Маша Брейнкрашер

(дореволюционное название "Резьба, единожды сорвав")


От автора:

Довелось быть у гадалки, простого татарского парня, который сразу озадачился: "а где я Вас видел"? Не знаю. Так вот там, закрыв глаза и погрузившись в плазму сущего эфира, он безразлично изрёк: "ты пишешь?", и не дождавшись моей реакции, "вот и пиши". Честное благородное, я не то, чтобы скрывал, но даже и не считал, что "пишу". Изредка случались стишки и сверхмалые формы на острополемические темы в круге форумчан (период юности не в счёт, там как известно, строчит каждый).
Сейчас у меня необъяснимая тревога и чувство чего-то сильно вызревающего, но лежит, видимо, поперёк – переживаю очень…
Есть множество "заточек" (важных мыслестрочек) и для меня они не просто букет из кириллицы, это всё частички меня, но эстетично их все упаковать маловероятно, да и ленив я для этого. А выговориться надо…
В общем, любознательные мои, предлагаю небольшое, но бодрое путешествие под названием "Маша Брейнкрашер" (дореволюционное название "Резьба, единожды сорвав")…

Я не писатель, как сказать не знаю.
И, к слову, я такой же не поэт.
Но сей сюжет, таланты презирая,
Осветит мощно пламенный памфлет!


* Про Машу и Мишкину шишку

"Какой странный вкус, горький", думала Мария Сл., распробуя приправу для чая, которой угостил её приятель Михаил. "Я думала вкус на мяту похож или там на смородину", продолжала анализ Маша, "а он жёсткий какой-то, плесенью пахнет", раскашлялась она… "И странно как-то Мишка улыбался, когда угощал", всё больше заморачивалась Маша. "Всё, устала уже переться в жару", решила она и направилась к остановке. Где вожделенно присела на скамейку и устало облокотилась на кое-как крашеную жестяную стенку. Выдох облегчения, подобие тенька и Машины тяжёлые веки смагничиваются…
Она гостила у тёти – так она утоляла мамину тоску по сестре. И от отсутствия каких-либо вменяемых занятий и знакомых в этом славном малюсеньком городке – она изучила содержание почти всех сайтов в закладках, коих скопилось неожиданно много… А, иногда ещё забегал Миша, сосед по детству…
"Интересно, а есть кто знает вообще всё?" – эта пугающая, но волнующая мысль благостно провалила её в сон…

