Художник Шелк и Огонь

Чистый холст предо мной белеет,
Она ждет — мой сюжет, мой трофей?
В палитре — кровь и молоко страсти.
Я знаю: мне подвластно властью
Остановить бег времени смелый,
Запечатлев божественное тело.

На софе, как на троне древнем,
Она легла... Не вульгарно — царственно!
Прозрачный шелк, что ветра дуновенье,
Не скроет дивное творенье,
А лишь подчеркнет, обнажая,
То тайну, что меня пленяя,
Заставит сердце биться чаще.
Дыханье прерывистей и слаще...
Она ждет чуда. Чуда? Взгляда?
Где творчества священная лампада
Воспламенит и плоть, и глину?
Я начинаю... Тишину.

Губы. Цвет спелой вишни, темный сок,
Что просится на уста. Намек
На сладость, на запретность, на паденье.
Я мысленно вкушаю наслажденье,
Сок на губах своих ловя...
И не виню себя.
Не грех, а совершенство линии,
Что манит в сладкой круговерти.
Глаза. Два озера бездонных, карих,
Как ночь, где тайны хранятся,
Как в пропасти, где души тонут.
В них — девственность священной рощи,
Куда лишь Бог иль собственный восторг
Ступить дерзнуть бы мог.
Ничейный взгляд, но мой сейчас,
В нем утону, сгорая враз.

Шея. Колонна стройная, изгиб лебяжий,
Где тень ложится, как преданье.
От ключицы, что чаша хрупкая,
Сбегает линия упругая
К холмам, что дышат под шелком.
Плечи. Как лунный серп, как нежный полом
Снега нетронутого. Искрится
Под шелком каплями зарницы
Кожа, где солнце оставило
След поцелуя запоздалый.
Грудь. Два холма под влажной тканью,
Два спелых плода, полных желанья.
Шелк прилипает, очертанья
Повторяя с нежностью истома,
Как облако, ласкающее небосклоны.
Соски — бутоны темно-розы,
Твердеют в воздухе от грёзы
Моих очей, моего жара...
О, как палитра мне нужна алая!

Живот. Долина ровная, святая,
Теплом дыхания вздымаясь.
Пупок — печать, углубленье малое,
Как вход в сады Эдема алые.
Бедра. Изгиб, как лира, мощный, нежный,
Оправа тайны белоснежной.
Они рождают музыку желанья,
Напев земного ликованья.
Под шелком тень меж ними стелется —
Дорога в Рай, что сердцу мнится.
Ноги. Два ствола, длинные, и ровные,
Заканчиваясь стопой летучей.
Как корни, в софу уходящие,
Они — основа, плоть живая,
Опора страсти, нег тая.

Я пишу. Кисть — птица страсти,
Порхает по холсту во власти
Восторга, жара, исступленья.
Касается — и в то же мгновенье
Рождается из хаоса линия,
Из пятен — плоть, из тени — синь ясная.
Я восхваляю каждую частицу:
Изгиб запястья, бедра границу,
Трепет ресниц, изгиб бровей...
Она — божество моих очей!

Она недвижна, лишь дыханье
Колеблет шелк, как дуновенье.
Но в глубине озер бездонных
Я вижу отблеск — отраженный
Огонь моей души горящей.
И знаю: страсть, звучащая немея,
Ведет мой взгляд, ведет кипенье крови.
Я не художник — я любовник слова,
Что красками на холст бросает снова
Ее сущность: черноволосый демон рая,
Краса, что мир затмит, не умирая.

Вот он — восторг! Вот трепет творчества!
Где грань меж страстью и искусством?
Мой холст впитает жар и дрожь,
Превращая плоть в священную ложь
Бессмертия. Шелк — как вуаль богини,
Ее нагота — гимн, святыня.
Я пишу, воспевая чудо:
Плоть, ставшую Искусством. Буду
Смотреть на этот холст шикарный,
Завороженный и с жаждой,
И помнить: страсть была кипящей,
Когда шелк слился с наготой трепещущей.
Картина будет жить веками,
А мы... Мы были лишь богами
Мир, где искусство и желанье
Слились в безумное созиданье.