Приписанная Пушкину Гавриилиада. Приложение 11. 6

Оглавление и полный текст книги «Приписанная Пушкину поэма «Гавриилиада» – в одноимённой папке.


Приписанная Пушкину поэма «Гавриилиада»
Приложение № 11.6. Статья Брюсова В.Я. «Пушкин. Рана его совести» (1903 г.)


     Выписка сделана по источнику: Брюсов В.Я. «Пушкин. Рана его совести» // «Русский архив», 1903 г., № 7, стр. 473- 478.

     В конце статьи под инициалами «П.Б.» – приписка Бартенева П.И.


     Письма Пушкина, напечатанные в прошлом году, в V-й книге «Старины и новизны», возбудили величайшее внимание всех занимающихся Пушкиным. В них Пушкин прямо заявил, что автор «Гавриилиады» не он, а князь Д.П. Горчаков. Большинство исследователей отказалось поверить тому свидетельству самого Пушкина. Появилось несколько статей, в которых доказывалось, что автором «Гавриилиады» мы всё-таки должны считать Пушкина. назову, например, обстоятельные статьи В.В. Каллаша (в «Литературном вестнике» 1902 г.) и Н.О. Лернера (в «Бессарабских губернских новостях» 1902 г.)
     Известно было, однако, что Пушкин, кроме официального ответа при допросе графу П.А. Толстому, написал ещё, в объяснение того же дела, частное письмо императору Николаю Павловичу. Можно было ожидать, что отыскание этого письма окончательно разрешит спор. Письмо усердно разыскивалось. В вышедшей в этом же году VI-й книге «Старины и новизны» (где также помещены любопытнейшие материалы, касающиеся Пушкина) сообщается, что до сих пор оно не найдено. Это даёт нам повод ещё раз коснуться вопроса и попытаться собрать в одно все те доказательства, которые, по нашему мнению, несомненно доказывают авторство Пушкина.
     В черновых бумагах Пушкина, среди набросанных стихов и планов будущих работ, есть программа («Русская старина», 1884 г., апрель, стр. 91): «С<вятой> Д<ух> призывает Г<авриила> и пр.»
     Что это такое? Разве же это не программа самой поэмы, которую император Николай называл «мерзостью»?
     Среди стихов Пушкина, предназначавшейся для Лицейской годовщины 1825 года, есть такие (Грот, «Пушкин». 2-е изд., стр. 180):

Вы помните ль то розовое поле,
Друзья мои, где красною весной,
Оставя класс, резвились мы на воле
И тешились отважною борьбой!
Граф Брольо был отважнее, сильнее,
Комовский же проворнее, хитрее;
Не скоро мог решиться жаркий бой.
Где вы, лета забавы молодой!

     Первое четверостишие прямо взято из «Гавриилиады», где оно читается в таком виде:

Не правда ли, вы помните то поле,
Друзья мои, где в прежни дни весной,
Оставя класс, мы бегали на воле
И тешились отважною борьбой?

     Князь П.А. Вяземский, 10 декабря 1822 года, посылая А.И. Тургеневу значительный отрывок из «Гавриилиады», писал про неё: «Пушкин прислал мне одну свою прекрасную шалость» («Остафьевский архив», II, 287).
     1821-1822 годы, в пору, к которой относится «Гавриилиада», встречается в поэзии Пушкина целый ряд образов, картин и имён, стоящих близко к сюжету поэмы. Пушкин писал в это время: «Подражания Песне Песней», «Десятую заповедь», «Адскую поэму» (о сатане), «Еврейке».
     К этому же времени относится следующий отрывок, сохранившийся в бумагах Пушкина («Русская старина», 1884 г., апрель, стр. 97):

Прими в залог воспоминанья
Мои заветные стихи…
И под печатию заветной
Мои опасные стихи…
Вот лира, резвая болтунья…
Не удивляйся, милый друг,
Её израильскому платью…
Её Всевышний осенил
Своей небесной благодатью.

     Наконец, сам автор «Гавриилиады», в конце поэмы, называет себя:

Друг демона, повеса и предатель.

     Слова эти могут подойти только к Пушкину. Демон – друг Пушкина А.Н. Раевский, которому и посвящено стихотворение 1823 года «Демон». «Предателем», т.е. предателем в любви, называл себя Пушкин, вспоминая

Коварные старанья
Преступной юности своей.
   
