Глаза твоей волны в глубоком океане рождены

                Сияет мир. Туда, туда бы,
                К тучам пурпурным,;—;там в свете, в воздухе
                Растает, растворится и жизнь, и боль!
                Фридрих Гёльдерлин. Вечерняя фантазия (Перевод Амари)               


В молчаливой, значимой, гордой волне
Изнанкою томилась сила пламенного водопада
Освобожденная от неги сновиденья океана
Кусала себе хвост в нарывах от измученного стона шумной глубины обмана
Потерянная в сонме равнодушных дерзких бликов
Потерянная в искрах жалости сквозила тенью одинокой
Потерянная в упоенье эманаций совершенства заблуждений
Услышала нежданно в шепоте бессилия и пропасти мерцающей воды:
«Глаза твоей волны в глубоком океане рождены,
Химера отдаленности несёт твою погибель,
Где маска одинокой обреченности
Иссохнет в гневе непомерной гордости».


«Глаза твоей волны в глубоком океане рождены…» - стон стихии, познавшей свою гибельную сущность.
Вода, одушевлённая болью,
волна, в чьей глубине впервые проснулось сознание —
и с этим пробуждением пришла рана, не поддающаяся излечению.

Она — жива, и в этом её проклятие.
Она — сильна, и в этом её приговор.
Океан породил её, но проговор шипа («шип сна», которым Один усыпил Сигрдриву) был сотворен
Волна стала собой — и утратила покой.

«В молчаливой, значимой, гордой волне…» - так начинается агония, томление изнанкой, словно внутренняя сила сожгла плоть изнутри.
Страж своего крушения оплакивает горечь помрачения.
Символ вечного кольца превращается в крик, где каждый виток не приводит к началу, а дуновением шипа волна к несчастьям мук приговорена, где движение — не символ свободы, а повторное узнавание своей беспомощности и странствия в поисках отсутствия тревоги.
В бликах — она утрачивает лик. В жалости — её голос размывается. В «совершенстве» — распадается истина.

Она раздроблена на отражения, но ни одно из них не способно удержать её форму. Она не принадлежит даже себе — лишь теням, миражам, химере надежды на бытие.
Волна не может убежать.
Её начало — и есть её конец.

Волна слишком жива, чтобы быть покорной,
слишком чувствительна, чтобы быть спасённой,
и слишком одинока, чтобы быть свободной.