Переезд...

От бабушки,  куда они переехали после смерти отца, они через год всей семьей переехали  в большой столичный город,  туда перетянули их родственники, и некоторое время они жили  у них.
В небольшом дворе стоял красивый одноэтажный дом на высоком фундаменте  с полукруглым  крыльцом вокруг веранды  с небольшими  окошечками.  По  нему можно пройти,  и спустится с другой стороны во двор по ступенькам. За  домом рос виноградник,  поднятый вверх по железным столбам,  и висели кисти его над головой, он  закрывал листьями от палящего солнца двор. Напротив  красивого дома была  времянка  с двумя небольшими окнами, в ней и поселились мама с нами  четырьмя детьми.  В красивом доме жили родственники  её дядя  с  женой и их трое детей мальчик и две девочки.  Дети  этих двух домов не очень подружились, ощущение  «бедные родственники»  девочка поняла еще тогда,  хотя не отдавала себе отчета в этом. Мама очень редко ходила в тот дом, потому  что  если она шла туда дети по одному тащились за ней,  и их оказывалось уже их пять, а усаживать всех за стол она считала неудобным, поэтому лишний раз туда не ходила.
            Однажды  перед ноябрьскими праздниками,  они всей семьей пошли на базар, купили обновки,  пуховое одеяло в розовом атласе и ведро ягод боярки. Это  такие оранжевые  размером с крупную черешню ягоды, похожие на малюсенькие яблочки с косточками внутри. Много лет спустя,  это пуховое  одеяло отдали девочке  в приданное, когда она выходила  замуж.    Просто поменяли верх на голубой атлас, оно и сейчас у неё в доме. И  в холодные зимние вечера,  оно согревает её,  под ним она  вспоминает опять  всё, что было с ней много лет назад.
           Всем детям мама купила  и  на шею одела оранжевые бусы из боярки,  их  них можно сразу откусывать  и есть. Когда уже   собирались  уходить  старший сын Саша,  отпросился  пострелять в тире.  Один  из малышей увязался за ним,  но тот заставил его вернуться к маме,  а  тот  уже не нашел дорогу  назад, так как вокруг было много людей. Когда  он вернулся,  постреляв в тире,  с ним малыша не было,  мама думала, что он с братом,  а тот,  что он вернулся к маме.
          Мама расстроилась,  мы стали ходить искать его,  потом   пошли в опорный пункт дали  объявление,  что потерялся мальчик,   описали его внешность.  Говорили  много раз  по громкоговорителю об этом, мы еще долго там ждали,  мама плакала присев на бетонную  скамейку. Когда она встала вокруг нее образовалась лужа крови под ногами, от нервного потрясения  у нее открылось кровотечение, дети испугались,  заплакали от вида крови, потом приехала скорая, и ее  забрали в больницу.         
 Дети побрели домой без одного среднего братишки  с обновками и ведром  боярки. Старший  брат сварил  суп,  налил его в ковшик,  накрыл  крышечкой и  все трое вечером понесли еду в больницу маме. Они  встали под окном  и стали звать громко кричать её, услышав голоса, многие женщины выглянули в окно,  и она тоже. Увидев  детей с ковшом супа стоящими под окном,  она опять заплакала…
             На следующий  день был праздник,  7 ноября.  Она, ранним   утром,  в мятом и  замытом  от крови платье, бежала из больницы   по задворкам  домой. Навстречу   попадались наряженные люди с шарами, флагами и цветами, все спешили на парад,  из репродуктора неслась праздничная музыка.
Когда  вернулась домой,  она уже знала, что  ребенок   нашелся, ей еще в больнице об этом сообщили.  Милиционер  привел  мальчика  ближе к обеду,  радость была неописуемая. Мама обнимала его,  целовала, а слезы текли и текли, остальные  дети  все пожимались к ней,  радуясь встречи, вся семья была опять  в сборе. 
