Анфас

               
Танцующие календари
вы смущаете время в Босфоре,
берега на картинах Дали
разбегаются в бешенном море.
Корабли пробираясь наощупь,
в померанце уснувшей зари,
чайки кличут крестовые мощи
Айя-София…, беря её, в поводыри.
Голубой огонь в глазах увидел,
молодой поэт в морской дали,
берега описывал Овидий,
а теперь у града все сандали,
в духоте распахнутые дали
фонари, как звёзды на волне,
растекаются на рваные кварталы
и качаются на ветреном ремне.
В комнате открыты окна, душно,
световой укол и светофор,
сердце бьётся с горя не послушно,
как и тот серебряный мотор.
Ничего в тревоге не поможет
в тишине не спрятаться, ни жить,
ни ликёр, ни рюмка и ни Боже,
просто надо женщину любить.
Пережил я ночь в кошмарных шутках:
брызги солнца, запонки, мотор,
сердце встало кажется с минутку,
бык боднул, я вновь тореадор.
Утром пыль из окон, как накидка,
налетев пыльцой на чемодан,
кофе, трубка, шоколада плитка,
я из библии и вроде Дан*.   
*родоначальник одного из Колен Израилевых

                2.
Стёкла вскачь за огненным напитком,
одари меня святой водой,
убери зелёную накидку,
подари мне огненный прибой.
С головой завязну я в подолах,
где тепло и пахнет свежей хной,
я наверно просто русский олух,
весь в сирени радостной весной.
Что ж ты ходишь мимо персиянка,
нажимай серебряный мотор,
мы умчим за жгучею тальянкой,
как ледник колючкой с ваших гор.
Шах не в счёт, его не потревожим,
янычары нынче не вольны,
разве что, сдирают с грешных кожу,
сбросив вас в объятия волны.
Я не сплю, а может быть цыганка,
пальцы в кольцах, в девичью мечту,
но тебе нужна моя огранка, /
что бы стать России по плечу.
Облака запутались за время,
проплывают дёргая часы,
и капель пуляет прямо в темя,
не запрятав семя от красы.
Полетели, ведьмы нам запели,
в хрустали глядели мы вдвоём,
Волги синь и белые метели
и озёр рыбацкий водоём.
Мы уже у нашей милой цели.
Мурманск стоп, тут северный погром,
ночь легла в кудлатые метели,
до весны владеет царством гном.

                3.
В царстве окают сороки,
гном не спит, он одинок,
поджимают солнца сроки,
подбородок между ног.
Хорошо, когда у спинки, 
в кресле, в кожаных трусах,
весят модные картинки
одиночеству на страх.
Духота и вновь простуда,
у закрытого окна,
иль от сюда, иль оттуда,
мыши норка, как копна.
Надо власти объявиться,
Сельсовет у бочага,
где же милая девица,
глаз горит у очага.
Одиночество зарыто
у семейного костра,
правда от людей корыто,
вылей воду от Петра.
Вывеска, как будто причта,
“Заходи на юбилей,”
заморгала в след ресничка,
рюмку беленькой налей.
Кутежи, концерт, пирушка,
клерк, печать не удержи,
поцелуй в земное ушко,
справочку в руках держи.
В ней число и месяц май,
а в фамилии нули
вот возьми и прочитай,
как музыку Джавели.

                4.
В музы’ке слов хорошего мало,
в орлянку сыграем…, товарищ моргнул,
забрало открыто имперского флага,
и кто же страну так серьёзно нагнул.

“Назрело” вопят, “Нам нужна перестройка,”
схватились края за свои пояса,
слюна закричала, а где наша тройка,
Горбач утонул в, “Затяни пояса.”

Море фонит у Дали на устах,
что- то не так, что-то прячут в штаны,
режут пропитанный солнцем кулак,
крикнув “Попойка” и в стан сатаны.

Глаз одинокий глядит в светофор,
слизь отползает ну вот же упор,
грязная фара глядит за бугор,
красный напрасно включаешься в спор,

Нёбо, язык пересохли, хоть вой,
сахар наверно воюет с губой,
где же частушка, гармонь, шаль с совой,
раньше мы все выходили гурьбой.

