды не нашлось.
И вы- его творения- простите.
***
Ради бога, простите меня тополя
За моё неуменье цвести.
Ради бога, простите, простите, а зря,
Зря, что я в своей пыльной горсти

Не умею держать щебетню и лучи.
В темноту уходящего дня.
Пусть коряво и грустно мой стих прозвучит,
Пусть не полон задора, огня.

Всё во славу его, уходящего дня,
И летучей пыльцы тополей.
Ради бога, простите за дерзость меня,
Что хотел хоть на каплю добрей

Сделать мир, потакая мечтам и цветам,
И пропеть свою скромную мессу
Юным травам, своим невеликим летам
И прохладе июльского леса.
***
Весло колеблет гладь речную,
Хрустальность отражённых звезд.
О нет, я к ночи не ревную
Тебя; я, как ребёнок, прост.

Любуюсь милыми чертами
И голосу ужасно рад,
Что изрекается устами,
Что мне, как неба виноград.

Полна река ночной прохлады,
Мерцают звёзды в ней и сны.
Мой ангел говорить не надо,
Ведь мы не в силах объяснить

Ни эту ночь, ни эти звёзды,
Ни- временами- тишину.
А надо просто слушать полночь,
Смотреть на быструю волну.
***
Субстанция ночи заключает в себе
Звёзды, запахи ветра, шелесты сырых веток.
Тишину, в качестве основной доминанты.
Но также и крики птиц,
Стук каблуков по каменным тротуарам,
Огонёк окурка, параболой канувший в темень,
Вздохи домов, дребезжание стёкол,
Шум авто на соседней улице,
И вздорные мысли, но лишь фрагментарно.
Влетающие в плавную нить рассуждений.
Ночью и надо думать о важном.
О смысле жизни: абстрактной, конкретной
Ночь- стратегия; тактика дней
Рождается в ясные звёздные ночи.
И это- мудро и это- разумно.
Ночь- мерило наших поступков.
Ночь — начало добра и смысла
Ночь — отрицанье дневного зла,
Противовес суете и спешке,
Чувствам минутным, делам минутным.
Мудрая, зрелая, добрая ночь.
***
Молчит звезда- мой хрупкий аноним,
Мечтает тьма, приятельница ночи.
Все те, кого люблю и кем любим,
И кем любим- да вот беда! — не очень

Меня простите, — совратила тьма.
Попутала луна, — не бес попутал.
Хрустальность звёзд, сводящая с ума,
И всё же исчезающих под утро.

Мне шепчет то, о чём и не скажу,
О чём и не скажу и не мечтаю.
На цыпочках по лунному ножу
Уходит туч мерцающая стая.

И ветер предрассветный не знобит.
И полумрак почти что не пугает.
И всё, что ночь в себе не утаит,
В ликующий рассвет перетекает.
***
Как лежбища тюленей-
Лежбища снов.
Застыло время,
Замрела кровь.

И что осталось
В души тайниках?
Любовь и жалость,
Любовь и страх.

День тянет тоню
Обычных дел.
В ночи утонем,
Кто нем, кто смел-

Все стали вольны,
У всех крыла.
И дурью сонной
Печаль ожгла.

Во сне и плачём,
Во сне поём.
Ведь что-то значит
Во сне вдвоём.

Сюжетов море,
Любой красив.
Любовь и горе-
Судьбы курсив.

Челом до неба,
До самых звезд.
Простим без гнева,
Простим без слёз.

Как лежбища тюленей,
Лежбища снов.
Застыло время,
Замрела кровь.
***
Бледнее небосвод
Лимонный и прекрасный.
Поверх текучих вод
Твой силуэт неясный.

Он врезан в неба твердь,
Он вбит в его железо,
Растаявший на треть,
Расплывшийся белесо.

Он милый и родной
И неосуществимый.
Тебе, тебе одной,
Одной тебе, любимой,

И неба желтизна,
Что смешана с лазурью.
И эта тишина,
Затишье перед бурей.

И мой спокойный взгляд,
И речи без соблазна
Всё так же невпопад,
Но всё равно прекрасно.

И золото полей,
Листва дерев живая,
И крики лебедей,
Что, в небе проплывая,

О чём-то говорят,
О ком-то сожалеют.
А твой влюблённый взгляд
Туманней и светлее.

И вот растаял он,
Как сахар в блюдце чая.
А может, это сон,
Нелепый и печальный?

А может, это явь,
Непонятая мною?
Но ты себе представь,
Что ты была со мною.

А ты себе представь:
Была такою встреча,
Что всё не сон, а явь.
И, богу не переча,

Прими, прими его,
Прими его как данность.
Ведь сердце для того,
Чтоб утешать обманом.

И представлять себя
Цветущим майским садом.
А жить как не любя?
И в этом вся досада,

Вся соль былых речей
И мудрецов ушедших,
И звон былых мечей
В часы удалой сечи.
***
Прости меня, господи, господи
Прости, если можешь, прости
И в леса осеннего ропоте,
В часах, что дошли до шести,

Прости меня в шелесте листьев,
Прости меня в страсти земной,
Прости меня в пуле и выстреле,
Прости под холодной луной,

Прости же под солнцем горячим,
Прости под холодной волной,
Прости меня грешным, незрячим,
Не понявшим: что же со мной?

Так что же со мной происходит?
О господи, что же со мной!
С чего это злоба находит?
С чего я от злости хмельной?

Прости меня целящим в мушку:
За нею иль грудь, иль спина.
Прости меня просто бегущим,
Когда убивают меня.

Прости меня пьяным и жалким,
И подлым и трусом прости.
За то, что я не был подарком,
За то, что о чем-то грустил.

За то, что не в звездное небо
Смотрел и совсем не в закат,
За то, что сидел я без хлеба,
За то, что я не был распят!

За то, что растерянный, жалкий
Искал своё счастье подчас.
За то, что при свечки огарке
Сидел, вдохновеньем лучась.

За то, что в трамвай- из трамвая,
За то, что в кино- из кино.
За то, что про всех забывая,
Я помнил про всех всё равно.

За то, что не в шубе собольей,
А в демисезонном пальто.
За то, что в детсаде и в школе,
За то, что…. За то, что… за что?

За всё. Исключенья из правил-
Лишь правил самих торжество.
За всех, кого в жизни оставил,
Хотя не забыл никого.

За ветер, за песню, за горе,
За море, за солнце, за дам.
За то, что в холодном просторе
Кричать не моим бы устам.

За то, что всё всуе, напрасно,
За то, что как рой мошкары
У света, мы кружимся в танце
И это, увы, до поры.

За шелест осеннего леса,
За красок багряных тона,
За то, что не сбудется песня,
За то, что не будет меня.

За холод могильный суглинка,
За свет поминальных свечей,
За то, что в своём поединке
Дрались, не жалея мечей.

За то, что лгуном и паяцем,
За то, что постылым и злым.
За то, что не мог догадаться,
Что вряд ли сдаваться живым

Мне стоило песне и горю,
И майского леса волшбе,
За то, что в лазурном просторе
Архангел запел на трубе.

И я, облачённый в хламиду,
Лечу через синий простор,
Простившись со всем без обиды-
Теперь-то какой разговор?

И ветры, баюкая землю,
Качают и воды, и твердь.
И все, безусловно, приемлют
И жизнь, и грядущую смерть.
***
Не ко мне плыла прекрасная Елена
По волнам лазурнейшего моря.
Не её я выручал из плена,
Отчего и пала, в общем, Троя.

Шею мне ярмо не натирало,
Я не грёб- да так, что нету мочи.
Под мостом с опущенным забралом
Я не караулил с полуночи.

И не я лежал стрелой пронзённый,
Умирая во широком поле.
Рук не целовал я, полусонной,
В раже от свиданья и задоре.

И не мне показывали полночь
Стрелки на часах Эскуриала
Не летели всадники на помощь,
Торопя коней на перевалах.

И душили не меня гарротой,
Не меня собаками травили,
И рогами царскую охоту
Егеря другому протрубили.

И не мне письмо в ладони евнух
Скрытно ложил в сутолке Стамбула.
Не меня казня восточной, древней
Казнью- оскопили. Обманули

Не меня и не в меня стреляли
И рубили не меня мечами.
Я б и согласился, но едва ли
Плакала б красавица в печали.

В восемь я встаю, ложусь в двенадцать,
В жизни всё размеренно и чинно.
Не меня вам надо опасаться.
— Где вы, настоящие мужчины?

Где же, где же ваши серенады
Под балконом пламенной гитаны?
Где же кровью ставшая досада?
Где ж стилеты под сукном сутаны?

Где же вы, моря и каравеллы?
Где же призрак голубого рая?
Белою голубкой оробелой
В небесах мечта моя витает.

Где вы, конкистадоры и злато?
Где же вы, квадриги и личины?
В мире, ленью, скупостью объятом,
Где вы, настоящие мужчины?
***
Из завязи растущий плод,
Из семени встающий деревом.
Икринка, ставшая мальком,
Уплыла в заводи неведомые.

Из споры тянется грибница,
И молодой дубок из желудя,
Губами к вымени стремится
Ещё неопытный по молодости,

На подгибающихся ножках,
Телок, облизанный оленихой.
У птицы, на гнезде встревоженной,
Испуг за жизни нерожденные.

Из завязи растущим плодом,
Из заводи уплывшей рыбой,
Из желудя проросшим дубом,
Дождями выхоженным грибом,

В траву укрывшимся оленем,
В гнезде орущими птенцами
Встаёт другое поколенье.
В потоке жизни нескончаемом
Встаём и мы, земные люди.
***
Мне кажется, что я- луны танцовщик,
Её заворожённый серебром.
Затянутый в трико сошёл на площадь,
Во тьме ночной светлее мне, чем днём.

Брусчатки грани чувствую ногами,
Уже давно готов пуститься в пляс.
И мне тепло холодными ночами
И горько мне и стыдно мне за вас.

О, вы! Забывшие родство с луною,
Её мерцанье и её прибой,
Уснувшие в довольстве и покое.
Что общего меж вами и меж мной?

Скорее висельник почувствует с верёвкой
Недолгое трагичное родство
А я топчусь на тротуара бровке.
И есть ли мне до этого всего

Какое-то родство иль отношенье
Ведь я — всего лишь подданый луны.
И танец мой прими как подношенье,
О месяц, среди полной тишины.

Уснувшие дома таят печали,
Дороги сон сулит тяжёлый путь.
А я- лишь миг, ребро, иносказанье,
Мне от своей судьбы не отвернуть.

Мне кажется, что я- луны танцовщик
И слышу стуки лунных кастаньет.
Мне кажется, что нас- всё больше, больше,
Но всё же самый верный я адепт.

Опять луна дома посеребрила,
И изгородь в чернёном серебре.
И снова новолунье наступило,
И старую луну постигла смерть.

И мириады эльфов или гномов,
Затянутых в прозрачное трико
Готовы в пляс сорваться исступлённо
И выступают важно и легко.
***
Меж памятью и мной,
Меж прошлым и грядущим.
За синей той чертой,
Наискосок бегущей

Ты видишь: полоса,
Гряда ночного света.
Ты видишь небеса
Совсем иного цвета.

Ты помни, вспоминай
Грядущее, былое.
Что было- так и знай:
Оно уже с тобою.

А то, что не придёт-
Оно уже и память.
Тебя который год
Своей красой дурманит.
***
Был Гефест невысокого роста, Афина Паллада
Рябовата и ноги имела кривые,
Зевс кряжист и сутул и имел дурную привычку:
Ногти грыз и впадал он в буйство при этом;
Апполон- вислозад и женственен больше чем надо-
Если даже они таковы- то что уж о смертных
Нас. То что уж о грешных
Нас вести разговоры.
Ведь нет совершенства в природе.
Если нет и на небе —
На тверди его не ищи.
***
Всегда есть возможность вернуться назад
По своим же следам, всё опять возвращая:
Рогатку, забытую в старом дупле,
Белую мышь, убежавшую из картонки,
Ржавое стремя, найденное в куче железа,
Свисток из пластмассы,
Верещавший как стая девчонок,
Детскую саблю, что ты впопыхах при отъезде
Забыл положить и, конечно, ещё барабан.
Да-да, настоящий, нарядный такой, пионерский,
Который идёт во время линеек четвёртым-
Сначала идут знаменосцы, горнист, барабан.
А за ними идут ассистенты.
А, может, не так- я не помню.
Я помню лишь то, что был барабан настоящим.
Много чего можно вернуть, но верну ли
То, что никто никогда не сумеет вернуть?
***
В, общем-то, корона- это не власть,
В, общем-то, корона- не теплый слиток,
Золота с алмазами слоёный пирог.
Это не географическое понятие.
То бишь столица плюс всё, что впридачу
К этой столице, к этой короне,
К этим августейшим особам,
К ляжкам, обтянутым снегом лосин,
К любому числу орденов и медалей.
Любых земель и любых племён,
К любому званию, включая «генералиссимус»,
К любимой книжке, но не «Симплициссимус».
Боги праведные! Ведь это же призма,
Собирающая солнечные и лунные лучи,
Это от всех городов ключи,
Спичи купцов наипервейшей гильдии,
Оды поэтов, включая даже самых великих,
И самая капля от оргий диких:
От женщин голых, бегущих по снегу толпою,
Когда трещит голова с перепою,
От пушек палящих по самым пустячным причинам,
Бледность, текущая по самым храбрым мужчинам,
Стоящим во фрунт,
Когда проходит августейшая особа,
Хотя, впрочем, жена всего лишь пышна, как сдоба,
Скулы воротит от её анемичных детишек,
А сегодня у статс-адьютанта мальчишник,
Невеста красива- быть ей фрейлиной
А там и до фавориток путь недалёк.
Храни её императора бог!
Это- святая святых- лейб- гвардейский
Великий Преображенский полк,
Который знает в женщинах толк,
В мужчинах тоже.
Это фривальная шутка,
Облетающая весь Петербург.
В течении часа, беглость холёных рук
На кости слоновьей точёных клавиш
И белизна прокламаций: «Товарищ».
Товарищ- совсем новое слово,
Ещё не понятное, совсем не в ходу
В одна тысяча восемьсот девяностом году.
***
Двенадцать часов. Шестнадцать минут.
Монтёр Иванов ползёт по трубе,
На двести сорок девятый этаж,
Где ждёт его крановщица Людмила.
Сейчас он уже на шестом этаже,
Точнее сказать, на отметке его.

А в городе вьюга, горят фонари,
А в городе жалобно плачут трамваи.
И только влюблённым бродить до зари
— Как классик сказал-, о часах забывая.

Они- бедолаги- но нам бедолаг
Не очень -то жалко- нам жаль Иванова.
Ведь он проползает двадцатый этаж.
А надо на двести сорок девятый,
Где ждёт его крановщица Людмила,
Ударник труда и член комсомола.

Над городом плавает чёрная мгла,
И голос трубы о рассвете мечтает,
И только поэту бродить до утра
И он до рассвета шагает, шагает.

