Благословенный Царь Benedictus Rex

Нам жизнь всего дарована одна,
Но в ней надеть любую можно маску,
За ними будет сущность не видна,
И многие их носят без опаски.
Но так ли страшно с истинным лицом
Существовать в «обители пороков»?
Поймёшь, одним оставшись пред Творцом,
Когда в мир вечности откроется дорога.
(неизвестный автор)

Пролог

Время очень мимол;тно,
Словно ветреный порыв,
И проникнет, где угодно,
Целый мир собой накрыв.

Сдует скрытые преграды,
На большом своём пути,
Ни заслуги, ни награды
Не помогут нас спасти.

Разметая пламя жизни,
Гасит в нём тепло и свет,
Мн;т мечты, идеи, смыслы,
Оставляя тусклый след.

Но закон устроен свыше,
Равновесие хранить,
Его все творенья слышат,
Не дано иному быть.

Ночь сменяется рассветом,
За войной приходит мир,
За зимой - весна и лето,
За разрухой будет пир.

И угли с огнём не схожи
Но способны жар сберечь,
И из них, кто хочет - сможет
Пламя новое разжечь.

Часть первая
 Начало

Золотой век

О, век Российского величья,
Что станешь позже золотым,
Вознёс ты русь на крыльях птичьих,
До невозможной высоты.

Взлетел Орёл в венце двухглавый,
Повлёк сквозь время русский дух,
От предков наделённый славой,
Что от крещенья не затух.

Империя, кой равных нет
На евразийском континенте,
Испившая весь вкус побед,
За всё пред Господом в ответе.

Громадой высится над всеми
Тот православья исполин,
Почти шестая часть земли,
Рождённая из потрясений.

Когда-то создана Петром,
Под залпы пушек с потом, с кровью,
Лишая жизней и здоровья,
Но всё ж с отеческой любовью,
Вписал он в летопись пером
Своё великое творение,
И светлых сил благоволенье,
То государство в долгий путь,
Смогло всецело повернуть.

Град Петра

И Петербург, как яркий жемчуг,
Сиял тогда, сверкает впредь,
Его не просто не воспеть,
Как красоту любимых женщин,

С какими было суждено,
Крутить амурные романы,
Не нанося при этом раны,
Сердцам, столь терпким, как вино,

И столь же трепетным как голос
В момент признания нежных чувств,
Из опалённых страстью уст,
Того, кто был доселе холост.

Ах, град мостов, дворцов, соборов
Невы холодной вольный страж,
Ты гордо врос в морской пейзаж,
Как чудо северных просторов.

Врагам, быть может, и бельмом
Стал в одночасье от рожденья,
Но твёрдо крепнет убежденье,
Что недруги слабы умом

Тягаться прихотью с соблазном
В нас видеть лакомый кусок,
Пусть норов их весьма высок,
Но вот итог тех дум ужасный,

Коль пыл к другим свой любострастный
Не могут быстро приземлить,
Мы били их и будем бить,
На синей глади вод Балтийских,
И там, где жаркий брег индийский,
Их корабли с лихвой топить.

Наш флаг андреевский на мачтах,
Как знамя, где и гнев и милость,
Но вместе с ними и удача,
Нести умеет справедливость.

Ах, град Петра, ты как награда,
Твоих я много знал парадов,
Медали, вымпелы, и стяги,
И строй солдат в едином шаге,
Полны и прыти и отваги,
Походкой покрывают плац.
Лишь шум затворов слышен «клац»
И оружейный залп, с укором,
Терзает небо, словно громом,
В дневник судьбы внося абзац.

Воспоминания

Так лились мысли, что забвенью,
Представить было не дано,
Но в том и было упоенье,
С которым сжиться суждено.

Вздыхая тяжко у иконы
В далёком Томском закутке,
От тяжких лет уставши стонов,
В дрожащем воздуха глотке,

Себя взирая в прежней жизни,
Что там осталась, далеко,
Как будто будучи на тризне,
В сомненьях путался легко:

«Быть может сон был это вовсе,
Иллюзия иных дорог,
И был не царским тот порог,
И чёрный рок мне вызов бросил.

Да нет, зачем же лгать себе,
Ведь знаю фальшь тех «сновидений»,
Ни капли нету в том сомнений,
Что не избежать той правды мне.

Пусть долог путь, но он реален,
Как твердь, под поступью моей,
Как всякий из прошедших дней,
И день тот мартовский фатален.

Удастся ль смыть его игрой,
Что длиться уж десятилетья,
Ведь не помогут даже плети,
Тот шаг отладить роковой.»

Развеяв мрак душевных туч,
Свои сомкнув в молитве длани,
И утончёнными перстами
Держа надежды светлый луч,

Сокрыв величие под маской,
Всю власть оставив во дворце,
Великий князь земли Финляндской
И Польский царь в одном лице.

Но всё то в прошлом, а теперь
Закрыта безвозвратно дверь,
И имя прежнее исчезло,
И нету больше власти жезла,

Лишь сучковатая клюка,
Едва-едва её рука
Способна долго удержать,
Ведь прежней мощи не сыскать,
Той, то способна обуздать,

Казалось, целый океан,
Правителей соседних стран
Вмиг принудить пойти на мир,
Когда войны кровавых дыр

Уже нельзя ничем заткнуть
И плавится метал как ртуть
В пожарах бесконечных войн,
И не утихнет скорбный вой.

А ныне судеб тот вершитель
Ничей уже не повелитель,
А просто старец долгих лет,
Что молит шанс увидеть свет

У вседержителя небес,
Вплетая скорбь среди словес,
Что шепчет сердце сквозь уста,
Ведь совесть не совсем чиста,

И камень тяжкий держит душу,
Давая праведному мужу
Понять и глубже осознать,
Как карму дней прошедших снять
С династии, к которой сам,
Пусть и давно принадлежал.

Тот грех, покой забрал сполна,
Его не смоют времена,
И лишь Господь решит как надо,
Заслужен ль рай, иль царство ада.

«Кто я? Лишь немощный старик,
Давно былой мой выцвел лик,
Но страх по прежнему один,
Свободу держит взаперти.»

От автора

Пришла пора здесь рассказать
Историю земли российской,
К реальности немного близкой,
Что каждый чтец обязан знать,

О всей цепи таких событий,
Которые раскроют суть,
Дадут по новому взглянуть,
Насколько грех сильнее прыти.

Свободен тот, кто принял власть,
Чтоб справедливо, честно править,
Или, кто смог её оставить,
Разжав тщеславья злую пасть?