Время уходит, деревня как скит,
что-то под ложечкой тянет, болит,
то уголёк, он судьбу ворожит,
видно я с Русью огнём тем прошит.

Что мне столица, зубастый мотор,
гибнет страница, забыл коленкор,
клавиши с буквой стучат в тихий Дон,
Киев, а где же твой русский погон.
Да напечатать, да крикнуть с утра,
жизнь, как повозка в сто три колеса,
ах торопыжка, деянье Петра,
крякнула пушка, а мы в небеса.
                5.
Царь, Петровы клоны, повесть,
север уголь и руда,
англичане, немцев помесь,
рабство Русичей всегда.

Черепица тут не сниться,
рыба с Белого – волна,
с поднебесия лучится,
свет, где бьётся старина.

Был француз, француз пленённый,
под Москвою не добит,
на работы в край озёрный,
пушки лить и лес валить.

Жил конечно не в землянке,
ел не русскую бурду,
революции тальянку,
повторял он как в бреду.

В сеть Российскую попавши,
не ищи тут берега,
тут карают даже павших,
даже бабу, что Яга.

Попрощаемся вприглядку,
время, старая молва,
открываю вновь тетрадку,
май покроет мурава.

Завяжу глаза лукаво,
тот что видит, никогда,
вон девчонка ходит павой
у заснувшего пруда.
Сельсовет наверно скажет,
неурядица труда,
потрясёт и скажет важен,
снять портрет и в никуда.
               
                6.
Вот какие помидоры,
покраснели, а куда,
снова ехать в чёрно море,
от заветного пруда.
У пространства есть колёса
и заветная дуга,
чай и ложечка с укосом,
на другие берега.
Ночью небо обвалилось,
тепловоз забрался в скоч,
рёбра страшные и вилы,
не поднять и не помочь.
Сохранить в зелёном списке, 
соком жалости пролить,
стих находится в подвижке,
нам судьбу бы обнулить.
Эх судьба, судьба, судьбина
океанам по плечу,
нам бы жаркого рубина
чтоб зажечь любви свечу.
Вон болтается экватор
я ему подам свечу,
соберись в губастый атом,
вот тогда и поверчу.
В небесах живут улитки,
их давно пора вернуть,
телескопы на пол литре,
надо к звёздам повернуть.
Легионы звёзд шагают
им бы к морю и заснуть,
лунный свет, как хвост нагаек,
застилает правый путь.

                7.
К розам, к розам, путь ба’рмена,
покупайте все билет,
“ Терракотовая армия,”
это армия вослед.

 Время угол в паутину,
что б назвать его прямым,
звёзды всё ж, забрались в тину,
в строй положено немым.

Паутина огородов,
паутина банных снов,
пар костям и тазик – воды,
в море Чёрном нет котлов.

Позабыли что случилось,
голова на поводок,
ох бы это, если снилось,
а вот тут у койки док.

В верх потянут, я не встану,
гравитация пружин,
а меня попёрли в ванну,
море нынче до штанин.

Вижу небо и долины,
комарьё на той стене,
разбегаются Мальвины,
стрела - выстрел в бодуне.

Душно, приходи сестричка, 
бритва жуже стрекозой,
вот и всё, одна кавычка,
завтра ножика прибой.
Не побрезгую, вот спички,
я в окошко посвечу,
но любовь цыганки кличка,
не по каждому плечу.

                8.
Соловьи давно отпели,
рублик смотрит свысока,
шутки слов, что бьют по цели,
растянулись в волока.

У меня больниц коврижка,
каплют воду на уста,
мужики читают книжки,
я как бублик из листа.

Мне не дали даже рыбки
из гольстримова костра,
в северах она из зыбки
выплывает, кость остра.

Это северное дело,
вон в Египте чудеса,
пирамиды, сфинксов свора,
лезут в скопе в небеса.

