А помнишь то сиреневое платье?

Открылась дверь.
Сквозняк подернул шторки.
Присел на край и тронул за плечо.
Смотрю: ты входишь в рваной гимнастерке
И вещмешок в лохмотья посечен.

Переминулся  тихо у порога.
Глаза закрыл:
- Ну, здравствуй, дом родной.
Я только что топтал в полях дорогу
Средь красных маков на передовой.

Я, не поверив,
села на кровати.
Стучала ночь нам яблоней в окно.
- А помнишь то сиреневое платье,
Что я дарил тебе давным-давно?

Ты в нем
к военкомату прибежала,
Когда я на плацу стоял в строю.
Оно потом частенько там мелькало,
Где мое небо осыпалось на краю.

Ты наклонился,
скидывая берцы.
Невнятно буркнул что-то про запал,
Про ту «сирень», что все ж сильнее смерти…
Кивнул мне. Усмехнулся. И… пропал.

Я вскинулась.
Осела у порога…
Уже латала алый край заря.
Мне б хоть чуть-чуть тебя. Еще б немного
Но сон сошел под переборы соловья.

Достала платье…
Как давно все было…
Уже не в этой жизни, а в другой.
Тогда наш май черемуха пьянила,
Ни маков не было и ни передовой…

Рассек рингтон
На памяти зарубки.
Твой номер снова безнадежностью прошит.
- Привет, родной…
И незнакомый голос в трубке:
- Я соболезную. Три дня, как он погиб.

И… полоснуло.
И вошло под сердце.
Перехватил у горла вязкий зной.
- А как же то, что все ж сильнее смерти?
А как же… платье, «здравствуй, дом родной»?
 
Не верю. Нет.
Все настежь: окна, створки, дверцы.
Ты все прошел, мой муж, отец и брат…
Смотрю: а у дверей закрытых берцы
В сенях полуразбитые стоят.

                11 июля, 2025