* Про деда да бабку

"Маша! Маша!! Опять на ходу спишь, дереза!?", дед навис надо мной, его кустистые брови тревожно топорщились… Я лупала глазами и нихрена не понимала, "дед же умер, вроде, когда мне было 14?! Но… вот же он стоит…", от растерянности я ватная стала водить взглядом вокруг, еле улавливая неброскую, но важную разницу – это не гостиная деда, очень похожа, или она…?! А дед – вот он есть…
– "Как прабабка, тоже? Кузя выпадает что ли?!", раздражался дед. А я почти не знала о ней ничего, какие-то совсем общие фразы…
– "Дедуль, ты что ли?!" справлялась с волнением я.
– "Да иди ты в трещину! Не я это, Кобзон!", распалялся он…
И только тут я заметила портрет на стене, справа от двери. Картина очень была похожа на фотографию, но сильно с фотошопом такую, что-то незаметно ускользало… Лицо женщины было знакомо, очень родные черты лица, на маму очень похожа, только… круче что ли, суровее, глядя на неё становилось неуютно и хотелось отвести взгляд. Я присела на кресло, странно – оно не выглядело новым, но его я не помню, хотя бывала здесь часто.
"Слушай, молча, дереза", неожиданно спокойно и деловито начал дед. "Фамилия твоей прабабки Брейкашер, на этой земле наш род, то ли иудейский, то ли ассирийский, осел ещё с поздне-римской эпохи, спасались от исламского напора… Не верил я во всё это, болтовня думал и досужие фантазии", продолжил он, "до сегодняшнего дня, но рисковать тобой больше не хочется, да и помереть хочу спокойно, по-людски, не отпустят же иначе"…
Дедушка присел, надел очки и стал совсем серьёзным, похожим на Троцкого (точнее на Хабенского в этой роли): "Прабабка твоя, царствия Всенебесного, в общем, была "уравнителем", хотя всегда твердила "зато доця будет великим уравнителем!"
Это ну, как матушка тебе сказать, должность что ли, призвание, общественная нагрузка, одним словом… Многое могла она, многое изменила, крест свой несла исправно, помню рассказывала, что гражданский манифест Витте – её заслуга… А вот козла Хрущёва проворонила, не почуяла подвох, эх.
А-а-а, Маша, ты гуманитарий, знаю, но ты соберись: есть у взрослых царств особые свои эгрегоры, навроде поля магнитного что ли, там всё, знания, настроения, глубинные верования, устремления, рамки дозволенного… Но к эгрегору этому подключаются люди разные, как приходится… и все попало если, то бардак будет и смута в итоге, стало быть, есть уравнитель который даёт или запрещает сильной мысли, воле влиться в этот эгрегор, а значит воплотиться явью… Сечёшь?".
Я, не ощущая своего тела, кивнула, дед продолжил: "Значится так, перемещаются они особым образом, силу особенную имеют и коридоры, от мысли к мысли… Эгрегоры они живые, они сами определяют важное для себя и двигают уравнителя в таком порядке… Ну как метро, будто от станции к станции, задача уравнителя одобрить, резолюцию наложить, али нет! Села на станции, едешь себе и гривой машешь! Ха!!", дед широко, но щербато улыбнулся, явно гордясь своей шуткой.
И, помолчав: "в начале было слово, это да! Но это часть правды, ведь до слова возникает образ!"
– "Почему уравнитель?" внезапно вырвалось у меня.
– "Да потому, дереза, что только человек несёт ответственность за человека, ведь и мысли великие бывают при малом человеке, а бывает бараний чих из высококазённых уст, нужно прави;ло как бы, ну разбор что ли, уравновешивание", скороговоркой выпалил дед.
Я начала размораживаться, смутный образ стал проступать в сознании:
– Дедуль, но как я могу, как…, ответственность, это же капец! Как же…?!
– "А ты думала боги горшки обжигают? Как трудовик наш говорил – не ссать в компот, там повар ноги моет! Ха!", дед продолжал жечь, внушая: "Пойми, дурында, ты – это не сама по себе ты. Ты в этом – орудие высших сил, часть их провидения, включая и ошибки, и успехи – на больших масштабах там разница не великая"…
– "Не бойся, дереза, ничего не бойся! Помни главное – всё уже свершилось…! Будешь готова, закрой глаза, дыши глубоко и ровно, представь себя в чистом небе, глубокой бездны и как будто ты – это только твой взгляд, бестелесная ты будто и чётко мысленно скомандуй "Бабка, тапка!", бодро закончил инструктаж дед…
– "А как мне велеть? Ну командовать там или как?", продолжала я включаться.
– "Да проще простого, ты Женщина, имя тебе Россия – слушай, чувствуй и решай, по душе тебе или нет, всё! Анализировать не пытайся, не наше это!", лихо подытожил дедушка.
Знать бы утром, как закончится день…

* Миссия

Дед не стал говорить Маше, что и ему предлагалось, в своё время это служение (да и выбор носителей не особо велик, это определялось несущим геном и чаще всего было делом родовым), и что он отказался, и что как любой человек, отказывающийся от своей личной миссии – более никогда и ни в чём не преуспеет, такая плата, таков порядок и он живой тому пример…
Умолчал и о том, что миссия заполняет собою всё, что прабабка так и не устроила толком свою личную жизнь во имя, в итоге…
Может мудрость и осмысленность руководили им, а может и банальная трусость (как часто одно маскируется под другое).
А Машка, то другое дело, размышлял он, да и сильнее они бабы хоть ты тресни. И молодость, граничащая часто с дуростью и безрассудством сделают своё дело, легко она созрела и даже кураж какой-то появился вроде. Короче, страшно… и весело.
"Дереза! Мне надо уйти, когда вернусь пока не знаю, дождись. Ты за главную!" – и дверь за ним плотно и как-то беззвучно закрылась…
Она осталась одна, почти в прострации… но не было гнетущего ощущения тревоги или одиночества, а были жуткий интерес и волнение… отрешённость была, но при этом бешено колотилось сердце и хотелось как бы выпрыгнуть из себя… И не вполне владея собой, вслух произнесла: "Ну ок, тогда го", присела в то самое кресло (ибо некуда было больше!), закрыла глаза, задышала глубоко, до головокружения, взлетела в ясное небо, воздела к нему руки и… "Бабка, тапка!"