Полна свершений интересных
Держава, в коей мы живём,
Любовь растёт к ней с каждым днём
О том писать всегда мне лестно.

Часть вторая
Александр 1

Восхождение на престол

Столетья нового начало
С империей царя венчало,
Тогда ещё совсем не старец,
Высок был, статен тот красавец,

Носил он Александр имя,
И в день, когда корону принял,
Он пред народом произнёс
Едва укрыв зачатки слёз,

Что лишь по чести и закону
Держать намерелся корону
Сродни особе августейшей,
Почившей в Бозе, той, мудрейшей,

Что бабушкой яму являлась
И в памяти людской осталась,
Как мать отечества навек,
С ней Родина пошла в разбег;

А после сын в свои взял руки
Правление, не знав науки
О том, как нужно власть держать,
При том ошибок не свершать,

В угоду быть своей эпохе
И меру знать при каждом вздохе,
Но не идти на поводу,
Пусть даже рок сулит беду.

Хоть время правил не имеет,
И спорить с ним никто не смеет,
Но сгинул царь, что звался Павел,
Не долго он Россией правил,

Умом великим не блистал,
Но всё же рядом с властью встал,
Наследник той Екатерины,
Что просвещение лавиной

Явила в «русский ветхий дом»,
Звездой всех ярче ставши в нём,
Смешав с величьем красоту,
С немецкой кровью русский дух,
Любовь и преданность к стране,
Где чувства с силой наравне.

Теперь же внук её любимый
Свой звёздный час не пустит мимо,
Всём доказав на трон права,
Пусть весть несёт о том молва,

Что род царей, досель московских,
Не угасает над Невой,
Сияя всей своей красой,
Романовых-Гольштейн-Готторских.

Грех

Но нет, отнюдь, не от болезни,
Скончался прежний государь,
Его забрал «небесный царь»
Из рук, что хваткою железной,

Смогли закончить жизни бег,
Навек сомкнув те створки век,
В которых только миг назад,
Лукавством полнились глаза.

И вот престол нашёл владельца,
Но никуда ему не деться,
От совести порочных мук,
Что как неведомый недуг,

Гасящий радость тихой скорбью
И лишь молитве и безмолвью
Дано на миг развеять страх,
Что будто боль стирает в прах.

Теперь же честь сравнима с грязью,
Ведь с молчаливого согласья
Дозволил он убить отца,
Пусть нерадивого глупца,

Но всё ж законного монарха,
Да, не постигла его плаха,
Но смерть к себе любым возьмёт.
Впустив проклятие в свой род

В тот день двенадцатый весны,
Наполнил беспокойством сны
На двух столетий рубеже,
И впечатлительной душе

Снести едва такое просто,
Когда её владелец чёрствым
Не слыл ни в детстве ни теперь,
И знает вес таких потерь.

Прекрасное начало

«Дней александровских прекрасное начало» -
Когда-то всенародно прозвучало,
Из под пера известного поэта,
Строка великодушно вышла эта.

Да, автор понимая все значенье,
Реки историй вёрткое теченье,
Что, будто на скопление пожарищ
Из высших сфер духовных обиталищ
Низводит ясность в смуты дум лихих,
Когда невзгод всех смрадный запах стих.

Народу свойственно дивиться громким слухам,
Не замечая иногда кругом разруху,
И зрелищ может не хватать поболе хлеба,
Но на царя такая же надежда, как на небо.

Услышал он от подданных стенанья,
В сердцах простых большие ожиданья,
К которым поспешил пойти на встречу,
И шаг был этот многими замечен.

Реформы

Ведь так и есть, иные формы
В общественный пришли уклад,
И очень много, кто был рад,
Что либеральные реформы,

Спешили общество толкнуть,
На новый лад, в иное русло,
Ведь кое-где и заскорузло
Оно за долгие века,
Как полноводная река,
Мельчает из за толщи ила,
И тина, что поверхность скрыла,

Лишает блеска хладной глади,
И вот поток уже не сладит,
С тем одряхленьем прежних вод;
И ожидает наш народ,

Что в этом свежем дуновеньи,
Вдруг отдалённый вкус свобод,
Откроет новый горизонт,
Душе предавший вдохновенье.

В лице премудрого царя
Виднелись светлые желанья,
Продлить благие начинанья,
Достоинство и честь храня

Своей прославленной державы,
Там где церквей златые главы,
Вздымают в высь свои  кресты;
И часто помыслом чисты.

Здесь люди с верой в справедливость,
Так не ужель монарха милость
Вновь стороной их обойдёт,
Напрасно ли с надеждой ждёт

Крестьянство гнёт держа дворян,
Ведь не отыщешь ныне стран,
Где рабству кабала сродни
Имело б место в наши дни.

Да, есть мечты у самодержца,
Чтоб право крепостное  снять,
И совесть тем свою унять,
Уйти, наполнив счастьем сердце,
Справлять назначенный покой
Близ Рейна в маленькой лачуге,
Где звонкогласые пичуги,
И до заботы далеко.

Не близок путь до реалий,
И множество ещё деталей
Чинят препятствий, для свобод,
Пусть набирает оборот

Законотворчества процесс,
Не всё дозволено к огласке;
За дело взялся сам Сперанский,
Имея зрелый интерес,

Как видный деятель средь права,
Он размышлять умеет здраво,
Вот только мнение элит
Не всякое творить велит.

Среди законов, коих много
Не каждый был, за благо понят,
И «аракчеевщину» помнят,
Как что-то схожее с острогом.

Культура

Но всё же солнце не мутнело,
И новые лучи рассвета
Несли хорошие приметы
Того, что прошлое истлело,

И озарился светом новым,
Тот путь, который держит Русь,
Пусть не исчерпана вся грусть,
Но Богородицы покровы,

Хранят её во все века,
Пусть участь не всегда легка,
Но велико преодоленье,
Оно как ветра дуновенье -

Узреть почти нельзя очами
И громогласными речами,
Его едва ли прекратишь,
Но без него немая тишь;

Как будто мертвенный покой.
По праву ли такой застой?
И только ветер перемен
Готов нарушить этот плен,

Создав условие творцам,
Что будут разжигать сердца,
Толкать прогресс всегда вперёд,
И плавить застарелый лёд.

И вот уже цветёт культура
На почве, ныне плодородной,
Не из среды пока народной,
Но всё ж их дивные натуры.

Таланты те известны миру,
И с ними мало, кто сравним,
Они, как яркие огни,
И в каждом музы слышно лиру.