                На  базаре  когда  потерялся малыш, он  испугался и  заплакал, возле него  остановилась  женщина,   и пообещала  найти его  маму, но  взяв за руку, повела  не в милицию, а к себе домой.  Она была одинокой,  малыш ей понравился,    решив  оставить его переночевать, скрасить одиночество,  а уже утром отвести в милицию, так она и поступила. Мама  получила огромный стресс,  ни один и ни  два  седых  волоса  прибавилось  на её  голове.
Она  была позитивным человеком  и свою  боль  и неудачи не вешала на детей и окружающих. Родственники часто и не знали, о её проблемах, она не била в колокола о них.
        Это жизнелюбие, наверное,  она передала своим детям,   которые помнят ее доброй не раздражённой  не плаксивой не оскорбляющей и не  проклинающей жизнь тех людей, которые обижали. Она научила своим примером довольствоваться малым не идти по головам, уважать и делиться своим с ближним.  Детей своих никогда не оскорбляла, самые обидные слова, это засранец и говнюк, а физически вообще никогда не расправлялась.
                Однажды когда  у  малышей развалились  сандалики в очередной раз,  а до зарплаты еще надо было ждать пару дней,  мама вынуждена оставить их дома с дочкой,  дочкой  семи лет.   На  столе оставила еду,  все  то,   что они должны поесть, и наказала не выходить из дома. Девочка играла с братишками в комнате,  но они рвались к двери,  чтобы выйти во двор,  где  играли хозяйские девочки,   им не всегда нравилось, когда туда выходили.
            Был солнечный погожий  день  и так хотелось  на улицу и малышам и ей,  но мама не велела, чтобы ничего не лучилось, и не натворили бы чего.   Девочка   стала укладывать их спать,  малыши  капризничали,  она  нашла способ угомонить их,  привязала полотенцем к ножке кровати  одного к другой  ножке другого, они плакали,  а наплакавшись,  засыпали.   Девочка  отвязывала их,   укладывала  рядышком на кровать, задернув шторки от света. Сама потихоньку ложилась, свернувшись калачиком рядышком с края,  чтоб они не упали,  так всегда  делала мама. Проснувшись,  они опять играли,  а немного погодя опять бежали к двери,  пытаясь выйти на улицу. Девочка   опять привязывала их к ножкам кровати,  и опять укладывала спать,  пока не приходил  брат или мама. Однажды малыши спали, а она,  усевшись, на подоконник  и смотрела через стекло на хозяйских девочек, которые играли во дворе.  Увидев  её  они подошли,  и стали задирать  строить рожицы показывали язык кривлялись. А  когда  она вышла набрать воды в чайник,  они говорили… « это наша вода,  это наш кран, это наша земля»,  она зашла, закрыла дверь и опять  уселась на подоконник.                Они  продолжали задирать её,  кривлялись, показывали язык.  Они говорили,  что это их дом, их  окно и  стекло,   она  не должна его трогать.
В какой- то момент от этого  всего  нервное  напряжение достигло края,  и девочка  со всей силы кулачком стукнула по стеклу,  которое разлетелось вдребезги.  Девочки   за окном испугались, закричали и побежали  жаловаться.  Когда пришла мама с работы,  она ее ругала,  но она  не рассказала  о причине,  которая толкнула на  поступок, а только  плакала.  Если  скажет, то мама может поругаться с родственниками и их выгонят. Мама всегда говорила, чтоб вели себя хорошо,  не хулиганили, а то нас выгонят, и нам негде будет жить.
         По   соседству рядом ,  в хорошем большом доме через забор жила девочка с мамой, на год или два  старше.  Девочки   часто  втроём играли в принцесс, но  мне  всегда доставалась роль служанки,  которая носила сзади им подол платья и подавала  еду.  А  тоже  так хотелось иногда быть принцессой,  но жизнь уготовила ей другую  роль,  роль  бедной родственницы, и этот комплекс шлейфом за ней всю жизнь. Почему - то она всем старалась угодить обогнуть углы, не конфликтовать,  даже если была права.  Быть надо   серой массой, так  было легче выживать, и не требовалось много ума.  Наверное,  все события,  которые с ней происходили,  заставляли её быть такой.
