Йехуда Леви. Газель благости

Постигни и держись веры своей, ибо нет ничего иного, кроме Него.
Кружись и служи, и обретешь — не вещь, но Его.
Он и Имя Его суть одно и то же (нет иного Творца),
войди, созерцай и пойми: нет никого, кроме Него.
Он побеждает всякое зло: Самаэля и Велиала.
Наполнись Им, узри Его и скажи: нет другого, кроме Него.
Он сокрыт, Он обретен — но не сотворен, будь уверен;
Не вопрошай, не стремись, не говори ни о чем, кроме Него.
Приуготовляет всё, низводит всё, решает всё — Он один.
Не изнывай, не тревожься. Нет Господа, кроме Него.
Он первый, и Он последний. Над всем Он царствует.
Читай и перечитывай написанное: Нет блага, кроме Него.
Тысячу раз скажи это — поэт — это сердце Закона:
Нет другого, кого можно найти. Нет Бога, кроме Него.

(The Poetry of Kabbalah
Mystical Verse from the Jewish Tradition
Edited by: Peter Cole)

Эта газель представляет собой уникальное явление в истории религиозной поэзии — синкретический текст, где еврейская мистическая традиция сплавляется с исламской суфийской практикой в контексте саббатианского мессианства. Автор, Йехуда Леви (псевдоним Това), создал произведение, которое функционирует как мистический мост между традициями.

Газель построена по классическим канонам персидской поэзии, где каждая строфа завершается рефреном "нет... кроме Него" (на арабском — "ла илаха илла ху"). Этот прием создает гипнотический эффект, характерный для суфийского зикра (поминания Аллаха). Циклическая природа формы отражает космологическую идею: куда бы ни обратился верующий, везде он обнаруживает божественное присутствие. "И Аллаху принадлежит восток и запад; и куда бы вы ни обратились, там лик Аллаха. Поистине, Аллах объемлющ, знающий!" (Коран,  2:115).

Повтор "кружись и служи" во второй строке явно отсылает к практике суфийских дервишей, чьи вращательные танцы служили средством достижения мистического экстаза. Однако здесь это движение переосмыслено в контексте саббатианской теологии, где физическое действие становится метафорой духовного поиска Мессии.

Центральная идея газели — абсолютное единство божественного — развивается через серию парадоксов. "Он сокрыт, Он обретен — но не сотворен" указывает на каббалистическую концепцию цимцум (сокрытие) и последующего откровения. В саббатианском контексте это приобретает особое значение: Мессия одновременно скрыт (в изгнании) и явлен (в мистическом опыте верующих).

Строка "Он и Имя Его суть одно и то же" восходит к древней еврейской традиции отождествления Бога с Его именем, но в данном контексте может намекать на саббатианскую доктрину воплощения, где Шаббтай Цви мыслится как живое воплощение божественного имени.

Упоминание Самаэля и Велиала — не случайный элемент. В каббалистической демонологии эти фигуры представляют силы, противостоящие мессианскому процессу. Самаэль, "яд Божий", часто ассоциировался с Сатаном, а Велиал — с духом враждебности и разрушения. Их упоминание в контексте "побеждает всякое зло" указывает на эсхатологическое измерение саббатианской веры: истинный Мессия должен не просто избежать зла, но активно его преодолеть.

Газель демонстрирует замечательный синкретизм. Исламская формула "ла илаха илла ху" сочетается с христианским мотивом воплощения (намек на Иоанна 1:3) и иудейскими мессианскими ожиданиями. Это отражает османский религиозный контекст, где различные мистические традиции взаимодействовали и влияли друг на друга.

Особенно интересно влияние бекташийских суфиев, известных своими неортодоксальными взглядами и практиками. Как и саббатианцы, они допускали идею божественного воплощения и использовали экстатические практики для достижения мистического единения.

Йехуда Леви мастерски использует технику градации: от призыва "постигни и держись" до финального утверждения "нет Бога, кроме Него". Каждая строфа углубляет понимание божественного единства, переходя от внешнего поклонения к внутреннему постижению, от космических масштабов к интимному мистическому опыту.

Заключительная строка "это сердце Закона" представляет саббатианскую интерпретацию Торы: истинная суть еврейского закона — не в букве, а в признании абсолютного единства Бога, воплощенного в Мессии. Это типично саббатианское переосмысление галахи через призму мистического опыта.

Как отмечают исследователи, подобные газели могли исполняться в рамках саббатианских собраний по образцу суфийского сама' (ритуала кружения под музыку). Ритмическая структура и повторяющиеся рефрены создавали условия для коллективного экстаза, характерного для мистических братств того времени.

Этот текст свидетельствует о том, как саббатианское движение адаптировало формы и практики близких религиозных традиций, создавая уникальную синкретическую духовность, которая просуществовала среди дёнме вплоть до XX века.