Тогда во славу всей России,
Трудились слова мастера,
Та стала золотой пора,
Неповторимой и красивой;

Ведь просвещённые умы,
Из тени вышли благосклонно,
Совсем легко, непринуждённо,
Такими их запомним мы.

Порою дерзкие в глаголах,
Пером вершили чудеса,
И их застывший голосам,
Внимают всякий раз и снова.

Как будто русскою зарницей,
Восток и запад озар;н,
Был виден свет со всех сторон,
И не было ему границы.

Тогда-то,  точно слух лобзая,
Огрехов всяческих лишён
К нам гений Пушкина сошёл;
Нет тех, кто строк его не знает.

Всяк слышал песню соловья,
Она летит помех не зная,
Пространство с временем пронзая,
Сквозь безмятежные края.

Так и поэт в экстазе слившись
С природой обнажённых рифм,
Живёт стихов своих внутри,
Подобно розе распустившись.

Дурманит искренностью чувства,
Чтеца неволя в один миг,
Чтоб вновь в груди огонь возник,
Заполнив там, где было  пусто.

Внешняя политика

Но жизнь - не заповедник мира,
В ней есть конфликты и война,
Пройти держава не смогла
Таких лихих коллизий мимо.

Пусть неспокойные соседи,
Скрывая хитрый свой оскал,
Узнают, как для них близка,
Берлога «русского медведя»,

И лучше не будить его,
Ступая в «дикие владенья»,
А то не миновать паденья,
Тем, кто личину взял врагов.

Делёж извечный территорий,
Уж коли тесно на просторе,
От возрастающих амбиций,
То бесконечно будет длиться,

Известный спор за то, кто прав
Среди лесов, полей и трав,
Пустынь, морей, и горных высей,
Где каждый, как вершитель миссий -
Нести религии своей
Основы, на умы людей.

Тут преуспел наш император,
Сражая Персии войска,
И Швеция почти в тисках,
И Турция уже не рада,
Что косо взгляд бросал султан,
На гордый христианский стан.

Так клались жертвы на алтарь,
Имперских пагубных амбиций,
Чтоб продолжали мы гордиться,
Страной поныне, как и в старь.

Но кровь не зря лилась в те годы,
И все военные походы,
Расширили родимый край.
Под супостатов грозный лай

Пришли Финляндия, и Польша,
И Грузия под власть царя,
И бессарабская земля,
Для турок не являлась больше

Своей, что можно угнетать.
Теперь Россия, словно мать
С заботой приняла народы
Чтоб были новые восходы,

В тени двуглавого орла,
Который распрост;р крыла,
И хищный не отводит взгляд,
Всегда своей добычи рад.

Наполеоновские войны

Политика - дурная вещь,
В ней выгоды обресть не просто,
Одним кусок потребен толстый
Другие подлы, словно клещ.

Где спор есть мировых держав -
Желает каждый там быть прав,
Свои устраивая козни,
Пожар распространяя розни,

Так Александр не сумел
Не встрять в Европы передел;
Тильзитский мир с Наполеоном -
Едва была ли польза в оном,

Хоть вред несла и без снарядов
Континентальная блокада
Владычице морей тогда;
И без особого труда,

Французы снова на коне
В большой с Британией игре,
Уже их не остановить,
Сумели многих покорить.

В боях, побоищу сродни,
Всё ближе роковые дни,
Полки шагали Бонапарта,
Границы изменяя  карты,
Стирая порохом за раз,
Тирана выполнив приказ.

Уже захвачен старый свет,
И тянется кровавый след,
Всё дальше дальше на восток,
Да, путь войны всегда жесток,

Отечественная война

И вот набат по всей Руси,
Мотивы: «Господи, спаси!»
Враг у ворот, и первый шаг,
И вспышки яростных атак,

Горят посёлки, города,
Огромная пришла беда.
Под силу сдюжить ли тот ад,
Противника ослабив хват?

Вот вражьих пушек виден блеск,
И сзади разорён Смоленск,
Москва видна, как на ладони,
Земля родная в муках стонет,
И Бородинское сражение
Едва ль замедлит продвиженье.

И вот уже в первопрестольной,
Захватчики справляют пир,
Но знает каждый командир,
Едва ль победы то достойно,

И этот «лакомый кусок»,
Последним станет в каждой глотке,
Французская здесь села «лодка»,
На мель, и новый ждать бросок

Теперь не долго предстоит.
И вот уже Москва горит,
Веля немедля отступать,
И непогода может стать

Ещё суровее и злей,
За нею стужа и метель,
И партизаны с разных мест,
На их судьбе поставят крест.

Всё точно так же и свершилось
Зима сугробами ложилась
И возвращались супостаты,
Туда, где гасятся закаты.

Нет, там немного было трусов,
Но, где на бой идёт Кутузов,
Ведя разгневанных солдат,
Не знающих себе преград,

Пути иного, как побега
Не отыскать. И будет смят
Любой, дерзнувший к нам прийти
С ружьём, имеет два пути,
Назад с позором отступать
Или могилой новой стать.

Штыком, мушкетом и молитвой
Победы здесь писались в битвах,
И прежней армии великой,
Уже почти умолкли крики.

Заграничный поход русской армии

А дальше маршем русский царь,
По воле высшего творца,
Повёл отряды на Париж,
Подняв всех выше свой престиж.

Так много строк затем сложились,
Как те события вершились,
Про все лишенья и трагизм,
Воспет в них русских героизм
Средь прочих воинов коалиции,
Где вместе предстояло биться.

И Александр в зените славы,
К которому склонили главы,
На белом въехал на коне,
В столицу Франции. Вполне

Был ожидаем тот исход,
Тому, кто избавленья ждёт,
От мук болезненных души,
Что искупить давно спешит.

А дальше - передел Европы
Согласно Венскому Конгрессу,
В угоду сильных интересам.
И не случилось больше чтобы

Вражды, на этом континенте,
В годах грядущих долгой ленте,
Меж императором российским,
Его сподвижником австрийский,
А так же прусским королём,
«Союз Священный» заключён.

Три ветви церкви христианской
Теперь альянс являли братский
Трёх государств великих средь,
Да не прервутся узы впредь.
Порядок есть кому блюсти,
И смуте к власти не прийти.

Благословенный. Муки.