* Зелёная ветка

Это ощущение Маша поняла не сразу, так всегда, наверное, реагирует психика, впервые испытав новые яркие и необычные ощущения… Она уже стояла (нет не стояла, это не было ощущением тела – она просто была там, пребывала. Как бы только глазами, то есть кусок реальной жизни, в котором сейчас есть она, как взгляд со стороны) и пыталась разобрать чувства, это не было движением в прямом смысле этого слова, это было именно перемещением… Как на непостижимой скорости, когда не расстояние преодолеваешь, а уже время, сознание теряет все земные привязки и ты не видишь, а ощущаешь восьмимерно, каждой клеточкой излучая мощь и могущество – как будто на метле летишь, только из орешника! Или как на уроках физики раскручивали диск с всеми цветами радуги и с определённой скорости всё сливалось в белый – вот так же, примерно, с секундами и километрами…!
Стоп... Ощущения замедляются, картинка начинает фокусироваться, выплывать на передний план: "это же… башня Останкино", и у Маши не было ни единого сомнения в этом. Ближе, тепло возникает, она проникает внутрь (как если бы кадры из видеоряда выпадали) и вот кабинет, стеклянный и холодный, дорого обставленный… Два человека беседовали... "А этого я же знаю! Дед частенько напевал "за пивом ца-ца", это же продюсер вроде!"
– Поймите, мало! Слабо! Ваш фильм недостаточно желчный. Маловато говна в нём и образы не такие смачные… Тренируйтесь, копите что ли!
– Вы издеваетесь? Я к вам как к продюсеру, как человеку творческому можно сказать, а вы…
– А Вы чего хотели-то?! Отплясываете на берцовой кости Левиафана: я вот так, а я вот так, я вольнодумец, я Вольтер…!! А откуда эта мысль пришла и в чём её прикладное значение – вам по*ую? Целевой аудитории эта мрачная нудятина зачем?! Я даже в три утра вас не могу показывать! Итак, по краю ходим...
– И куда нам? У нас же бюджетные…
– Не знаю! Идите на Дождь, идите на снег! Всё, извините…
"Какой прикольный дядька, забавный", восхитилась Маша, "и верит в то, что говорит"…  Расфокус. Пелена. Заколотилось сердце и вновь таинство перемещения…

Стоп… Фокус. Проступают образы: "Ничего не понимаю" – изумилась Маша – "это опять Останкино?!". Но это была уже самая крыша, где молодой и жизнерадостный Омар отдыхал от тяжёлого физического труда, курил и, зябко укутываясь в свою оранжевую куртку, разглядывал бескрайнюю Москву как птица в гордом полёте и размышлял:
– Вот я сижу на козырьке вечности… Дома такие красивые, особенно старые, девушки такие красивые, почти как в моём Душанбе… Так жалко эту красоту. Вот только люди не видят этого, не ценят, они могут погубить такую красоту… Интересно, а что больше навредит этому городу – атомная бомба или интернет…?
"А, вот для чего", смекнула Маша, "он симпатичный и добрый очень!"… "Дальше!", входила во вкус она. Расфокус. Пелена. Сердцебиение и метла из орешника…

Образ почти проступил: крупный деловой центр в Ленинграде, море модных офисов, всё пропитано гламуром и амбициями, с тонкими нотками кредитного обязательства. Главный холл, двое уже бывших коллег, один из них с коробкой:
– Лёш, ты так не оставляй… Давай помогу в надзорный орган накатать, он же не прав…
– Слав, да не надо, не хочу, да и смысла не вижу.
– Толстовец ты! Или ссышь?
– Слушай, толстовец херов, не о том же речь была! "Подставь левую" это не от слабости, а от глубокой веры, что Небеса дадут за тебя справедливую ответку, и как надо дадут…, но ты не умножишь зла! Всё, закрыли вопрос…
"Эммм", залипла Маша, "сложная конструкция какая-то, она работает?"… "Следующая станция", успела мысленно улыбнутся она.

