Триэль

1

– Я вижу, я вижу как пришла домой,
Весна, тянущая с собой,
Порядком, все сезоны года!
Как рад, я рад тебе, что вновь
Есть смысл наблюдать за окнами
В которых движутся, как тени, толпы.
И ты пришла, а значит свет, еда в кормушке мне пополнится.
Ты озаряешь мне проход, а значит от меня тебе припомнится.
И копиться внутри меня беснующая сила, чего-то неоспоримого, необъяснимого.
Как день? Как вечер? Утро? В ласке?
Любые сутки без тебя, как ночь.
Когда приходишь ты, становится все ярче, как в сказке, остальное прочь.
Ты отвечаешь, словно туча в дождь:
– Нормально. Как всегда. В порядке.
Ты как, любимый мой, любим?
– Неважно, никогда. В достатке. Пропустим мой ответ. Как твой?
– Ты знаешь, я устала жутко, сегодня день плохой.
Мне некогда играть с тобою в игры,
Мне хочется побыть наедине с собой.
– Я понимаю, но не могу тебя оставить, хотя бы под ногами полежу.
Или своей слюной полезной твои раненья залижу.
– Оставь меня, побудь снаружи дома.
Займись делами, погуляй.
Развейся, норку покопай.
Побегай, с братьями полай на вашем тайном языке.
Не забывай, ты ведь свободен, оставлен мной невдалеке.
– Как жаль, что ты не представляешь, что «рядом» значит для меня.
Слияние души и тела, будто прозрачна вся среда.
От головы до ног, от лап до темя.
Быть дальше этой нормы – вето
От головы до ног, от лап до темя.
Так пасмурно, а поводок возьмёшь и будет лето.
И мысль о любви к тебе, мне кажется, бессмертна:
Возможность считать столбы или мили на скорости света
Умения возводить мосты, увиливая от пуль, иглу протыкая винилом.
Ничего не проблема, ничего не дилемма.
Можно видеть сквозь стены, меняя каждую секунду в разговоре темы.
Заваливать своё чело хлебом на саднике или углём, чтобы всё было черным черно, –
Для меня не вопрос. Не вопрос, когда ты можешь рядом быть.
Острова открыть, кем хочешь стать. Любить?
Да что угодно! Ты знаешь это,
Всё прискорбно, что кончается, а значит – всё.
Но только ты, ты – бесконечность. Ты воля, ты смысл, моя конечность,
Обглоданная мной, как собакой кость.
Ты бросишь – я вернусь, без одной осечки.
Без твоей команды – не подам и речи.
А наше будущее всегда и путь, и млечный.
И не свернуть назад, мы всё обсудим в вече.
– Ты хочешь обсудить? Давай обсудим.
Что чувствовал твой мозг в тот день, что потерял рассудок?
– Озноб вечерний, когда ты отошла.
И зной душевный, когда зашла обратно.
И творческий простор от слов твоих командных,
Удушливый засов в молчании моем подавленном.
– Не видишь ты, философ и артист, что слеп к любому отрицательному тону.
Не видишь ты, как мускулы сердец твоих сжимаются с протяжным зову стоном.
Не видишь ты, писатель и поэт, как организм твой просит прекращенья.
Вижу я, хоть не художник, карьерист, душа твоя больна, и я прошу прощенья.
– За что? Послушай, прекрати. Я просто без хозяина тоскую.
– Вот видишь, твое сознанье самому себе гласит, пора заканчивать, надеюсь на весёлой ноте.
– Прошу не надо, ты сделаешь всё хуже!
– Прошу не надо, ты себя послушай. Когда-нибудь
Ты вспомнишь обо мне и станет вдруг гораздо лучше.
– Не буду, не хочу, хочу обратно! В уютной конуре, не видя мира,
Того что ждет меня за клеткой дома, на кладбище, в присыпаной могиле.
Не одиночества, а просто боли, доставленной хозяином с повинной.
– Я не хозяин твой, не твой влюбленный.
Ты был, и я была, но это временно,
И будь, и я побуду тоже,
Только теперь раздельно.
Ты ведь собака, помни своё место.
Что честно, знает лишь нутро.