Худой, остроносый, в потёртом пальто,
И курит одну за одной сигареты.
А тёмное небо- почти решето
И сыплется снег и плевать бы на это,

Когда бы не наш монтёр Иванов
Он тридцать восьмой этаж проползает.
Проворно ползёт и проворно мечтает
О милой своей пышногрудой Людмиле.
С широкими белыми бёдрами, с телом,
Налитым здоровьем и энтузиазмом:
Она в профкоме ещё заседает:
Комиссии член по льготным талонам,
Член общества дружбы с «Буркино-Фасо» —
Страною, ставшей на путь соцьялизма.

В сверкающих глыбах небесного льда
Надежда на солнечный луч умирает.
И только луна своей ношей горда:
Который уж век она свет отражает.

Двенадцать. Сорок четыре. Монтёр
Сорвался с трубы и — увы! — не к Людмиле
Летит. Расстояние больше и больше
Меж ним и Людмилой. Всё так же она
«ОСВОДа» член, значкист «ГТО»
И даже какого-то член «ВТО».
Хотя, зачем нам Людмила? — ведь к ней
Уже не вернётся монтёр Иванов.

Конец счастливый, вполне хэппи- энд:
Фуфайкой монтёр за балкон зацепился
На двадцать шестом этаже и орал
Матом благим и не только благим
Минут пятьдесят, и дверь распахнулась,
Его втащила мадам Королёва,
Вдова или нет, не вдова- разведёнка-
Какой, ну какой хэппи-энд со вдовой?
Растёрла его, накормила кефиром.
И он в благодарность до 5- 46
Любил её и довольна осталась
Мадам Королёва. Дала ему ключ,
И сердце впридачу, и триста пятнадцать
Рублей на сберкнижке вручила ему.

И было утро, и было солнце
И звёзды, осыпавшись с неба, застыли
Сугробами белых пушистых снегов.
И в сердце каждом печаль и любовь,
Надежда на что-то — прощай, Людмила.
***
Памяти Б. Ш. Окуджавы.

Чёрного неба светлый собрат,
Алмаз мой бесценный в тыщу карат.
Слышу твой голос отныне с небес.
Поёшь ты оттуда, а слышно и здесь.
Так я мечтал повидаться с тобой,
Песни услышать, пока ты живой.
Знал, что на время подарен ты нам,
Счет не на годы, и к этим смертям
Так непривычна живая душа.
Ты по Арбату идёшь не спеша.
Ты всё уходишь, уходишь и нет
Слова прекрасней и чище, чем «смерть».
И безнадёжней -вечность сильней.
Знаю, что в мороке тающих дней
Была утешением песня твоя
Умной печали своей не тая,
Ты всё поёшь, и поёшь, и поёшь.
Вечной дорогою бардов идёшь.
Вечной дорогой, вечным путём.
А мы всё живём, покамест живём.
Льётся рекою прозрачный асфальт
Плачет, прощаясь с тобою, Арбат.
***
Все те ушедшие когорты,
Которых я не ветеран,
Уверен я: могли до чёрта,
Поёт от зависти аорта,
Но я боюсь идти на брань.

Я слишком хил и анемичен.
Я слишком хрупок, утончён
И это, хоть и неприлично,
Не понимаю я различья
Между кимвалом и мечом.
***
Опять потеплело, подсохли
Дороги, апрельская чудь.
И мы запасаемся — впрок ли? —
Иль может, на самую чуть

Улыбками. Чудный мой месяц
О мой ясноглазый апрель.
Дурачеств средь всех, околесиц
Ты, милый, — всего лишь капель.

И только, а этого мало
Для счастья, но хватит вполне,
Чтоб все без причин улыбались
Покою, теплу и весне.
***
Мне и день- не за день,
Мне и утро не утро,
Мне и солнце- за тень,
Мне и глупость- за мудрость.

Мне и хлеб- не за хлеб,
Мне и счастье- не счастье.
Среди тысячи неб
Над собою не властен-

Выбираю твоё,
Пусть не яркое очень,
То, в котором живёт
Хоть частица, кусочек

От огня твоего
И небесной лазури.
Мне б совсем ничего:
Чтоб глаза утонули

В синеве твоих глаз,
Чтобы встретились пальцы.
Мне и бог- не указ.
Над собой ли смеяться?

Мне и полночь- не ночь,
Мне и звезды- не звезды.
Ничего не пророчь.
Слишком рано и поздно.

Слишком медленный сдвиг
По судьбе и по фазе.
Мне б одно на двоих-
Не бояся, что сглазят-

И веселье, и песнь,
И позорище казни.
Важно то, что ты есть,
Всё иное- не важно.
***
Мой письменный верный стол
М. Цветаева

«Мой письменный верный стол» —
Стихов моих знойный атолл,
Прибежище волн голубых,
Пассатов певуче- тугих.

Где пальма, качая кокос,
Поёт колыбельную роз.

Где рыба, сверкнув плавником,
Горит в темноте ночником,

Мелодия зыбкой волны
Слышней посреди тишины.

Мелодия белых лагун
Как память растаявших лун

И плачет, и плещет волна.
И светит, и светит луна.
***
Ночь рассветом поправ,
Хлынув, как решето.
Свет от небесных трав,
Мерцающих шапито,

Перетекает в день,
Утро, журчанье воды,
Белого облака тень,
Чьей-то силы следы:

Кто-то строит, гремит,
Кто-то верит, поёт.
Чем-то в небо дымит,
Чем-то в поле встаёт.

Где-то поёт вода,
Где-то рычит тепловоз.
Блещет в отвалах руда,
Мерцает, как капли звёзд.

Где-то, палкой стуча,
Идёт столетний старик.
Где-то, жадно урча
Зло обнажает клык

Стая диких зверей-
Ну что ж, на то и зверьё.
Если б были добрей,
Не стали б кричать «моё».

А день останется днём,
А ночь всё та же ведь ночь,
Поросшая звёзд тряпьём,
Не смеющая помочь

Ничем. Пустые слова
Не лучше пустых ночей.
И даже неба трава
Своих голубых лучей

Пожалуй, не всякому даст-
Не всякому этот почёт.
Совсем почти, как Мидас,
Но только наоборот.
***
По этой тропе не снега вразброс,
На этой тропе не синее пламя,
Не жидкий огонь белокурых волос,
Не смелая кепочка над глазами.

Не ног упругость, растущих из шорт,
Не сами эти пижонские шорты.
А что? Не скажет вам даже черт
Не всё ведь в мире понятно и чёрту.
***
Чёрный кот с манишкой белой
На руках моих урчит.
Очень толстый, очень смелый,
Респектабельный на вид.

А хозяин, как бродяга,
А хозяин, как бандит,
Льёт в тетрадь свою бодягу,
Всех знакомых веселит.

Извини меня, котяра.
Я не стою лап твоих,
Твоего хвоста. Устало
Я граню средь ночи стих.

И надежду я лелею:
Буду я таким, как ты.
Стану толстым, осмелею,
Все соседские коты

Будут лопаться от злости.
У тебя же хвост трубой.
Мной гордиться будешь просто
Так, как я горжусь тобой.
***
Какая одежа- обужа
Для света и песни нужна.
Хватило бы хлеба на ужин,
Хватило б для пира вина.

Хватило бы темени — света,
Хватило бы ночи и дня.
А всё, что ещё не воспето-
Уже не дождётся меня.
***
А когда прокуратор всесильный
Свои белые руки умыл,
Было больно сначала несильно,
И с ленцой меня воин губил.

А потом, в том далёком нисане,
Через город продажных рабов
Нёс я крест, как проносят и знамя,
И златого чекана любовь.

Через вопли бушующей черни,
Через очень немногих любовь,
Зная всё, что случится не вчерне.
Проливая невинную кровь.

Понимая, что этого мало
И готовясь терпеть до конца,
И под тяжкою ношей шатаясь,
О терпении бога- отца

Умоляя. И с братьями рядом
В высоту вознесённый на крест,
И в горячке беспамятным взглядом.
Озирая всю скудость тех мест,

Всех прощать и любить всех, прощая,
Всё прощать, всех любить до конца,
С богом- сыном навек сочетая
Бога- духа и бога — отца.
***
С тобой мы хоть вместе,
Но кровь у нас не одна.
Ты мне не невеста,
Тем более, ты не жена.

Мы разные сутью,
Своим потаённым огнём.
И держат нас путы
И ночью холодной, и днём

Меж нами заборы
И всех отчуждений стена.
Меж нами заторы
И чья-то глухая вина,

И голос невнятный,
И ложью изжёванный слог.
А как на попятную-
Знает, наверно, лишь бог.

Меж нами и чарки,
Что выпиты будут до дна.
И чьи-то подарки,
Несметна которым цена.

И чьи-то удачи,
И вечные чьи-то табу.
А нам- не иначе,
Как вместе лишь только в гробу.

А нам не иначе,
Как там, за пределом судьбы,
В обьятиях плача,
Где нет недостойной борьбы,

Где плавятся свечи
Всех сосен закатным огнём.
Где нежные речи,
Где плачется ночь соловьём.

Где будет нам встреча,
Где нам не вздыхать: «Не судьба»,
Где раны залечат,
За всё подарив мне тебя.
***
То ли шапка волос, то ли шапка манкурта-
И душа леденеет навек от испуга.
Прозодежда обычного серого утра
Вызывает теперь ощущение друга.

А ночные кошмары клубятся, клубятся…
Чьи-то смерти за сердце рукою хватают.
И проносишь стеклянное тело паяца,
Как о том балерины во сне не мечтают.

И сгорает душа в чьих-то душ звукоряде,
И листву всё теряет, теряет, теряет…
Скоро вьюги воздвигнут свои баррикады,
И природа «отбой» до весны проиграет.
***
Я-большой и серый обезьян,
Я-владыка в обезьяньем царстве.
Нежные подруги лебезят
И самцы моё выносят барство.
Подставляют зад под тумаки,
Тяжелей не сыщете руки.
Я-большой и серый обезьян.
Амулетом на груди банан.
Я-владыка острова Суматра,
Я-владыка по отцу и матери.
Цепкая мохнатая рука
Держит крепко скипетр самодержца.
Пропастью бездонною разверзся
Страшный гнев, и обломав бока.
Подданых привёл в повиновенье.
И скользят неслышимою тенью
Серые покорные стада.
Есть рабы, а значит господа.
И сладчайшей мякотью манго
Услаждаю нёбо и язык,
Увлечён любовною игрой,
Но уже, к несчастию, старик.
Просят ласку у других самцов.
Я-детей бесчисленных отцом-
Ими же оставлен и забыт.
Этот горький обезьяний быт:
Изгонять уставших храбрецов
Для моих потёршихся резцов
Не под силу грубая кора.
Видно умирать уже пора.
Я- большой и серый обезьян.
Сытость и утехи потерял.
Я один под пальмовым шатром,
И уже теснят со всех сторон
Обезьян бесчисленных стада.
Счастье не вернётся никогда.
Баллада о цвете кожи
Корабль из Чёрной Африки плыл.
Невольников вёз на плантации.
И глаз португалец Алонс положил
На деву стройнее акации.

Жемчужные зубы и выпуклый бюст,
Пылающий зноем взгляд
Алонсо в сердце почувствовал грусть,
Свиданиям с девушкой рад.

Она полюбила: ведь он- хорош,
Красавец- мужчина в цвету.
И с проседью кудри как летний дождь.
Она же- Африки знойная дочь,
Ей девственность невмоготу.

И шёл под парусом жаркий роман,
Двое сгорали дотла.
И тёмную кожу белым перстам
Доверить она смогла.

Но всё кончается. Всё ж побыстрей
Осыплется алый цвет.
Однажды его попросила: «Согрей»,
Алонсо ответил: «Нет».

И вот уже гавань. И сразу торги,
Кто выжил- судить не берусь
Лишь скованных цепью две чёрных руки
И нитка дешёвых бус

А чёрная дева уже зачала,
Забыты Алонсо и путь.
И тот, кого она родила,
Сосал материнскую грудь.

Он был не чёрен, он был не бел,
Но этого к счастью не знал.
А вырос и звался как прочие: «Негр»,
Улыбкой роскошной блистал

И плети ему, и похлёбка ему,
Вода и чёрствый маис.
Ещё добавим:
В хозяйском дому
Влюбилась одна из девиц.

И он не сдержался, и он переспал.
Её был застрелен отцом.
А сын белее белого стал,
Похожим на мать лицом.

Царили горе и радость в дому,
Смешались с отчаньем вера.
Теперь уже не сказать никому,
Кто- чёрный был, а кто-белый.

И с той поры в тех краях повелось:
Жениться на чёрных наложницах
Хоть это вполне расистский вопрос,
Об этом знает судейская кость,
А Баия1- всегда беззаконница.
1- штат в Бразилии
***
За что же мне столько везенья?
За что же мне столько любви?
За что мне даётся спасенье
И лёгкое жженье в крови?

За что же тебя обозначил
Спасительный сумрак и день?
За то, что неможно иначе.
За то, что отныне, как тень,

Хожу. Оторваться едва ли,
Едва ли по силам теперь.
Горящие взоры, слова ли,
Открыли в блаженство мне дверь.

И ты: и чиста, и небесна,
И ты: и огонь, и вода-
Не пламя желаний телесных,
Не жгучее пламя стыда,

Но тихо моё упоенье,
Восторги мои негромки.
За что же взимается пеня-
Пожатие слабой руки?

За что мне твоё ожиданье,
За что мне твоя красота,
За что мне и нега, и тайна,
И тихая прелесть стыда,

И самые первые взоры,
И самый негромкий намёк,
За что мне твои разговоры,
Журящий и нежный упрёк,

За что мне твои ожиданья?
За что мне твоя красота?
Лишь самую малость отдай мне,
И робко коснутся уста

Твоих, что неведенья полны
И полны и страсти, и тьмы.
Такой вот негромкой, спокойной
Меня в своё царство прими.

И будет спокойная нега,
Текущая в вечность вода.
Возьми же хотя бы до снега,
До самого первого льда,

Возьми, не жалея об этом,
Возьми же, возьми же, возьми.
Прими в свою ночь до рассвета
И тихо меня обними.

О скромная, тихая сказка
И с неба сошедшая быль.
И вся ты и нега, и ласка
И вся, как под ветром ковыль.
***
В королевстве моём Кирарту
Начинается новый день.
Водоносы играют в нарды,
Призывает шашлычник в тень
На отменное нежное мясо,
Аромат золотого вина.
Точит с каждым шашлычник лясы.
А кувшины пустеют до дна.

В королевстве моём Кирарту
Не увидеть печальных лиц.
Здесь любой из бродяг азартен.
Простираются молча ниц,
Если видят хромого дервиша,
А за ним идёт янычар.
Это я- и ниспосланной выше
Властью джиннов лишаю чар.

Здесь чадра укрывает надёжно
Ароматные розы Востока.
Здесь скакун пасётся стреноженный,
Что домчит в мгновение ока
До страны, где живут кяфиры,
Правоверных враги мусульман.
А в садах цветенье аира,
И акын слагает дастан.