Проявляющийся образ, снова немало удивил Машу… Это был исполинского размера билборд, разместившийся вдоль одного из шоссе нашей столицы, на нём зияли огромные выпуклые буквы золотистого цвета, складывались они в слова "Вступайте в партию инфоцыган! Спешите утроить паству подписчиков, ромалэ! Верховный коуч Зиялов", а треть плаката занимало фото респектабельного человека в огромных фиолетовых очках и с уничтожающей улыбкой (глядя на которую, сразу же приходило осознание своей никчёмности и беспросветности), а в ушах его поблёскивали золотые наушники…
"Ну это кринж какой-то", опешила уравнитель, "как бы сказал дедуля эпидерсия!" (прим.авт.: эпидемия+диверсия) "Стоп, снято, дальше", с лёгким отвращением как отрезала она.

Сердце успокаивалось, как жеребец после забега, образ проступал ясный, будто старый знакомый… За полночь уже, на Сенатскую площадь смотрят окна. Они светятся (интересно, а лампочки там когда-нибудь перегорают?), "это, это же…" – сама себе запретила продолжать Маша. Вот веки её моргнули и следующее, что она увидела был тёплый, светлый кабинет: флаг, герб, малахитовая подставка для календаря, с маленькими круглыми часами… "Да, это же ОН!" – до сих пор не верила она. Напротив него, сидели четыре человека, их Маша не знала, но излучали они энергию весьма внушительную и важную. Но! удивительно, на душе было очень спокойно и ровно, даже слишком, отметила Маша… Он говорил тихо, но увлечённо, обращаясь к своим визави:
– Поймите, на перспективу в 50 лет надо работать, минимум! Что вы к частностям цепляетесь?! Ну чего сову на глобус натягиваете?  Всё, перестаём дёргаться, начинаем проектировать… Ваша сверхзадача: реализовать модель органичного совмещения, синхронизации сущностей родины, общества и государства! Это должно быть цельным триединством!
"Аминь", единственное, что родилось в этот момент в душе уравнителя… "Дальше, скорее дальше", проникалась уравнитель.

Необычно, но энергию музыки в этот раз, она почувствовала раньше, чем образ ей открылся целиком. "Никогда бы не подумала", удивилась Маша, "что энергия музыки так сильно отличается от всего остального". Это была большая комната, скорее зал, возле окна стояло пианино, а на пуфике рядом гитара, облокотившаяся о стену… На другой стене, справа от размашистого светильника, в раме висел раритетный плакат с кудрявым и солнечным человеком, а на нём надпись: "Паша Кашин и его гномики". И только в тот момент, взгляд развернул её в обратную сторону, где в углу, за музыкальным пультом и компьютером, тихо сидел этот самый человек в наушниках, и она начала отчётливо слышать голос музыканта:
"Я докладываю, Ваше величество,
По-хорошему, нам нужна
Неоправданная стратегически,
Необъявленная война.

А империя, под полой её
Миллион боевых слонов
Выбьют дурь из голов её,
Из кастрюльных её снов.