Однажды поздно  вечером ближе к ночи,  когда  дети уже спали,  раздался шум,  громкие голоса взрослых, и ругань. Все дети проснулись от этого, и никто  ничего  ни  понимал, что случилось.  Маму,  хозяин дома её дядя,  прижал к стене,  душил и грязно ругался,  дети испугались и громко заплакали. Жена  пыталась урезонить мужа, она  просила,  чтобы он отпустил ее,  а то  его  посадят за нее.  Но он разошелся не на шутку и  требовал,  чтобы они немедленно убирались. Причина этого скандала  была  дружба с соседкой,   которая жила через забор  дома,  в котором  они жили сейчас. Мама   иногда ходила к ней в гости, перелезала через забор и коротала вечера, когда укладывала детей. Соседка была ее возраста  тоже вдова,  она встречалась с мужчиной,  и её иногда брали в свою компанию. Они были молоды, одиноки,  может, вели не всегда правильно как считали  замужние  женщины, им легче судить, чем понять, у них ведь были мужья за спиной. Они  не были гулящими, или  пьяницами, хотели любить и быть любимыми,  ждали от судьбы праздника. Но   почему-то каждый считал в праве,  что может бросить в них камень.
                Соседка – «подруга»  всё в красках рассказывала  хозяйке  дома,  где они жили,  та своему  мужу и получилась такая карусель,  которая привела к тому скандалу.  Это потом много лет спустя мама  узнала,  кто спровоцировал этот скандал  и то,  что она  с четырьмя детьми  остались на улице.
                Дети кричали от страха,  мужчина обзывал её грязными словами и душил  и требовал,  чтобы они убирались вон из дома. И за плача детей он  отпустил шею матери и в дверях опять повторил,  чтоб  вон уходили  отсюда  и с грохотом  захлопнул  дверь.   Мама успокоила малышей и стала собирать вещи в сумки,  старшие собрали портфели, кроме  одежды  и детей она ничего не взяла.  Вышли  все впятером из домика, и пошли через двор мимо круглого крылечка,  на котором стоял  хозяин  красивого дома  с поднявшим над головой топором. Чтоб  дойти до калитки,  надо было пройти мимо него  под топором.  Он высоко держал  его и что-то  бранное  выкрикивал про маму.  Она шла с сумками первая,  за ней взявшись за руки, малыши за ними  девочка и замыкал шествие старший сын,  с двумя портфелями. Ужас  тех минут ей никогда не забыть, проходя под топором  спина,  занемела,  а ноги были ватными,  внутри все сжалось,  она дрожала от страха. Во   рту был вкус крови, даже малыши притихли, так все гуськом вышли за калитку.  После этого случая,  девочка, встречаясь с ним уже через несколько лет, он наверное и не помнил тот эпизод , а девочка всегда помнила этот случай и испытывала какой то животный страх, хотя он относился   всегда  к ней по - доброму.
Был конец весны  на улице  уже  тепло  как  летом.  Они  шли всей семьей по редко  освещенной фонарями  автомобильной дороге,  было очень тихо, машин не было,   в домах окна темные, свет не у кого не  горел.  Люди  спокойно  спали  и они не ведали о том,  что ночью семья бредет туда, не зная куда.
          Куда вела их мама,  они не знали,  но шли спокойно, потому  что она никогда их не бросала,  и верили ей.  Они перешли две дороги,  и поднялись на пригорок,  с него те две дороги были видны  внизу.   Вдали  видны силуэты домиков  и лаяли изредка  собаки, только луна освещала темноту.  Мама  поставила  сумки, расстелила  покрывало на траву и села на него,  вытянув ноги. Она   положила  головы малышей на одну ногу как на подушку,  а на другую двух старших. Так они доспали эту ночь,  а мама сидела и не уснула ни на минуту,  всё прикрывала детям спинки,  чтоб не застыли,  потому что под утро было уже зябко. Когда она подняла всех,  солнышко показалось на горизонте,  где то пели петухи. Малышей она повела в садик,  а  им  с братом наказала после школы  вернуться на это место. Девочка училась в первом классе, она  стойко выносила  испытания,  выпавшие ей,  не плакала и не ныла. В  ней был стержень,  который ей пригодился в последующей жизни, она уже тогда понимала,   что маме было очень плохо,  но детей своих она очень любила  и никогда не обижала.  Частенько  правда она плакала от безысходности, отвернувшись к стенке, чтобы дети не видели и только плечи,  которые вздрагивали,  выдавали ее. Откуда она иногда находила силы жить, было не понятно. Сколько слез, она выплакала за жизнь?