В королевстве моём Кирарту
На отшибе стоит дворец.
Здесь хитрейший раскроет карты,
И теряет голову льстец
Пред портретом красы луноликой-
То красавица Малхуан.
Щиплют бороды в страсти дикой,
На коленях стоят до утра.

На базаре и перс с завитой
И окрашенной хной бородой.
И афганец, шейх родовитый,
И звучат зурна и гобой.
Здесь танцовщицы — розы Востока,
Чей живот и нежен, и впал.
Утешенье найдёт одинокий
За один золотой динар.

Здесь халва и миндаль, и чашу,
Где прохладный щербет, поднесут.
И алмаз, и муслин редчайший.
И втирает в кожу кунжут
Банщик с голым и потным торсом,
И тоскливо поёт зурна.
И ковры с удивительным ворсом.
Пьяных возгласы: «Пей до дна!»

Здесь бродячие канатоходцы
На канате вершат чудеса.
Мореход, продающий лоцию,
Вам расскажет за полчаса,
Как доплыть до горы жемчужной,
До страны кяфиров доплыть.
Здесь певцу со страстью ненужной
Начинают в ладони бить.

И зовёт муэдзин к молитве,
И полна правоверных мечеть.
Здесь сардар готовится к битве,
И ослы начинают реветь,
Если слышат звон ятаганов
И бряцанье медных щитов.
Здесь рабов и невольниц стегают,
Не жалея для них кнутов.

В королевстве моём Кирарту
Не житьё- настоящий рай.
Водоносы играют в нарды,
И веселье бьёт через край.
Здесь бросают динары нищим
И имеют роскошный гарем.
Ниспослал благодать всевышний,
Расскажите об этом всем.
***
В мире перепутаны
Следствия с причинами
В мире перепутаны
Вымысел с мечтой.
В мире перепутаны
Женщины с мужчинами.
Где граница резкая,
За какой чертой

Та, что слыла дерзкою,
Гордой недотрогою,
Та, что стала ласковой,
Самой дорогой?
Где граница резкая,
Где причина веская,
За какой неведомой
Господу чертой?

И теперь обыденно,
Всё равно невиданно,
Ты идёшь спокойною,
Тихой и родной.
Ты ко мне с обидами
И со всеми видами.
На чужую горесть
И на свой покой.

Ты моя со всячинкой,
И, как будто маленькой,
Обьясняю разное
Тоже, как могу.
Всё, что не растратили.
На пиры, на платья ли,
Наше хоть навечно,
Навсегда в долгу.

Все мои желания,
Все мои страдания:
Не теряй, прошу я
Царственность свою.
Нет мне оправдания,
И одна лишь мания,
И одно присловие:
Я тебя люблю.

Потому и сбудется,
Только б не распутица,
А одно хорошее-
Значит: для тебя.
Хоть немного мужества,
Радости и дружества,
Просто, по-семейному,
От души любя.

Потому и прежняя,
Потому и вешняя,
Что совсем ты взрослая
И совсем дитя.
Есть страна чудесная,
Синева небесная,
Но туда желания
Вряд ли долетят.

Ты в любом обличии
Не теряй величия,
Будь всегда такою же,
Той же, что была.
Все мои обычаи,
Все мои отличия,
Только в том, что рядом.
Ты со мной жила.
***
Одинаково мыслим, сосед,
Соревнуясь взапуски.
От июльских календ до календ-
Через год и тоже июльских.

Пожинаем плоды судьбы,
Пожинаем плоды, пожинаем.
Заоконной не видя резьбы,
Всуе мыслим и поминаем

Общих тех, кто зрачку знаком
И знаком перепонке уха,
С кем особенно было легко.
Иль особенно сухо.

Так и ходим. Скрипят ворота
То в одну, то в другую сторону.
«Аз есмь аз» — не другим чета,
Самолюбия поровну.

И амбиции те ж почти,
Только я чуть-чуть эстетичней,
Потому что ношу очки
И не думаю о приличьях.

Я прилизанней и побрит,
И ширинка всегда застёгнута.
Мне- в заслугу, а вам- на вид,
В остальном же- всё поровну.

Не имея того, что есть,
Я имею уже, что будет.
Честь имею, имею честь,
Как и все нормальные люди.
***
Когда расплавлю синий камень,
Животрепещущее пламя
Я растворю в его струе.
Прозрачней воздуха поёт
В мехах усталых вдохновенье.
Ах, судари, всего мгновенье.
Своё уймите нетерпенье.
Я покажу весёлый мир,
И будет то лукуллов пир.
Сквозь декорации рядно
Иное видно полотно:
Здесь козлоногие сатиры
Свои покинули квартиры-
Пещеры низкий грубый свод,
Их братски принял небосвод.
Он дал им чистый свежий облак.
И « как чудище зело, обло»
Его причудливый абрис.
И в тот же миг из-за кулис
Рванулось солнце, словно конь,
И брызнул золотой огонь.
На сумрак скал и глубь реки.
И, взяв прекрасные мелки,
Нарисовал и лес, и поле.
Потом принёс в своём подоле
Щеглов веселых щебетню.
Вздохнув, что десять раз на дню,
Он исполняет чью-то прихоть,
За облако запрыгнул лихо.
И, как мальчишка, подсмотрел
И засвистал, и закипел.
Рванулись вниз протуберанцы.
И в том губительном багрянце
Таилась, верно, чья-то смерть.
И снова всколыхнулась твердь.
И ветер буйный прилетел,
Охапки листьев завертел,
Швырнул их дерзко в небеса
И, наподобье колеса,
Согнул деревья он шутя,
Потом- предерзкое дитя-
Топил на море паруса,
Природы лучшая краса.
Сдувал на небе птичьи стаи,
И вереница их косая
Упала в неба синеву.
И заплескалось наяву,
Загоношилось море крыл,
И птичий гомон осветил
Былую царственность небес.
И, словно разудалый бес,
Погнал озёра, реки вспять.
И горы принялся копать,
Швыряя скалы, как циклоп,
И торжествующий свой лоб
Он вперил в синюю дыру.
— Держи меня, а то помру-
Он куролесил и чудил.
И сотни смерчей закрутил,
Погнал леса, как будто стадо,
Деревья словно были рады,
С корней сорвались и пошли
Дороги новые торить.
Быть может, чтобы стать тайгой,
И, словно кто махнул рукой,
Олени, лоси и волки,
Собравшись в целые полки,
Пошли деревья догонять,
И белки принялись скакать,
Бросать орехами из дупел,
А впереди- таёжный жупел-
Прекрасный, спелый, гордый кедр.
И словно хлынуло из ведр:
Ковры мышей, зайчишек, лис.
И стаи дерзких чёрных птиц,
А дятел бедный, на скаку
Долбил дыру в большом суку-
Ополоумел бедолага,
Разверзлись новые овраги,
Воздвиглись новые холмы,
И взволновалися умы:
Предерзки шалости ль, затеи ль,
Как можно: посреди недели
Творить такое, словно бог.
Медведи из своих берлог
О милосердии взывали,
К благоразумью призывали
И, сжалившись над сей бедой,
На всём скаку, как конь гнедой,
Рванулось всё опять к порядку,
Хотя- увы- пришлось несладко:
Нарушена земная твердь.
А, кстати, начинали петь
Штормы, пассаты, ураганы,
Везде гигантские «цунами»,
Толпа взбесившихся китов
Из миллионов скользких ртов
Пускала синие фонтаны,
И ойкнул бог по-детски: «Мама!»
И стал просить и улещать
И милостью своей прельщать.
И пригласил их на Парнас,
Отныне ветер стал Пегас,
А солнце сразу девять муз
Взяло, как слуг, и этот груз
Они с охотою тянули.
А те, кто в море утонули-
Ожили. На своих местах,
Как будто все они в гостях-
И лес, и реки, и трава,
Свои пернатые слова
Шептали ночью птичьи пары,
И растянулся бог усталый,
Прилёг на старенький топчан,
Укрыв под бархатный чапан
Свою усталую главу.
Повествованье перерву:
Не говорите только: «Ах»,
Бог по рождению- казах.
Он мягок, тонок и лукав,
И посему, понятно, прав.
Кончаю скоро эту ересь,
не то читатель мой, изверясь,
От страха, может, ошалев,
Помчит, как опьяневший дев
И наломает кучу дров.
Кончаю этот ливень слов.
***
Дрожащий блеск, чуть влажный, нежный,
Лазурью отливает глаз.
А я смотрел, смотрел небрежно
И помню это, как сейчас.

Ты говорила, опуская
Ресницы на глаза свои,
Я отвечал тебе: «Бывает»,
А сам глазами говорил.

Ты говорила, говорила,
И был глазами разговор.
Что говорила- то забыл я,
Глаза вот помню до сих пор.
***
Я всегда хотел семьи, уюта
И сиянья голубого дня.
Ждали у судьбы на перепутье
Роковые женщины меня.

И влюбляли и с ума сводили,
И ввергали в тысячу безумств,
Что во мне такого находили,
Я судить об этом не берусь.

И в горячке встреч и расставаний
Второпях совсем не тех ласкал.
И, бывая много раз обманут,
Голову на руки я ронял.

И лежал бесчувственней чурбана.
С сердцем, выгорающим дотла,
И, как пёс, зализывая раны,
Ждал, чтоб просто смертная пришла.
***
Всё, что нами забыто и богом,
Что пошло по своим дорогам,
О прощаньи забыв сгоряча,
Не мечтало о добром боге,
Ни о счастье, ни о чертоге,
Где стоит пред портретом свеча.

Встав на цыпочки, лёгкое пламя
Машет, машет вослед руками,
Безнадёжно сгорает воск.
Слышен ходиков счёт- не минуты,
Не года, не вечер, не утро,
Не в застолье роскошный тост,

Это сердце моё сгорает
И на дерева гладь стекает,
Сколько жизни ещё впереди?
В этом доме закрыты ставни.
Мы забыли о самом главном:
Том, что тщетно прячем в груди.

Сном январским окутаны ели,
Что-то нам подарят метели?
Неужели будет весна?
Что мне делать с портретом старинным,
Чей там облик и чьё там имя,
Чем они волнуют меня?

Снова ветра косые плечи,
Лишь мгновенье одно до встречи.
Что мне блазнится в стёклах окна?
Снова вечер, холодный вечер,
И метели белые смерчи,
Точно струйки живого огня.

Снова стёкла окна отпотели,
Стали выше окна и двери,
Плечи выпрямил потолок.
И потёртая кожа дивана
Об одном поёт неустанно,
Неизвестен лишь только срок.

Птичий след на белой пороше,
Занавески в цветной горошек,
И герани прильнули к стеклу.
Может, надо б чего попроще-
Вон ведь сколько их: юных, хороших,
Размечтался я не к добру.

Снова струйки белых метелей,
На окне цветы асфоделей,
И считает мгновенья кран.
Так и будет. То тишь, то вьюга,
Вспоминай обо мне, подруга,
Ведь не всё на свете обман.

Что-то сбудется, канет в Лету,
И вполне наш спор беспредметен.
Есть ли разница: жил- не жил.
Но на самом большом расстояньи
Четко вижу: свеча упрямо
Машет бликами ясных крыл.
***
Выламываюсь из зигзагов,
Что предначертаны судьбой,
Как по снегу, по следу: шагом
И точно в шаг. Но боже мой!

Зачем? Ведь жизнь и так прекрасна,
И я тянусь за горизонт.
Что жалкий небосвод несчастный,
Что нам напоминает зонт!

А значит тоже ограничен,
Хотя бы той же синевой,
А у меня слова в наличьи,
Что пахнут снегом и травой.

А у меня- весь мир в кармане
И вкупе с вошью на аркане,
Он мне иллюзию даёт
Неограниченных свобод.
***
Бренчал монистами ветер,
Свистел в ладошку пустую
И там, на исходе лета
Шептал он: «Я протестую».

Мне нравятся серенады,
Печаль, цыганское солнце,
Случайные нравятся взгляды,
И чьи-то вздохи: «А помнишь?»

Я помню всё, дорогая,
Что было на белом свете,
И то, что была другая,
И то, что… На то и ветер

Играть на афишной тумбе
Заезженным репертуаром,
Плясать сумасшедшую румбу
И женщин ласкать всех даром,

Лететь по каналам улиц
Быстрей, чем дыхание смерти:
Быстрее ножа и пули,
Быстрее всего на свете.

И там, на исходе лета
Мается, ждёт другая-
Чьи косы, как чёрные плети,
Своей красотой пугая,

Чьи руки как быстрые воды,
Чьи губы слаще малины-
Отнять чтоб твою свободу,
Не отнятую другими.
***
В чеканном тусклом серебре,
В арабских вязи слов ажуре,
Во зле не помнящем добре,
В Баяне- древнем балагуре

Мне проступает лик один
В весенней россыпи веснушек-
Разноречивый мир един.
Кому-то высшему послушен.

Когда в гармонии с моей
Совсем нечаянной мечтою.
Той, что любой звезды звездей,
Той, что сама себе звездою.
***
Ты- вечность,
Я- мгновенье, краткий миг.
Ты- горы, я- лишь малая песчинка.
И лишь тобою в мире я велик-
В безжалостном суровом поединке.

Тобою начинаются моря,
Ты- вечная река, а я- лишь капля.
И ты, свою безудержность даря,
Меня уносишь к вечности- не так ли?

И так во всём, и так всегда во всём,
Всему на свете придаёшь значенье.
Грохочет для тебя июльский гром,
И для тебя меняются теченья.

И пишутся поэмы и стихи,
И связаны с тобой мои надежды:
Что ты мои отринешь все грехи
И сбросишь свои легкие одежды.

И, поверяя истину свою,
Ты приобщишь к высокому святому.
Не о тебе ль я с ночью говорю,
Не о тебе ль пишу и стих искомый.

И верю я тебе, как никому,
Как никому: ни другу и ни брату.
И всё, что мило сердцу твоему,
Уж для меня возвышенно и свято.

И потому пусть в воздухе ночном,
Как трели соловья, звучат надежды:
Однажды ты войдешь женою в дом
И сбросишь свои лёгкие одежды.
***
И в какие не смотрел глаза я,
И какие плечи не ласкал!
А теперь в душе моей роса ли,
Или смерти чувственный оскал.

И смотрю, смотрю заворожённый
Золотыми точками в глазах.
Так сейчас, и так во время оно.
В сердце тает неподвижный страх.

Пусть придёт, придёт она за данью:
За цветами синими души,
За живой водою и за ланью,
Что всегда от смерти убежит.

Застучат точёные копыта,
Улетит, как серая стрела.
Ну, а души не боятся пыток.
Это души, души- не тела.

И потом в обличьи незнакомом
По дорогам мира, по волнам.
Так сейчас, и так во время оно-
Это изменять уже не нам.

А душа- талантливая серна,
Ураган и серая метель.
Даже в теле чёрном, даже в скверне
Всё равно и небо, и апрель.
***
Марципаном щека тугая,
Ты сегодня совсем другая,
Разалелась, поди, неспроста.
Ночи пали в колодец ночи-
Братство умерших одиночек,
Где надмирная чистота.