     А «повеса» одно из самых обычных слов у Пушкина, которое он не раз относил к себе:

А я, повеса вечно праздный…

     Всех этих «формальных», внешних доводов вполне достаточно, чтобы доказать авторство Пушкина. но есть гораздо более важные доказательства того же, внутренние. «Гавриилиада» написана пушкинским стилем и пушкинским стихом, со всем его блеском и чарами.
     Построение поэмы совершенно пушкинское с лирическими отступлениями, с фабулой, развивающейся сжато и быстро, с необыкновенной стройностью составных частей. Из всех «запретных» пушкинских поэм одна «Гавриилиада» по форме вполне достойна Пушкина. Достаточно прочесть те её отрывки, которые обыкновенно помещаются в собраниях сочинений Пушкина, например, «Поговорим о странностях любви» или «О милый друг, кому я посвятил» (Изд. «Лит. Фонда», II, 343-344), чтобы убедиться, что это мог написать только Пушкин и никто более. Другого автора, который мог бы создать подобные стихи, в России ещё не было.
     Невозможно подделать чужого языка, как и чужого почерка. Подделка всегда обнаружится. К каждому выражению в «Гавриилиаде» можно подобрать сходное или соответствующее из других произведений Пушкина. Это всё те же слова, те же образы, те же привычные эпитеты.
     Я ограничусь только отдельными примерами. Одни из самых обычных у Пушкина эпитетов к «взорам» это «томные» или «внимательные»; мы читаем, например:

И томных дев устремлены
На вас внимательные очи (Соч. I, 152)
Их томный взор, приятный лепет (I, 248).

     В «Гавриилиаде» читаем:

Но что же так волнует и манит
Её к себе внимательные очи.
Высокий стан, взор томный и стыдливый…

     Вообще слово «томный» встречается у Пушкина очень часто; столь же часто встречается оно и в «Гавриилиаде»; вот ещё пример:

И нежилась на ложе томной лени.

     Этот стих к тому же напоминает другой из стихотворения «Желания»:

Душой заснуть на ложе мирной лени (I, 237).

     Пушкин любил придавать «красоте» эпитет «стыдливый»; например:

Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей (II, 127).
Стыдливо холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь… (II, 136).
Вы притворялись, что стыдливы (I, 237).

     В «Гавриилиаде» читаем:

И к радостям, на ложе наслаждений,
Стыдливую склонили красоту…

     Приблизительно с 1817 года Пушкин начинает говорить о любви, как о «страдании», как о «мучении», как о чём-то «ужасном»; например:

О, если бы тебя…
Постигло страшное безумие любви (I, 192).
          …юноши, внимая молча мне,
Дивились долгому любви моей мученью (I, 253).

     В «Гавриилиаде» читаем:

…тайный глас мучительных страстей.

     Выражение «глас страстей» напоминает ещё:

(Ты) сердца моего язык любила страстный (I, 255).
Увы! язык любви немой… (I, 187)

     В «Гавриилиаде» читаем:

Когда тоска обманчивых желаний
Объемлет нас…

     В послании к Н.С. Алексееву:

Неясных, тёмных ожиданий
Обманчивый, но сладкий сон.

     В «Гавриилиаде»:

Его любви готовя новый дар.

     В «Руслане и Людмиле»:

Любви готовятся дары (II, 205).

     Подобный перечень можно было бы продолжать очень долго. Вот ещё несколько выражений, которые каждый знакомый с поэзией Пушкина тотчас признает пушкинскими:

И скоро ждёт пленительного сна.
В те дни, когда от огненного взора
Мы чувствуем волнение в крови.
Скучна была их дней однообразность
В объятиях ленивой тишины.
И счастлива в прелестной наготе.

     Что касается до стихов Д.Н. Горчакова, то самое беглое знакомство с ними показывает, как не похожи они на эти выписки. Хотя сам Пушкин хвалил в его сатирах «слога чистоту» (I, 45), но его стихи мало чем отличаются от всей поэзии нашего XVIII века: это поистине «до-пушкинские» стихи.
     Вот, например, отрывок из его «Беседы о суетности»:

Сей мир есть маскарад, где все, перерядясь,
Толкаются, своей личиною гордясь,
Мечтают, что дошли до вышней блага цели,
Коль истинный свой вид в чужом сокрыть умели;
Коль пышной странностью уборов и одежд
Могли привесть в восторг толпу зевак, невежд.
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Взгляните на сего вы мнимого героя:
Он ищет счастия, напасти ближним строя.
Путь, коим он достичь мнит лаврого венка,
Багрит со всех сторон кровавая река;
Убийством, грабежом отягощает совесть,
Алкая поместить в военну повесть,
И мира пред лицом чтоб дивным быть ему,
Он коптит на главу себе проклятий тьму…

