Неприкаянно о лицах

Неприкаянно о лицах.
С крыш грохочет колесница.
Когда день сменяет ночь,
Я как конь её точь-в-точь.

Вперемешку происходит
Всё, как заново родясь,
Утешенья не находит
Глаз безудержная вязь.

Каждый своего находит,
Оставаясь чьей-то фальшью,
Всё как было, так и бродит,
Только сны идут всё дальше.

Я помажу раны солью,
Что в губах немеют верно,
И плетётся уже с болью
Дней неискушённых вера.

Уж вот-вот и передавит
Смерть кочующую явь,
Каждый своего оставит,
Каждый каждому фонарь.

Быть в сознании, как в марше,
Глаз заплаканные вежды,
Я б отдал его чуть раньше,
Но налипло, как одежда.

Чувствую подкожный зов,
И не в силах превозмочь
Звук сбегающих часов,
Дни раскалывающих в клочья.

И отселе не помочь,
Песнями в своих ушах,
Транквилизирующая ночь,
Делает из сердца прах.

Всех они хотят забрать
Вниз и уволочь по трубам,
По остывшим бледным губам
Скорбь земную танцевать.

По напуганным ресницам,
Что дрожат как тополистья,
Сниться, сниться, сниться, сниться,
И в безвременье украсть.

Что если не будет правды,
Никогда ни у кого,
Что если не будут равны
Ночи дням, мы для него.

Считанных секунд в ладонь,
Взглядов вьющихся пожар,
Что мерцает светом фар,
У дороги стробоскопом,
Образов, идущих скопом,
Мимо позднего костра.
Постоянная вина
Не давала мне забыть,
Что мерцает в небе нить,
И её не удержать,
Если не молиться вспять,
Если не придёт весна,
И ни вытащит из сна,
И сияньем не обдаст,
Я тогда покину пласт,
По которому друг с другом,
С неба, в сердце полукругом
Входят как слова родные,
Смысла беженцы немые,
Их слепые сыновья,
Всё ли вам понятно, ja?

По замыленным глазницам,
С крыш сбегает колесница,
В ней сидят, как брат с сестрою,
Сон и явь, страх с тишиною.
На таблицах зыбких правил,
Замыкающих круги,
Оставляют две ноги,
Одинаковую обувь,
Чтоб не было в них сомнений,
Чтобы не боялись тени,
Нам с утра надев как шапки,
Звонкий перестук минут,
Их промокшие перчатки,
Никого не сберегут,
И не греют уже долго,
Волга-Волга, Волга-Волга.
Чтобы вы не поседели,
И на небо не смотрели,
В ожидании чудес,
В поисках грибного лета,
В поисках такого места,
Где стал праведен закон,
Также – равнозначен дом,
Смерти, ожиданью силы,
Танцами с луной игривым,
Песням в поднебесье милым,
Быть созвучным в унисон.
Есть ещё немного правды.
Ты не забывай про это,
В шорохах огня и света,
Обжигающего грудь.
Он рисует и не дышит,
Лучи ловит, сердце вышло.
В двух горстях я принесу
Лепестки отцветших дум.
Смерть мерцает, как хрусталь,
Звёзды падают в сенях,
Словно россыпи снежинок,
Чувствую себя, как в старь,
Как распаханная нива.

Мы бежали наугад,
Вопли гнали невпопад,
Из засушливого рта,
Охраняя берега.
Нам придётся расставаться,
Снова, и уже без танца.
Всё по-разному текло:
Лето, соль, вода, стекло.
То ли радость, то ли страсть,
То ли старость, то ли в грязь
Ты ложишься, виновата.
Звёзды падают на запад.
И шептались они с нами,
Преданными их друзьями,
Пением и шумом сильным,
По гудкам автомобилей,
Разрезавшим тишину.
Я пишу, и я приду.
В их бесшумный беспредел,
Мой невидимый удел,
Буду я хранить, как мир,
И небесный их эфир,
Разбросав по сторонам,
Со спокойствием вздохну.

С крыш сбегает колесница,
Неприкаянно о лицах,
Глаз, уставших и смиренных,
Охладелых, но безмерных,
Опускались в прах ряды,
Красным бабочкам внемля.
Солнца пламенный закат,
Испугавшись, убегал,
Нам на радость оставляя, –
И пучину вязкой ночи,
Смертность дня, причинность общих
Черт тебя, меня, и прочих,
Тех, что как кимвал звенят.
Холст небесный, словно пуст,
Светотень-игра, и куст,
На сиреневый блокнот
Нам с тобой пора, мы ноты,
Мира выдох предпоследний,
Закорючки губ весенних,
Где бутон, как поцелуй,
Луна – в зеркале зрачок,
Утонул, и пусть течёт,
А я, спрятавшись под мост,
С ветром, как обычно, прост.

Внутри туман, стремленья сильны,
Выйти по последним дням,
Как по льдинам в ледоход.
Встретиться, уснуть и выть.
Потому нельзя нам быть.
Только я, закат, и нить.

Унести б тебя, белогривая ночь,
Чтоб стеречь мою степь,
И хранить нашу кровь.
Нерадивая дочь нерадивых мне слов.
Со стены мне кричал,
В перепонки бойком,
По утру метроном всех застывших часов.
Я оставил его, в неизвестность гоним,
Он влюбил бы в себя, будь немного другим,
Он убил бы тебя,
Наверняка бы убил.
Не приходит мой сон,
В лужи плачу и не
Вижу лиц, что несут
Избавление мне.
Колокольный звон тих,
В белом облаке нимб
Звуков, пятен и слов,
Фиолетовых слив.
Попрощавшимся с ним,
Не услышать имён,
Моя песнь так проста,
В тихом омуте сон,
Суть явлений одна.
Осень, призрачный чай,
Можжевеловый вкус,
Ощущенья от слёз, –
Безмятежная грусть и трескучий мороз.

Напоминаний о вечном себе,
Звон чернил, как струна.
У окна начинал,
И на стенку хоть лезь.
Высох, словно бы знал, – 
Это всё, что весна,
Что крадут и крадут,
Уже отдано нам,
Календарь, он вокруг,
В числа замуровал
Крики правд и неправд,
Крики сна и чудес,
Церемонии дней,
В дикой пляске гирлянд.
В заблуждении мест.
Не от комнаты крест,
Но в попытке обнять
Безграничности верст,
Спотыкаюсь о пядь.
Ночь немного светлей,
В банке календаря
Снег в июне,
А в ней необъятность меня.
Из-за глаз у подруг,
День в которых торчит,
Словно пряник и кнут,
И простор закипит
В суматошность минут.
Рябь летит из-под крыл
Златоглазого дня,
Как коня, из копыт
Вылетает земля.
Боль – это мёд для любви,
Страх помножен на смерть.
Она – это та, которая сейчас
Разбивается, как у моря пена,
И летят её перья
В мои руки, как снег.
На протяжении суток
Я говорил с соловьями,
Аранжирующими рассвет,
Разрезая ножницами своё покаяние,
Устремлённое в небо
Или наоборот.
Злополучные дни
Моросили на грош.
Омрачённый перрон,
Я его целовал,
Чтоб квартирностью лиц
Он меня не поймал.

А за рощей в берёзовой дали,
Непрестанно идёт почтальон,
У него под плечами медалей
В виде некогда белых времён.
Сколько было в неволе?
– Говорили мне камни на мостовой,
И ирония в том, что
Это история без повтора,
Её автор не/мой.