Ледяное ласкает пламя, —
Я коснулся тебя губами,
Видя влажно- сияющий глаз.
Отчего на душе морока,
Что-то умерло в мире до срока,
Что-то умерло- не сейчас.

А тогда, когда только снилось,
И небес монаршая милость
В виде дождика пролилась,
Я украл на двугривенный счастья,
Но осмелился б разве красть я,
Если б ты от меня не зажглась.

Всё предбывшее — всё уходит.
Как у нас говорят в народе:
С глаз долой и из сердца вон.
Только как с тобой разобраться:
Ты не смела ко мне являться
И подолгу смотреть вдогон.

Ты исчезнуть должна на вечность,
Проявив ко мне человечность.
Во второй лишь вечности час,
Час свиданий и час рыданий,
Ты пришла бы ко мне с цветами,
Иль тебя привели цыгане,
Иль ты заново родилась.

И глаза окунала в туманы,
Продолжая свои обманы,
На которые я не горазд.
И была бы женой иль забавой, —
Я не знаю этого, право.
Может, просто со мной бы сошлась.

Все цветы обнимая руками,
Всё, что ты таила веками,
Отдавала б, как море- янтарь.
Я не знаю ещё о многом,
У чужих слоняясь порогов
Не богаче, чем был я встарь:

То есть я имею толику
Солнца, неба и птичьего крика,
Невозможность тебя обнимать.
Все о чём-нибудь да судачат.
Наша встреча близка, не иначе,
Не иначе, близка, как знать.

Всё ещё, авось, обойдётся,
Ведь на самых неверных лоциях.
Мыс надежды вписан мечтой.
А покамест иду кругами,
Разгребая беду руками
И терзаясь своей слепотой,

Будут новые слезы и луны,
Всё, что было когда-то « втуне»,
Может, станет просто « вотще».
Матерком про себя ругаясь,
Никогда ни в чём не раскаюсь,
Я, как перец чёрный в борще.

Но кончаю: рука устала.
Ты о чём-то меня пытала
В сновиденья блаженный час,
Час, когда умирают лица,
Покрываются ямбом страницы,
Казаки запирают станицы,
Затирают для блинчиков ржицу,
Пропускают меж рёбер спицу.
Нагло, дерзко и не таясь.
***
Существованье моё растительно:
Синтез стихов под воздействием света и любви.
И это для меня зело упоительно
И падаю на колени с воплем: « Благослови!»
Но дщерь земная лишь усмехается,
Совсем-совсем другому она улыбается,
И на лице её сожаление,
Смешанное с каким-то космическим удивлением,
Источник которого всё удаляется, удаляется,
И ничего на свете не повторяется.
Ничего и никогда.
***
Опять предутренний бред,
Похмельная галлюцинация,
Вроде летающей кошки,
Приснившейся летающей мыши,
Которая, может, потому только и встала на крыло,
Чтобы поменять среду обитания,
Уйти от своего извечного врага.
***
Приспело горячее время:
Писать, писать и писать.
Ушли покой, полудрёма.
Вопросов нет: как начать.

Начни, конечно, с начала.
Даст бог, дойдёшь до конца.
Твои гекатомбы, причалы,
Твоё ожиданье гонца.

То ветрено, то студёно,
То пасмурно, то дожди.
На улицах оживлённых
Её появления жди.

Тревоги, сомненья, грусти
Уходят-приходят вновь.
Как ты, стрелок, неискусен,
Пославший такую любовь.
***
Когда б студёнистой амёбой,
Когда б комком прохладной слизи,
Не понимать, не видеть чтобы,
Не говорить с тоской: « Спасибо».

Как червь, на почве извиваясь,
Холодной пучеглазой жабой.
На этом белом свете маясь,
Всего не понимать хотя бы.

А так: живёшь, пронзён стрелою,
Мильон других в тебя вонзают.
И думаешь, что жить не стоит,
И всё живёшь, не умирая.

Вот это- горшая наука:
Живи, когда уж всё постыло.
Лет двадцать- тридцать до разлуки
И счастья явно не хватило.
***
Все в этот вечер были с нами;
Директора, кондуктора.
И наши недруги с друзьями,
Инспектора и доктора,

Доценты и приват-доценты,
Премьеры — вице и без виц.
С гортанным фраера акцентом
Из самых тех кавказских лиц.

Там был гаишник полупьяный,
Вполне заквашенный ОМОН.
И в этом шуме, в этом гаме
Пришёл на всех Армагеддон.

И тотчас ведьмы и русалки
В пространство алое взвились.
И, пользуя, кому не жалко,
Всех сих раскованных девиц,

Толпа рванула к водопаду,
И был роскошен водопад.
В жемчужной судороге ****и
Кричали грешникам: « Виват!»

За ними плыли педерасты
И лесбиянки, и коты.
Кричала проститутка: « Здравствуй!»
Когда мы перешли на ты?

Смеялись пьяно онанисты,
И наводили жуткий страх
С клещами жуткими дантисты,
И в алом зареве рубах

Спешили палачи с кнутами,
Воры, факиры, циркачи.
И ****ь, к устам припав устами,
Шепнула страстно мне: «Молчи».

И я молчал, а все кричали.
Должно быть, все сошли с ума.
А ****и вместе с циркачами
Плясали здорово весьма.

Но вот прошли толпой блатные
И разметали фраеров.
И враз открылись все пивные,
И все орали: « Будь здоров!»

Хотя какое тут здоровье!
Не лучше, чем похмельный сон.
И всей во мне застывшей кровью
Я знал: сие — Армагеддон.

И враз открылись все могилы,
Все трупы зашагали враз.
Кого любили- не любили,
Кого не любят и сейчас.

И шли толпой магометане,
Цыганский табор, взвод солдат,
Что шли в обнимочку с ****ями.
Кто ближе воину, чем ****ь?

А вот архангелы толпою,
А вот фанфар небесных звон.
И враг мне крикнул: « … … … с тобою!»
Я не был этим удивлён.

Друзья потерянно бродили,
Соображая на троих
И череп мне насквозь долбила
То ль проза, то ль какой-то стих.

Я спьяну враз не разобрался.
Все сорок сороков: « Дин-дон».
И дьявол с богом целовался,
Армагеддон! Армагеддон!
***
В темноту скользили тени
Невесомых привидений,
Пробегали в лунном свете
По стене и по паркету.
Пробегали босиком
И летели кувырком.

И сказать мы можем смело,
Что, лицом белее мела,
Что с глухими голосами,
С близорукими глазами,
Натыкались на буфет
И роняли табурет.

Щекотали нас под мышки,
Из компота ели вишни,
И звонили в телефон.
Заводил магнитофон
Самый шумный домовой
И ещё кричал совой.

И звенели колокольчики
Тихих смехов и смешинок,
И сморкалися в платочек.
По доске водил рейсшиной
Самый шумный домовой.
Чёрт с тобой.

Самый старый шлепал в тапочках,
Заводил свои порядки.
До утра играли в салочки,
А потом играли в прятки.
До утра водил
Самый тихий из задир.

Разжигали самовар,
На боках его блестящих
Пот горячий выступал,
Пили чай из синих чашек
В привиденческом пиру-
Слово честное, не вру.

Мы узнали их повадки
Про пирушки и про салочки,
Что совал свой нос в тетрадки
И в диктантах ставил галочки
Самый вредный домовой-
Не впервой.

Исчезали в лунных бликах,
Забирались с тихим криком
В дребезжащий клавесин
И в настенные часы.
Или в старом радио.
Засыпали на день.
***
На вкус, на цвет, на вес, на зуб,
На едкую печаль, на радость,
Качать младенцем на весу,
Как тайну древнюю отгадывать.
На тихий голос окликать,
Как плёнку на свету просвечивать,
Как глину разминать в руках
И поступать неопрометчиво,
Бросая кошкою на воздух
И зная: упадёт на лапы,
Срывать с лозы прозрачной гроздью,
Как плитку, в мозаику втапливать.
Её лечить, как лечат раненых,
По ней скучать, как по любимой,
И лавой, в кратере оплавленной,
И неразгаданной доныне,
Ушедшей в воду Атлантидой,
На небесах, как Данте, гидом,
Как Нельсон, на волнах морских,
А под водою быть, как Немо.
И песню, как сухарь, просить
И солью быть в воде соленой.
Молиться ветру, верить звёздам,
Как джинн, лежать на дне морском,
Росой на виноградных гроздьях
И на песке ногой босой,
Рукою на воде холодной.
И быть весной в любом из годов,
В любой из свадеб быть невестой,
Но не обыденным, не пресным,
Не злом, не хитростью, не лестью,
А значит… оставаться песней.
***
Когда мы были птицей, ветром,
Когда мы были тишиной,
Когда, не думая о смерти,
Мы были всем и ни в одной

Не повторились пляске, ветке
И у солёного ручья
Молчали, и молчало лето,
И лишь поток воды, журча,

Напоминал о том, что бренны,
Что не настали холода,
Чтоб льдом сковало постепенно
Тебя, журчащая вода.

Чтоб снегом завалило чащи,
Что листья сгинут в листопад.
Что мы рождаемся не чаще,
Чем этих листьев аромат.

Что ветры солоны и терпки,
Прекрасна светлая вода,
Что мы, не думая о смерти,
К ней приближаемся всегда.

И с каждым мигом смерть всё ближе,
Что друга не было верней.
Она друзей, как чётки, нижет
В сумятице летящих дней.

И вот уже твоя костяшка,
Твоя в прощании рука.
Жить было, может, и не тяжко,
Да ведь не целые ж века.

И вот пришла пора прощаться.
Ты должен, как багряный лист,
От ветки милой оторваться
Под вьюги вой, под ветра свист,

Мелькнуть своим багряным ликом.
И падать, медленно кружа,
И мир, потерей невеликой
Не очень, может, дорожа,

Опять готовится к расцвету,
К весне, к теплу- уже без нас.
И в этом смысле смерти нету.
Есть только увяданья час.
***
Повсюду пролегли дорожки темноты,
Пятнами пульсирует свет,
Грозно рокочет воронка Мироздания,
Но время ещё есть.
***
Для меня идеал- не Джульетта,
Для меня идеал- не Тристан.
Я не делаю, в общем, секрета:
Что мне тонкий и льющийся стан!

Я люблю тебя с костью широкой
И с румяным веселым лицом.
Я пешком бы прошёл издалёка
Чтобы рядом с тобой под венцом

Стать. Но это, увы, невозможно,
Это- область несбыточных грёз.
Я- кандальник, я раб твой, острожник
Задыхаясь до всхлипа, до слёз,

Я люблю, и с моею душою
Я никак совладать не могу.
Но представить, что стала другою
Ты, такого я даже врагу

Не желал бы, всё верно- простая.
Да, крепка и широка в кости.
Но о счастье другом не мечтаю.
Мне другого вовек не снести.
***
Уходящему лету- спасибо.
Уходящему лету- привет.
Как течение Куросио
В океане, — теряется след

Драгоценнейших воспоминаний,
Всех любовей, мечтаний и дружб
Обменяемся адресами,
И в зимы опостылевший гуж

Потихоньку впряжёмся. И диво ль,
Что душа над собой не вольна.
Уходящему лету- спасибо,
Царству ярко-зелёного сна,

Где летящие велосипеды,
Чертят яхты по волнам крылом.
Там, где я о тебе и не ведал,
Где не ведал ни духом, ни сном.
***
Весной линяют девушки и зайцы,
И не решают ничего слова.
Как можно беззаботно так смеяться,
Ведь без того кружится голова?

Весной немного девушки шалеют,
И зайцы тоже этим заняты.
Скамейка, в небе облака, аллея
И девичьи нехитрые мечты.

Ну, право слово, грешно не влюбиться.
Хотя бы и в дурнушку, может быть.
Ведь это в духе пушкинских традиций-
Писать стихи весною и любить.
***
Сияют небеса, промытые дождём.
Промытые дождём, сияют небеса.
И нега облаков течёт в меня ручьём,
Течёт ещё в поля, течёт ещё в леса.

И плачет летний день,
Как тонкая свирель,
Мелодию свою в печаль небес вливая.
Когда-то был январь,
Когда-то был апрель-
Форпост ненаступающего мая.

Теперь уже июнь, а впереди июль.
Как люди говорят: макушка лета.
И облак в небесах- мерцающий патруль,
И скрип сырой травы и шелест веток.

И рыбы плавники в мерцающей воде,
И ветер заструит подводную позёмку,
И в чашах лепестков мерцает по звезде,
Полна, как никогда, июньская котомка.

И в лодке- по воде, ногами- по земле,
По небесам- своим беспечным взором…
Всё — буйство, всё- расцвет,
Всё- ярь, всё- веселей:
И бабочка в траве, и зелень на озёрах.

Куда-то канет в тень беспечнейший игрок,
Что эту карусель заводит, не подумав.
Опять июнь бежит по тысячам дорог
В красе неповторимых полнолуний.

И утр своих, и полдней, и звезда,
Что светится почти в любом колодце,
Колеблется, как светлая вода,
Как девушка прекрасная, смеётся.
***
Слабеют звуки год от года,
И всё туманней по стеклу
Твоё дыхание, свобода,
И притороченной к седлу

Уедешь ты в улус татарский,
Чтоб стать наложницей мурзы.
Зачем тебе подарок царский-
Огонь нечаянной слезы.
***
Все бризы были прошлым бризом,
Все игры- прошлая игра.
Всего лишь пустячок, реприза,
Лишь ахинея и мура.

И сказка, что из синих спален
Сбежит в хрустальных башмачках,
Из тех забытых готовален,
Что, помня лунный свой размах,

Очертят малую толику
Из всех несбывшихся чудес,
Что наравне с удачей дикой
Для нас и мерь, и чудь, и весь.
***
Не востребована любовь,
Не востребована душа.
Как в степи, не поднята новь,
Как видение миража.

Отливающая янтарём,
Отливающая бирюзой
Со пророческим- « мы не врём»,
С состраданием- со слезой.

Родниковой была она,
Как весенний негромкий дождь,
Вся насквозь, до самого дна,
Аж по сердцу проходит дрожь.

Аж морозом холод струит
Меж лопаток до самых пят.
И не помнит она обид.
Как в лесу затерянный клад,

Залежалась она в земле,
Вся в рубинах и янтарях.
И не видят огня в угле,
Не за совесть, и не за страх

Не заметил её никто,
Ни один её не поднял.
И не снял по-мужски пальто,
По-мужски её не обнял.

Хоть за плечи, хотя бы так
Не открыл перед нею дверь.
Вся в холодных белых цветах,
Ну да что говорить теперь!

И морщины струят по лицу,
Точно дождь, запоздалый дождь
И никто никогда к венцу.
И красивая броская ложь

Усмехается, говорит:
«Зря ломалась и принца ждала,
зря копила любовь и стыд
Зря такою честной была.

Зря хотела детей иметь,
Зря хотела мужа ласкать.
Надо было не так глядеть,
Надо было не то сказать.