Слеза скатилась  по щеке,
И обнажив тревогу,         
В  морщинках проложив ручьи,
Всю соль к губам в  дорогу.
Вот так с души из сердца боль
Слезами вымывает,…
И по щекам  поток из  лав, 
Всю боль с души  смывает.
        Встретились они с  мамой уже без малышей ближе к вечеру и она повела их в один из домов который был не далеко от того места где они ночевали.  Домик был небольшой вроде времянки, сзади него землю занимал фундамент для большого дома, который  внутри был разделен на квадраты. Весь  он  был заросший бурьяном,  видно,  что им никто не занимался.    Двор был не большой,  даже не обнесён забором, в нем росло несколько деревьев и кустарники, впереди под окном клумба с цветами обложенная уголками побеленных кирпичей. Мужчины  в этом доме не было,  он умер три года назад, так и не построив дом,  а только  времянку – домик,  в котором и  осталась жить  его жена, женщина,  которая  работала  в больнице медсестрой.  Она то и взяла их  на постой, пока решиться вопрос с жильем, её звали тетей Надей.   Мама  сказала ей, что  у нее всего двое детей потому что, пытаясь найти  жилье,  озвучив, что у нее четверо  все отказывали,  и  пришлось пойти на обман. Новое жилье оказалось маленьким состоявшее  из  комнаты  той,  где спала хозяйка и  небольшого  коридора. Из коридора в комнату  вместо двери  висели   две занавески. За ними в большой комнате было уютно,  красиво заправленная высокая кровать с большими подушками  под  капроновой  накидкой. На полу возле тумбочки  стояла  кадушка с фикусом,  а посреди комнаты большой круглый стол,  полы в комнате покрыты самоткаными   полосатыми цветными  длинными дорожками. Заходить туда, было запрещено,  и девочка часто заглядывала в щелочку между занавесками,  комната ей казалась какой то волшебной.
             А комнатка-коридор,  которую им сдали,  была узенькой без окон  вдоль стены стояла железная кровать у изголовья столик и  в неё выходила часть печки – гол ланки.   Внизу  было место на полу оббитое тонким металлом,  куда клали уголь и  еще немного места,  где они ставили на ночь  подростковую  раскладушку. Сумки с вещами мама поставила под кровать,  по очереди с братом уроки они делали за столиком,  который стоял у  печки.  Дверь из этого коридора  выходила прямо на улицу во двор,  который даже не был огорожен забором. Ночью она  спала на кровати,   прижавшись к маме, а брат  на раскладушке.  Малышей  оставляли в детском  саду с ночевкой и даже в среду и субботу не всегда могли забирать  домой. Мы вместе  ходили к ним в детский садик, гуляли  допоздна  и опять  отдавали туда ночевать. Других  детей там не было и маме разрешали оставлять их со сторожем, войдя в ситуацию. Иногда  их забирали девочки воспитатели себе в общежитие даже на выходные.  Но это было в те дни, когда хозяйка  была дома  и  мы не могли показывать  их.  Она   работала по сменам  сутками, и когда ее не было,  малыши ночевали  дома,  и всем  было хорошо.  Если брали малышей,   когда хозяйка  не дежурила,  они до ночи гуляли на улице ждали когда она выключит свет и уснет,  потом  потихоньку пробирались туда не включая свет. Сначала мама шла,  готовила спальные места, малыши уже уснувшие  на улице были на руках у старших.  Их  сонных  она по одному потихоньку заносила и укладывала на кровать,  раздевая. Старшие укладывались вольтом  на раскладушке,  и ночью  когда вдруг хозяйка выходила  по нужде на улицу через коридор, мама их быстренько накрывала  с головой. Утром рано  в выходные, пока хозяйка  ещё  спала, они потихоньку уходили и ехали  чуть ли не на первом   троллейбусе   в миндалевую   рощу . Там было очень красиво,  деревья цвели  пахло миндалем,   пчелы жужжали садясь на цветы.