С триумфом русский самодержец,
Как будто древний громовержец,
Был в Петербурге стольным встречен,
И зажигались в храмах свечи,

Звучал молебен у икон,
И слыша колокольный звон,
Царь прозван был «благословенным».
В себе не видя перемены,

Лишь собственный смирил свой пыл,
Чтоб тот соблазн не окрылил
Уйти от кармы родовой,
И не забрать её с собой

Подальше от своей семьи,
Снеся в далёкий край земли,
Где дальше пропасть и обрыв,
И будет совершён разрыв

Души, запачканной сполна
И плоти. Только тишина
Свидетель  будет тех объятий,
Что дарит смерть в незримом платье,

Найдя того, к кому брела,
И неустанно миг ждала,
Отдав себя забрать его,
В просторы дома своего.

Шли годы, изнывало сердце,
И никуда уже не деться,
От несвободы властных дел,
Ох, как непрост царя удел-

Хранить основы государства,
Когда бесславные мытарства
Ведут на самосуд на плаху,
Лишь палача не видно взмаха.

Не снять наложенный венец,
Который уронил отец
В те злополучные минуты,
Ничтожной жизни. Царства путы
Мешают это искупить -
На путь спасения ступить.

Новые идеи

Имперский флаг парит всё так же
Неколебимы рубежи,
Река времён вперёд бежит,
Что дальше будет -  Бог лишь скажет.

А ныне веянья сменились,
Идеи свежие явились,
Прийдя из западных границ
С коварной хитростью лисиц,

Связали обществ тайных сети,
Где огрубели козни эти,
Ютясь среди дворянства дум,
Лелея новую мечту -

Отмену права крепостного,
Чтоб дать надёжные основы,
Дальнейшим временам свобод.
«Самодержавие падёт» -

Иные верили с лихвой,
Свою предпочитая роль,
Скрывать от вездесущих глаз,
И недалёк смутьянов час
Явить свои шальные планы,
Несущие лишь боль и раны.

Величие империи

Но есть ветра не только в мыслях,
Иные - гонят паруса,
Не важно, шторм или гроза,
Иль тишина в далёких высях.

И кругосветных экспедиций,
Пора пришла пожать плоды,
Открыть невиданные льды,
Каких чреда безмерно длиться.

Два шлюпа: «Мирный» и «Восток»
Прошли по глади океана,
И цель была вполне желанна -
А путь прекрасен и жесток.

И антарктические дали,
Пред взором лёжа моряков,
Заплывших очень далеко,
Известны для науки стали.

Вела счастливая звезда,
И Лазарев по волнам мчался,
С ним Беллинсгаузен остался
В истории теперь всегда.

Узнали снова все, не сыщутся красоты,
Которых не возможно отыскать,
И волен истину простую я сказать,
Что - «Нет предела русским горизонтам!»

Внутренний голос

Не утихает лжи давленье,
И одинокое томленье,
Монарху шепчет: «Отрекись,
И пред царём небес склонись.

Его лишь трон сиять достоин,
А власть твоя, увы не стоит,
Здесь, ровным счётом, ничего,
Она в руках лишь у Него,

Владельца звёзд, воды и суши,
Совет, прошу я, мой послушай,
Оставь предел дворца и трона,
Ведь не нужна тому корона,
Кто в царство божие идёт,
Там исчезает всякий гнёт.

Но ждёт неровная стезя,
К обители, где встретит вечность,
Твою взывая человечность
И медлить, тут никак нельзя,

Ведь семя от отцеубийства
Теперь дало свои ростки,
Когда же будут лепестки -
Уже не сделается чистым
Твои ни совесть, ни душа,
Настал тот час, пора, решай.»

«Смерть»

Приморский город Таганрог -
Край всех изъезженных дорог,
Что император смог объять,
В надежде от себя сбежать.

Здесь на Азовском берегу
В уделе воинства Донского,
Приехав с Крыма, очень скоро,
Окончил жизнь в людской кругу

Тот, кто был назван Александром,
Мыслитель, мистик, божий раб,
Которому пришла пора,
Расстаться с «поднебесным садом».

Не потеряв при том харизмы,
Свой завершил последний стон,
Легко отдав ненужный трон,
Достойный сын своей отчизны.

Закрытый гроб, сквозь всю страну,
В слезах везли до Петербурга,
Для смерти только лишь фигурка,
Что полнит мрак и тишину.

Что будет дальше - уж не важно,
Нет мёртвым дела для живых,
Они заботы лишены,
Но на страницах книг бумажных

Записаны событья те,
Потрясшие столпы державы,
Зачатки в том не зрел пожара -
Лишь, кто подвержен слепоте.

И Константина отречение,
И бунт на площади Сенатской,
И Николай в личине царской,
И декабристов заключенье,

А после ссылка на Кавказ,
В Сибири дивные владения,
Порядка меры наведенья,
Но не о том пойдёт рассказ.

Часть Третья
Фёдор Кузьмич

***
О, дух, так благосклонно дерзок
Ты вопрошать покой средь бурь,
Ведя никч;мную борьбу
За доброй памяти довесок.

Оставив плен земных потенций,
Как сумасбродную игру,
Не встретишь больше вновь вокруг,
Приют, в котором б смог согреться.

Появление

Вернуться надобно назад,
В день роковой царя кончины,
Когда в рассвете лет мужчина,
В лохмотьях, пояс подвязав,

Отправился неспешным шагом
В путь странствий, опуская взгляд,
Как будто в том он не был рад,
Что ныне сделался бродягой.

Был с виду нищий, но внутри
Богаче графов всех и принцев,
Таких встречались единицы,
Один на миллиона три.

Не просто спрятать благородство,
Тряпью не скрыть величья стать,
И очи могут так блистать,
У тех кто вкус познал господства.

Вещей с собою не носил,
Всего добра - одна иконка,
Работы давней, очень тонкой,
Там Александр Невский был,

Его небесный покровитель,
Ещё распятие одно,
Из кости сделано оно,
На нём прикованный спаситель.

Куда держал скитался путь -
Едва ли сам он мог то ведать,
И что же будет дальше делать,
Коль жизнь свою смог обмануть.

Тайна

Была при нём ещё поклажа,
Такую в руки не возьмёшь,
И на плечах не унес;шь,
Но страшен глас её пропажи.

Она не утруждает плоть,
Но давит камнем преткновений,
И вяжет нитями сомнений,
И пытка - боль ту побороть.

Не передать такую ношу,
И ни за злато, ни за гроши,
Едва ли кто её потянет,
Вцепившись жадными когтями,
Не ощутив в коленях дрожи.

