Жили-были

Жили-были.

В государстве тридевятом, на излёте лет, жил тихонько, не богато со старухой дед, в старой хате дранкой крытой: стол, кровать да шкаф, да разбитое корыто составлял их скарб.

Жили мирно, без скандалов, пили-ели всласть, но вдруг старуху обуяла пагубная страсть. Заявляет она деду как-то своему: "Твоего по жизни креда, я, дед, не пойму. Обитаешь паразитом, старый хрен! Иди и мне новое корыто быстро смастери!"

Почесал дедок мой репу: где б капусты взять? Хошь не хошь, а прихоть эту надо исполнять. Слётал в "Эльдорадо" мухой и купив в кредит, приволок своей старухе новый "Индезит".

Ухмыляется старуха: "Ишь ты, проняло! Ты мой сокол лапоухий не совсем дерьмо. С виду только рвань тупая, а стоило нажать, и башка твоя пустая стала соображать!"

Старику дав оплеуху, обозначив стать, пуще прежнего старуха, ну, права качать: "Оглядись-ка, дрянь такая, наконец кругом: мы с тобой в гнилой хибаре, как бомжи живём! Строить дом пора назрела... год на то даю, а не то тебе я к телу доступ отрублю!"

Ужаснулся дед угрозе, закружил юлой; набомбив лаве в извозе занялся фарцой. Поднимать доходность начав, жилы поднапряг и досрочно отсобачил евроособняк.

Но не на долго убаюкал он старухин пыл, изворотливостью юркой только разозлил. Старика беря измором, в позу львицы встав, предъявила бабка снова свой нелёгкий нрав:

 "Эй, плешивый, старый мерин, ну-ка слазь с печи и мне с транспортом проблему мигом разреши: надоело мне задаром нежны ноги бить, пешкодралом три квартала на базар ходить! Пораскинь мозгой, тетеря,  мать твою ети! Срок тебе - одна неделя: транспорт мне купи! И чтоб модель была крутая, - ты понял, старый бес! - не "Приора" там какая - белый "Мерседес".

Старику аж плохо стало: "Экая напасть!  До чего ж меня достала пагубная страсть!" Но не известно: что-откуда, толь убил-украл, только тачку он зануде всё ж таки пригнал.

"Всё, шабаш, - сказал он бабке - сколько можно жать?! Дом - дворец, машина, бабки, что ещё желать?"
 Ой, лошара недалёкий, погоди, сполна выжмет из тебя все соки, в юбке сатана!

Снова бабка вызывает деда на ковёр и надменно начинает строгий разговор: что-то шибко я устала от мирской тоски, улетаю на Багамы, ты ж дом стереги. Да смотри, чурбан с глазами, не надумай, гад, приводить в него ночами шаловливых баб. А коли будет проявляться грех тот за тобой, я тебе  отрежу яйца, сокол мой родной"

Стем взяла и укатила. Дед не стал сидеть и поехал вслед за милой на отлёт глядеть. Смотрит сверху замирая: к трапу в самолёт бабку нежно обнимая молодой ведёт. Старику враз стало жарко: почесав рога, он изрёк: "Постой, мочалка, старая карга, истощились мои нервы; малый нужен срок. Припадам тебе я, стерва, веский, злой урок.

Воротясь домой портреты бабкины порвал и гулящих баб отпетых у себя собрал. Полилось вино рекою - славный был банкет - ночь резвились всей толпою... А на утро дед раздобыл мешок тратила, зарядил в косяк и разнёс в щебёнку взрывом евроособняк. Погрустив вблизи немножко, завершая месть, он кувалдою в лепёшку сплющил "Мерседес".

На руины дед корыто с дыркой водрузил, а в него конверт открытый с письмецом вложил: "Прощевай навеки, милка, шибко не скучай. В перерывах между стиркой Пушкина читай!"