Ночь на Ивана Купалу

(страшные сказки)

В деревне той жил парень, звали Степаном,
Был дерзок, силён, не боялся чертей.
И хвастал не раз перед миром созванном,
Что страх — это выдумка слабых людей.

«Пойду, — говорил он, — купальскою ночью,
Где топь, бурелом, где темень и жуть,
Цветок папоротника вырву воочию,
И клад я сумею себе притянуть!»

Его отговаривал дед седовласый:
«Не гневай, Степан, ты лесного царя.
Та ночь не для смеха, она для опаски,
Погубишь ты душу, безумством горя.

Кто ищет тот цвет, тот себя проклинает,
Он видит не злато, а морок и тлен.
Нечистая сила его забирает,
И выхода нет из тех сумрачных стен».

Степан рассмеялся: «Пустые наветы!
Я справлюсь и с лешим, и с ведьмой любой!»
И в полночь, оставив все деда советы,
Ушёл он в дубраву за страшной судьбой.

Луна, как зрачок мертвеца, холодела,
Деревья скрипели, как кости в гробу.
И чаща дышала, и что-то шипела,
И видела парня в последнем бреду.

Он шёл, продираясь сквозь ветви-капканы,
И чудилось, шёпот ползёт по пятам.
То девичьи стоны, то волчьи обманы,
То хохот совиный по мёртвым кустам.

И вот, на поляне, где травы дымились,
Он видит — трепещет в листве огонёк!
Все страхи забылись, все мысли затмились,
Один лишь до цели остался шажок.

Тот папоротник цвёл! Неземным, алым светом
Манил и пульсировал, разум пьяня.
И в каждом его лепестке разогретом
Сверкали сокровища, златом звеня.

Степан, позабыв про молитву и веру,
Простёр к нему руку, дрожа и спеша,
И в тот же момент, провалившись в пещеру,
Услышал, как с криком отходит душа.

Не свет то был вовсе, а глаз раскалённый
Чудовища, что обитало во мху.
И клад — не червонцы, а череп гранёный,
Что скалился жутко в лесном тайнику.

И руки, что к цвету тянулись так жадно,
Схватили не корни, а когти ветвей.
И хохот раздался, так беспощадно,
Что кровь застывала от крика: «Убей!».

Наутро искали Степана всем миром,
Кричали, звали, трубили в рожок.
Но лес отвечал им молчанием сирым,
Лишь ветер носил по земле сапожок.

Нашли его к вечеру в топком овраге,
Седого как лунь, с перекошенным ртом.
Он выл и царапал лицо на коряге,
И бредил про алый цветок под кустом.

С тех пор он безумен. Сидит у окошка,
Бормочет про клад, и лесного царя.
И если луна освещает дорожку,
Он шепчет: «Не трогай... сгоришь догоря...»

Так помните, други, купальскую сказку:
Не всякий цветок для людского венка.
Иной раз за самой заманчивой маской
Таится лишь хватка слепого греха.