Он, по всему творил гуляя...

Паетов развелось – хоть пруд пруди,
И каждый гений прям с утра до ночи
Венок лавровый прямо от груди
и за стишок он очень денег хочет.

А нынче жизнь, всё ярче, всё смурней,
По разному судьба людей разносит,
Кто песни распевает - соловей
И тоже денежку за свой талантик просит.
 
Куда не плюнь - в него и попадёшь,
Нахохлившийся аффтор двух стихов
сердито морщит лоб и ждёт нетленку.
Пегас не залетает - у, каков!!!
В квартире над башкой студентка Ленка
опять врубила стереобрехню.
Да нафиг!!! Разве выйдут тут шедевры,
когда так пляшут эти юньейшие стервы
(и не зовут!)… по паре раз на дню.

Повяжет аффтор шарф поверх ушей,
и напряжёт талант в средоточеньи,
ну... стих... вылазь... расти и хорошей!..
Не вышло. Он ушёл прискорбной тенью.

Поднялся к ним. Увы. Упал. Намочен -
пытались сковородкой (по всему).
Над телом восемь юных стерв хохочут.
Не хочут, млин... Ни сердцу, ни уму.

Над телом отдых хающего мужа
ругается любимая жона. Муж лёг.
Он положительно не нужен,
смеются сте...: "Сдох, ацкий сотона.
Хи-хи, ха-ха..." Лабает Элвиспресли-
ранетки-чайф-и шото то там исчё.
- Когда ты от гулянок, лысый, треснешь?
Супруга чешет левыя плячо.
- Я треснутый. Лежу. Кругом ну эти...
 Короче, эти... вы бы, сте..., кру-у-угом!
Яишницы остатки на паркете
твердят о встрече с очень твёрдым лбом.

С двери суётся рожица старушки.
- А чо это пает-то так лежит?
Тут звук был, как по жопе погремушкой.
В ушах ажно доселе дребежжит...

Поэт, чуть повернув свою макитру,
в старуху плюнул тяжкий гневный взгляд.
Под глазом расплывалася палитра.
- Старуха, я в печали. Выпей яд.
Пинок жоны привёл парнасца в чувство.
Кряхтя и спотыкаясь слегонца…
побитое седалище искусства
пошло домой.
Аднако тут конца.
          
             ***