     Что же из всего этого следует?
     Автором «Гавриилиады» надо признать Пушкина. Это неизбежно. Значит, он солгал, называя автором другого?
     Да! И мы полагаем, что, выясняя это событие в жизни Пушкина, мы проявим больше любви к нему и уважения в его памяти, чем скрывая правду, несмотря на очевидность. В последнем случае ко лжи Пушкина мы лишь прибавим свою собственную.
     Надо вспомнить положение Пушкина в то время, когда возникло дело о «Гавриилиаде» (август 1828 г.). Не прошло и двух лет, как Пушкин был возвращён из ссылки. Ему были ещё очень памятны месяцы, «высиженные глаз на глаз» со старой няней, в Михайловском. Правительство имело немало поводов смотреть на него косо. Летом 1827 года разыгралось дело о стихах «Андрей Шенье». В октябре того же года наделал много шума встреча Пушкина с Кюхельбекером. 
     С другой стороны, незадолго перед этим Пушкин впервые повстречался с Н.Н. Гончаровой. Новая могущественная любовь наполняла его душу. Новые надежды встали перед его воображением. Вместе с тем он уже был далёк от легкомысленного неверия своей ранней юности. Он познал «глас иных желаний». Он уже был автором «Бориса Годунова» и писал «Полтаву».
     И вдруг на него падает обвинение, что он автор возмутительной, кощунственной поэмы, обвинение в преступлении против первых параграфов нашего законодательства. Пушкину могла грозить, пожалуй, и ссылка на каторжные работы – «рудники сибирские»; во всяком случае всё здание некоторого спокойствия в жизни рушилось. Рушилась и надежда на брак с Гончаровой Н.Н.
     Тогда-то, на допросе, Пушкин показал, что «Гавриилиада» писана не им, что автор её князь Д.П. Горчаков. Горчаков и ранее был известен, как автор разных нецензурных стихов. Новая такая поэма не изменяла ничего в его худой или доброй славе. Лично же князю Горчакову никаких неприятностей ничто угрожать не могло: он был уже вне земного суда, так как скончался два года назад, в 1824 г.
     Припомним, что кроме своего официального показания, Пушкин, по делу об авторстве «Гавриилиады» написал ещё частное письмо Государю.
     Письмо это комиссией, допрашивавшей Пушкина, было Государю передано запечатанное. Оно пока не разыскано. Мы уверены, что в нём Пушкин сказал Государю истину, т.е. назвал автором «Гавриилиады» себя. Государь приказал дело о «Гавриилиаде» прекратить.
     Нам кажется, что все, которые во что бы то ни стало стараются обелить Пушкина от обвинения в авторстве «Гавриилиады», оказывают ему плохую услугу. Мы все знаем иного Пушкина, глубоко и вдумчиво относящегося к вопросам религии, автора таких прекрасных гимнов, как «Отцы пустынники и жёны непорочны» или «Как с древа сорвался предатель-ученик». В «Галубе», поэме, оставшейся неоконченной, Пушкин хотел изложить свои новые воззрения на христианство. В ряде замечаний, рассеянных по его статьям, он уже намечал эти воззрения. Вспомним хотя бы черновые строки о книге А.Н. Муравьёва «Путешествие к святым местам» и заметку в «Современнике» о «Словаре о святых».
     Лица, знавшие Пушкина в последние годы его жизни, единогласно свидетельствуют о религиозном направлении его мысли. А.О. Смирнова сохранила нам слова Баранта о Пушкине: «Я и не подозревал, что у него такой религиозный ум, это он так много размышлял над Евангелием. Для меня – это чистое откровение». В другом месте Смирнова рассказывает, что предложила Пушкину написать поэму на Рождество и на волхвов. Пушкин отвечал: «Евангелие от Луки, которое читается 25 марта (т.е. гимн Пресвятой Девы) лучшая из поэм. Никогда мне не написать ничего, что хоть сколько-нибудь к этому приближалось бы». Князь П.А. Вяземский со своей стороны сообщает, что «Пушкин постоянно и настойчиво указывал ему на недостаточное его, Вяземского, знакомство с текстами Священного Писания и убедительно настаивал на чтении книг Ветхого и Нового Завета».
     Ничто не могло так опечалить и даже рассердить Пушкина в зрелые годы его жизни, как упоминание о разных его запретных юношеских стихах, особенно же именно о «Гавриилиаде». Лицо его тогда изображало прямо боль. Пушкин умел раскаиваться и умел совершенствоваться. Это – честь ему, а не позор. Он сам оставил нам изображение тех часов, когда воспоминание перед ним «свой длинный развивало свиток».

И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу, и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слёзы лью…

     Путь от «Гавриилиады» до «Галуба» – длинный путь. Надо было иметь пушкинские силы, чтобы совершить его. Будем же любить Пушкина, таким, каков он есть: он достоин любви. Будем стараться понять его: несмотря на все его заблуждения и падения, для нас всех так много в нём чему мы можем у него поучиться.

                Валерий Брюсов

                *

     Нечестивая поэма Пушкина есть конечно одна из ран его совести, о которых говорит он в своём стихотворении митрополиту Филарету, написавшему в том же 1828 году для него известную переделку его стихов о значении жизни. В пушкинской чудесной отповеди Филарет, как известно, изменил два стиха (хотя у Серафима никакой арфы не было): иначе читателю вспомнилось бы, как неодинаково отнеслись к великому поэту митрополиты Московский и С.-Петербургский: первый тронул его силою слова; благодаря второму Пушкин едва не угодил в Сибирь.     П.Б.