Тот груз - не сказанная тайна,
Ей овладели единицы,
Средь них сама императрицы,
Супруга "мёртвого" царя,
Просившая, но только зря,
Тот принимая шаг фатальный.

Прощание с супругой

«Любимая Елизавета,
Я не зову тебя с собой,
И не легко тебя вдовой,
Мне оставлять на свете этом,

Но в том спасенье вижу я
Для своего большого рода,
Быть может, искупленья годы,
Из бездны вытянут меня.

Развязан узел был тщеславья,
И не удел мне быть судьёй,
Меж миром, властью, и войной,
Забыть то - вот моё желанье.»

Так р;к, правитель, ставший тенью,
Супруге, другу ближе всех,
Вздымая, прошлой жизни грех,
И давший волю разуменью.

«Пустым пусть будет саркофаг,
И усыпальница не примет,
Мой труп, что не теперь остынет,
Не император я отныне,
Не сам а, время хочет так.

Найду вдали свою обитель,
Коль ангел сбережёт хранитель,
Немало буду лет и зим
Где преподобный Серафим.

Любовь перемежая с верой,
Для праведников став примером,
Не нарушая строгий пост,
Меж нами с Богом строит мост,

Да не отвергнет сей святой,
Моей мольбы, поступок мой,
И заручившись его словом,
Смогу себя принять я снова.»

И поцелуем на прощанье,
Вдруг даму сердца наградив,
Поторопился он уйти,
Оставив взгляд, как завещанье.

Начало странствий

Шуршали листья под ногами
Был поздней осени исход,
Не зная давешних забот,
И обдел;н теперь деньгами,

Ступал за помощью к Христу,
Когда-то сильный сего мира,
Своей завидной доли мимо
Прочь по горящему мосту.

Сквозь бездорожье, непогоду,
Везде он чувствовал заботу,
Бывает, часто голодал,
Но отворялись ворота,

Когда хозяева в угоду,
Ночлег давали иногда.
Не отступила доброта,
С Руси, прошедшей все невзгоды.

Вот так, взглянуть на государство,
Что из кареты лишь видал,
Едва ли прежде полагал,
Какое подлое коварство,

Быть он народа вдалеке,
Держа правление в руке,
Своё лелея благородство,
Которое по сути скотство,
Когда один на поводке,
Другой счастливым быть не должен,
Таким любви закон заложен;

Так было, будет, и так есть,
Пусть зиждется на этом честь.
Крестьянский быт довольно скромен,
В нём нет ни балов, ни пиров.
И сколько вот таких дворов
Разбросано по всей Руси?
Но мир же их души огромен -
Людей, другим дающим кров,
И Богородицы покров
Над нами для таких висит.

Последний часто хлеб отдать,
На нужды нищего готовы,
Как заповедь гласит Христова,
Которых должно исполнять.

Скиталец продвигался к цели,
Недели шли и ныла плоть,
И где-то ждал его Господь,
А рядом ангелы летели,

Новое имя

Он представлялся как Кузьмич,
И Фёдором именовался,
А титул в прошлом лишь остался,
Впечатав шрам, как будто бич.

Дивился простотой общенья,
Премудростям житейских дней,
Наивности чужих очей и
И вкусам сельских угощений.

От деревень до полустанков,
От городков до хуторов,
Шёл без оков и без даров,
Но вольную держа осанку.

Такая выправка порой,
Могла ввести в недоуменье,
«Ужель лет прошлых утомленье,
Забыло груз навесить свой?»

Зима минула, стужа спала,
Весна прекрасная стояла,
А после - с ней пришлось прощаться,
И снова в лето возвращаться.

Прошёл ли год, а может боле,
И брат родимый на престоле,
Порядок жёстко наводил,
А здесь всё дальше уводил,

Путь отрешённого царя,
Через бескрайние поля,
Давая размышленьям пищу,
Способен ли обычный нищий,

Дойти до райского порога,
Когда других достойных много,
Войти в те дивные владенья,
Без страха, трепета, стесненья,

Кто вымолил себе давно,
Есть жизни праведной зерно,
Среди угодников святых,
На нас глядящих с высоты?

Саровская обитель

В раздумьях время короталось,
И вот нога уже касалась
Земель губернии Тамбовской,
Местами серой и неброской,

Но в основном приятных глазу,
Где реки, мало чем топазу
Уступят в нежной чистоте.
Как хороши наряды те,

В каких леса в своём молчанье,
Игривое ручьёв звучанье,
Спешат наградой поднести!
Для слуха, лучше не найти

Тех утешающих мелодий,
И здешней дань отдать природе,
Спешат тут те, найдя приют,
Кого в других местах не ждут.

И Вот Саров, а рядом пустынь,
Но всё же взгляд немного грустный:
«А вдруг, поход суда был зря?»
Подумал странник, и заря,

Блестя в крестах над куполами,
Его звала, но не словами,
Принять сей монастырь, как дом
И вере послужить трудом.

Встреча с Серафимом

Там встретил он, к кому стремился,
Предназначением гоним,
И преподобный Серафим,
Пред ним с молчанием склонился.

Земной поклон почтенный старец,
Воздавши гостью произнёс,
Едва не радуясь до слёз,
Подняв в знаменье крестном палец:

«Христос воскрес, мой государь!
Я ждал тебя, мне сон был явлен,
Что за спасением отправлен,
Пред страхом страшного сюда.

Готов всецело, моя радость,
На этом выбранном пути,
Напутствовать, чтобы сойти
Тебе в сторонку не желалось.»

Крестом тогда был осен;н,
Паломник, с благородной кровью,
Не искалеченный юдолью,
Что был от власти отдел;н.

Фёдор
«Могу ли я, Святой отец,
Быть принятым в твою обитель,
О, немощей людских целитель,
И лекарь праведных сердец,

Недужной плоти врачеватель,
Любимец тверди и небес,
Творец невиданных чудес,
Зверей и птиц благой приятель?

Быть может я духовно слеп,
И время не пришло прозренья,
Чтоб видеть истин озаренье,
Оставив дум привычных склеп?»

Серафим
«Услышь меня ты, моя радость,
Пред Господом мы все равны,
Не важно, кто какой вины,
Где горечь, волен дать он сладость.

Ошибок не вершит лишь мёртвый,
Грехов не знает только Бог -
Всего живущего исток,
И грех любой им будет стёртый,

Коль человек, признав его,
Лишённый всяческих сомнений,
Не внял посулам искушений,
А отвернулся от сего,

Лицом встав к вере православной,
Идя на свет, с мечтой в очах,
Где перед образом свеча,
Горит, неторопливо, плавно.

