Черногорское дупло на мосту

Сергун отключил телефон с таким треском, будто рвал пуповину, связывающую его с цивилизацией. «Хватит! — провозгласил он. — Я — писатель!» 
Пансионат «Свистигородский» встретил его привычным уютом: облупленные обои шептались о былом величии, ковёр на полу сворачивался в клубок, как вышедший на пенсию кот, а из-под двери соседнего номера доносилось ритмичное постанывание — то ли чьи-то страсти, то ли свист ветра через рассохшиеся оконные рамы. 
Сергун распаковал ноутбук, водрузил его на колени и воззрился на пустой документ. «Черногорское дупло на мосту», — прошептал он, и пальцы его затрепетали над клавишами. 
Но что бы он ни писал, получалось вот такое: 
«Вот мост, а на мосту — дыра, 
В ней прячется судьба мира. 
Туда свалился мой кот, 
Теперь он правит небосвод!»
Сергун зарычал, стёр текст, попытался снова: 
«Президент в дупло залез, 
Там нашел мешок чудес. 
А в мешке — три пузыря, 
Это вся его заря!»
— Что за херня?! — взвыл он, швырнув ноутбук на кровать. Но ноутбук не упал. Проводок, торчащий из него, натянулся, как канат, уходящий куда-то под стол. 
Сергун замер. Потом, скрипя зубами, опустился на четвереньки и заглянул в пыльную тьму. 
Там, прямо на протёртом до дыр ковролине, стоял патефон. Старинный, с посеребрённым рожком. Провод от ноутбука был воткнут прямо в него. На вращающейся пластинке красовалась этикетка: 
«Полное собрание сочинений Рудольфа Хачапурова. Том 1. Стихи, поэмы, матерные частушки».
Сергун ахнул. Пластинка шипела, игла прыгала, и из рожка патефона лился знакомый голос: 
«Вселенная — бублик, а мы — мак на нём, 
Но если ты дурак, то станешь жуком! 
Жук ползает, жук летает, 
Жук в бублике не умирает!»
— НЕЕЕЕТ! — завопил Сергун, вылетая из номера так быстро, что дверь захлопнулась у него за спиной с грохотом падающей крышки гроба. 
На улице он упал на колени прямо в огромный сугроб, поднял руки к небу и поклялся: 
— Больше ни строчки! Ни-ког-да! 
А из окна его номера доносилось: 
«Сергун бежит, Сергун дрожит, 
Но бублик вечен — он не сгорит!».