***

…И там же я познакомился с доктором Шаровым, психиатром, который рассказал мне удивительную историю болезни одного своего пациента, зовут коего Николаем. Я хотел бы сейчас пересказать тебе эту историю. Она до того удивительна, что я даже записывал фрагменты, слушая доктора.

Николай попал в психлечебницу, где ему был поставлен диагноз диссоциативная фуга. Кроме того, в больнице у пациента (видимо, вследствие ограничения свободы, необходимой для поведенческих маневров новой личности) начались яркие галлюцинации. Вся его семья — жена и дочь-подросток — погибли в результате попадания баллистической ракеты в многоэтажку, где они, собственно, жили. Горевавшего пациента преследовало к тому же необычайно сильное чувство вины, ибо именно из-за его работы семья так и не покинула воюющую страну. Впоследствии Николай сошел с ума и попал в желтый дом — в отделение доктора Шарова.

Пациент полагал, что он целитель Никодим. Бред вкупе с галлюцинацией внушали ему, что он исцеляет людей от рака в своем загородном доме, стены которого — это важно! — обшиты внутри сучковатыми досками. Исцеление совершалось следующим образом. Никодиму оставляли биоптат больного, содержащий раковые клетки, и целитель с помощью ватной палочки наносил этот биоматериал на дощатые стены, а именно на сучки, на пороки древесины. Затем он выходил из комнаты ненадолго (или просто отвлекался на что-то постороннее, смотрел в окно, например), а когда возвращался, видел следующую картину: из тех мест, где прежде были сучки, торчали обугленные безлистные ветки, занимая немалую часть пространства. Никодим брал пилу, спиливал лаково-черные ветки и выбрасывал их (или сжигал — не помню). И стены обретали прежний вид. После данной процедуры пациент Никодима выздоравливал. (Любопытно, что на лице у моего знакомого, беседовавшего с Николаем еще до первой такой галлюцинации, есть необычно большой округлый невус — возможный зародыш всей серии николаевских галлюцинаций. Ибо родинки, знаешь ли, подобны кружочкам пиломатериала.)

Так Николай жил в своем новом мире. Периодически он возвращался в реальный мир и тогда описывал свои видения психиатру. И вот однажды (такая галлюцинация) к целителю Никодиму обратилась семейная пара, чья дочь, страдавшая онкологией, была чрезвычайно похожа на погибшую дочь Николая. Да она и была дочерью Николая! И тут у пациента доктора Шарова начались сильные душевные терзания. Николай-Никодим никак не мог понять, чья же она дочь. Если он Никодим, она не его, но почему тогда она такая родная? Почему он так ее любит? Может быть, он Николай? И он ругался с той семейной парой (все они были в доме), пытался отнять у них ребенка (она, мол, не ваша!), отнимал, возвращал, опомнившись, и наконец у него случилась длительная паническая атака, с которой справиться ему помогали медсестры (у Шарова в тот день был выходной).

На следующий же день доктор принял пациента (последний так и не успокоился) и предложил ему оставить попытки разобраться в мучительном вопросе. Если, мол, вы не можете понять, чей она ребенок, то и не надо: пусть этот вопрос останется нерешенным. Разве, мол, случится что-то плохое, если вы не разберетесь? Это предложение доктора стало для Николая-Никодима откровением. И, обрадованный такой, казалось бы, очевидной своей возможностью, он вернулся в палату, успокоился окончательно и превратился впоследствии в полноценного Никодима.

Новая галлюцинация началась, считай, с последнего психокадра предыдущей. Семейной пары и девочки уже не было в комнате. Никодим обнаружил, однако, что ему оставили биопсийный материал больного ребенка и был несказанно этому рад. Он сразу же выполнил необходимую процедуру и покинул комнату; но по возвращении целитель увидел не обугленные ветки (тайно пронзившие то пространство), а совершенно другую картину. Внешняя поверхность стен воображаемого дома стала внутренней (виниловый, кажется, сайдинг оказался внутри). И так было во всем доме. Волнуясь, Никодим оделся и вышел на улицу. Там галлюцинация постаралась на славу. Внутренняя обшивка оказалась снаружи. Кроме того, из мест, соответствующих сучкам, торчали ветки из обычной — не обугленной — древесины, а на ветках этих виднелись сердцевидные розовые листочки. Прожилки были чуть более темные, почти красные, и напоминали кровеносные капилляры.

«Ну и что же? — ты спросишь. — Что дальше?» Я и сам, увлеченный и пораженный повествованием, задал Шарову этот вопрос, словно доктор пересказывал не галлюцинаторный бред больного, а реальную историю. Дальше, однако, ничего не было: галлюцинация прервалась или, может быть, растворилась, исчезая медленно и умиротворенно, как при плавной смене кинокадров. (Здесь я, пожалуй, переборщил в художественности догадки.) При этом в самочувствии пациента произошла сразу колоссальная перемена. Николай стал спокоен и даже улыбчив: он стремительно выздоравливал. По словам моего знакомого, ни одного эпизода фуги — с видениями ли, без них ли — у Николая с тех пор не случилось. А значит, ремиссия длится уже второй год (надеюсь, до настоящего момента) и Никодим никакой не объявляется.

Имей в виду, пожалуйста, что, пересказывая сию историю, я вполне мог где-то ошибиться (особенно в каких-то профессиональных психиатрических аспектах). Что ж, и моему мозгу — хотя ему далеко до способностей того, николаевского — не чужд самообман: память порой изменяет, как говорится. Думаю, впрочем, что в целом я всё пересказал правильно, и уверен (прости за нескромность), что на время захватил всё твое внимание. Ибо история, согласись, сногсшибательна. Свое же внимание я должен теперь переключить на кое-что другое (прости и за бестактность). Всего тебе самого доброго! Goodbye!