Уолтер де ла Мар Зачарованный Холм

Уолтер де ла Мар Зачарованный Холм

Высокий Холм был скучен днём.
Лишь станет Солнце над Холмом -
так ни ветров, ни непогоды,
и ни животных, ни народа,
и если глянешь в высоту,
то нет ни птицы на лету.
И Холм, как мутное болото
лишь топит в тине все красоты -
когда бы Лебедь там проплыл -
пропало б отраженье крыл.
С невзрачным пепельным уклонцем
Холм будто спит под ярким Солнцем.

Но, наконец, затмится день
и вслед падёт ночная тень,
начав движенье на Востоке,
примчатся разные потоки,
омыв все стороны Холма -
и сонный кряж сойдёт с ума.
Возникнут Звёзды. В недрах тени,
как быстроногие олени,
прискачут толпы духов сна.
Пошлёт свои лучи Луна.
И - будто звякнули мониста
и засверкали аметисты !
Где был неслышен даже треск,
Возникну сразу шум и блеск.
Из тьмы, стремясь добыть богатство,
верхом наездники примчатся.
А ведьмы в чёрных колпаках
помчат на мётлах - в небесах.
Проснутся чащи и опушки.
Все совы навостряют ушки.
Концерт из многих птичьих гнёзд
звучит под ярким светом звёзд.
С небес пылают будто свечи
участники волшебной встречи -
земные птицы шлют привет.
Начнётся сказочный дуэт.
В лощинах таволги и розы
польются радостные слёзы.
Прекрасны будут танцы Фей -
как их научит Корифей,
инициатор их затей
и Пахарь поля маргариток...
Роса - живительный напиток -
отрада всех цветов холма.
Лишь днём стихает кутерьма.
Но, если Солнце на Востоке,
на склонах сохну все потоки.
Стекают капельки росы
и гибнет след ночной красы.
И ни к чему была б гордыня -
ведь днём опять царит пустыня.

Walter de la Mare  The Enchanted Hill

From height of noon, remote and still,
The sun shines on the empty hill.
No mist, no wind, above, below;
No living thing strays to and fro.
No bird replies to bird on high,
Cleaving the skies with echoing cry.
Like dreaming water, green and wan,
Glassing the snow of mantling swan,
Like a clear jewel encharactered
With secret symbol of line and word,
Asheen, unruffled, slumbrous, still,
The sunlight streams on the empty hill.

But soon as Night's dark shadows ride
Across its shrouded Eastern side,
When at her kindling, clear and full,
Star beyond star stands visible;
Then course pale phantoms, fleet-foot deer
Lap of its waters icy-clear;
Mounts the large moon, and pours her beams
On bright-fish-flashing, singing streams;
Voices re-echo; coursing by,
Horsemen, like clouds, wheel silently.
Glide then from out their pitch-black lair
Beneath the dark's ensilvered arch,
Witches becowled into the air;
And iron pine and emerald larch,
Tents of delight for ravished bird,
Are by loud music thrilled and stirred.
Winging the light, with silver feet,
Beneath their bowers of fragrance met,
In dells of rose and meadowsweet,
In mazed dance the fairies flit;
While drives his share the Ploughman high
Athwart the daisy-powdered sky:
Till far away, in thickening dew,
Piercing the Eastern shadows through
Rilling in crystal clear and still,
Light 'gins to tremble on the hill.
And like a mist on faint winds borne,
Silent, forlorn, wells up the morn.
Then the broad sun with burning beams
Steeps slope and peak and gilded streams.
Then no foot stirs; the brake shakes not;
Soundless and wet in its green grot
As if asleep, the leaf hangs limp;
The white dews drip untrembling down,
From bough to bough, orblike, unblown;
And in strange quiet, shimmering and still,
Morning enshrines the empty hill.