Беспочвенны все опасенья,
Ведь милость Бога велика,
Как полноводная река,
Сор уносящая теченьем.

Как в Иордан вошёл Христос,
Чтоб с раем мир связать крещеньем,
Так ты получишь очищенье,
От тягот, что в себе принёс.

Своё здесь примешь послушанье,
Средь братьев обретя семью,
Я, сколь возможно, пособлю,
Смягчить ненужное стенанье.

Изволь же мне исполнить долг,
Пред твоим сгинувшим величьем,
Не замечая в том различья,
На троне ты и мир у ног,

Иль на ногах, что шли по грязи,
И пыль топтали много дней,
Снедал картошку из углей,
Меня узреть желая в рясе.»

На том сошлись два взрослых мужа,
Наставник в вере и адепт,
Один, что дать готов ответ,
Другой задать вопрос, что нужен,

Для понимания основ,
На коих строится духовность,
И где понятие греховность
Рождает действие из слов.

Раскрытие тайны

Так годы в вечность уходили,
Одних достойно наградили,
Прибавив мудрости сполна,
Других постигла тишина,

Сомкнув не вольные уста,
А кто-то с кистью у холста,
Измыслив новые шедевры,
Их воплощал, чтоб вновь стать первым
В своей излюбленной среде,
Искусстве быть на высоте.

Шли в государстве измененья,
Иными были настроенья,
Идеи, речи и дела,
И императору хвала.

Ушла в небесные края,
Супруга прежнего царя,
Оставив письма от себя,
Что берегла, как свет храня.

Там было много важных строк,
О том, как этот мир жесток,
Несправедлива его суть,
И что исчезло не вернуть.

О том, что с Александром стало,
И что любить не переслала,
Пусть и оставил он её,
Но чувство нежное живёт
Меж двух супругов, даже смерть
Не сможет счастье то стереть.

Кто знал об этом те молчали,
Ведь Шлиссельбургского острога,
Смотрели башни очень строго,
Внушая страхи и печали.

И тайна та ушла б в могилу,
Но в записи императрицы,
Нашлись заветные страницы,
И Николая сердце стыло,

Когда сумел он прочитать,
Слова, таившие секреты.
«Так значит истина всё это,
Кто мог подумать? Кто мог знать,

Что все предчувствия правдивы,
И есть ли ныне перспективы
Чрез столько лет вернуть всё вспять?
Но нет, что прежде совершилось,
Уже назад не отлистать,
Лишь солнце заново блистать,
Способно, что за ночью скрылось.

Власть нынче лишь в моих руках,
Е; делить ни с кем не стану,
И братом быть не перестану,
Пусть он не царь, но не слуга.

Я должен вновь его увидеть,
Узнать, что двигало тогда,
Каких событий череда,
Могла свести к такой обиде -

На своё место при дворе,
Всех привилегий сняв посулы,
Пусть дней не мало уж минуло?
Что ж на кону в его игре?

Надеюсь, что при личной встрече
Ответы я смогу найти,
Как далеко решил зайти,
Мой родич, жизнь свою калеча.»

Встреча братьев

Был тёплый день в исходе мая,
Весна раскрасила сады,
Пестрили яркие цветы,
Саров в красе той утопая,

Дарил надежды богомольцам,
Которых часто встретишь здесь,
Преобразившись снова весь
В лучах проснувшегося солнца.

И в этот час под шум кол;с
Явилась в город тот карета,
Едва ли добрая примета.
«Кого в ту глушь вдруг черт принёс?»

Но герб имперский дал ответы,
Сомненья быстро разогнав
И интерес толпы уняв,
Кто был внутри повозки этой.

Сам Николай своей персоной,
Ступил ногою на помост,
Во весь свой выпрямился рост,
Ступая будто невесомо,

Походкой двинулся широкой,
В обитель, ту, что перед ним,
Где преподобный Серафим,
Давно протоптанной дорогой.

«Христос воскрес!» воскликнул инок -
«Добро пожаловать в наш скит,
Пускай Господь твой дом хранит,
И сберегает от ошибок

Тебя, над;жа-государь,
Не подпустив смутьянов близко;
Тебе поклон мой самый низкий.
Будь добр вслед за мной ступай.»

И в келью, что тесна была, 
Монарх, войдя, перекрестился,
И голос важный заструился:
«Есть у меня к тебе дела.

Потребен мне один насельник,
К нему особый интерес,
Я знаю, должен быть он здесь,
Готов дать в дар тебе я денег.»

Серафим
«Мой царь, пустой тот разговор,
Чужого мне совсем не надо,
Тот, кого ищешь ты - он рядом,
Вон там метёт монаший двор.»

Уста открыв, промолвил: «Фёдор,
К тебе пришёл высокий гость,
Ты моя радость, труд свой брось,
Закончишь опосля восхода.»

Беседа

Вот так и встретились, как в старь,
Простой монах и русский царь,
Которых вместе кровь роднит,
И сердце трепетно стучит;

Слезы сверкание, молчанье,
Как было радостно свиданье,
Все трое скрылись в тот же час
За дверью от сторонних глаз.

Скамья и стол, вот весь уют,
Иконы одиноко ждут,
И кипариса аромат,
И каждый угол, будто свят.

Был сложен этот разговор,
Во время скромного обеда
Желали влиться в ту беседу
Непониманье и укор.
Николай
«Так значит Федя ты теперь,
Хит;р, мой братец, аки зверь,
Едва ли мог подумать я,
Что лицезрею вновь тебя,

Вот так, вживую пред собой,
Не на портрете. Боже мой!
И голос слышать наяву,
Но объясни мне почему?

И кем же стал благословенный
Разитель недругов Руси,
Мне свои мысли донеси?
Но будь в глаголах откровенный.

В чём смысл такой перипетии,
Какие мысли побудили,
Уйти в отшельники сюда?
Или душевная беда,

Стряслась, какой сравненья нет,
Рассудка затмевая свет,
Коль столько вёрст сумев пройти,
Тут прозябаешь взаперти?
И вижу, эта жизнь вполне,
В угоду стала вдруг тебе.»

Фёдор Кузьмич
«Я, брат мой, волен выбирать,
Как мне прожить, где умирать.
Но мне, поверь, не всё равно,
В какое выглянуть окно,

Чтоб солнце истины узреть.
Корона с троном, или плеть,
Чего достоин человек,
Чтоб завершился в пропасть бег?

