Романс о Фамари и Амноне

Луна по небу кружится
Над сушью земли безводной.
Разбрасывается лето
Тигриным рокотом зноя.
Над крышами звон разнёсся
Натянутых струнно нервов.
Завился, овечьи блея,
Волнами идущий ветер.
Земля как будто вся в ранах,
Подживших на теле только,
Или в отметинах белых
Огней и жгучих, и колких.

Фамари снилось, что птицы
В горле её пели песни
Под звон ледяного бубна
С кифарой лунною вместе.
На кромке крыши нагая,
Тянется пальмой на север,
Град призывает сзади,
Спереди просит о снеге.
На доме, ничем не прикрыта,
Пела Фамарь свои песни,
И пять голубок морозных
У ног её сели тесно.
Амнон, измождённый, твёрдый,
Глядел на неё из башни,
И пенились его чресла
Под бородой вскипавшей.
Нага и покрыта светом,
Наполнила крышу дома.
С зубов оскаленных рокот
Стрелой взвился возбуждённой.
Туда, где луна спускалась,
Амнон глядел неотрывно,
В округлой луне увидел
Грудей сестры он твердыню.

Амнон полчетвёртого ночи
простёрся один на ложе,
и спальня в очах крылатых
муки сдержать не может.
Тяжёлый свет то хоронит
Селенья зыбью пустынной,
То роз кораллы откроет
И хоры из георгинов.
Сдавленный сок из колодца
затишьем растёт в кувшины.
Во мху на стволах растянулась
кобра с напевом змеиным.
Стонет Амнон на прохладе
постели своей полотен.
Озноба плющ прорастает
поверх раскалённой плоти.
Вошла беззвучным покоем
Фамарь в притихшую спальню,
Цвет вены рядом с Дунаем,
мутным от поступи дальней.
- Выжги, Фамарь, глаза мне
зари неприступной ранью.
Подол твой крови моей нить
узором красит по краю.
- Пусти меня, брат, не трогай.
Твои поцелуи спину
мне жалят роем дыханья
свирели крыльев осиных.
- Фамарь, от грудей высоких
я слышу зовы двух рыбок,
идёт от кончиков пальцев
твоих ропот розы скрытой.
Вскинулись царские кони,
двор заполнили ржаньем.
С ажурной лозы побегом
на башнях солнце сражалось.
Схватил её он за косы,
сорочку он разорвал ей.
Ручьи начертили тонко
на карте светлой кораллы.

О, как разносило крики
звенящие над домами!
Как над лохмотьями ткани
лезвия чащу вздымали!
Рабы по лестницам грустным
взлетали вверх и спускались.
Играли с бёдрами поршни
под праздными облаками.
Цыганские девы горько
рыдают вокруг Фамари,
под крики их капли розы
замученной собирают.
Белые ткани краснеют
в спальнях, крепко закрытых.
В молви зари отстранённой
ягоды падают рыбкой.

Сбегает, ярости полный,
на кляче Амнон-насильник,
и метят стрелы кушитов
от стен и от башень в спину.
Когда четыре копыта
отзвуком стали смутным,
взял ножницы в руки Давид
и арфе обрезал струны.