И гульнула б, когда сошло
Половодье девичьих лет.
И кому оно нужно, добро-
Всё равно ведь в итоге смерть.»

Осмотрела её свысока
И ушла, шелками шурша.
Так и было во все века:
Невостребована душа.

Не нужны ни её тепло
И не мягкость и не печаль.
Так и вянет всему назло,
Пропадает она. А жаль.
***
Ты пляшешь, пляшешь, Саломея,
Изгибом груди, живота.
Вся трепеща и вся немея,
Вся- ложь, гордыня, клевета.

Сосцы твоих прекрасных грудей
Мотаются движенью в такт.
Тебя от пляски не убудет.
Твой алый рот пьянит, как мак.

Вся- ожиданье, вся- движенье
А дальше б- навзничь на спине.
Греху сладчайшему служенье
И плоть твоя горит в огне.

Она податлива, призывна,
Гитана- судорогой ног.
Ты так наивна, так бесстыдна,
Что не пустили б на порог

Тебя. Но той же страсти ради
Взошли б с улыбкой на костёр.
Что грех! И что твоя награда!
Во мраке прячась, точно вор,

Пришли б уста найти устами,
Проникнуть плотью жаркой в плоть.
Виновна ты. Но, между нами, —
Ведь я — не ангел, не Господь, —

Не мне судить. Да не судимы
И в первый день и в день седьмой.
Устам отрадно это имя.
Приди и ноги мне омой.

Рассыпав волосы, засмейся
И в лоно жаркое прими.
Пусть солнцем станет ночи месяц,
Пусть снова вспыхнут звезд огни.

И я умру от истощенья,
И я опять воскресну вновь.
Всё будет, как одно мгновенье,
По чьей-то воли мановенью
Затопит сердце мне любовь.
***
Холодная, далёкая, заветная,
Я знаю, что тебе меня не жаль.
Да и зачем такая безответная,
Такая беззаветная печаль.

Зачем тебе мечты мои и песни?
Зачем тебе грехи мои и сны?
Ты канула, как точка, в неизвестность
И до се я не в силах обьяснить
Я до сих пор

Твои поступки- женщина! Загадка!
Мятежная и чистая душа!
И все твои забытые повадки,
И вся ты- до йоты хороша-

Не снишься мне. Да и никто не снится
Не вспомнишься мне даже наяву.
И не в чем мне перед тобой виниться.
И как-нибудь я всё же проживу.
***
Боже, храни не царя, а меня
И подари вороного коня.

И подари мне из сказки дворец.
И подари с жемчугами ларец,

И позови меня в сад из мечты,
Где аметистом белеют цветы.

Гурии райские мне не нужны.
Хватит красивой и верной жены.

В тверди небес, средь земного огня,
Боже, храни не царя, а меня

Мчится рысак, удилами звеня,
Боже, храни не царя, а коня.

Боже, я слишком назойлив- прости.
Старче, прощай- никогда не грусти.

Знай, что молюсь на твою седину.
Только исполни просьбу одну:

Боже, храни не царя, а меня,
Белый палаццо, лихого коня.

Злато и жемчуг, а также жену
Всё остальное- сам я возьму.
***
Опять в цейтноте, времени немного,
И ничего, пожалуй, не успеть
Уже охота знает про берлогу,
Уже слышна охотницкая медь

Рожки трубят, и рослые собаки,
Добычу чуя, рвутся с поводков.
И нет уж сил для песни и для драки,
И нет уже железа для подков.

И нет коня. Не было и не будет,
А всё, что будет- это всё равно.
И булькает вода на дне сосуда.
Её лишь чуть, и это не вино.

Лишь только воздух дармовой, бесплатный.
Пейзаж: в лесу охота на меня.
И эхо повторит тысячекратно
Лишь ржание небывшего коня.
***
По синему небу плывут облака,
Играет на плесах шальная река.

Дороги уводят опять в никуда
Средь неба дневного мерцает звезда.

Дождями прибита белесая пыль,
В деревьев молчанье древесная быль.

В качанье травы позабытый покой.
И жребий мне выпал совсем никакой.

Такой же, как эта средь лета трава,
Как эти в расцвете своём дерева.

Как эти качели, как эти цветы,
Уже облетевшие вовсе мечты.

Как эти холодные злые ветра,
Что душу мне студят почти до утра.
***
По синему небу плывут облака,
Играет на плесах шальная река.

Дороги уводят опять в никуда
Средь неба дневного мерцает звезда.

Дождями прибита белесая пыль,
В деревьев молчанье древесная быль.

В качанье травы позабытый покой.
И жребий мне выпал совсем никакой.

Такой же, как эта средь лета трава,
Как эти в расцвете своём дерева.

Как эти качели, как эти цветы,
Уже облетевшие вовсе мечты.

Как эти холодные злые ветра,
Что душу мне студят почти до утра.
***
В этом месте картошка
Поливная цвела.
Рядом с пышною рожью,
Как картинка была

В небе плавали тучи,
Обещая дожди.
Но на всякий на случай
Мы шептали: «Не жди»,

Заходили в пшеницу
Целовать колоски.
Не дай бог, прояснится-
Ведь помрём от тоски.

Ночью снилась элита,
Снились суперсорта,
А дожди-то, дожди-то!
И дожди, как мечта.

Дома дети взрастали,
К ним мы были нежны.
Ночью стан обнимая
Плодоносной жены,

С ней мечтали, чтоб дети,
Как ячмень на парах,
Чтобы теплое лето
Подарил нам аллах,

Чтоб стеной кукуруза,
Чтоб гречиха цвела,
Чтобы в бывшем Союзе
Самой лучшей была.

Чтобы густо, ветвисто
Колосилася рожь,
Чтоб горох, как монисто,
Чтоб пшеница, как дождь.

Чтоб сам- двадцать, сам- тридцать,
Получать урожай,
Ну а хочешь жениться-
Только к нам приезжай.

Здесь такие девчата,
Видно бог- агроном.
Ночью- ландыш и мята,
И подсолнечник днём.
***
Я забыл этот город и год,
Я забыл это птичее имя,
Что мне не дал господь от щедрот,
Поделив по-библейски с другими.

Я забыл ту волшебную тьму,
Где слова твои, губы и очи.
То, что ты не дала никому-
А ведь сколько их было охочих!

Я забыл звон брусчатки твоей,
Фонарей пузыри в полумраке,
Миллионы вечерних теней
Одиссеев, спешащих в Итаки.

Я забыл тот божественный код,
За которым желанная встреча.
Я забыл сумасшедший тот год-
Всех печалей и бедствий предтечу.

Как ходил за тобою, боясь
Подойти и начать разговоры.
На меня ты сердилась, смеясь,
И упрёки сияли во взорах.

Я летел за тобою вослед,
Как летит по морям каравелла.
Твой плывущий во тьме силуэт
Никогда не увижу. Не верю!

Я не верю, что всё отошло,
Что напрасно всё было, всё втуне.
В каплях звёзд синей ночи крыло,
И луна, словно таз из латуни.

И звенит, точно колокол, он
Возвещая грядущую встречу.
Или вдруг зазвонит телефон,
Иль прорвётся письмо через вечность.

Дай мне знать о себе. Дай мне знать,
Донеси своё слово, Марина
Отучи меня, грешника, лгать,
Отучи целоваться с другими.

И кивать непонятным словам,
Точно все говорят на латыни
Для двоих лишь речей синева,
И совсем они мертвы с другими.

Этот город я в сердце храню,
Эту дружбу и юность, и горечь,
Раз по сто вспоминаю на дню-
Вспоминаю его я и, то есть,

Вспоминаю, конечно, тебя.
Как тебе там живётся с другими?
Напиши мне, хотя б не любя.
Всё равно напиши мне, Марина.

Расскажи обо всём, обо всём
Обо всём расскажи мне, не плача.
Слышишь, сердца несбывшийся звон,
А могло б всё сложиться иначе.

Но умчалась фортуна в края,
Где мужчины живут- не поэты.
Что с тобою- не знаю, а я
Буду помнить былое до смерти.

Видишь: падает с неба звезда.
Это наша звезда, не иначе.
Блещет тёмного неба слюда,
Всё сияньем покрыв негорячим.
***
Ты- Золушка. Колеблется вуаль,
Влекомая и танцем, и дыханьем.
Принц- глуп. И он не угадал, а жаль.
Ах, принц… ах, принц…. Минуточку вниманья

Вы узнаёте в сказочной красе
Простую замарашку, что встречали
В лесу, когда по утренней росе
Её ножонки бойко топотали.

И пробегала, глазками стрельнув.
Мордашка в саже, грация, кокетство.
Вы морщились небрежно- ну и ну.
К чему ещё опасное соседство?

А жаль. К лицу ли принцу простота.
Тем более, когда она святая.
Примерьте туфельку. Не та… Не та…
А где же та, изящней горностая?

Где та? Где та, в которую влюблён
Почти заочно. С одного лишь взгляда.
Ну что же, принц, в каморочку войдём,
Где ждёт вас высочайшая награда.

Достойна принца, короля… Точней,
Король и принц сей Золушки достоин.
А ты, моя красотка, не робей.
Принц ценит красоту- он муж и воин.

Он ценит верность, сердца чистоту.
А что небрежен- это просто фронда.
И в свадебных огнях уже ротонда.
И взгляды прожигают пустоту.

И пальцы в пальцы вплетены уже,
И в самом сердце холодок щемящий.
Наверно, есть у счастья протеже.
Тем более, коль чувство настояще.

Сюжет банален: счастливый конец.
В любой из сказок правда торжествует
А вот уже выводят под венец
Чету младых. И вот уже ликует

Толпа. И повод ликованью есть:
Незлой король встречается нечасто.
От здравицы шатается дворец,
И счастьем новобрачные лучатся.
…
Ты, мне приснившаяся, с синими, как небо, глазами.
С глазами такой глубокой, неистовой синевы,
Что я, беспечный и глупый, вдруг ахнув: «Ах, мама!» —
Такой громогласный и резкий — стал ниже травы.

Ты с волосами цвета спеющей ржи в июле.
С тонким лицом, носом прямым и ямкой на подбородке,
С тонким и сильным телом- раскинулась вольно на стуле-
Или нет! — волейболистки упругой походкой

Идёшь ко мне или уходишь- это неважно! —
Смеёшься- смешливая- ослепив белозубым ртом,
И сама- сама! — признаешься в любви отважно
Или сразу, но лучше- если потом.

И я тебя беру за руку, после за талию, после…
Или просто руку кладу на твоё плечо.
Упругое, тонкое- кожа да кости-
И потом целую тебя горячо,

Голову грубо твою назад откинув,
Чтобы ты билась пойманной рыбой в моих руках.
И затихала, мягчела- не так, как с другими:
Мне проще считать, что остались они в дураках.

И всё равно, под одежду рукою ныряя,
И всё равно, погружаясь в Марианскую впадину твоих глаз-
Я всё равно о прошлом твоём не узнаю:
Ты мне не расскажешь о нём ни потом, ни сейчас.

И это будет, наверное, за красоту твою плата,
Оскверненную ими и очищенную моих касанием губ,
Потому что мы были вместе- я помню это! — когда — то,
Потому что только один- ты знаешь сама! — тебе люб.
***
Мои рукописи- как вещдоки жизни ненужной,
Потраченной — и это правильно- на себя самого
Этот мир и без них печалью и злом перегружен.
И, в сущности, я не могу ему сказать ничего.

Но они создают иллюзию жизни и света,
Имитируя борьбу за истину и добро,
Выдавая бессовестно осеннюю слякоть за лето,
И мелкий никель за злато и серебро.

В сущности, я понимаю эту абракадабру
И знаю истинную цену другим и себе самому.
И мне не нужны ни натужный мой стих, и ни дутые лавры,
Но я, к сожаленью, и дружбу уже, и любовь не приму.
***
Издалёка, издалеча
Шёл солдат, других калеча.
А за ним толпа калек
Разгребала мордой снег.
***
Когда я умру в кабаке,
Зарезан веселой рукою.
И все повторяя в тоске
Твои имена, и такою

Представив, какою была
Уже и не помню когда ты.
Когда и холодная мгла
Была безнадежно крылатой.

Улыбкой светились уста,
Глаза, точно звезды, сияли-
Всё это совсем неспроста,
Но к вечному счастью едва ли.
***
Как дева непорочная, родив
Себе на радость- не на славу- двойню,
Вдруг узнаёт, что есть презерватив,
Спираль для матки, есть контрацептив
Оральный, свечи есть, — она невольно

Задумается вдруг: «Мои сыночки!
Что было б с ними, будь я поумней?»
Вот где для размышления источник!
Для мудрой философии, верней.
***
Из тех, кто любит идеалы,
Из тех, кто не умеют жить,
Не выйдут трус, балбес, бывалый-
Не будут всё равно тужить

Они об этом. В космонавты,
В поэты, в лётчики им путь.
Ясон их взял бы в аргонавты,
И Леонид, поняв их суть,

В ряды трёхсот бессмертных принял
В проходе узком Фермопил.
Всё или «ради» иль «во имя» —
Их полон благородства пыл.

Такие рано погибают,
Но, свой предчувствуя уход,
Другим дорогу пробивают,
Как Амундсен, как Роберт Скотт.

Есть польза и от тех, и этих,
Но эти больше по душе.
Первопроходцы и поэты,
Пилот в смертельном вираже,

Себе прививший вирус гений.
Иль дерзкий, пылкий астроном,
Что вдруг постиг закон движенья
Светил- не с тем же ли огнем,

Который озаряет души
Избранников? — Их ряд так мал!
Но мир без них нелеп и скушен,
Как без веселья карнавал.
***
Любовь- прекраснейшее из явлений.
Ты это давно доказала мне.
Но двое нас в комнате: я и Ленин-
Фотографией на белой стене.

А ты- не в комнате, но ты- в этом мире-
Два равновеликих для меня измерения.
Ты- как драгоценное масло в потире;
Ты- как неугасающее видение:

Плывёшь через годы, и все эти годы-
Срок моего пожизненного заключения.
Смотрит на меня Ленин Володя,
А ты на другого глядишь, к сожалению.

Мне грустно от этого, от этого мне больно,
И это для меня прискорбно зело.
И поэтому со мною вечноживой покойник-
Хорошо, что не Политбюро.
***
Её не трахнул ни один.
Осталась девой до седин.

И лишь потом, уже в конце,
Когда морщины на лице,

Нашёлся добрый инвалид:
Еврей по имени Давид.

Но и тогда не знала ласку,
Лишь инвалидную коляску

Она толкала взад- вперёд
Кто это счастьем назовёт?
***
Не имеет ко мне отношения:
Как она? С кем живёт? Как живёт?
Но не принял бы я приглашения:
Всё, что дальше- меня не … … … ….

Не желаю худого и подлого,
Будь ты счастлива, но без меня.
Хоть не лучшего, может, но гордого-
Проживу, никого не виня.

А к тебе не приехал бы в гости,
Хоть и знаю: тебя допекло.
Но заслуженно буду я черствым
Ни тебе, ни себе уж назло.

