Воспоминания Часть5 Бабельсберг

Первое в этом городе пристанище семьи  –  дом фрау Анны Фогель, на втором этаже в мансарде - наша детская с голубыми воздушными занавесками, и, конечно, с изящными фарфоровыми белыми ночными горшками,  а на первом этаже  –  хозяйский сервант, запертый на ключ, в котором предмет вожделения  (потрогать бы!) серебряные миниатюрные лошадки, везущие карету, да ещё книжный шкаф, где я с дядей Петей рассматривала толстые книги на немецком языке со множеством вклеенных фотокартинок природы, особенно притягивали маки, а понравившиеся дядя Петя разрешил мне оторвать, они были чуть приклеены вверху, и эти картинки  до сих пор хранятся в моем архиве (теперь-то понимаю, что творили),  наконец, подвал – огромная высокая комната с множеством полок по стенам, где прозрачные стеклянные банки - изобилие  со всякой снедью. Возле дома – большой сад, огороженный от улицы.
Второе пристанище семьи –   не помню точно, трёх или двухэтажный дом, мы - на первом этаже, одна комната большая, с полукруглым каменным мвссивным балконом, на котором жили в аквариуме две белые мышки, и вторая комната – полупустая, почти без мебели. Где спали мы с сестрой, не помню, но отчётливо помню, что рядом с моею кроватью стояло кожаное черное кресло, где спала любимая собака Дамка. Окна и балкон выходят на единственную главную улицу, а за домом – калитка в рощу, в которой очень любила одна бродить, шурша листьями под ногами.
Совсем рядом киностудия ДЕФА, куда ходили в гости к какому-то киномеханику смотреть в окошечко советские фильмы. Потрясение – от фильма «Дубровский», впервые – о любви, итогом -- бессонная ночь и слёзы. Когда шли съемки фильма «Падение Берлина», нам разрешили участвовать в сцене затопления метро, мы, дети, барахтались в бассейне полуголые осенью, побросав в воду и своих кукол с колясками, потом втайне от родителей сушили на солнышке свое бельишко. Помню ещё эпизоды, когда ходили толпой за Ладыниной, Дружниковым, приезжавшими в наш городок, и концерт ансамбля Александрова на заполненном до отказа стадионе, помню мальчишек на ветвях деревьев за оградой стадиона.
Школу и занятия в ней не помню.  Но вроде подружилась с дочкой папиного начальника, Аллочкой Блехман. И помню ее подарок мне в день рождения – небольшую красивую фарфоровую чашечку (ее уже в Мазилове разбила моя младшая сестра). А с нами, сестрами, вместе учились и играли тоже две сестры, дети папиного друга, Касьяновы, (было и фото – мы вместе под елкой в новогоднюю ночь), вот с ними я общалась, с младшей, Лидией, училась в одном классе, дружила и в России до самого её ухода из жизни. И еще с нами в одном классе учился мальчик Леня (на фото он рядом со мною), сын дирижера военного оркестра по фамилии Миронович. Уже в Москве часто слышала музыку, исполняемую оркестром под управлением Мироновича. Позже узнала, что сын его тоже стал музыкантом, флейтистом, преподавал в Московской консерватории. Хорошо помню новогодний бал в Доме офицеров, я – простая снежинка, но по велению отца с пятёркой на груди из золотой мишуры, над этим издевалась моя сестра.  А всё внимание всех, кто там был, прекрасной стрекозе, нарЯду дочери Чуйкова, её трепещущим крыльям! Но зависти не было, только восхищение.
И еще помню момент, когда папа дал мне почтовую открытку, на которой был портрет Сталина. Папа сказал: «Это наш самый родной человек, вождь», но я папе ничего не ответила, долго разглядывала лицо и думала, чем же он родной, мне не понравились усы, и в лице не чувствовала чего-то именно мне нужного. Дело в том, что -  либо нам еще не навязывали эту любовь, либо я как-то не замечала навязчивости, не знаю, но и позже, в Мазилове, не помню от учителей каких-то слов на эту тему… А позже, когда Сталин умер, тоже слез не было, а была лишь мысль: «Разве что-то изменится в моей жизни, ведь я его никогда не видела и совсем не знаю». Но у папы была фотография политбюро, я долго вглядывалась в лица, и выбрала одно, которое как-то приняла – лицо Булганина. Забегая вперед, вспоминаю переворот, арест Берия, я лежала в кунцевской больнице с отравлением, смотрели в окно, но радио не было, только какие-то слухи, так почти ничего и не поняла. Полная аполитичность в школьные годы.
Первая влюблённость – Ральф, 16-летний брат моей 12-летней литовской подружки, смущалась, глядя в его глаза, думала о нём, грустила, прощаясь, перед отъездом в Союз. Очень хотелось взять собою подарки сестры и брата – железный крытый вокзал для дороги и под двускатной крышей, но без передней стенки, двухэтажный домик с мебелью и миниатюрной хозяйкой в вязаном платьице, но родители не разрешили, слишком объёмные игрушки, пришлось только с куколкой не расставаться. Состояние влюблённости – очень, наверное, важное во мне, нужное. Объект влюблённости может быть самый разный – лошадь, собака, дядя, девочка, юноша, книга, фильм…Только оно дает жизненную силу и запоминается. С нами часто как-то играли, нет, не то слово, как-то шутили, смешили нас, общаясь, некоторые холостые папины друзья офицеры, Рак Дмитрий Тимофеевич, Бойко Михаил Ананьевич, Собакин Иван Иванович и мы их очень ждали, они и в России, уже со своими семьями часто приезжали к нам, и это было всегда радостью.
Животных провозить не разрешалось, Дамку пришлось оставить дорогому дяде Пете, проходившему в Зацкорне уже срочную службу, вот тут я страдала, но Дамкиного сыночка, любимого щенка, названного мною Рольфом, мы все-таки взяли и тайно в корзинке провезли через границу, он был умницей, при проверках молчал, накрытый шалью.
Мой Бабельсберг. Иду домой вдоль загородок.
Вдруг голос за плечом: «Ведь мы живём-то рядом!»
Потупясь, сильной рослой девочке: «Да, вроде.»
Она всё говорит, я слушаю, не глядя.