Я докладываю, Ваше Величество,
В ваших подданных – в их крови,
Неоправданно большое количество
Невостребованной любви..." (прим.авт.: альбом "Талисман", 2017)

И мурашки, размером с собаку, побежали по её коже, она вспомнила: как папа когда-то восхищался мыслью соседского алкаша философа, который так же, только много раньше, говорил про "налёт потреб**дства и кровавый напильник войны"…
"Страшные и неприятные слова, но правда же", качнулась было Маша, но она верила папе и этому светлому человеку… Необычайное светлое и цепкое чувство почти прикрыло собою очередное судьбоносное перемещение…

Прохлада… И свобода! Такие ощущения овладели Машей, когда в фокусе стали появляться: сначала небольшой, но густой лесной массив, слева от которого виднелась артерия реки, затем и дом на опушке, из потемневшего (а возможно и окуренного) бревна… На импровизированной веранде, за пластиковым столиком располагались двое, человек в возрасте, одетый нарочито просто и мужчина средних лет, кротко стриженный, с проседью, он говорил:
– Фёдор Игнатьевич, вы уже 17 лет как проживаете здесь в Карелии, безвылазно… Вы добровольный отшельник. Не скучно вам?
– Да некогда скучать, когда много физического труда и общение с природой 24/365 сам формат мышления меняется, категории другие совсем. Вот бумаги писчей не хватает очень! Неожиданная ценность! Вот вас, журналистов, прошу всегда привезти хоть пачку белой, меловой, красивой…
– Скажите, а что должно случиться, чтобы вы вернулись на большую землю?
– Ничего. Это же не торг. Поначалу, да, был уверен в "побеге оттуда", но теперь понимаю – это был бег кривой трусцой в начало…
– Чего бы вы хотели пожелать нашим читателям?
– Люди, переустройте свою жизнь иначе! Подумайте, как вместо гонки тщеславия, организовать марафон участия – а ведь только так выигрывают все…
"Какой сильный человек", вдохновилась уравнитель. И она отметила новое чувство, ранее незнакомое, что-то вроде непроизвольного детектора… Что дальше начертано!?

Эти ощущения были самые необычные, менялись среды, сущности… Они вызывали чувство необъяснимой тревоги, требовали большего внутреннего напряжения… Гул, как будто в ушах Маши висел постоянный гул, во весь образ проступало до боли знакомое полотно с продолговатыми овальцами, кружочками слева и множеством букв и знаков, это был мессенджер. Словно бы она смотрела в монитор, размером с огромную стену. Два собеседника, один из которых, с самой обычный с картинкой, на котором он, на фоне своего авто, а вот второй занимательный – с папахой джигита на картинке:
– Я, короче, плюнуть хочу и удалиться с этих знакомств, нахер!
– Ты же мне сам рекламировал этот debilchik
– Да ну, тут контингент, либо оптовые проститутки, либо мошенницы, либо клуши потрындеть, и нормальных полторы…
– Ну ясно же кто и отчего они там. А ты женат же недавно! И безнадёжно счастлив, говорил, тебя-то чего понесло?!
– Да как подменили её, хрен знает, коннект ушёл.
– А-а-а-а, обрёк абрека брак!!
– Хорош угорать!
– Знаешь, слышал однажды формулу "буйки здравого смысла в фарватере закона", я её под себя переделал, типа есть фарватер наших хотелок, понятно, но и на буйки объективной реальности тоже поглядывать надо…
"Делать людям нечего что ли?!", не прониклась идеей наша владычица дум. Сердцебиение, густая жемчужная пелена, ирреальность…

Жёлтое, проступает… С белыми колоннами, двухэтажное, довольно большая группа людей сочится из выхода здания, по обе стороны рамки с плакатами… "Это же афиши. Это кинотеатр!" – радостно сообразила Маша (оттого радостно, что единственный в её жизни поход в кинотеатр стал целым праздничным событием – с выбором наряда, с мороженным, с предвкушением и послевкусием обсуждения). Последними, выходили два приятеля, они никуда не спешили и смаковали чувства, пережитые от просмотра ленты:
– Я глядел оригинал этого фильма, "12 разгневанных мужчин" и мне версия Михалкова зашла гораздо больше.
– Я не видел оригинал, но не удивительно, Михалков просто рассказал нам про нас, на нашем же языке…
– И ещё, я наблюдение сделал прикольное, что движение группы создаёт именно второй присоединившийся! Первый может так и остаться в одиночестве, выскочкой, белой вороной, а вот второй создаёт динамику, которая и может вовлечь всю группу в итоге!
– Прикольно, ага. Как в геометрии получается, для прямой нужно 2 точки…
"Какие милые, умные ребята, добрые", утвердилась уравнитель.