Ворошить всё ж не надо былого.
Всё ведь так: уходя- уходи.
Всё сгорает: и чувство, и слово.
Остаётся зола позади.

Может чудною это игрою
Назовёт дурачок и фантаст,
Но, наверное, памяти стоит
Только тот, кто тебя не предаст.
***
Всё-таки стихи- это больше форма.
Всё-таки больше форма, чем смысл.
И поэтому всегда возможна реформа
И в этом их отличье от числ.
Число стабильно, консервативно,
Всегда апеллирует к здравому смыслу, уму.
А поэзия благоуханна, свежа, наивна,
Как красна девица в высоком своем терему.
***
Когда среди ночи
Умрут голоса,
И трав непорочность
Заплещет роса,
Когда заблистают
Во тьме огоньки,
И дымкой растают
Июня деньки.
И сердце сжимает
Осенняя мгла-
Никто не узнает,
Что ты не была,
Что ты улетела,
Как песня, во тьму.
Какое всем дело,
Что ты никому
Уже не расскажешь
Про лето, про зной-
Не вспомнят ведь даже
Печали одной.
Она не смертельна,
Чужая печаль-
Как поезд метельный,
Струящийся вдаль.
***
Ну вот скажем: мне нравится-
Очень нравится! — одна женщина
Но у неё семья:
Муж, ребенок, кошка, собака
Я не верю в то,
Что судьба переменчива,
Как не верю вообще
В приметы иль в знак зодиака.
Я знаю, что тут
Неизменяемая ситуация.
Да и не хочу ничего в свою пользу
За счёт чужой изменять.
На свете слишком много
Подобных вещей, Горацио.
И пора бы уже научиться
За это судьбу свою извинять.
И глупо себя вопрошать:
«Зачем её встретил?»
Ещё глупее вздыхать:
«Когда б всё не так…» —
Слишком много
Подобных вещей на свете
И слишком мало
Для нас- Одиссеев- Итак.
***
Жизнь сегментирована на свет и тьму,
Жизнь сегментирована на радость и горе.
Как в географии:
Сушей круга четвёртую часть займу,
Всё остальное- море,
Всё остальное- бескрайнее синее море
***
Тают сладкие жизни мгновенья-
Точно синь уплывает во тьму.
И последней мечты упоенье
Оставляю себе самому.
Есть в такой вот печали отрада
И летейский уже холодок.
Только нового счастья не надо-
Рвёт мне сердце прощальный гудок
Это осень, пора листопада,
Облетанья последних надежд,
Ни во что уже верить не надо-
В рог трубит расставанья кортеж
Бесконечно любимые лица
Через память мою проплывут.
Может, жизнь, как и все, только снится,
Только грёза- вся жизнь — наяву
***
И когда ты уходишь одна, всё одна
В бесконечный простор, тишину-
И моя есть, наверное, в этом вина-
Сердцем чувствую эту вину.
Ты прекрасна, печальна, как ангел, бледна,
Белокура, как ангел небес.
Всё равно ты одна, ты одна, ты одна… —
Как с небес прилетевшая весть.
Затеряешься ты в пустоте, темноте.
Я оплачу пропажу свою-
Так несбыточной просто затеряться мечте
У бездонных миров на краю.
***
Вспыхнет, как последняя зарница
В небесах, последняя любовь.
У тебя, поэта и счастливца,
Заиграет медленная кровь.
Но не так, как в юности, спокойней,
Всю твою взволнует глубину,
Человечней, всё-таки, достойней-
А иной любви я не приму.
И всё то, не встретил что когда-то,
Явится в последнем этом сне.
И, пыланьем радостным объята,
Светится, как розы в тишине,
В темноте уснувшего покоя
Эта запоздавшая любовь.
Нелегко с тобой ей, нелегко ей!
Но как будто начинаешь новь:
С первою любовью чем-то схожа:
Та же непонятная вина,
То же замиранье: лопнет всё же
Высоко запевшая струна.
Но уже отцовские есть чувства,
Думы все уже не о себе.
И надежда, смешанная с грустью,
Станет слитком золота в судьбе.
***
Майской майолики голубая
Чистотой небесная вода.
Я стою, смотрю и улыбаюсь:
Вечность заплывает в невода.
Я такого светлого улова
Не просил у бога никогда.
Светится, сияет, как обнова,
Голубая майская вода
***
Я мог бы разменять одну на тысячу
И всем тебя поставить им в вину.
Но в сердце ты- мой столп любимый- высишься,
Я верности тебе не уроню.
Я знаю: глупо, знаю: опрометчиво,
Что всё ушло, как вешняя вода,
Но всё равно живу той давней встречею.
А ты хоть вспоминаешь иногда?
Ведь первая любовь и птицей раненой
Бьюсь на волне и розова вода.
Но как тебе, доверчивой, отчаянной,
Не стала болью первая беда?
И кипятком в груди воспоминание,
Что всё б я мог иначе повернуть.
Благословляю всё моё незнание,
Что никогда тебя мне не вернуть.
***
За юность платим старостью нем`ощной,
Как за любовь несчастьем платим мы
И солнца обод, золотой, непрочный-
Изнанка ослепительная тьмы.
***
Городишко наш в грязи весенней.
Плещет ослепительная грязь
И стыдится участи плачевной
Белизна, по чёрному струясь.
Вот и всё — сгорают в рыжем солнце,
Плача от обиды, холода.
И уходит потихоньку, молча,
Некогда мятежная вода.
Ждём теперь крылатых возвращенья.
Через страны многие летят
То блистая в воздухе вечернем,
То в рассвет сияние струя.
Медь загара спрячет бледность ликов,
И упругость мускулам вернёт
Тот солнцелюбивый, солнцеликий
Вождь небесный, зная наперёд,
Что опять всё в мире повторится,
Что враждуют солнце и вода
И печаль по воздуху струится
И стоит высокая звезда.
***
Дороги твои никогда не последни.
И всё же куда-то зачем-то ведут-
Как будет потом и как было намедни
А ты же — страстей всевозможных сосуд.
И катится к чёрту и богу удача,
Людей половиня невинных сердца
И знал бы иначе, так смог бы иначе
И жил бы тогда, не теряя лица.
Горела вода малахитовым светом,
Зелёное пламя сквозь недра горы
Взбегало наружу на радость поэтам,
Не видящим выше той вздорной игры.
Ворочалась в сумраке моря прапамять,
От злости дрожал мировой океан.
И бился в истерике, волны не раня,
Рассвет по угрюмо- роскошным утрам
***
Вечная это потеря-
Времени быстрого лёт.
Миги, часы и недели-
Так вот и юность пройдёт.
Зрелость подарит нам годы
Жизни семейной, труда.
И соловьиных рапсодий
В лету струится вода.
Что же подарит нам старость? —
Я и гадать не берусь.
Но благородны усталость
И бесконечная грусть
***
Не читайте плохие стихи-
Вред большой от подобного чтенья.
Бог, прощая поэтам грехи,
Не прощает грех невоплощенья
***
Дай тебе бог того, что мне не даёт.
И по заслугам — хотя какая это заслуга?
Снова сны в вечный уходят свой перелёт,
Чтоб не догнала летящая следом вьюга.
Слепок души оставят они на всём-
Простыни моря о них через годы вспомнят,
Чтобы вернуться на сушу уже дождём,
Чтобы небом вернуться, таким же огромным.
***
Ну что ж, отпей глоток цикуты-
Вполне приличного вина.
Болеть не будешь ты наутро-
Всех снадобий сильней она.
Когда существованье в тягость
— Цикута- вин всех абсолют-
Всего забвенье- моя радость,
Опорожни до дна сосуд.
Лишь обвиненье в плагиате
Чуть-чуть подпортит этот шаг.
Но помни всё же о Сократе-
А он был вовсе не дурак.
***
Хороши сто граммов под хвост селёдки,
Под салат « под шубой» и просто под омлет.
Все-таки, закуска, достойная водки,
Милые мои, не родилась на свет.
***
Охота ведь пуще неволи-
Как тонок пословицы яд!
И мне оглянуться бы что ли
На жизнь прожитую. Не рад
Тому я, что много охоты,
Что лупит неволи больней
Как много пустого осота
На пашне непрожитых дней!
Как много бурьяна, полыни
Во всём, что уже позади!
Как звать эту боль на латыни
Незнаньем, Господь, награди
И корчится в пламени красном
Бессмертная всё же душа
Неужто всё это напрасно,
Не стоит совсем ни гроша?
***
Вот опять, и опять, и опять-
То есть снова, и снова, и снова.
Как об этом тебе рассказать,
Если способа нету иного?
Засинонимлю я облака:
Назову по-иному их: тучи
Пусть промчатся века и века-
Чем столетья сказать- это лучше.
Назову я тебя дорогой:
Понимай это в смысле: бесценна.
Не отшельник я то есть изгой-
Волхв, ведомый звездою священной.
Буду верить века и века
Я простым человеческим чувствам.
Моя вера проста и легка-
По- иному сказать: безыскусна.
***
Вот и скользнула над сценой завеса-
Пятого акта уже не будет.
Точность мастера, точность отвеса
Соединятся в коротком чуде.
Юность не любит совсем поражений,
Старость не терпит совсем опозданий.
И в голубой туман наважденья
Тихо скользну, не сказав: « До свиданья».
***
Наивно ждать больше мига,
Когда сгорает звезда-
Ведь больше слепящего блика
Чернильное «никогда»
Оно растёт и клубится,
Отчаянья краски густы.
И сердце его боится.
До вспышки новой звезды.
***
Чтоб шутку оценить поэта,
Не обязательно поэтом быть:
Слов остроумных, брошенных на ветер,
На редкость едких рассуждений нить.
Быть может, шутка вся таится в рифме,
Быть может, в интонации одной.
И рукоплещут восхищенно нимфы
И не считают вольности виной.
***
У каждого свои кости,
У каждого свой скелет
Не только сейчас, но и после,
Когда ничего уже нет.
Когда акварельное небо,
Свои поменяв тона,
Вдруг станет гниющим древом
С названьем не дуб, а сосна.
Когда на дешевых поминках
Все пьют самогон и кисель,
Как рад ты, ацтека и инка,
Что всё-таки дёрнул отсель!
Теперь тебе райские кущи
И целые толпы ****ей-
Их дарит тебе Всемогущий-
Разврат невозможен нигде.
Там будет петь Паваротти-
Неслыханной толщины
Ангел, там на болоте
Снятся лягушкам сны.
Всё те ж: о прекрасном принце
Уже в полете стрела.
Свобода важна как принцип,
Кровавящим в ртах удила.
Там будет дешёвая память
Былого сны подсыпать.
Ад- это не там, где ранят,
А там, где дают понять,
Что песенка твоя спета,
Твоя бездарна игра,
Где заперт в отчаянья гетто
Ум с ночи и до утра
И так, как в зыбком болоте
В экзистен… — не тот размер! —
Тонут- летать охота!
Полёта хочется, герр
Пока ещё неизвестный,
Ещё недоказанный бог,
В которого- если честно-
Поверить никак не смог.
…
Я, скребенный по сусекам
Сероватою пыльцой.
Я, пришедший издалека,
Расплатившийся кольцом
Соломона за подачку,
За ржаной и чёрствый хлеб.
Я тебя не озадачу
Среди многих множеств неб
Выбравши своё, родное
Лишь за то, что есть в нём ты.
Будет пусть моей виною
Суетность моей мечты.
Я хочу совсем немного-
Мне и радость за печаль-
Рядом с этой недотрогой
Постоять и, что не жаль,
Пусть отдаст: улыбку ль, сердце ль,
Иль надменный юный взор.
Всё равно она как месяц,
Я ж — как гоголевский вор
***
В этот вечер звезды
В небе принахмурились.
В этот вечер ветер
Канул в тишину.
Соловьи весёлые
В роще пригорюнились
Месяц ясный лик свой
Спрятал под волну.
Тишина вечерняя
И печаль сердечная.
Никогда мне прошлого,
Милой не забыть.
Это- горе горькое,
Это- счастье вечное.
Аж до самой смертушки
Лишь одну любить.
А листочки в роще
На ветру трепещут.
А в воде озёрной
Светлая луна
Позабыть всё бывшее-
Сердцу стало б легче.
Но другая радость
Сердцу не нужна
Милые соловушки,
Пойте, не стесняяся.
Ведь другим влюблённым
Не нужна печаль.
Моё сердце бедное
Грустью той отмается.
И обида светлая
Птицей канет в даль.
В этот вечер звезды
В небе принахмурились.
И навеки милая
Дремлет сторона.
Может, счастье прошлое
Просто мне причудилось,
Просто мне приснилась
Девушка одна.
***
Ты знаешь: сегодня трава улыбалась,
Сверкала на солнце росинками яро,
Как будто от лета она помешалась,
Как будто ей было и этого мало.
Пугали ромашки своей белизною,
Шуршали листвой коренастые клёны.
Весь день мне казалось: ты рядом со мною.
Немножко смешной и немножко влюблённый.
Ты был молчалив и чуть-чуть озабочен,
Чуть-чуть удивлён и немного растерян.
И комкал в руке носовой свой платочек,
В удачу ещё до конца не поверив.
Но это казалось, мне только казалось
Ах, если бы это случилось и впрямь уж.
Неужто я так вот в тебе ошибалась?
Возьми меня замуж, возьми меня замуж.
Таились в листве невидимками птицы
И, радуясь жизни, истошно орали.
Неужто боишься? Неужто боишься?
Но ты не боишься, а хочешь едва ли.
И ветры, качая верхушки деревьев,
Нам многия- многия лета желали.
Но как пробудить мне и нежность, и ревность,
Когда ни о чём мы с тобой не шептались.
Ещё не гуляли с тобой до рассвета,
И уст не касался ещё ты устами.
Неужто ты, милый, меня не заметишь?
Возьми меня замуж, возьми меня замуж.
Ты знаешь: я целое утро гадала,
Но всё неудачно: то путь, то дорога.
Ты знаешь: я целое утро рыдала-
Молила хотя бы свиданья у бога.
Но что для тебя эти девичьи беды
Ты ходишь веселый, красивый, упрямый,
Совсем не гордяся ненужной победой,
Совсем не заметив случившейся драмы
***
Я так хочу: я отделяюсь,
Я отторгаюсь от тебя,
Как в скит далёкий удаляюсь,
О милой родине скорбя.
А просто солнце отрицаю.
— Зачем два солнца для меня? —
И обожаю воск лица я,
Что тронут всполохом огня.
И позабудь- не позабудусь.
И разлюби- не разлюблюсь.
Я сбудусь, сбудусь, сбудусь, сбудусь,
Хотя об этом не молюсь.
И, ничего не отрицая, —
Всё перевёрнуто вверх дном-
Я с упоеньем восклицаю:
«Живи одним грядущим днём»
И каплей выпитого млеца,
И крошкой малою зерна.
Ты сбудешься на вдохе сердца
И всё забудешь для меня.
И всё отдашь и не отдашься,
Погубишься- не погубясь.