Но одноклассница мой лёд растопит вскоре.
И был под ёлкой Новый год, и бал снежинок…
И были утешения и помощь в горе –
в крапиву лазили в «сандалях», без ботинок!

Мою любимую пропавшую собаку
нашли под сценой а парке, где она застряла,
не помню уже как, но повредила лапу…
Пожалуй, это всё, что вспоминаю вяло…

И вот «Союз». Ты – в Тушино, я – под Филями,
в Мазилове. Мы видимся, конечно, редко.
Студентки. Семьи. Но на склоне лет – слиянье,
духовное родство! Откуда? Божья ветка?

Мои стихи и письма, и Малый твой театр!
Судьба детей. И церковь. Чтенье книг. Заботы.
Нет, не стихи, не пьесы, не музыка, не арт,
необъяснимое сближало будто что-то.

Отцов и матерей основа дружб? Могилы?
И наше детство, и в Советах юность наша?
И девяностые, что не были нам милы?
Тебе с небес виднее, может, в снах расскажешь?

1 июля 2023г  Царствие небесное р.Б. Лидии!

Итоговое летопись -  коротко
                Родилась во Ржеве, в сорок первом,
                на Вокзальной. Сильною росла.
                Первыми в пожаре утром серым
                тот вокзал и дом мой, номер два.

                Из убежища с детьми, с узлами
                матери (вне очереди) - в путь!
                А отцам должны на фронт послами
                спешно треугольнички свернуть.

                На машинах -  из огня - к востоку,
                в древнее Российское гнездо.
                Я сегодня знаю ту дорогу...
                Знаменитый пояс городов

                обошла пешком, и воды Неро
                гладила под колокольный звон
                узкою ладонью, опыт веры
                умножая, тайный, болевой

                моего тогда двадцатилетья...
                Память детства:
                небо и вода -
                высь и ширь, что не подвластны смерти,
                где не воет, как в дому, беда.

                Мне пять лет.
                Отец... И поезд, поезд...
                Залы ожидания, узлы...
                Но теперь, в воспоминаньях роясь,
                сладостно щемит... И нет хулы.

                Небо из гостиницы Берлина...
                Гота... Целламелис... Райхенбах...
                В Веймаре не вынесла машины,
                с дурнотой с тех пор моя борьба.

                Год прошёл...
                Зацкорн - моя свобода!
                Мнимая конюшня среди трав...
                Друг и конь - отрадная забота,
                и ещё - охотничья пора,

                ведь была задумана я сыном,
                и отец упрямо посвящал
                дочь в свои забавы сверхобильны,
                но ещё спала моя душа.

                Интернат в Потсдаме.
                Вий, гаданье.
                Чтение сквозь щелку из двери.
                В Сан-Суси прогулки.
                Но изранит
                интернат душевный строй и ритм,

                так неволя и тоска несносны.
                Лишь болезнь - укрытие от зла.
                Бабельсберг!
                Собака и "Дубровский".
                "Дефа" рядом, школа и друзья.

                А по радио звучит, как "утро
                красит стены" над рекой Москвой,
                и с открытки, может быть и мудрый,
                смотрит Сталин, но, увы, чужой.

                И опять:
                узлы, вокзалы, поезд.
                Нас встречает вся в огнях - Москва!
                Новое десятилетье, то есть -
                свет мой - деревенская глава.

Фотографии в Бабельсберге: 1948-1949.   В гостях у Блехмана. Блехман. Папа. Мое окончание 1-го класса: Аллочка Блехман– вторая слева девочка в предпоследнем ряду, а Лида Касьянова – третья справа крупная девочка во втором ряду, я, наверное, самая маленькая, сижу слева, рядом с директором школы.  Дядя Петя и Иван Иванович Собакин с Дамкой на охоте. Я. Сестры с Альфой.