Шедевриально. Глава 11

ЗОЛОТОЙ КОЛПАК ИНОСТРАННОГО
МНЕНИЯ

(Сценки из гастрольной жизни духовного эмигранта)

ОЧЕРЁДНОСТЬ КОНСТАТАЦИЙ

— Так назвал свой опус господин Виктор Шендерович, в котором с важным видом пересказывает статью The New York Times, где с явным удовольствием почесали пониже спины израильскому премьеру.

Ну а как же иначе — ведь если не пнуть Нетаньягу, то с каким лицом потом выходить на сцену в Кфар-Сабе?

Наш Виктор Анатольевич, как и положено интеллигенту со стажем и гражданством Израиля (на случай эвакуации из Польши), рефлексирует долго и с намёком на моральную глубину. Внешне — солидный либерал с нотками глобального гуманизма, а внутри, простите, тот же старый добрый:

"Эх, жахнуть бы по Биби!",

только в псевдопарламентской упаковке.

Старается выглядеть объективным, чтобы не выглядело, будто он просто стареющий еврейский юморист, обиженный на то, что его перестали звать на утренние эфиры «Эха».

И ведь не остановишь! Вот он, тяжеловес русского слова, автор интеллектуальных миниатюр и донкихот потешных монологов, выдал жемчужину:

"Если обвинениям в адрес Нетаньягу предшествует констатация тяжелейших военных преступлений ХАМАС и актов геноцида против евреев, то расследование действий Нетаньяху выглядит вполне корректным."

Весьма не глупая закавыка получается:

Если ХАМАС вырезал евреев, то почему бы не разобраться с Нетаньягу?

Логика тут — как у булгаковской Маргариты в бане: все голые, но кто-то всё равно виноват.

Мой кот Бонифаций, услышав эту фразу, только фыркнул:

— Швондерович снова печатает, — сказал он, — небось в порыве вдохновения спутал геноцид с гастролями.

Я однажды даже пытался слушать его пьесы. В надежде улыбнуться. Но это всё равно что искать хохот в бухгалтерском отчёте за квартал.

Да и вообще — с каких пор наличие паспорта даёт кому-либо моральное право обличать страну, где он появляется исключительно с аншлагами и чемоданом реквизита?

ВОСТОЧНАЯ ПРИТЧА О МОРАЛЬНОМ ПРАВЕ

Жил-был купец из Дамаска. Был у него белый осёл — редкой красоты, горделивый, с длинными ресницами и паспортом в кармане седла.
Однажды, купец привязал ослицу у караван-сарая и попросил птицу, сидящую на ветке карагача:

— О, майна, мудрая птица, постереги девицу мою — а я в чайхану, покушаю фиников.

Майна кивнула.

Но тут явился второй купец из Стамбула. Тоже с ослом -  неказистым, серым и с ухом, оттопыренным как у пуделя.

Увидел он белую ослицу, воспылал к ней страстью и — как водится у невоспитанных ишаков — кинулся к ней без лишних слов.

Майна, польщеная вежливым обращением первого купца,  попыталась остановить кавалерийскую атаку осла, за что лишилась пары перьев и девственной наивности.

На второй раз осёл был настойчивей, и майна, встав между ними, потеряла уже крыло и философскую веру в нравственность.

С третьей попытки осёл сдул всё живое на пути и ворвался в любовь, унеся за собой и ослицу и несчастную майну и изрядно потрёпанную мораль.

Мораль сей басни:

Не всякий, кто встал между ослом и ослицей, имеет на это право. Ибо один удар, и ты — уже иностранный агент без права на гастроли.

Теперь о писателях, которые считают себя вправе судить о войне, не слыша ни взрыва, ни плача. Которые рассуждают о Стране, где их не было с октября, а выступают так, будто вернулись с передовой.

Шендерович — из тех, кто идёт по жизни с таким видом, будто весь мир вращается вокруг его аналитического органа.

И вот уже колпак золотой, самодовольный, с кисточкой тщеславия, крутится на голове, как антенна, ловящая чужую боль для последующих выступлений.

А проблема в том, дамы и господа, что даже самые дорогие колпаки со временем теряют форму. И остаётся только лысина тщеславия и фраза, брошенная в зал:

"Я ведь предупреждал!"

А зал — молчит.
Не потому что не согласен.
А потому что всем уже наплевать, что скажет на сей раз мистер Шендерович.

Shmiel Sandler