Тень Сатаны

Горел за окнами рассвет.
Окна квадрат.
Аго за печку бросил след
и без утрат,
Сжигая вздувшийся набел,
в который день,
опять с утра уже кипел.
В углу избы, в тени, глаза,
суровый взгляд...
Уж сколько лет здесь образа
Христа висят.

... И прежде славилась заря,
горела печь,
от пересохшего корья
на взлёт картечь...
Дурманил запах пирогов
и молока,
а с недовысмотренных снов
и толокна.
И дело каждого ладонь
могла найти,
его, бывало, только тронь -
и... не уйти.
А при луне в пыл самовар -
чуть не ведро -
не кипяток, не чай, отвар...
И будь здоров.

Ушли куда-то времена
наперекосяк,
уж ноет в ветхости спина,
тут сгнил косяк,
и печь, что в солнышке горят,
переложить...
Былого б хлеба натворить,
кваском запить...
Но нет. Уже не повернуть-
пора забыть,
не патефон, ту жизнь крутнуть-
попробуй вздыбь.

Всхрапнула койка за простенком:
- Ах, вот те раз...
Ан заспала... почти уж день-то,
Пелагеин глас.
И заскрипели половицы,
пошла в кружи
и крест на лоб, взглянув на лики
из-под руки.
И на крылечко вышла сгорбясь:
-Ох, нужно жить,-
в своей молитве к Богу просьба
ей жизнь продлить.

И подняла ладонь над бровью.
Эх, духота...
Стена напротив, словно кровью,
испещрена.
А храм над домом Пелагеи-
и... не объять.
Стоял века и те, и...эти,
что верой вспять.
И покосилась колокольня-
вот-вот смахнёт.
Пускай хотя б престольный праздник
переживёт.
А было время, в ней венчалась,
а... где она?
С которой жизнь к ней постучалась,-
её судьба...

Ох, голытьба была,а всё же
ведь обжились,
коровка, да и детишки
тогда нашлись.
У мужа руки там, где должны,-
он мастер был.
Как только малость стало можно-
так дом срубил.
И торопились жить. А как же!
Ведь, стало быть,
своя семья, она не вражья-
не время стыть.

Тогда бывало, под гармошку
Ногой взахлёст,
не без того, что выпьешь стопку-
мозолей горсть.
А то о пол подмёткой дробью-
и вихрь рука,
конечно, шли в ходу оглобли
на дурака.
Ну, а жила деревня дружно,
да и не зря.
Кому подмогу срочно нужно-
тут все братья.

И жили скопом, молотили
и без укор,
и как один все голосили,
коль кто помёр.
И вот тогда пришла проруха,
и над избой,
ох, поработала старуха,
махнув косой.

И хлев пустой, муки полпуда,
А шла зима,
Так вот, когда лишили люда
Труда и сна.
А в раскулаченье попали...
И ну... держись!
И мужа Ванюшки не стало...
Вот где сожмись!
И опустела чаша в доме,
И руки в пуд.
Все годы спали на соломе-
Где Божий суд?!
...И люд у храма незнакомый.
Их речи тож..
В костёр сносили все иконы-
по телу дрожь.
и нарисованный был Сталин-
под ним толпа,
а гул со звонницы бросали
колокола.
И помнит рыжую кобылу,
И небо вопль,
И как о землю вдруг разбился
Кровавый сноп...

Перекрестилась Пелагея,
А тишь вокруг...
Вдруг храм, под солнцем череп грея,
Присел под хруст.
И пошатнулся он, она ли,
Рукой в косяк...
Но удержались. Им едва ли
Года стоять.
Вот привезёт ли хлеб сегодня
Шофёр Кузьма,
Ведь до неё добраться-сродни
До дня суда.
Здесь место гиблое, как порох,
Стоят дома.
Да и дома ли? Хламу ворох!
Кошель дерьма!

А пишет дочь письмо намедни,
Собираться чтоб,
Мол, а слова твои-всё бредни.
И от хвороб,
И от забот-к теплу, покою
И вплоть к душе...
И хвастать тамошней дырою
Забыть уже.

Оно-то так. Сказать нетрудно-
язык елей.
а только так ли это нужно
от прошлых дней...
и как от мужа можно, сына
так вдруг уйти...
да тут и дел... Важна причина,
уж извини.
А здесь она живёт со всеми,
И ей видать.
Ведь каждый день ей могут в двери...
Они стучать
И вдруг войти, друг друга крепче
Все пять сынов,
И ей со всеми будет легче, как нет годов.

И сил своих набрав на кроху-
опять в пути,
глядит на прошлую эпоху
из-под руки.
Дугой она, и купол храма-
их общий горб,
и дом, что видится из хлама, похож на гроб...
в котором я в истошно крике
и вся страна,
и с улыбающимся ликом...
сам сатана.