2

– Видишь ли, видишь ли ты лица, вьющиеся одной толпой?
Смотришь ли, смотришь ли вниз ты, одной глубокой норой?
Знаешь ли, помнишь ли тот регистр, каким люди кричали, словно вой
Рвущие на части визги, мучающий порой?
Действовал, был ли там твой резистор, пронзающий звуковой волной?
Держал ли ты в напряжении, в засаде их оккупационный строй?
Бежал, прорываясь силой, лежал, когда всё застыло, в братской могиле той,
Которая стала новым домом, а не очередной борьбой?
Репродукция закончилась лоном.
Революция – новой войной.
Обратись с предложением в органы.
Резолюция – новой канвой.
Наше решение для них очередной пустословный безротый рой.
Искореняя верность, культуру, честность.
Наслаивая бренность, услугу, бой.
Tout est plus compliqu; – говорили они.
Теперь это волосы на парике, mon favori
Или человек просто изображающий манекен.
Я не несу ответственность за слова,
Я теперь бревно, плывущее по реке,
Не в состоянии жить, отдавая себя на дрова
Прерожденным быть президентом России или США.
Какая разница, если ты был там. Если ты чувствовал запах плоти.
Сирены, военные, пот из крови,
Вопли законченные на высокой ноте.
Крики, порывы, пожары, ломтики
Дорогих одежд и надежд, что пробыли
В ночь, где освещение давно сломано,
Где сломлены люди и душа разорвана.
– А ты был там? Ты знал народ свой?
Поддерживал в схватке людской настрой?
Твои слова звучат расцветая в строфы,
На деле являясь простой травой,
Удобной, правда, для всех и каждого,
В одну кучу все проблемы важные,
В одну историю все рассказы страшные,
Как одной пулей убитый целый солдатский строй.
– Мне не суждено говорить от себя.
И слава богу, не от лица моих знакомых,
Любимых, людей родных, ведо;мых,
Но прохожих, отвечающих за свои слова.
Знаешь, я видел всё со стороны, и мне всего хватило.
Хватило вдоволь, той ролью отведенною в утробе.
А после, не хватило пасторали.
Человечества, того что знал, и этики, морали.
Законов, правил, принципов, указов,
Условий, ценностей, догматов, постулатов,
И бесконечного количество страданий, людей, что забывают повлиять.
А могут.
– А ты бы повлиял?
Служивший в армии, здоровый,
В расцвете сил, и с целью патриота,
Готовый в миг раскрыть свою колоду, распятым быть за одного из роты.
– Семья, дружище, не могу оставить их.
Больных и бедных, как и я; таких,
Чья сложена судьба уже давно.
Давным-давно за всё предрешено.
– А что ты знаешь про других людей?
Ты видишь, видишь как детей пасут?
Как стадом все спиной бредут на самосуд ферзей?
Ты смотришь, смотришь тем в глаза, кого отправил в даль? Проверь,
И ты увидишь пелену,
Стертую как эмаль.
Во мглу, как в шахту, через алтарь.
Небесный свет, врата и рай.
И дай, Господь, им шанс попасть туда,
Борясь за нас, он не спасен от ада.
Им правосудие чревато, хотя никто из них не виноват.
– Снимаю шляпу, семья важнее долга. И чести, и жизни поперек ей. Долго
Я ждал в календаре свой час расплаты,
Попутав справедливость с местью даты.

3

– Вот скажите, вы читали знаменитого Виктора Франкла?
Логотерапию, религию на основе упадка?
Может быть вы слышали о жизненной национальности?
Выбор своей нравственности, желание без порядка?
– Видели бы вы себя, когда надеваете очки.
С одной точки зрения – вы глубокий аналитик. С другой...
Я не могу точно сказать, что я видел.
– Расскажите, прошу, мы для этого и тратимся на дорогие чаепития.
– Ну, вот вы заговорили о существе, какой уже раз я не припомню.
Смотрели в окно, пили чай, бормотали про антиутопию
Как реальность, что уже парадокс.
Мы находимся в замке, а по вашему линия жизни давно превратилась в нокс.
– А как вы думаете, не появился бы жанр без основания на чем либо?
Без широких видов? Без наблюдения за либидом?
За животным и человеком?
Ретроспективу нашего века?
Всё блекло, всё повторяется.
Почему мы не учимся на своих ошибках?
Почему слепы, почему грешники не каются?
Почему нам все время приходится натыкаться на тупики, зеркала, отражения,
На собственные веки, как будто бы мы аисты?
Мы слишком велики для собственной опеки?
– Что вы такое говорите?
Сядьте, успокойтесь, попейте чаю.
Я видел, вы старались издавая очередную печать,
Помогали советом, как бы делая это невзначай.
И вам приходилось в своих рукописях многих обличать.
– Да не важно... Уже ничего не важно.
И голова заболела, где бокал от жажды?
– Важно всё то, что не обговорено, так что
Прошу, сегодня я накрываю на стол.
Ну, давайте, вы рассказали про Франкла.
Поведайте мне о том, что не написано в бланках.
– Да всё всем известно, в этом и есть комедия.
Просто жизнь, просто есть,
Без введения.
А потом кризис среднего возраста.
И не среднего, иногда, так, в пальце заноза.
Или вообще без повода, только тот, что на шее.
А ведь где-то там кто-то копает траншеи...
– Не волнуйтесь вы так о судьбах чужих, на то они и чужие.
Никто не виновен в своём положении,
Даже тот, кто отражается в вашем отражении.
Почему зачастую именно это не написано в текстах?
В трактатах о смысле жизни, буффонадах о течении времени?
Стихах выше перечисленных, в очерках великих деятелей?
Да просто это именно то, о чем писать даже не стоит.
Социальной стратификации мы – акт подзаконный.
И ни один завет этого не исправит,
Ни одна конфессия не подчинит.
Не починит ни один механик.
Никогда не достигнет лимит.
Вы верите в Бога?
Тогда поверьте и в это:
Как иностранцу – вид на жительство,
Так и нам – человеческий сбыт.