Первое, что начала воспринимать Маша сейчас – это был голос… Вкрадчивый, как голодный кот, но твёрдый в своей уверенности, незыблемости. Софиты, сцена, зал с публикой… Женщины, это были женщины, от 25 до 50. На огромной цифровой панели сцены, отображалась фирменная картинка – лаконичный тёмно-фиолетовый фон, на котором красивым шрифтом San Francisco было написано лишь: "Экстас Вумановский. Инвестируй себя выгодно!" Нарочито нейтральный, неспешными, крадущимися шагами коуч вышагивал по сцене, с выражением глубочайшего участия и даже отеческой заботы, вещал:
– Ещё раз говорю вам, хорошие мои, никто вам ничего не должен, когда колени мужчины перестают вибрировать от страсти и подросткового желания, у него включается рацио! Глупые – пытаются поймать мужчину в первый период, зря, иллюзия сплошная и разочарование позже! Умные дамы заходят с тузов на втором этапе, когда мужчине нужна сделка, он к ней созрел, если до этого не свинтил конечно… Запомните!
– Любовь женщины, чаще купание в своём прелестном образе, а любовь мужчины — это скорее про глубинное уважение и благодарность! Учитывайте это несовпадение фаз! Вот, женщина имитирует оргазм, чтобы получить серьёзные отношения, а мужчина имитирует серьёзные отношения, чтобы получить оргазм… Шутка! Мы с вами же не такие, хорошие мои…
– Часто в своей практике наблюдаю, что потребность многих женщин – не столько быть с замечательным неким "Василием Петровым", а прожить-таки свой желанный, намоленный чувственный ряд, а мужчина в таком раскладе получается – чувствоимитатор!
"Ну, если хоть одной поможет" – снисходительно и великодушно решила Мария.

Следующею гранью жизни, куда отнесло уравнителя, оказалась студия радиопрограммы шоу "Воробьёв-live", где в эфире сейчас был знаменитый и несчастный философ Гудин, который терпеливо, аки пастор, увещевал ведущего:
– Поймите, ключевое стремление государственника – это созидание, в самом широком смысле! А вот задача гедонистов или Шамановой – клеймение и сепарация! Государственнику стоит избегать этого.
– Вот, позавчера вернулся с новых-старых земель и обсуждали бурно: крымчане знают точно, что значит вновь обрести потерянное, но вот как скоро растворится этот трепет в сытости и спокойствии? Я к тому, что степень оголённости нерва забота государственника и никого другого…
– До рекламы вы спрашивали, как гарантировать себя в дальнейшем от предательства и роковых ошибок – скажу, никак! Просто каждому следует почаще вспоминать, что родиться в России - не только счастье, но и обязанность…!
"Вот есть же люди, которых можно слушать бесконечно, мурашки аж", восхитилась Маша, "Время, вперёд!"

Ещё одно удивительно свойство "перемещения" отметила для себя наша магическая лягушка: "А ведь мыслей нет совсем в это время, обычно толпятся, а тут пусто и ясно, как на карточке в конце месяца, может они не успевают за такой скоростью, хм…" Между тем, стали навязчиво проступать знакомые формы – длинные высокие коридоры, затем гул, затем безмятежные лица нашего будущего… А вот уже и аудитория. Кафедра, немолодой, но крепкий ещё мужчина за ней, излучающий спокойствие и знание, преподаватель. И, на него заворожённо глядящие, три десятка пар пытливых глаз:
– … в этом, образно, и заключается прикладная инволюция, чем выше интеллект, тем сильнее аберрации сознания, языком древних "многия знания – многия беды". Но людям, не изуродованным интеллектом, завидовать не спешите, осознанность великое ощущение человека, а краски какие появляются!
– И, к слову, о древних, была такая максима "Верую, ибо невозможно"… В молодости я в упор не мог понять этой догмы, но… осенило, ответы всегда приходят, в нужное время, если этого истово желать. Речь шла о том, что абсолютная вера может быть только слепой, иначе это просто знание…
"Как же хорошо, что есть такие учителя, они Небесами даются!" – благословенно оценила уравнитель.