Увы, решать дано не нам,
А лишь тому, кто всем словам,
Предпочитает озаренье,
Свидетель был сего явленья,

И видел совершённый рок,
Что подвести черту бы смог
Под весь Романовых наш род.
Такой удел теперь не ждёт,

Я попытался, я сумел,
Хоть иногда и был не смел,
Но голосу внимал внутри
И вот я счастлив, посмотри!

А значит было всё не зря,
Меж нами, честно говоря.
На мне ты не узришь оков,
Со мною смирение в союзе,
И я не чтец чужих иллюзий,
А просто раб своих грехов.»

Серафим
«О нём уже ты не пекись,
Его теперь Господь хранит,
Ведь перед Богом он велик,
Лишь молча перед сном молись.

В душе он ныне христианин
А значит дух святой над ним,
И не найдётся западни,
В которой будет скорбью ранен.»

Луна меж звёздами гуляла,
Уставшим очи прикрывала,
Звала на рандеву со сном,
Заглядывая в каждый дом,

Затихла пустынь в тьме ночной,
Лишь отдалённый волчий вой
Тоску привычно нагонял,
Тому, кто до сих пор не спал.

В реке, скрываясь отраженьем,
Картина неба, чуть в движеньи,
Играла сотнями огней
Светил, как бесконечных дней,

Что собираясь в хоровод,
Сменяются за годом год,
Мгновенья удаляя в вечность,
Там, где теряется беспечность.

Лишь свет лампад мешал покою,
Так где беседовали трое,
Своих не экономя слов,
Про смерть, любовь, добро и зло.

И о высоких идеалах,
И о простых людских вещах,
О монастырских кислых щах,
И далеко идущих планах.

«Последней стала наша встреча,
Мне грезится, что будет так» -
Промолвил вдумчиво монарх,
Когда с рассветом гасли свечи.

«Быть может я разочарую» -
Посмел вдруг старец возразить -
«Ещ; нас вместе свяжет нить,
Где форму примем мы иную.

Не время говорить "Прощай",
Сведут пути в одну дорогу,
Ни в русском царстве, в царстве Бога,
Об это ты не забывай.»

Расставание

Так и расстались с первым Солнцем,
Два брата в "стойбище земном",
И каждый думал о своём,
Как лентой жизнь, петляя, вь;тся.

Как новый делает виток,
Не предсказуема в капризах,
Бросая не покорным вызов,
Не дав порой совершить глоток.

Но тем она и интересна,
Ей рукоплещут и клянут,
Но всем она даёт приют,
Пускай он и немного тесный.

Года идут, остановить,
Их вряд ли есть кому по силе,
Никто не вечен в нашем мире,
Кто жизни сок решил испить.

Ушёл угодник преподобный,
Что Серафимом наречён,
Но кто любовью с ним сплоч;н,
Не стал от горя сердцем скорбный.

Напротив, по заветам старца,
Все знали, где его душа,
Что рядом тихо, не спеша,
Средь света, ангелы кружатся.

Их смертным взглядом не достать,
Не сбросившим земные путы;
За пеленой очей сомкнутых,
Те вестники нас будут ждать.

Уход из монастыря

Минуло множество событий,
На государственных верхах,
Воспетых в пьесах и стихах,
Но с; не тронуло обитель.

В делах мирских всегда излишней
Сполна хватает суеты,
Нет гармоничной полноты,
Что всех чинов и званий выше.

Но божий храм даёт покой
В единстве с искренней молитвой,
У образов святых пролитой,
Стыда не знающей слезой.

Зима уже покрыла пустынь,
Сковала стужа гладь реки,
Старанья были велики
Зовущего к уходу чувства,

И Фёдор, праведный послушник,
Прочь удалился с этих мест,
Неся свой в безвестность крест,
Велений божеских прислужник.

Немного может кто поведать,
Что делал он, и где бывал,
Но говорят, что проезжал,
На лошади с телегой едя.

Ссылка

Уезд встречал Красноуфимский
Скитальца дымом деревень,
И двигался на убыль день.
Закат уже казался близким.

Не ждали здесь такого гостя,
Что подозрения несёт,
Освобождённый от работ
При далеко не малом росте.

В нём доброй цели не найдя,
И принимая за бродягу,
Оформив нужную бумагу,
Почтенный возраст не щадя,

Отправили в далёкий край,
В Сибирь, как заключённых в ссылку,
И конвоир бросал ухмылку:
"Удел свой, проходимец, знай".

Кнутом оставленные раны,
Зияли больно вдоль спины;
Из-за какой они вины,
Никто не знал среди охраны.

Средь прочих ссыльных дед Козьмич,
Был снисхождением одарён,
Ему был всякий благодарен,
И уважение достичь

Своим смог лекарским искусством,
И словом Божьим боль снимал,
Родным для прежде чуждых стал,
В пути том долгом, захолустном.

Ну вот доехал арестант,
Дорога кончилась близ Томска,
Казалась местность та неброской,
Но не вернуться вновь назад.

Такая роль в большом спектакле,
И коль доверил режиссёр,
Не нужно ставить то в укор,
А до последней крови капли,

Играть, чтоб зритель "бис!" кричал,
Не отпуская за кулисы,
К другим актёрам и актрисам
И мук твоих не замечал.

В томской губернии

На том далёком поселенье
Свободу Фёдор вновь обрёл,
Скитаясь вдоль окрестных сёл,
С народом чувствуя сближенье.

Там деревенских он детей
Учил Писанию Святому,
И грамоты живому слову,
Истории прошедших дней.

Тем жил, взимая подаянья,
Но не деньгами, лишь едой,
Широкоплечий, чуть седой,
С глазами полными молчанья.

Уединённо жил в избе,
Ведя жизнь праведным аскетом,
К нему ходили за советом,
Житейский чтоб закрыть пробел.

Но слухи начали ползти,
Что в нём признали Александра,
И та заставила досада,
Его быть часто взаперти.

Поздней, оставив ту станицу,
Где срок у ссылки начал длиться,
Уш;л в соседнее село,
Там десять долгих лет прошло.

Овечий хлев являясь кельей,
Где сено стать смогло пастелью
Напоминал саровский скит,
Едва ли будет он забыт.

И каждую субботу мимо,
Села шагали с конвоиром,
Сбор арестантов в долгий путь.
Им старец помогал чуть-чуть

Раздачей милостыни щедрой,
Согласно с христианской верой -
Делится с тем, в ком есть нужда,
Ведь боль другого не чужда.

