Сад камней

Пьеса человека.

«Быть такими или другими зависит от нас. Каждый из нас сад, а садовник в нем – воля».
«Отелло». Шекспир
 
Картина 1.
 
Город.
 
ЧЕЛОВЕК:
Завтра увижу тебя. Я в нетерпении, я в вожделении. Завтра, - так странно, что оно никогда не настанет. Только сейчас, только всегда - рядом. Только сегодня я стою на перроне перед желтой полосой. Съела электричка выкрик твой. Гууууууууудок. Едет электричка. Темно-зеленая, с белыми линиями вдоль железных стен. За окнами пассажиры едут на конечную. Я, видимо, приехал. Без трагизма в груди защемило нерв. Стало трудно дышать. Потемнело в глазах. Моя последняя мысль:
 
«Рядом с тобой я забываю – что когда-то меня просто не было. И что теперь я что-то значу, знаю. Знаю, что…» 
 
Чух-чух, Чух-чух.
Чух-чух, Чух-чух, Чух-чух.
Чух-чух, Чух-чух. Чух-чух, Чух-чух.
Чух-чух, Чух-чух. Чух-чух. Чух-чух, Чух-чух.
Человек замолк. Слышно только тяжелое дыхание, тело разбросано кусками. Длинные руки запутались. В ногах скомканы волны пергамента.
Чух-чух, Чух-чух. Чух-чух, Чух-чух. Чух-чух.
Чух-чух. Чух-чух, Чух-чух. Чух-чух.
Чух-чух, Чух-чух. Чух-чух.
Чух-чух. Чух-чух.
Чух-чух.
 
Картина 2.
 
Сад камней.
 