И вот, Судьба, словно бы насмешливо демонстрируя свою нелюбовь к логике и предсказуемости, сделала полицейский разворот в сторону искусства, ну как искусства, экспериментального театра сатиры. Образ в фокусе был причудлив, минималистичные декорации, с одной стороны, давали представление о жилище, а с другой, как бы намекали – главное здесь содержание:
– "Так, народ, внимание! Сцена "жена провожает на работу", режиссёр был неистов, "Надя, готова?"
– Да Виталик!
Диспозиция была следующей: будний день, любящая жена неопределённого возраста, провожает своего благоверного супруга на работу, а работал он муниципальным чиновником…
– Пока, дорогой, до вечера, береги себя! И, пожалуйста, как обычно прошу – будь честным работником! Помни, нам ничего чужого не надо, ты не для этого страдал, терпел лишения и унижения, пробиваясь в чиновники… Интересы города, вот единственное, о чём ты должен думать. Мы, люди неприхотливые, нам с детишками много не надо, да и с друзьями нам повезло – искренние они у нас, добрые, ни намёка на зависть…
"Я тоже люблю пофантазировать", рассердилась Маша, "Но это же бред, такого не бывает!"

Однако, следующая "командировка" удивила уравнителя не меньше: это был кабак! Обычный такой сердитый кабак, с банальной такой днюхой, по случаю 40-летия юбиляра, которое ну никак нельзя отмечать... Это были два друга с детства – Гена и блондин. Жизнь их сводила и разводила, но сибаритство и пресловутый змий почти сделали их единым существом… Гена был лихим и незатейливым парнем, по-своему обаятельным, пролетарий, одним словом. Блондин же, голубая кость, был прямым потомком Деникина с Юденичем (как он про себя думал), был резок как понос и повадками напоминал паука перед свадьбой… Вели свою беседу они уже третий час, а потому фразы становились лаконичнее, а образы всё более образными:
– Я тут, надо было, в старый аккаунт вошёл, мне древние видео из избранного стали показывать… И там одно, с этим, музыкантом Юрой и ещё там были артисты. Он ещё там с президентом поцапался… Я короче пересмотрел и это, и торкнуло меня – неужели эта "элита" сраная, умницы, честь на совесть и т.д. не допирают до простой мысли, что вся погань помыслов и решений в нашей стране не воплощается Кремлём под покровом ночи! А простыми нами, ёпт, кто хоть чем-то управляет на своих местах…!!! От чинуш, бл*, через продавцов и до ректоров!
– Да херня, меня внешняя политика больше волнует… Они совсем там ох**ли, они даже не понимают толком кто мы! До сих пор не понимают! А мы не хотим быть лучше кого-то, быть крутыми – наше органическое состояние, вне которого мы деградируем, такая бл*дь дуальность, прикинь…
"Закусывать надо!", брезгливо припечатала Маша.

Следующая "остановка". "Странно", подумалось Маше, "А ведь я совсем не чувствую усталости"… И, будучи девочкой весьма неглупой, сразу сообразила, что устаёт бренное тело, скафандр, а душа "уставать" не может…
Всплывающий образ был ей знаком, краска другого цвета, кустарник в другом месте, но это школа. Обычная, средняя школа. Обычный класс и удивительный новый урок "Обо всём и ни о чём" и учитель его не менее колоритный, с необычной фамилией Конык:
– "Поймите, детишечки, важно учится верно формулировать свои мысли, то бишь, подбирать подходящие слова и располагать их в нужном порядке… Хотя, слова вещь такая", и завис на половине мысли…
– "Вещь какая?", "Вещь другая?", "Это вещь?", одновременно заголосили птенцы из-за парт.
– "Детишечки, я попросил бы!", проснулся и дал альфа-самца учитель.
– Слова, это кубики лего, примерную конструкцию смысла собрать можно, но истинной картины не передают… Образование потому так и называется! Не фактов и данных напихивать надо в школе, а образы у человека формировать! А детали придут, детишечки мои…
"Какой странный и славный учитель, инопланетянин", резюмировала уравнитель.