И вся любовь и вся Наташа.
Точней, Наташа из Наташ.
***
Коррозия нового типа:
Меж явью и замыслом брешь.
Ракушки стремлений налипли
И ход замедляют; хоть режь
Ты их автогеном сомнений,
Скреби хоть скребком правоты
Своих отрицаний, хоть вены
Покоя взрезай; из узды.
Не вырвешься прежнего круга-
Сомненья, проблемы всё те ж.
И веры смоленые струги-
Неверья фрегатов кортеж.
***
Ты не пир и не чаши
Вкруговую вина
Ты- напиток горчайший,
Тот, что пьётся до дна.
Ты- не сласти, не яства
И не свадебный стол.
Но надежнее братства,
Чем твоё- не нашёл
Ты- не громкая ода,
Не смешной мадригал.
Ты нужна, как свобода
Тем, кто в рабстве устал
Не могу лишь без неба,
Тени крыл на снегу.
Не могу лишь без хлеба,
Без воды не могу.
Буду смертным и грешным,
Перед всеми в долгу.
Не могу лишь без песни,
Без тебя не могу
***
Немого леса забытьё,
Снега на сини непорочны.
Лишь снег под полозом поёт,
И ель- красавицей восточной.
И первозданна тишина,
Природа в неге и покое
Не верится, что есть весна,
А если есть- то далеко ей
До нас. Лишь заячьи следы
Картину леса оживляют.
И лёгкий огонёк звезды
На бледном небе проступает.
Всё гуще, гуще темнота,
Деревьев тени всё длиннее.
Луна прозрачна и чиста.
И льёт свой свет сквозь лапы елей.
***
Ты истекаешь, истекаешь,
Как этот день, как эта ночь.
И ничего уже не знаешь,
Любимая отцова дочь.
Последний птенчик и мизинец
От самой правой от руки.
Здесь яства, радости и вина,
И шорох рвущейся строки,
И шорох сердца. Точно мыши,
Слова засели по углам.
И их-то ты и не услышишь.
Тебе их даже не отдам.
Ты, маленький лесной зверёнок,
Любимая отцова дочь
И оттого твой голос звонок,
Что мне подаришь эту ночь.
***
В ненастный день, точней, в ненастный вечер
Сиди, сиди, сиди перед окном.
То дождик прилетает издалече,
То громыхает припоздавший гром.
И пузырьками, бульками на лужах
Взойдёт неяркий, впопыхах, закат.
Почти забытый и почти ненужный
И в ясный день воспетый во сто крат.
***
Кошка, собака, Клинтон,
Моника, телевизор,
Кресла, торшер, газета,
Борщ, биточки, глазунья,
Ельцин, Зюганов, Явлинский,
Лебедь, Жванецкий, Хазанов,
Коль, Мадонна, Киркоров,
Тёща, жена, Пугачева,
Чай, варенье, печенье,
Новости, спорт, погода,
Осень, зима, дублёнки,
Лето, грядки, рыбалка,
Свадьбы, разводы, крестины,
Старость, больница, смерть.
***
В россыпи звезд
Слышу молчанье
И величанье.
В россыпи звёзд
Неба струна
Ветром задета
Голос Одетты
И тишина.
Слиться должны
Прошлые сны
И сны звездопада
Темень. Прохлада.
Снова дорог
Пламенный бог
Дарит мне даль.
Небо как сталь
Время- всему,
Память- всему.
Тьмы некролог
Пишет сам бог.
В россыпи звезд
Таинства слез
И тишины-
Вечности сны.
***
Под шершавой луною, приникшей к окраине дня
И под звёздною сыпью на теле холодного страха.
Равновесие чувства и мысли- что выше? — храня,
Темноту собирая в кувшины, как горсточки праха,
Право: ночь, темноту отделить навсегда ото дня
И, лелея в себе категорию зыбкую: завтра,
Тёплый след от стопы, мягкий слепок огня
Сохраняя в себе, я пройду, как проходят кентавры.
Близорукое утро в диоптриях светлой росы.
Как жемчужины света и мысли- кому? — собирая.
В ожерелье, сказать чтоб: « Возьми и носи»
И уйти по тропинке, заклятой от ада до рая,
Чтобы тот, для кого ничего невозможного нет,
Посмеявшись, забыл, и опять замерцала дорога:
То ли отсвет огня по воде, то ли след
Тех, кто в силах едва ль пустоту отличить от былого.
***
На всех моих файлах написано имя твоё,
Во всех моих байтах, есть упоминанье о счастье.
Так что ж я отставил со сладкой цикутой питьё,
Так что ж над печалью, меня поразившей, не властен.
Два всадника неба несут мою душу в зенит,
По белому чёрным всё пишут и белым по черни
И некого мне за ушедшую юность винить,
И что я ищу в затухающих бликах вечерних?
***
В саду кровавятся рябины,
В листве пожухшей тополя.
Через прозрачные куртины
Мне видны голые поля.
Осенний неприютен ветер,
Печаль на всё и вся кругом.
И дождик мелкий до рассвета,
И лист шуршит под сапогом.
Что ж, осень- время увяданья.
Сквозь буйство красок и огня.
Всё ж есть какая-то в ней тайна,
Есть в ней покой и тишина.
У старых женщин я, бывало,
Встречал такой же тихий взгляд,
Где синька смешана с опалом,
Где есть свой потаённый лад.
Вот так она и существует,
Непритязательна, бедна,
И эту жизнь, свою простую
Считает счастливой она.
***
Ветер ворошит сырые листья у стен корчмы.
Шпага уже поняла схватившей руки намёк.
Где эта ночь? Где корчма? Где мы? —
Знает наверно про нас позабывший бог.
Луна- клинок ятагана, но где эфес?
Куда устремляется жало луны в ночи?
В гармонию мир приводит Полярной звезды отвес
Звенят серебряным звоном потерянных чувств ключи
И кается Каин, жалеет его Аве; ль.
Ведь это родного брата бунтует кровь.
А на земле- если дело зимою- метель.
Если дело весною- то что? — безусловно, любовь
И мышцы ночи судорогой сведены.
Молчите, звезды! — рождается новый день.
Качается в небе жало янтарной луны
И хищной птицы плывёт над рощею тень.
***
Как хорошо, что в мире есть
Творцы: художники, поэты
Как хорошо, что в мире есть
Ещё какие-то секреты.
Как хорошо, что в мире есть
Моря, шторма и каравеллы,
И слово «лад», и слово «честь»,
Любовь, ещё которой верю.
Как хорошо, что в мире есть
И бригантины, и фрегаты,
Не нам по лоции их весть,
Но всё равно они крылаты.
Как хорошо, что в мире есть
И песня, и начало песни,
Даёт о коей сердце весть,
Дрожа томительней, чудесней,
Чем что? Чем всё. Увы! Ничто
С отравой этой не сравнимо,
Как несравнима явь с мечтой
И просто девушка с любимой.
***
Кружала судеб прихотливы.
Кого-то балует она
Он жребий вытянул счастливый
И знали все как Кузмина
Его. Поэт многоречивый,
Он воду лил и амбру лил.
И все высокие порывы
Далёким странам посвятил.
И эти пламенные взрывы
Влекла чужая сторона.
«Александрийские мотивы» —
Журавль высокий Кузмина.
***
Какой шаловливый ребенок,
Какой грациозный, какой
Прелестный, как будто спросонья
От света закрылся рукой.
Как пухлы в нём ручки и ножки,
Как сладостна их полнота.
Серёжка, мой милый Серёжка,
Души моей женской мечта.
***
Вспухают ночные бредни
Над телом былых закатов.
Литавры вскипают медью,
Оружьем бряцают солдаты
Над медью и купоросом
Синее серное пламя.
Плывут в экватор матросы,
Хоть нет его между нами.
И вся полиция мира
Найти его не сумеет.
Все трубы, тимпаны, лиры,
Все ангелы, боги, феи,
Все нищие всех базаров,
Все джинны из всех бутылок,
И все лихие гусары,
Которым стреляют в затылок.
Все бабы и все матроны,
Все твари из всех притонов,
Все змеи и все тритоны
И все, кто после тритонов.
И все пираты и скальды,
Все воины, все норманны.
Хотя не сходится сальдо,
Но это вполне нормально.
Так пусть же, весы качая,
Кидают в них солнца слиток.
Пусть жмёт удивлённо плечами
Самый прожжённый политик.
А мы, зачиная песню,
Мигнём ей: « Смелей, Мария».
Что дальше- нам неизвестно.
Мы тоже живём впервые.
***
Всю жизнь свою мечтал попасть я в Рио.
И верил всей душой, что это- рай.
Мне кореша с восторгом говорили:
Когда- нибудь, мол, в Рио побывай.
И я копил пиастры и песеты,
И фунты я и стерлинги копил.
Я на море не ездил даже летом,
И даже в праздник водки я не пил.
Мне даже свадьбу скромную сыграли,
Я разницу на книжку положил.
Не заводил с другими « трали- вали»,
Всегда одну жену свою любил.
Я отказался завести ребёнка,
И даже я собаки не завёл.
Зачем одежда детская, пеленки?
Ведь это сущий для мечты разор.
И вот купил билет. О мама миа!
И вот прошёл таможенный контроль
Лечу я в самолёте «Скоро Рио» —
Мне голос стюардессы, как пароль.
Земля обетованная за трапом-
Такой же, впрочем, как у нас, асфальт.
Лишь люди потемней, не просит в лапу
Полиция. Мне ж- нечего давать.
Я походил по городу и взморью,
На негров шоколадных поглядел.
А что без денег — не играет роли,
Ведь я совсем мулаток не хотел.
А люди те же- человечья раса.
И так же, как у нас, по морде бьют.
А сервис очень даже первоклассный-
Здесь нищим не считая подают
Я был накормлен, обогрет, обласкан,
И негры улыбались мне: « Банзай».
А Рио- не фантастика, не сказка,
Такая же земля, как Кустанай.
***
Холодной пеною, лучом
Непревзойдённого заката,
Лазури голубым мечом
И птицей, в небесах распятой,
Зелёной дымкою листвы,
Волны игрой на перекате,
Древесной доблестью травы,
Желаньем зеленеть обьятой,
Дороги пыльным полотном,
Толпой, идущей по дороге,
И солнца золотым руном
В затменья черном некрологе,
И белизной меловых скал
В кричащем пурпуре заката-
Ну чем, ну чем я не бывал,
Где не ждала меня расплата
За то, что я подозревал
В тебе все свойства летней ночи,
Все свойства трав, все свойства скал,
Всю горечь прошлых одиночеств.
Я пил забвения вино
И уходил от сожалений,
Но ты мне снилась всё равно
Вне всех обид, вне всех волнений.
Тебя впаяли в синеву
Почти что незаметной точкой,
Как птицу, бросили в траву
Неброским полевым цветочком.
И в шелесте грибных дождей
Ты грезилась одна и та же
А если не было вестей-
Я волновался о пропаже.
Обзванивал лесных зверей,
У ветра вопрошал, у тучи.
И с новой утренней зарей
Была ты та же, только лучше
Была дороже для меня,
Почти что та же, но милее,
И был я счастлив, не кляня
Все детские твои затеи.
И был я благостен, не злясь,
Со всеми жаждал примиренья
Что значила мне эта связь
Поймёшь, прочтя стихотворенье.
***
В ночи лежу, закрыв два глаза,
Как в ил засунутый карась,
И жду: хоть может и не сразу,
Во лбу проснётся третий глаз.
***
Не плакай, не плакай, не плакай,
Не плакай, не плакай, не плачь… —
Ведь счастье- рукой забияки
Под облако пущенный мяч
***
Ты была самой первой,
Сердца тронувшей гладь,
Ненаглядная стерва,
Незабвенная ****ь,
Я, мечтая о большем,
Был и этому рад.
Стала мукою горшей
Ты, привыкшая брать.
Ты снимала, снималась,
Но совсем не в кино.
И поэтому жалость
Потерял я давно.
Лишь насмешка, презренье:
Хоть людей не смеши-
Грош на тела спасенье
По тарифу души.
***
Марфуша, влей в грудь
Ещё силикона.
Ведь впадина-суть.
И два террикона,
Две башни. Давид,
Что ждёт Голиафа
Ведь рот не скривит
От этих метафор.
И лунной пращой
Не будет убито,
Что стало парчой
И потом полито.
И крупная зернь,
Стекая по коже
Куда-нибудь в Тверь,
Меня уничтожит.
Ведь я не Давид
Упрямый, спокойный
И буду добит
Ещё не сегодня
Ни зарослью мха
У душных подмышек,
Ни кущей греха
Меж томно- бесстыжих
И дразнящих ног,
Стекающих в лету.
Но первый звонок
Для сердца поэта.
***
И первые станут последними,
И звук перейдёт в тишину,
И смертные станут бессмертными,
И песня вернётся в струну
И взгляд доверчивый, нежный,
Как белые облака,
Не будет ласкать по-прежнему,
Умрёт не родившись строка.
И время назад попятится,
Вбирая лето, весну.
И, бога нелепая матрица,
Ну что я тебе объясню:
Я сам не рад расставаниям,
Но больше никчёмности встреч.
И душу мою к опознанию
За в такт один опоздание
Никто ведь не может привлечь.
И бисером, веером, ворохом
Все втуне прошедшие дни
А что-то ведь было мне дорого,
Чего-то ведь жаль уронить
Мне в прошлого тёмную воду
Всё ж было, скрывай- не скрывай.
Но едет, но мчится по городу
Нелепых мечтаний трамвай.
Звонки, а потом остановки:
Не здесь, не сейчас, не туда…
Рукой помахаешь неловко:
Любви и удач, господа
***
Свет воссияет из тьмы,
Тьма воссияет из света.
Они- это бывшие мы,
Мы- это то, что за смертью
Они: дорога- покой,
Покой- это тоже дорога
Всё, что можно тронуть рукой-
Синоним прикосновения к богу.
Тишина- это ночь голосов,
Свившийся в кокон грохот орудий.
Небытиё- молчанье часов,
Которые остановили не люди.
Небо- преломленье земли через рай,
Через призму недоказанного бытия.
Земля- отраженье небес через ад, край
Какого-то неведомого, бурлящего лития,
Которое прогибается, пузырится, поёт
Под каждой стопой, мнящей подобьем бога.
А бог- по Корану- в молекуле каждой живёт
А Библия отличается не очень многим
В толковании самых простых вещей
Та же философия с той же приставкой « тео»
А люди вытолкали собратьев взашей,
Отправили жить на остров « Борнео».
Теперь говорят: тупиковая ветвь-
Намного меньше, чем даже низшая раса
«Идёшь к женщине- бери с собой плеть»,
Идёшь к мужчине- надевай шлём и кирасу.
Строй капища, домны и пыльные города,
Тело живой природы взрезай ножом автострады
И твердо верь, что за вторником будет среда,
А если четверг- то это- начало распада.
***
Красота рождает красоту,
Презирая мелочную пользу
Будь кустом, горящим на ветру-
Никого и ничего не бойся!
***
Всегда ходить по лезвию ножа,
Любые в жизни пробовать напитки.