Да, были всё же накопленья,
Рабочим в прииске бывал,
В тайге, где злато добывал,
В притоках звонких Енисея.

Не для него такая ценность,
И блеск не порождал соблазн,
И не на миг, и не на час,
Ведь, знал, что всё имеет бренность.

Но так прописано судьбою,
Пришлось оставить тот приют,
И подыскать подобный кут,
В другой деревне за рекою.

Там так же скромно обитал,
Постясь, молясь, и веря в Бога,
Творя добра довольно много,
Тем, кто в округе обитал.

Ходили гости очень часто,
Чтоб нужный получить совет,
И мудрость, коей равных нет,
Не мог быть Фёдор безучастным,

В житейских праведных речах;
Епископ был средь них Иркутский,
И Лев Толстой, писатель русский,
Благословить просил в делах.

И с миром связь не пропадала,
Что шире чем один уезд,
Шли письма с отдалённых мест,
И выводить не уставала,

Рука пером слова в ответ,
И так прошло не мало лет;
Средь прочих были адресаты,
И знамениты и богаты,

Сам император Николай,
Коль так случилось, то пускай,
Ведь не откажешь в праве знать,
Тому, кто смог вопрос задать.

Прочёл он о войне восточной,
О кой не слыхивал в глуши,
Как равновесие дрожит,
Что много лет казалось прочным.

А вскоре умер младший брат,
Оставив тягостные мысли,
Что тучей грозовой нависли,
Готовой грома дать раскат.

Досталась сыну Александру,
Способному свободу дать,
В империи Российской власть,
Что принял гибель, как награду.

Но то в грядущем, а теперь,
Закрылась в сельском храме дверь,
И панихида зазвучала,
Для нового пути начала,

Усопшего навек царя;
Молитвы пусть теперь хранят,
Его покой, в краю небесном,
Где всякому найдётся место.

А дальше - странствия опять.
Спасения не стоит ждать,
Ютясь в пристанище одном,
Скитальцу лишь мешает дом,
Что безо всяких кандалов,
Надёжным пленом стать готов.

Теперь же Томск губернский город,
Унять готов душевный холод,
Впустив бродягу на постой,
С судьбой довольно не простой.

Там на купеческой заимке,
В именье Хромова, купца,
Остался жизни до конца,
С незримым ангелом в обнимку.

Хоть не было проблем с едой,
Но продолжал вести аскезу,
Укрывшись скромности завесой,
Питаясь хлебом и водой.

В доске, обтянутой холстиной,
Он находил себе кровать,
И на коленях мог стоять,
В углу покрытом паутиной,

Чтобы молиться день и ночь,
Живых спасая от гиены,
Умершим дать надежды верой,
И благодать сыскать помочь.

Последний день

И ныне день воспоминаний,
О том пути, длинною в жизнь,
Где правдой рвались сети лжи,
Пестрило счастье средь стенаний.

«Да, долгим получился век.
Он в наказание достался,
Или наградой оказался,
Среди божественных опек?
И каждый день стать крайним может,
В чреде, ведущим за порог,
Земного царства ста дорог,
В тот свет с которым наш не схожий.

И надо подвести итоги,
Добился ли, чего желал,
Ужасный узел развязал,
Что с юных лет душил? А многих,

Наставить смог на верный путь,
На перепутьях тьмы и смуты?
Пошли ли тем они маршрутом,
Или решили повернуть?

Господь,  я снова вопрошаю,
Достоин ли прийти к тебе,
Иль быть мне в вечном забытье,
Душой в краях иных ветшая?

Я ведаю, ты так не скажешь,
Твой властный глас не для ушей,
О том узнаю я уже,
И в этом точно не откажешь,

Когда из смертного нутра,
Исторгнется огнём незримым,
Душа в желании строптивом,
В последний путь. Тогда пора

Настанет участи отдаться
И получить своё сполна,
Затем посмертная волна
Не даст на месте шанс остаться,

А унесёт в теней потоке
В края достойные всех дел,
Что совершил, и тот удел,
Последним станет на дороге.

Я исповедался сегодня,
В желанье старый сор стряхнуть
И заново другим вздохнуть,
Отдаться милости Господней.

Чтоб ты мой Бог, за всё простил,
Раба без племени и рода,
И из скорбей круговорота,
Хотя б на миг к себе пустил.»

Вечный сон

Стоял он долго у иконы,
Сомкнув усталые глаза,
И огонёк свечей плясал,
И сердца утихали звоны.

Тогда увидел яркий свет
В сплетенье бесконечной др;мы,
Такой чужой и незнакомый,
И времени, как будто нет

В том удивительном виденьи,
И тягость не висит в ногах
И сила прежняя в руках,
И в мыслях не живёт сомненье.

Там множество знакомых лиц,
Тех, кто ушёл, став частью неба,
Одежды их белее снега,
И взгляд свободный, как у птиц.

И тянут хоры "Славься, славься!"
Их голоса ласкают слух,
Та красота подобна сну.
Не встретится разнообразья

Тех благ, что здесь вокруг, нигде,
Во всех пределах обитанья,
И лишь немногие мечтанья,
Близки сей дивной чистоте.

И ярче всех слова звучали,
Как эхо, что не заглушить,
Для этого и стоит жить,
Терпя невзгоды и печали.

В такое верилось с трудом,
Ведь голос слышался прекрасный,
Из неоткуда громогласно
Твердя: "Отныне здесь твой дом! "

В избушке догорали свечи,
Держа прощальные огни,
Так уходил последний вечер,
И старец тоже вслед за ним.

Танцуя, падал снег январский,
Ушедшее накрыв собой,
И подвиг завершился царский,
Даря пленительный покой.

Эпилог

Мне ведомо из откровений,
Что я однажды получил,
Посредством воли проявлений,
Неколебимых светлых сил,

Что ныне старец прибывает
Довольно близко ко Христу,
Не каждый смог в пределах рая
Взойти на эту высоту.

Грех прошлой жизни искупился,
Как очень этого хотел,
Когда вначале оступился,
Застрявши сердцем в пустоте.

И слово "старец" не уместно,
Ведь возраст здесь, у всех один,
А сколько лет, не скажешь честно,
Нет ни морщин и не седин.

Лишь одному ему по силе,
Из праведных и светлых душ
Хранить Небесную Россию.
И этот правоверный муж,

Неся свою достойно службу,
В сердцах народа на века,
Русь любит так, как это  нужно,
Держа распятие в руках.