ЧЕЛОВЕК:
5:42. Уберите лампу, слишком ярко. Мои веки пробивают лучи огненные, пламенно-маркие. Открылись глаза. Из янтаря падкие шторы-нити отделяют гостиную от спальни. Необходимость оживилась. Прозрачные стены. Потолок белоснежный. Зрачки покатились, как маленькие дети на ватрушках, слетая с горки ледяной. Рьяно, быстро, беззаботно. Сединой вышиты мысли. Тени привлекают внимание, вырисовывая шедевры великих художников. Тело лежит неподвижно. Тело в кровати, заваленной книгами и вещами, плотное мясистое оформленное. В комнате стоят кровать, шкаф и стол. Последние были в ненадобность. Воспоминания влетают в голову хаотично и спутано. Группами вбегают стадные животные. Детство пора радости. Укоризна дарит шрамы. Когда идешь по тропинке маленькой, осторожно, следом за следом ступая. Играешь с кустами крапивы. Жжется, зеленая противная. Научился терпеть. Тропинка маленькая. Идешь по оврагам бедняга в маленьких сандалиях перетягивают кожу. В шортах черненьких с красной маечкой. Сквозь камыш. Паинькой идешь в гости. Детство пора радости. Когда на асфальте горячем лежишь и смотришь в высокое небо. Оно необъятно. А зная, что все края оно обнимает. Становится еще приятней. Чистейшая простынь небес сладость без взбитых как нежность из молочных желез. Детство пора радости. Когда спишь на коврике в прихожей с домашним собратом. С собакой маленькой пушисто коричневой, с маленьким хвостиком и хрипящим подхрапом. Воспоминания. Резкими выстрелами виски пробивают. Вернулся в комнату. Наблюдаю. Под слоем пыли фотография с розмарином, акацией, буком и тисом. Остальное пространство песчаным берегом - пустынным было. Запах соли морской волны заполнял все углы комнаты. Где стены без цвета с пошарпаным нравом, прошедшие войны с кошачьими тварями. Выстояли. В избушке из бруса, живущие люди - крестьяне. Аграрное дело их занимало. Следили за полями. В ранее ранее время выходили на посевы. В поля просо, ячменя, риса, овса. Ранней весной в зной поста сажали семена. Выходили в поле. Работали вдоволь и вдоволь мечтательно в небо глядели. Под красивым небом звучит кантилена хриплых звуков. Мотор машины в соседнем дворе. Трактор гудит, тарахтит на опоре, трансмиссия скрипит перебором. Лают бездомные псины на домашних, домашние на бездомных. Коровы мычат грузно. Село утром. Рано утром кричат петухи. Уши оглохли. Снова. Кричат петухи. Снова. Кудахчут куры. Нет ни одного зерна и в куче пыли задыхаясь. Кудахчут в ссоре люди. Конфликт интересов. Она одна мне нравится. Его одного я люблю. Забываюсь. Вышел на улицу. Открываю кран. Холодная проточная вода взбодрит и энергией мощной наполнит, чтоб день превзойти - невозможный. 6:15. Вернулся в гостиную, взял книгу с постели. «Где орхидея черная. В нос заносится запах серы. Аромат падших. Яд вызывает боль. Где орхидея белая, находится бессмертие. Беги от боли. Любой. Она развращает умы, взращивая застой ощущений. Безразличие - ложно очищенный порок.» Оторвался от чтения. У меня сел телефон. Простите, который час? Час казни. Цок-цок-цок. «В Альпах построен храм человечества. Под землей. Не законно. Но плодотворно. В его коридорах царствует холод. Стены покрыты фреской. Скульптуры. Лепнина. Живописные картины общества. Как в первое время древности наскальные эскизы местности, воображения и творчества. Возвращение к Бахофену. Материнское право в союзе с патрихреном. Новая ветвь. Новый плод. Запретный. Его когда-то съели первые люди, что же за туши это свисали. Плод знания по вкусу как нектар угасания. Груши сочные в красочности тельца. Воскрешение, перерождение. В каменном разломе - калла с фиолетовым пурпуром. Мне рассказала о путнике. Что всегда приходил к ее местным оковам, к кандалам корневого покрова. Рыжеватые листья трепал и снимал с них пыльцу, как пчелиный батрак. Жужжит. Он без жала в страшной схватке лишился его. Жужжит.» Он любил ее. Он любит ее. Полюбил. Сколько сомнений это стоило. Полюбил искренне, честно и бесконечно. Больше без сомнений. Больше без камелий. Полюбил город, застроенный камнем. Полюбил сад у дома. Больше не цветут цветы в саду. Или растут как лед в -40. Полюбил абсурдность дней. Смирился с безмятежностью дней. Работаю как тварь. Каждой твари по паре. Где моя? Полюбил. ОН - мой. Любовь моя. Сидит на кресле пред сучками, ссохшимися. Разжег костер в саду. Истории помогают развивать фантазию. Жду. 16:20. Прошу прощения. Позволите-с, жизнь сохранить? «Нет.» Вцепился в невидимый потолок еретик. XV век. Геоцентризм на грани развала. Из увала выходит мясник, взгляд бывалый, набитые руки. Цок. В его ухмылке мир затих резко. Отрезок жизни угас мерзко. Покатилась голова красивая за идеи невыносимые, что путали ее мысли светлые перед богом поработимые. На старой открытой площади, рядом с церквушкой между ларьками стоят палачи в черных плащах, сверху красные мантии высокие острые строгие. За спиной у одного топор использованный. Стоят среди смрада городской жизни, по колено в навозе. Плюются прохожие. Никакой культуры. Лежит голова. Ни темна, ни светла, обычного простолюдина у ног господина. По его высокомерию плотина пробита. Отвечай, отвечай тихо, воочию на бога усмотрев. На