 Мама сидела на покрывале  читала книгу, иногда делала,  какие то замечания,   дети  резвились с мячом   бегали,  лазали на деревья,  была неописуемая свобода.  Можно   громко кричать и никто не делал пальчик поперек губ,  чтоб молчали,  дети выплескивали свои эмоции.  Когда солнце было высоко над головой  она  доставала огурцы помидоры лепешки,  и всю нехитрую еду которую она приготовила накануне.  Дети с удовольствием  на воздухе уплетали всё,   сидя кружочком на покрывале,  малыши  даже засыпали  после этого  лежа на траве на свежем воздухе.   В роще они были до самого вечера,  а по  возвращению … старший сын  шел в домик на разведку,  можно ли заходить,  или опять усыплять малышей на улице. Так и жили,  держа малышей в секрете от хозяйки понимая,  что если узнает,  то выгонит,   а идти было некуда. 
       Однажды  маму  вызвали в  детский сад,   у одного из малышей нарывал пальчик на руке,  и он очень плакал. Мама забрала его домой в неурочное время, когда хозяйка была дома,  она  привязала к пальчику  алоэ долго   ходила с ним по  улице, а потом занесла  в комнату. Хозяйка спала в другой комнате  разделяющей тканевой занавеской от них.  Он ворочался,  порывался плакать,  она прикрывала ему ротик,  шептала на ушко что-то,  пытаясь успокоить, когда он уже не мог терпеть, опять  выходила на улицу и так  до утра качала его на руках чтобы не разбудить хозяйку.  Девочка спала в пол глаза, ей было страшно,  что вдруг тетя Надя проснется и увидит братика. Маме  приходилось прятать детей младших  не долго,  до одного случая.
Была среда,   малышей  взяли домой,  так как хозяйка ушла на сутки на работу.  Спокойно  расположились до утра,  мама с малышами на кровати,  их  у стенки, а она с краю,  старшие вольтом на  раскладушке.  Была  глубокая ночь  и вдруг включился свет,  от него все проснулись. Это хозяйка вернулась домой,  её отпустили с работы домой с  температурой, ей еще накануне  нездоровилось.
                Придя в таком состоянии,  она машинально включила свет и остолбенела,  потеряла дар речи. Её квартирантка лежала в окружении четверых детей, двое из которых,  не понимая  откуда-то  взявшиеся малыши.  Мама соскочила,  стала ей, что то объяснять,  они выключили свет и ушли за занавеску  в большую комнату. Две женщины  говорили и плакали,  говорили и плакали,  а девочка лежала,  прислушиваясь,  и дрожала от страха, что их сейчас выгонят как недавно от родственников.  Потихоньку  она успокоилась,  не помня  как уснула. Еще некоторое время они еще жили там,  но уже не прятали  детей.