Всё принимать спокойно, не визжа,
Быть в стороне, хоть в гуще быть событий.
Таков, художник, твой земной удел
Что там, на небе? — не играет роли.
Ты сам такого для себя хотел-
Ведь по своей свой путь ты выбрал воле.
А, значит, будь доволен тем, что есть,
Не ной, скрывай от посторонних язвы.
Такая жизнь- избранника лишь честь
Из космоса идущая к нам весть-
Такого жребия любой достоин разве?
***
Молодость проходит, точно корь,
Молодость проходит, как ветрянка.
И забудется навеки боль,
И затянется навеки ранка!
Должен всё же ты переболеть,
И пытаться вспоминать порою,
Что о чём-то надо б сожалеть-
Если это сожаленья стоит.
***
Господи! Меня никто не любит!
О, Господи! Меня никто не любит!
Никто-никто! — не любит- не любит! —
Меня- меня! О, Господи!
Во всём свете- всё в черном цвете.
Сплошное граффити- простите
Меня никто- ну совершенно никто! — не любит.
Не любит- совсем не любит! — никто
Ну почему они все не любят меня?
Господи!
А за что им любить меня?
О, Господи!!!
***
Вот я иду тебе навстречу
И день, и ночь к тебе иду.
А вдруг ты превратишься в вечер,
Огнём сгоревшую звезду
Вот я иду к тебе, к тебе лишь.
И год, и жизнь к тебе иду
А вдруг ты чувству не поверишь?
Иль нет нам встречи на роду
***
Кто пил и клей, и политуру,
С зубною пастой кайф ловил, —
Стал очень важною фигурой
Здоров и жив кто, не дебил
***
Яблоко ушибло твердь земную,
От дыханья рухнула стена.
Глупо думать: ощутит вину ли
Муха, переросшая слона
***
Сердце полно любовью, ставшей воспоминаньем,
Как реки полны водою, ставшей холодным льдом.
Счастье- чуткую птицу-
Я сам спугнул по незнанью.
Прощай, прекрасная птица, я встречу тебя потом:
Когда отогреет воды солнце лучом горячим,
И пустятся бурные воды своим извечным путём.
Летает, бедная птица, и плачет, и плачет, и плачет.
И знает мудрая птица: в любви не бывает потом
***
Я моря не видел. Наяда
Морская знакома была
Душистого сладкого яда
Огнём моё сердце сожгла
Уж целую вечность горюю,
Томлюсь по морской глубине
И синие волны целую,
Что плещутся ночью во мне
***
В параллелограммах душ
Мощная синева,
А за пределами- сушь,
Дышащая едва.
Пусть не на ладан. Пусть-
Я ведь не архиерей-
Я собираю грусть,
Как зима снегирей.
В окнах моей тоски,
К шарикам крови моей
Это- света ростки
Пищей для снегирей
Ну, а эмблемы душ-
Словно наивный витраж,
Синью пылающих стуж-
Входят в некий коллаж,
Где- в середине- бог,
Ангелы- по краям-
Пьют свой законный грог,
Радуясь снегирям,
Некой абстрактной зиме,
Яркой, как на показ,
То, что, тая в уме,
Выдумали не сейчас
Но в этот краткий миг-
Хочешь- не хочешь- он наш;
Этот прекрасный мир,
Синий, как зыбкий мираж
***
Одним грядущим мы возвышены.
Всё оправданье- только в нём.
Смерть ходит чёрная под днищами,
Сжигает чёрным нас огнём
Считая жизнь свою минутою,
Сражайся, мужествуй, твори
И вешай ты на лодку утлую
Рубины, злато, янтари
***
Как в раковине морской
Сохраняется память моря,
Так в душе человеческой
Сохраняется память любви
***
Какая роль: смотреть из ложи
Театр негаснущих страстей.
Из века в век одно и то же:
Никто не соберёт костей.
Всё то ж на счастье упованье
И беспричинная тоска..
В минуту высшего старанья
Кто слышит те два-три хлопка?
***
Как старая собака молодой
Кричу я юности: «Как ты глупа!»,
Ходить умеющая над водой,
Чтоб намокала только лишь стопа.
***
Где пальма обнялась с сосною,
Где с ягелем милуется грейпфрут,
Где чары осени соседствуют с весною,
Бураны где средь зелени метут-
Там будет та единственная встреча,
Оспорить коей небу не дано.
Там сложит Кай из льдинок слово «вечность»,
Но верность Герды выше всё равно.
Задует сумасшедшею метелью
Аллеи тополиная пыльца
Находки будут выше, чем потери
И встретятся влюблённые сердца
***
О чём, о чём поёт поэт-
Поёт как птица на рассвете?
О том, чего на свете нет,
Что быть должно на белом свете
***
Как много надо жить на свете,
Чтоб в ней хоть что-нибудь понять.
Заклятого врага чтоб встретив,
Его простить. Хоть не обнять
***
Женщины обходят стороной,
Девушки меня кидают тоже.
И в сердцах когда-нибудь одной
— Но за всех! — заеду я по роже
***
Ясноглазая, румяная, красивая,
Восемнадцати не стукнувших годов,
Девочка как степь вольнолюбивая,
Страшная для сердца как потоп
Что скажу тебе? — ведь всё равно не сбудется
Никогда. Ни раньше, ни потом
Только чудится, всё чудится и чудится
Вымысла серебряного звон
И когда-нибудь, когда-нибудь, когда- нибудь
Вспомним мы с тобою этот день.
И скользнёт заветное желание
По лицу взгрустнувшему как тень
***
Молодое поколение,
В растоптанных сандалиях на босу ногу,
В цыпках, с исцарапанными руками,
С сопливыми носами,
Неистощимо весёлое,
Взрывающееся фонтаном энергии
И невероятно перспективное-
Смиренно уступаю дорогу ему
***
Река, как ласковые взоры
Голубоглазки молодой,
Текла- ни щепочки, ни сора-,
Гордясь прозрачною водой.
И всю — от устья до истока-
Для океанских вод храня,
И в этом видя подоплёку
Неубывающего дня
***
Разбежалась на сотни галактик
— Хоть прописана в сердце- тоска
Оказалась вдруг Арктикой Арктик
Ледяного забвенья река.
Всё забыто и кануло в лету
Счастье, дружба- монета на чай.
Жизнь- езда без обратных билетов,
Где придется сходить невзначай
На неведомой станции «Время» —
И подавно нельзя угадать.
Но ты едешь и едешь со всеми
И поездке конца не видать.
А когда проводник твой с косою
Скажет вдруг: « Не пора ли сходить?» —
Ты ответишь: « Пора, но не стоит» —
Так ответишь ему, может быть.
Но скорее: « Да-да» и « Конечно.
Я и так задержался в пути»,
Понимая, что смертный- не вечный-
Всё же где-то придётся сойти.
***
Ты что покосилась держава?
Ни стати, ни мощи не видно,
Всё сломано, сгнило всё, ржаво-
А мне за державу обидно.
Когда-то, вцепившись в полмира,
Ты в трепет весь мир приводила.
Твои обветшали кумиры,
Твоя износилося сила.
И ярость былых поколений
Вдруг немощью стала грядущих
О, встала бы только с коленей!
О, только б в колонне идущих!
О, только бы прошлая память
Не стала в грядущем преградой!
Пусть мучает сердце, пусть ранит-
И в муках своя есть отрада!
***
Это — мелочь, когда обойдён
Ты наградой, вниманием — мелочь.
Пусть любовь улетела, как сон,
Получилось не так, как хотелось-
Это-мелочь. Богатство твоё
Утекло, как меж пальцев вода-
Тоже мелочь. В твоё бытиё
Фейерверком ворвалась звезда,
Ослепила, спалила до тла-
Это — мелочь. Ничтожная мелочь.
Попечалься, поплачь до утра
И отбрось, как ненужную ветошь.
Но себя никогда не теряй,
Верь в себя, как в мечту и как в солнце.
Словом « доблесть» и « честь» не играй.
Пой, но лучше чем многие, звонче.
До копейки всё другу отдай,
Всё до пули врагу подари,
Потому что мы — птицы из стай,
Уплывающих в яркость зари.
Никогда не скули и не ной,
Жизнь свою — если надо- отдай.
Верь лишь только надежде одной-
Тоже птице заоблачных стай.
***
Перевод на какой-то язык,
И с какого-то языка-
Уплывающий материк,
Исчезающая река.
Травы шепчут, пески поют,
Лёд уносит весною река,
Ночью каждою звёздный салют,
Днём, как льдины, плывут облака.
И один человечий язык,
И один человеческий глаз
Всё расскажут, увидят. Не вник
Значит вникнешь потом, не сейчас.
На английском шумят дерева,
На немецком бормочет река,
На французском желтеет трава,
Но в Россию плывут облака.
Все родные, чужих здесь нет.
Всех нас носит одна земля.
И один на всех белый свет.
И одна человечья семья.
***
Луна — как вбитый в небо грош.
Хоть не копейка, а хорош.
***
Всего один какой-то миг-
И ты уже седой старик.
***
Дружок, не забудь обо мне.
Обо мне не забудь,
Помни в грехе, в вине
От градуса зыбкую суть.
Помни, как чередой
Пр`оклятые шли дни,
Как волхвы за звездой,
Как в темноте огни.
Если забыл — пропал,
Звали как поминай.
Молочные, как опал,
Розовые, как рай.
Это — всё наши дни,
Это — всё наша суть.
Хочешь ва- банк — рискни,
Если посмеешь рискнуть.
Всё-таки, не фуфло,
Мятых, зелёных ком.
Деньги — вселенское зло,
Тот не кончает добром,
Кто строит на них игру.
Деньги — не главное, нет.
А если немного вру,
То помни, что я — поэт.
Должен всех поражать
Воображенья игрой.
А если меня прижать-
Вести себя, как герой.
Хоть буду, наверное, ныть.
Это скорее всего.
Против течения плыть-
Задача не моего
Характера.- унесут
Чёрт знает куда ветра.
Хоть горько, но это- суть
И как там? Эт сетера.
Давай попрощаюсь, пока
Есть капля в пере чернил
Время- та же река
Тому, кто как плавать забыл.
Попутными все ветра
Тому, чей парус- покой.
А дальше- эт сетера-
Плыви всё той же рекой.
***
А вещь — полено или книга-
Имеет память и судьбу:
Моменты взлёта, грусти миги,
Свои ошибки и табу.
Они страдают и болеют
Порой вздыхают: « Не судьба».
Они хозяина жалеют,
А в данном случае-тебя.
И к ним потом приходит старость.
Или в расцвете самом смерть.
А сколько жить кому осталось.
— Поленом в пламени сгореть
Иль инкунабулой бесценной
Среди музейной тишины
Хранить догадки и сомненья,
Поэта творческие сны-
Как угадать? Почивший в бозе
Оплакан будет человек.
А вещи помнят, плачут тоже
В короткий свой иль длинный век.
Товарищей в дороге нашей
Давайте поблагодарим.
За то, что пить из общей чаши
И нам- вещей творцам- и им.
***
Ведь соловей не знает нот,
Ведь он сольфеджио не знает.
Но он поёт- и как поёт! —
И целый мир ему внимает.
Он страстью жаркою обьят,
Он нервы музыкой щекочет.
И каждый этой песне рад,
Хоть в знатоки его не прочат.
Стихийной музыки обвал,
Наивной, свежей, первобытной.
И этот радостный вокал
Уже никак не позабыть нам.
***
За то, что мерцает вода,
Как пламя, во время прилива,
За то, что упала звезда
Кому говорить мне «Спасибо»?
За то, что Бог создал меня
Мужчиной, и женщину создал
Из глины, воды и огня,
Под стать мне душою и ростом,
Кому мне спасибо сказать? —
Сто тысяч сердечных спасибо!
За то, что такие глаза
Доверья полны и наива!
За то, что родили меня,
За то, что меня похоронят-
Сияние каждого дня
Меня после смерти догонит.
За свет белотелых берёз,
За трепет зелёных листочков,
За то, что из юности грёз
Мы всё просвистали до точки,
Тебе- за былые слова,
И мне- за былые порывы,
За то, что седа голова
Спасибо- сто тысяч спасибо.
***
Постепенно важнее творчества
Становятся деньги и прочая ерунда.
Хочется, чтобы называли по имени — отчеству,
И не хочется уехать в какой-нибудь Бурундай.
Хочется яблочного пирога с смотрением телевизора,
Хочется баварского пива с добавлением: «Данке шён».
А для стройных пропорций нужна точность провизора.
Отнюдь не обломовский эталон.
Может, это — старенье и слава богу!
Укатали крутые горки — давно пора.
Залезть в комфортабельную берлогу,
Откуда не выдуют шальные эпохи ветра.
Чтобы отстреливаться до последнего стерлингов фунта:
«Ещё одну кружечку пива и к ней ростбиф!»
А когда победит нищеты, безденежья хунта,
Ты пустишь в сердце последний аперитив».
***
Она была прекрасна.
Прекрасна и чиста.
И в куртке ярко-красной
Сияла как звезда.
Курила сигареты
И пахла табаком
Она была поэтом,
А я был дураком.
Но, как известно миру,
Везенье дуракам.
Настраивала лиру,
К удачливым рукам
Стекались саги, песни-
Она и впрямь поэт!
А я кто? — неизвестно.
Всего скорей, что нет.
В бушующих метелях
Потерян чувства след.
Уносит в тьму неверья
Волна твой силуэт
***
Один хороший человек
Упал однажды мордой в снег.
Се было утром рано-
Был человек тот пьяным
***
Схожу с ума,
Схожу с ума-
А всем другим какое дело?
Как ты сама,
Как ты сама
Когда-то этого не смела.
Струит печаль,
Струит печаль
Густая темени прохлада.
Чего не жаль,
Чего не жаль-
Того и вспоминать не надо.
Но ты бледна,
Но ты бледна-
И так же, как всегда, прекрасна
Но ты одна,
Но ты одна-
И лишь поэтому несчастна.
А если б мы,
А если б мы
Кружились по одной орбите
средь этой тьмы,
Средь этой тьмы-
Была бы точно нам Vinita.
Но не хочу,
Но не хочу
С тобой быть ни душой, ни телом.
А хохочу,
А хохочу
В светающем пространстве белом.
Была война,
Была война-
Всё кончилось, к несчастью, миром.
Моя ль вина,
Моя ль вина,
Что всё тебе теперь немило?
Ах, здравствуй, грусть,
Ах, здравствуй, грусть-
Прощай былая безмятежность!
Но среди чувств,
Но среди чувств
Моих к тебе жива и нежность.
***
Какую чушь несём порой в стихах,
Зовя её игрой воображенья!
Неужто слышат нас- увы! и ах! —
Свой путь земной закончившие тени?
Что думает о нас Виль`ям Шекспир?
Подумать даже страшно о Гомере!
Так оскудел — скудеет дальше! — мир,
Что трудно называть уже потерей
Уход и лучших. Скучная пора!
Уже и рак осетром на безрыбье.
Всё просто символ, выдумка, игра,
Не стоящая жаркого спасибо.