***

Вернулась в год: сломали чистотел,
он перерос тогда мою коленку,
он из берёзы сок случайно ел,
и, вскормленный берёзовым поленом,
стоит последним на моей земле.

Ни день живёт, ни жизнь, ни сад, ни пост, —
он перерос отцовскую антоновку.
Я выросла из маленькой большой
и продолжаю, продолжаю рост:
вот я плетусь фасолью по верёвке
и плетью проползаю мимо роз,
ненастоящих, но вкусней шиповника,
вскипает белым и гуденьем куст.

А чистотел торчит из-под порога, —
я больше не пристроила веранду,
и так же не нашла в саду икону, —
квартиры нет, сад полон квартирантов,
уходит вдаль дорожкою ковровой.

Нет горницы и спальни тоже нет, —
истлели косяки и половицы,
ушла и печка, — бабий кабинет, —
кричат на груше солнечные птицы, 
и проступает сердца зыбкий след.
 
Ни отствета, ни тени на столе
не завелось, — скажите-ка, пионы,
как вы цвели на брошенной земле,
среди погибших мест, трухлявых досок,
компоста, банок, тары валидола
цвели без удобрения и спроса.
 
Не мне кричат, не мой тут след в солонке,
я веткой очарованной лежу,
а жизни через май перелетают,
и зримых очертаний не теряют,
и ни пионов, ни ракиты горизонт.