Ромашковый чай

Ты отпустил мою руку однажды.
Я разлюбила тебя в тот же миг.
В общем и целом, это не страшно.
Если соврать — даже и не болит.

Нет ничего страшней безразличия
Там, где желало сердце любви.
Я, позабыв про все рамки приличия,
Выбрала верить. Летели так дни:

Грянул тот возраст, когда плетёшь кружево,
Вяжешь в ночи, пьёшь ромашковый чай.
Уже не крахмалишь и не утюжишь*,
Но вспоминаешь — так, невзначай,

Как раньше было. Но больше не будет.
Как крепко руку мою ты держал.
Наивно считали — что есть, не убудет.
И звон бокалов громко звучал.

Гостей часто звали. Ходили с палатками.
Первая ссора. Ты громко кричал.
Я поняла, что нет смысла доказывать.
Бог нам судья. И я промолчала.

Вихрь забот. Планы, быт, увлечения.
Раны затянутся — это всё ложь.
Новый виток принесёт подозрения.
Я не уйду. И ты не уйдешь.

Дети. Собака. И дача за городом.
Близится к ночи. Зреет луна.
Но для бесед наших нет больше повода.
Молодость с ссорами давно прошла.

Все интересы стали раздельные,
В небе царила тоска и печаль.
Ты говорил о великом спасении,
Я допивала ромашковый чай.


июль, 10-2025
*«не крахмалишь и не утюжишь» — отсылка к стихотворению «Гость», где описывается состояние готовности к открытому честному диалогу, желание услышать и быть услышанным в любой момент времени. Также данный словесный оборот указывает на возраст героини: ей знакомы определенные процессы бытовой жизни, которые, в силу времени, утратили свою необходимость в настоящем.