        После этого они еще немного жили у грузчика,  который работал у мамы на складе,  ему поездом перерезало обе ноги, он предложил   свой кров и стол.  Это была местная   таджикская большая  семья,  в которой было  шесть детей  и много взрослых.  Кибитка была недалеко от вокзала,  стояла  близко  к  рельсам  и когда проходили поезда,  дрожала как при землетрясении. Там были низкие потолки  и земляные полы,   которые каждое утро брызгали водой и тщательно подметали девочки в национальных платьях,  под которыми были широкие штанишки до щиколоток  и много заплетенных косичек с вплетенными нитками на концах. На пол  стелили  плоские тонкие ватные в рост человека  простеганные матрасики,  которые называли «курпача», их стелили вдоль стен квадратом, а в середину   скатерть,  на которую  ставили  еду, её, называли  «достархан». Все садились вокруг него без обуви,  складывая  ноги калачиком и ели нехитрую пищу  чаще  руками.  А  ночью стелили «курпачи» рядами и спали на них, прямо на полу.  Все  девочки  и женщины в одной комнате,  а мужчины и мальчики в другой.  Говорили они на своем  не понятном  языке,  но девочка  быстро освоилась и по  некоторым уже знакомым словам,   движениям рук и  указыванием  на предметы выполняла нехитрые поручения. Сколько они прожили там,  уже не знает  но,  недолго,  так как больше ярких впечатлений о том не помнила.
            После этих мытарств по квартирам   им дали комнату в общежитии она была метров  шестнадцать светлая на первом  этаже. По коридору было много дверей по обе стороны,   за  которыми жили семьи с детьми. Уже не надо  было прятать малышей и сидеть тихо,  чтобы не выгнали на улицу хозяева. Детей в общежитии было много,  все разных возрастов подвижные голосистые,  они носились по коридору, играя мячом,  хлопали дверями заходили в гости без стука. Из общей кухни  щекотали ноздри разные вкусные запахи  и всегда можно получить угощение из рук соседей .
       Чтобы  получить эту комнату, мама  ходила к директору не один раз плакала,  объясняла  тяжелое  жизненное положение и долгое время ждала обещанной комнаты. В последний очередной прием,  она просто там,  у директора в кабинете плакала и потеряла сознание,  тогда  ей вручили ордер на комнату в общежитии.
                Как жилось маме там, особенно не помнит, но у них  была полная свобода от страха изгнания и условности.  Дети  росли вежливые уважительные не капризные, понимали слова, не нуждались в подзатыльниках, многие их ставили в пример. Раз в неделю мама купала  по очереди  детей,  в цинковой  высокой  ванне,   установленной на двух табуретках  в комнате. В  комнату  приходили  соседские дети,  держа полотенца подмышкой,   садились  у двери и ждали своей очереди.  К нам в комнату  всегда тянулась соседская детвора, потому-что  мама никогда не ругалась и не закрывала от них  дверь.  Если сидели за столом,  то  любой открывший в комнату дверь был приглашен  на трапезу. Утром все шли по своим делам,   мама вела малышей в сад, старший брат  в школу только девочка оставалась дома и могла поспать,  так как училась во вторую смену во втором классе. С вечера мама заплетала ей  туго длинные косы,  так как  перед школой сделать это было некому,  будильник заводила  на то время когда надо собираться в школу. Девочка быстро  одевалась,   одежной щеткой приглаживала  волосы назад,  и они пушистым  ореолом возвышались между двумя косами над головой.  До новой школы,  куда ее перевели во второй класс,  было далековато от дома,  приходилось переходить две большие дороги по светофору. Она всегда шла к светофору, однажды  они с мамой увидели раздавленную кошку, она  ей объяснила, почему так случилось… «кошка торопилась к своим котятам  и побежала,  не дождавшись остановки машин, потому что не знала где светофор»  это оставило глубокий след в памяти, и она не нарушала правила перехода. Почему  такие мелочи помнятся до сих пор, и она уже своим детям и внукам  рассказывала этот случай.
