Выхода нет

В эти страшные месяцы в доме, где окна в решётках,
Где сквозь снов желтизну прорезается зелень стекла,
Мне вдолбили по самые недра убитой печёнки,
Что от входа до выхода пропасть с телами легла.

“Друг, скажи, как мне быть?! Я же помню какие-то двери!
Был сортир, серый таз, и лиловый натруженный слон.”
И пошёл, бедолага, вминая нечистые тверди,
Изнурённый и плачущий к старшей сестре на поклон.

Здесь за каждым, легко поддающимся пению входом,
Свет иной и туманная слякоть чужого луча.
Мы в подлодке, в отсеках за скрежетом гермозатворов!
И неровно горят огоньки, плавя воск и треща.

“Вы ход делайте, двигайте эту поганую пешку!
Сколько можно таращиться в грязь бестолковых окон?!”
И, вскочив на доску, стал мочиться и ржать милый грешник,
Что не сделал плохого нигде, никому, никого

Не пырнул он ножом в суматохе кабачной и свалке.
“Может, стоило?” - шепчет в углу, и скребётся в висках.
Санитары увозят таких по ночам на каталках.
А на утро находим палаты в кровавых иксах.

В - здесь страх, песня - Ы, Х - шуршанье больничной одежды,
О - лицо после шоковых ванн. Д - удары голов,
А - стремянка к крюку, Н - жестокая пытка надеждой,
Е - рука за окном, Т - шаги в коридоре без снов.

В эти страшные месяцы там, где на окнах решётки,
И сквозь хрипы и плач различаешь колёсливый скрип,
Душу вымерзли всю - на стенах лишь лохмотья чахотки.
Дверь открыта, иди, только тот, кто мог выйти, погиб.

02.07.2025