Отголоски 37 года

1937
           Брату Олегу Н.

Ах, эти старые дворы,
Где женщины копали грядки,
Где вечерами жгли костры!
А детвора играла в прятки,
Где знали, кто и чем живёт,
Делились радостью и болью,
Если случался недород –
Делились хлебушком и солью.

Однажды бабушка твоя
К костру явилась с чемоданом
(Была на службе вся семья -
Для взрослых было слишком рано).
Потёртый вскрыла чемодан,
И споро в пламя полетели
В усах – станичный атаман
И дед-комдив, в полушинели.

В огне сжигала всё подряд,
Не отвечая на вопросы,
И затуманивали взгляд
Её, непрошенные, слёзы.
Сожгла свидетельства отваги,
Добытой предками её,
В огне горели не бумаги,
А биография её.

Когда в огне остался пепел,
Да искорок живая нить,
Она сказала: «Что не весел?
Теперь спокойней будем жить!»
Потом добавила устало:
«Чтобы позора не сплели!»
Как будто будущее знала….
За нею поутру пришли.
               
БЕРЁЗЫ И ЛЮДИ

Среди прямоствольных берёз
Одна – как латинский игрек,
Как в жизни рязанской – прононс,
Как протестующий выкрик.

Не каждому явен тот вскрик…
Недолго ей жить на свете,
Уже суетливый лесник
Ствол ей крестом пометил.

Порубки идут не тотчас –
Пусть подрожит немножко!
Деревья похожи на нас –
Мы тоже живём сторожко:

Прошлого века дела
Души нам покалечили –
Неявно наши тела
Тоже крестами помечены…

СПАСИБО МАТЕРЯМ

Нас ежедневно мазали дерьмом:
Враги народа, мол, у вас отцы…
А матери мечтали об одном,
Чтоб выжили у них птенцы-юнцы.

А мы бычки смолили с ранних лет,
И звали нас презрительно – шпана,
Мы цыкали сквозь зубы им в ответ,
Сжав кулаки в заштопанных штанах.

И дети тех, что пали на войне,
Считались в наших лучших корешах,
Их много накопилось по стране –
Утягивающих каждый день кушак.

Кто был шпаной, тот ею так и стал,
Но большинство себя  преодолели,
Кто сел за руль, кто котлован копал,
А кто – к станку, короче – как сумели.

Трудились  где, когда и как могли,
Не доедали и не досыпали,
И. хоть порой «сидели на мели»,
И выжили, и малым помогали.

Представлены к высоким орденам,
Мы сделали, что было нам по силам,
Спасибо нас взрастившим матерям,
Что честными  ложимся по могилам!

МОЁ ПОКОЛЕНЬЕ НЕ ЗНАЛО ОТЦОВ…

Моё поколенье не знало отцов –
Гребли по пятьдесят восьмой,
Поэтому не хватало бойцов
Все годы Войны Большой.
Тогда не хватало ни пуль, ни гранат,
Ни самолётов, ни пушек -
Могли бы  пополнить ряды  солдат
Безвинно забитые души.
Живыми телами пришлось затыкать,
Прорехи, прорывы, отходы,
Простыми винтовками воевать,
Против танков – пехотой!
Хоть даже Суворов велел воевать
Не числом, а уменьем,
Да только откуда солдат-то набрать
Из прореженного поколенья?
А те, что закончив,  добрались домой,
Вернулись живыми, с Победой,
Своею серебряной головой
Были для нас - как деды.

В гуще причин не отыщешь концов,
Такое досталось похмелье,
Моё поколенье не знало отцов,
Обида грызёт доселе…

ДО АРЕСТА

Бабушка что-то печёт на плите,
Папа и мама давно на работе,
Старшие дети – в своей  колготе:
Я на свободе! Я на свободе!

Коль захочу – уползу за порог,
А захочу – уползу за ворота,
Где разбегаются сотни дорог,
Да только от счастья бежать неохота.

Да и собаки меня стерегут –
Грозный Атач и весёлая Милка,
Я у ворот, и они тут как тут,
Тащат, схватив рубашонку за шкирку.

Я на собаку, как на коня,
Гордо взбираюсь, держась за ошейник,
Стебель подсолнуха – сабля моя,
Вместо патронов – цеплястый репейник.

Рвётся Атач то рысью, то вскачь,
Даже галопом: с крыльца до колодца,
Хитрая Милка – опасный басмач,
Ходит в репьях, но пока не сдаётся!

Если устанем, приляжем в тенёк,
Поотдохнуть от удачной атаки,
Я подкачусь под собачий бочок,
Как Карацуп к пограничной собаке.

Если задумаем в прятки играть –
Лают собаки: пропало дитятко!
И призывают бабулю искать
Внука, забившегося под кроватку.

У вечеру – веки не разлепить,
Ноги не ходят, трясутся поджилки…
Ну, до чего замечательно жить
Мне - малолетке, Атачу и Милке!