Муза из Питера

Жила в Питере художница одна,
С весьма эксцентричным подходом.
Её холст, как чистая стена,
Ждал мазков, но не совсем обычным ходом.
Не кистью писала, и не пальцем, нет!
Методика её была особой.
Дарила миру свой завет,
Рисуя обнажённой женской пробой.
Грудью она создавала шедевры,
Смешивая краски на сосках,
И выводила линии, как нервы,
В сюжетах, что сияли на глазах.
"Это экспрессия!" – кричала всем она,
Когда народ дивился у мольберта.
"Тут чувственность, тут суть обнажена,
А вы всё ищете какого-то конспекта!"
Музейщики пожимали плечами,
Мол, это смело, но... не очень "в рамах".
Зато туристы шли валом, очами
Глазея на искусство без панам.
И Питер, город строгих линий,
Вздыхал, взирая на её мазки.
"Ну что ж, таланты нынче очень линны,
Идут на всё, чтоб только быть в носки!"
Так рисовала дама, не стесняясь,
Свои полотна, полные страстей.
И каждый холст, слегка покачиваясь,
Шептал: "Я соткан из её грудей!"
Она творила, ей был чужд покой,
И даже критик, строгий, сухопарый,
Шептал, взглянув на холст: "О, боже мой!
Какой мазок! Неужто не задаром?"
Властители галеристских дум,
Сначала фыркали: "Ну, это ж дикость!"
Но, видя публики неслыханный бум,
Меняли тон на одобрительную липкость.
Так имя гордое её взлетело вверх,
Известность шла впереди на шаг.
Искусство новое — не для простых утех,
А как манифест: "Чтоб было видно так!"
И даже бабушки, вздыхая у ворот,
Шептались, глядя на афишный лист:
"Ну, наша, питерская! Вот вам и народ!
Не каждая решится на такой каприз!"
Прошли года, сменились векторы в искусстве,
Но вспоминают до сих пор её мазки.
Ту даму, что без лишних чувств
Творила так, что рвались все носки!
И пусть порой был скандал, был шум,
Её картины помнят до сих пор.
Ведь главное — не избежать ей дум,
А смелость бросить вызов, как актёр.
Так в Питере, среди седых домов,
Где каждый камень дышит стариной,
Жила художница, что без лишних слов
Открыла мир, доступный лишь грудной!