         Она  шла  в школу, с утра прошел снег, и останавливаясь возле  некоторых  деревьев, спиной толкала ствол, поднимала свои ладошки,  и снег с веток сыпался на нее. В стране,  где она жила снег выпадал редко,  а  к вечеру он уже таял.  Поэтому  когда он осыпал ее лицо,  ладошки  шапочку  и пальто  очень радовалась, глаза блестели  и  мир  принадлежал ей. Придя  в школу,  она,  конечно,  опоздала,  шла по тихим коридорам к двери своего класса,  поставив ухо к двери, слышала  как учительница   что то,   уже  рассказывала детям,  тихо постучала и вошла.  В горле от страха пересохло,  сесть ей за опоздание не разрешили, и она осталась стоять у двери, где на крючке висели какие то карты. На учительнице было одето  платье из рябенькой цветной ткани с тонким пояском  на  бедрах с завязанным узелком и  торчащими короткими хвостиками. Девочка стояла недолго,  сначала   зашумело в ушах,  покрутив головой,  шум  прошел,  потом в глазах стали появляться черные мошки, она закрыла глаза,  они пропали. А когда снова  открыла глаза,  они уперлись  в хвостики от пояска   на платье учительницы. Они начал медленно крутится,  потом быстрее и быстрее она ухватилась за карту,  и вместе с ней  упала,  потеряв сознание  головой к двери,  бровью ударилась  о крючок,  которым закрыта была вторая половина  двери. Очнулась она уже за партой,  которая стояла впереди ближе к двери. Из брови текла кровь трусики и чулки до ботиночек были мокрыми,  и под попой была лужица… она описалась. Женщина  в белом халате  под нос толкала ватку с резким  запахом,  стала обрабатывать рану. Девочке было очень стыдно за то, что она обмочилась при всем классе, поэтому  боли от разбитой раны она не чувствовала.  Это случился у неё голодный обморок, утром девочку  никто ни кормил, потому что мама очень рано уходила, ведь ей надо было еще малышей до работы отвести в детский сад.  А   в  обед перед школой  она почти никогда  не ела,   вечером,  когда  мама приготовит ужин, она уже  засыпала и отказывалась есть.  И это как то изо дня в день накапливалось, и часто в школу она ходила голодная,  те пятнадцать копеек,  которые мама давала в буфет  за перемену не успевала потратить,  потому   что не могла часто пробиться  к стойке буфета, старшие отталкивали малышей.  Да и  старший  брат  частенько  их забирал у нее,  собирая на дне портфеля.  Она   была  ширококостной  круглолицей девочкой,   и  никогда не выглядела   худышкой не вызывала мысли что девочка просто не доедала.  Случай описанный выше,  когда она  теряла сознание, был уже второй раз.  Маму каждый раз вызывали в школу,  она  оправдывалась,  что одна  растит четверых детей, бабушки нет,  а чтобы  прокормить,  надо  много работать.
              Там где она работала,  каждый сверхурочный час  оплачивался вдвойне,  и она часто вынуждена была  этим пользоваться,  чтобы больше заработать.   Укоряя  ее,   учителя   убеждали  отдать девочку в интернат. После такого давления в этот раз,  мама  согласилась. Интернат  находился через три остановки от дома,  он был как круглосуточная школа  пятидневка, где школьники учились и жили,   а в среду и в  субботу на выходные  шли домой. Мама  уговорила девочку,  они даже сходили  туда посмотреть, дети бегали веселые,  в здании было красиво, на стенде  разные рисунки плакаты а во дворе спортивные снаряды. Ей  понравилось,  и тем более мама обещала через каждые две ночки забирать домой. В выходные дни они и за проданный родственникам большой ковер купили детям обновки. Девочке купили коричневое кашемировое   пальто  и фетровую шапочку с брошкой  из грозди рябины,   в этом наряде они в понедельник поехали  в дом приемник,   а из него должны были  ее забрать  в интернат. 
                Когда они туда приехали,  мама зашла за дверь одна,  была там недолго, вышла, взяла её на колени обняла  крепко,  заплакала,  что-то  говорила ей на ухо  и  ушла.  Немного погодя  вышла женщина, взяла   девочку за руку и повела в автобус.  Она её  посадили  у окна,  ехали  они долго,  за окном мелькали дома деревья люди  машины.  Женщина  переговаривалась с водителем  подсев к нему поближе. Наконец автобус остановился у белого забора с зеленой калиткой и большими, тоже зелеными воротами, женщина   завела  ее в калитку. Это было новое место, где ей надо будет  жить два с половиной года.