Хуго Балль. Шизофренные сонеты

Хуго Балль. Шизофренные сонеты

1. Зелёный король

Мы, Йоханн, Амадэус Адэльграйф и ост.
Фюрст фон ЗапрУнд, а также и обеих из Смэральдис,
Эрцкайзер всех унтер-петлиц, занявших пост,
И оберкошелёчный мастер из Шмалькальдис,

Подъемлем в ярости наш львиный хвост
И изрекаем наш декрет перед нулями Сальдис:
Созрело ваше время, воровской нарост,
Долой петушьи перья, Гарибальдис.

В лесах сбираются впредь листья по указу,
Чтоб золото из них давить – столь, сколь желает всяк.
В деньгах нуждается страна, раздавшись до отказу,

И голод ясно в ней возлёг и днём, хоть сделай шаг.
Снабжаются засим все казначеи сразу
Листами злата, что поставит ближний Бухеншлаг.


2. Изобретение

Когда впервые я к шутам сим ранней ранью
На труповозике новейшем подкатил в восторге –
До слёз был тронут целый мир в затихшем морге
Автопортретами их мин и прочей дрянью.

Они сказали: экипаж хорош... но что же дранью
Покрыто дно, скрипят колеса, балдахин на борге,
Убранство скромно? И меня при этом торге
Хотели в землю закопать, осыпав бранью.

Они в суть дела не вникали этой передряги:
Что им с червями быть в своей постели,
И коль от смеха загибаюсь я доселе –

То оттого, как все кругом стояли бедолаги,
Курили трубки, и в них не было отваги
Взойти на лоно чёрной колыбели!



3. Пасквилянт

Не ускользнёт от остроумцев взгляда между нами,
Что нас обхаживать хэрр Дух имеет свой резон:
Всё вместе в пасквиль переносит позже он,
Что вкруг ушей его тут сеется ветрАми.

То он царапает пером, то скачет возбуждён
Вкруг нас, затем, застыв, вдруг поведёт плечами,
Высматривая, тянет шею над столами,
Чтоб все движенья в кабинете зреть со всех сторон.

Однако он себя  считает дипломатогоном,
Хоть карандаш совсем изгрыз уже в засаде,
И хоть по шву тик формы даже разошёлся сзади.

Де-факто служит сей петли укладчик в бастионе оном
У коменданта подметалой с правом, данным тут законом:
Дерьмо из баков изливать с усердьем при параде.



4. Призрак

Обычно тут он, коль горят светильники в покоях.
Тарелки с чашками гремят, как мылись б сами.
Он шаркает, обутый в туфли с красными носами,
И узнаваем по ночам сырым в скорбящих воях.

А временами тенью он всё кружит на обоях,
Взяв прикуп с козырем и битыми тузами,
И на колёсах и канате наблюдаем нами,
И узнаваем по громАм в посудных бОях.

А то – он занят на купальне, с пони скинув уды,
Затем парит его колпак высокомудрым душкой,
Дрожат петушьи гребешки на пальцах от простуды,

С колоколами катит он по пыли звонкой чушкой,
Затем болезные его все прорваны запруды,
И голубь с песней вылетает из часов с кукушкой.


5. Падший херувим

Он у стеклянного кружил пилястра,
И резко было голоса звучанье,
С крыл лИлось иероглифов сиянье
В огромном храме Зороастра.

И в нас вдруг замерло дыханье:
Поник когда он головой, как никнет астра,
И, свитком перистым грехов его кадастра,
Проглочен бездной был, нам в назиданье.

Но вкралась в нас тоска, пленяя красотою
Погибели и горьких слёз, и, в ней едины,
В себя впивали мы, томясь, морЯ печали.

И, собственной отравлены мечтою,
Приютом в бездне только те глубины,
Где упокоен падший, нам искали.



6. Шизофреник

Как расчлененья жертва, одержим я в целом,
Как – говорите вы – и дОлжно шизофрЕну.
Хотели б вы, чтоб я покинул сцену,
Чтоб собственный ваш вид забылся между делом.

Я ж ваши все слова в угаре обалделом
В сонета тёмную втрамбую кантилену,
И травящему мышьяку-Arsen(у)
Промерить вашу кровь по сердце выпало уделом.

Свет дня и длительность привычки
Оберегают вас стеной надёжною от стычки
С толпою бредней  и  химер моих ватаг,

Но вдруг ограбит вас печаль, вломившись без отмычки,
И затрясёт подземный ужас в ливней перекличке,
И вас сметёт в размахе мой победный флаг.



7. Я на гирлянде... 

Я на гирлянде, что, светясь во хмари мира,
С небес свисает, обречён висеть часами
Взад и вперёд качаемым над вами
Порой нежнейшими из волн эфира.

Порой от слов в них или звуков клира
Я трепещу крылатыми весами,
И, даб волнение унять, под небесами
Кручусь, коль вечности напевы дарит лира.

Так в замке можно увидать, на женской половине,
Святаго Духа голубком, из ваты, коий ныне
На нитях всё ещё над кущами порхает.

Он там мольбам внимать обязан над свечами,
И над семью дарами, и  речами,
Поскольку хохолок его корона украшает.



8. Кающийся

Кишки иссохшие, и рот, смердя в докуке,
Таков в мольбе я, вкруг своей танцуя тени.
Играю с крысами с одра порой от лени,
Сося тепло из пальцев, как сосков на суке.

Даб я совсем не изошёл от горечи в сей муке,
Добро изводит сердце мне, бросая на колени.
Мертва тоска. Лишь слух, охоч до хрени,
Ещё порхая на ушах при каждом звуке.

И раз я, сам себя поймав, держу во тьме без криков,
И сам неускользнувший от своих же шпиков,
И сам собою наделён сычами как соседством,

То каждый день, в тряпье и струпьях, и со вшами,
Пред надзирателями корчусь я часами,
Крестами, что скребут меня как покаянья средством.



9. Змея Вага

Кто знает что  про перса шлем мой ныне,
В чьём отражении Змея, чей жуткий взгляд,
Меня сковав, так много лет подряд
Мешал мне к Парадиза восходить Вершине?

Копьё метнул я, даб её способствовать кончине,
Но плотяных её колец восстал вдруг ряд
Под головы её щитком, точившим яд,
И я исчез в ней молнией в пучине.

Одновременно у неё внутри я стал
Отцом, и матерью, и сыном, и передо мною,
Всегда улыбчивым, пруд лотосов сиял.

В него опущен некою женою,
Я вновь рождён был месяцы спустя,
Как лона верного её последнее дитя.