Живое с неживым... Такие, двойственные ощущения овладели Машей. Образ долго не проступал. Прежде, полезли странные мысли про "про чёрные обугленные груши"… Это неудивительно, два ключевых персонажа образа – один, упокоенный дух, давно усопшего гения, а второй, живой и яркий человек. И кладбище, с его покоем, лёгкой тревогой и почти физическим ощущением вечности, как это ни парадоксально… Но странное было не это! А то, что ещё увидела уравнитель – это большая, висящая над могилой, в воздухе надпись, она неподвижно парила, как… голографическая эпитафия, её текст гласил: "Не бойтесь болью душу разбудить!" На земле, возле могилы Пастернака сидел, облокотившись о надгробный камень, Тарантино. Он обращался к творцу:
– Твои стихи, учитель, как и роман Беляева, перевернули мою жизнь, нет! Они зародили её! Это творческое отцовство, в какой-то мере…
"Раз так, это ко многому обязывает", сочувственно и строго выдохнула Маша, "Не бойтесь болью душу разбудить!"

А вот этого Маша знать не могла, но не могла и не почувствовать… О важности этой миссии, её миссии, говорят люди и направляют ей молитвой свою поддержку! Так уж оно всё взаимоувязано в этом мире. Оказывается, здесь, совсем рядом, есть храм-часовня и возле иконы Николая Чудотворца тихо беседуют две благообразные бабушки:
– Часто кажется, Россия сейчас как седой мудрец, потерявший память… Много чего чувствует, знает и таит в себе, а вот к чему это всё, пока не поймёт!
– Я согласна с тобою. Да будут благословенны те, кто возвращают ей разум бытия!

Запах, теперь едкий специфический запах почуяла Маша прежде, чем стали проступать халаты, палаты и озадаченные лица вдоль стенки… Это был доблестный и всегда внезапный кожвендиспансер. Врач оформлял-направлял, пациент заметно нервничал, оттого был болтлив:
– Вот и верь после этого людям! Да, доктор?
–  С собой надо быть честным, в первую голову, простите за каламбур.
– Я не перекладываю с больной головы, но ответственность должна быть?!
– Что касается человека, за себя отвечает он сам, доверие – роскошь. А вообще, знаете, я давно поняла, что женщина – это иммунная система общества. Хотим реже болеть, значит надо укреплять иммунитет…
"Какая мудрая женщина, хотя и непривычно думать так", укрепилась во мнении Мария.

И вот, новый образ для уравнителя… Как-будто очень знакомый, но чем-то неуловимым. Это был класс автошколы, с большими распахнутыми окнами, через которые с улицы нагнетался воздух с июльским подогревом… В верхней части учебной доски был закреплён синий прямоугольный знак с изображением автобуса на белом фоне. В классе было два ученика, в томительном ожидании они беседовали:
– Долго! Сколько можно его ждать…
– А ты сегодня обратно?
– Не знаю, может у дочки останусь.
– А сколько ей уже? Давно не видел…
– 23, чуть старше этой девушки. Девушки! Девушки!!
Один из них стал сильно трясти соседнюю парту: "Девушка! Вам плохо?"
Я вздрогнула и очнулась… Надо мной склонились двое мужчин и не на шутку встревожились: "Девушка, вам плохо? Скорую вызвать?"
Я почти сползла на лавку остановки и уснула. "Нет, всё в порядке, крепко уснула просто, спасибо!", успокоила людей я.
"Вот поц Мишка, подсунул говнюк, приколы дебильные!", проснулась я окончательно.
Минуты три я молчала, почти не дыша, отрешённо глядела в точку Яшина…
"А невыносимо, наверное, знать всё?"


***
Мир меняют люди страстные!
Не всегда на всё согласные,
Не всегда и всем угодные…
Но сияньем бесподобные!


(записано 2012–2025)