Им наверно и не снится
что внутри их голоса,
все поэзии странички
мчатся в них на полюса.
Говорят, антенны мира,
смысл для ранних чужаков, 
может с ними была лира,
кроме мощных кулаков.
Разум люду подарили
и божественный огонь,
шар земной, с тобой уплыли,
нимфы держат за супонь.
Нам Овидий миф расскажет,
нимфы, женские тела,
Гилас* дамам не откажет, 
жизнь на донце весела.
*компаньон Геракла.
               
                9.
Города, меридианы,
мозг, два трепетных угла,
есть они и у Дианы,
что богиня чай луны.

Мысли в камни, в перекаты,
мысли спорят за углы,
громовые мчат раскаты,
крики молнии из мглы. 

Подожди, покоротаем,
наши вспышки на ремне,
плазмой огненной растаем,
мысль пусть бьётся в кочане.

Я щекой ещё не бритой
поклонился до воды,
в щёку кто – то вроде вдари,
мозг встряхнулся до балды.

Люди жадны по натуре
ищут злато, корабли,
и царей в губастой шкуре,
под завалами земли.

Клинопись нашли и веру,
и лингвисты помогли,
распознали в них шумеров
ранних саженцев земли.

Мне бы тоже надо Веру,
я поборник наготы,
может лучше “Баядеру,”
в ней ведь спрятаны мечты.
У кровати две пружины,
в них упругости волна,
заходите дяди джины,
не поднять мне времена.
               
                10.
И куда катиться стали,
брызжет старая слюна,
не захлопнуться ль в коралле
там и рай и глубина.

Тишина морского неба
выпьешь слюнки  не беда
у коралла есть потреба
лебединая гряда.

Райский свет в губах у моря,
ты дождёшься ли меня,
звёздный лучик на фаворе
просыпается пьяня.

Рай явленье не земное,
кто им правит –сатана?
Яблоко оно немое,
не пред Вышним тут вина.

У предметов нет ответов
у предметов лишь углы,
заостряясь бредят светом,
запевая как щеглы.

Скрип по скрип, нужна газета,
там написано углём,
свет в раю уже с пол лета
задохнулся за рулём.
Время будто позабыло
в человеке все углы,
черепушки боем било,
гирьки медные голы,
Стрелки будто побелили,
не подсматривай кума,
солью сыпали, солили,
не добились в них ума.

                11.
Африканские мозоли
на глазастые углы,
вам бы больше в жизни воли,
вы за Троею  беглы,

Шлиман вот твоя подковка,
бури прячут корабли,
у керамики век ходки,
где тут Троя, разбери.

Все великие находки
все в провалы, где гребли,
и слова тут словно сводка, 
в память древних завели.

Цифры, даты в океанах,
в шляпках страстные слова,
в океанах всё сознанье,
в человеке голова.

Голова соперниц чудо,
не записаны в слова
подают её как блюдо
с крайней плотью божества.
Семя в трубочки стремиться
кто быстрей и в поцелуй,
что бы жизни зародиться,
ну а там пляши, балуй.
Зеркала, вы правосудье,
вы сравните мать с творцом,
языки, как будто стулья,
в них присядешь чернецом.
Душно, время побежало,
и мотает кость мою,
но страна, как будто жало,
в мякоть…, что бы был в строю.
            12.
Сказки дней, поэт брюнет,
мажет охрой амулет,
рыба входит в кабинет,
“извини, приёма нет.”

Взвились тёплые слова,
нам дорога в жизнь одна
и зачем, нам трын –трава,
вон селёдка, литр вина,
поболтайка на права
и треска, уже с утра,
в скрип дверей, без баловства,
дайте пить, хотя б с ведра.

Алкоголь заносит в бред,
так и сбулькался сосед,
став в быту анахорет,
в голове буль-буль и сед.

К вечеру подай жену
хоть молоденьку, одну,
а укольчик ей верну,
буду жабры жечь по дну.

Жизнь искать, дышать в одну
в земляную полынью,
шар  землицы я нагну,
путь подправлю воронью.

А ещё возьму волну,
звонкий шелест на кону,
чайки смотрят на Луну,
в свете том я потону.

Скрип, по скрип, спит духота,
что мне скажешь немота
жизнь порог, за ним оброк
миллион, чтоб он оглох.