коленях женщина перед иконой. На коленях мужчина перед иконой. Губы в движении. В глазах мольба. Просьба от бессилия. Просьба по бессилию. Не силой крепок человек. Чудо - спасения нет. Берешь все в свои руки. Больше,больше,больше,больше. Любое действие сильнее драмы внутренней. Есть два типа детей: те, кто поддаются слабости, и те, кто ее убирают со своего пути отрицанием. На липовой лавке ярко-охровой краски сидели когда-то братья. Троя. Играли в карты. Младший с ними с самых ранних времен. Играли в дурака. Простые правила. Все знали. Уже не первый раз играли. Так партия за партией, пока единственная лампочка в единственном столбе на всей раздольной улице не загорится вновь. Все крыши исчезали в густой протяжной тьме. Заборы и калитки, ограды и мосты. Песчаное нагорье у гаража соседей. Все исчезает вечером. Различие раздумий о пиках, трефах, че. Темнеет. 23:12. Какаду с клювом ключиком открывает задел для снов. За спиной бак из фантазий. Один друг сказал, что я занимаюсь пузырями. Я весь в пузыре. Пузырится свет. Софиты слепят меньше солнца. Лопаю. Всплеск. Звуки чудес на глазах у небес рождаю. Неслышимые,невидимые,сшевелюройизоблачка,nature,original. Только чудес не бывает. Пилигрим в путь взял повозку, сложил инструменты, продукты, запасы оружия, листья пергамента, чернила. Отправился за пузырями в поисках доказательств обратного. Крутятся колеса, круглые удобней всего. Из осины сбитый гвоздями спутник медленно скрипом катиться вслед. Идет кочевник, пилигрим, номад. Он бедуин отводит взгляд от бед и на край мироздания за глазами, - Идет. 23:55. В черной котомке лежит блокнот с пером - возьми в оборот. Голос без нот звучит с потолка. Слепит свет лампы. Пожелтевший листок. Письмо: «Дорогой мой сын. Я не помню вечер. Дорогой мой дух. Ты свидетель. Дорогой отец, мне жаль. Я боюсь говорить, чтобы слова лились вдаль. Чтоб бессудные груди защищали собой мораль. Мораль - алтарь, на котором лежат трупы бесчинствующих людей.» Печать. Печаль. Как монотонный тромбон, монотонный тромбон, монотонный тромбон. Печать. Там, где две еще пять. Сковала семерка. Я брожу вслед за истиной. Медленно по строчкам прыгая. Ночь впроголодь колдовская мощь. У попугая своя стража. Вдоль небесных равнин градом звезды стекают наверх. Им в контрапункт оседает светило - Властитель долин. Черный клюв проглотил. Глллм. А на острые пики, взамен доброликому, как на трон воссел белый поток, озирал с высоты, по макушкам скользил серебром. И в приливы играл, и манил ОН к себе. В тюль растерзанную был разодет с ароматом из белого лотоса. Голос его я услышал, магический голос. Низкими нотами арию пел. С трелью сверчков, ОН сидит у костра, напевая мелодию веры. Движемся к полночи. В точности красный сапсан в маневре повисший на скорости триста. Ноябрь. Скисший яблочный сок, виноград забродивший, хмель пшеничный, навары, настойки, ликеры: абрикосовый, вишневый, сливовый; джин-тоник, коньяк, виски, рисовое сакэ. Пьем. Пьем горечь, обжигающую горло, одурманивающую взгляд. Пьем взахлеб, чтобы весь виноград, прорастающий внутри немного отпустил свои цепкие лозы. Только серые, черные, как ночи зимние, темно-коричневые, циннвальдитные, бледно синие, серого шифера, в цвет массивных слонов. Elephants are our memory in the garden of stones. Камни. Над головой. Падение. Столкновение. Ушиб. 14. Готов. 13. Полнится. Синяк шишкой всходится. Декабрь. Кажется вырубило? «А что было до? Много голов ли задумывается? Задумался. Цепочкой за цепочкой побежал внутри своих равнин. Пока не прибежал в старый сон, где все внуки сидели вокруг старухи, слушая сказки. Все таинство было в масках в огороде на земле плодородной, черной земле, которой они все принадлежали. Она была главной матерью, порождающей и принимающей. Все исчезали. Медленно. Остались только мальчик и дух в поле орхидей. Черных перченных цветов, контрастирующих с ее белоснежным скелетом, а фоном расстилалось красное закатное небо. Мальчик лежал на коленях, с упоением всматриваясь в пустоты глазниц. Оттуда сочилось, что-то мягкое, подобно аромату магнолии. Ее кисть гладила волосы, а невидимые губы шептали возгласы. Их не было слышно, как будто слушаешь оратории на последнем ряду. Он перестал их слушать и стал внимать телом. Оно открылось пульсациям воздуха, раскатывающимся вокруг; открылось чувствам, даренным ему этим прекрасным духом. Плууууууууум. Реликтовое излучение. Вибрации. Столкновение. Скрипки, гобои, флейты, горны, тромбоны, арфы, виолончели, валторны, контрабасы, фортепиано. У Моцарта заказ. Написал под приказ пару фраз. Музыка тоже фразами говорит. Хор звучит. Перезвоны в поле. Лязги, крики, стоны. Алебарды, копья, молот, джид, коса, секира, глефы. Воин. Впереди колодец. Идет напиться. Хор звучит. После битвы. Плууууууууууууум. Подошвы и гребни. Гребни. Волнующая власть. Твоя аура сфер. Сферой вне колодца засмотрелся на солнце. А кто-то тонет в колодце. Ослеп. В полной темноте бродить опасно. Я чувствую их дыхание. У рыб глаза разные. В страхе мне так казалось, когда тонул из раза в. Первый провал был вне памяти моей, пока с чужих уст он не стал мне известен. Это было на берегу реки, в северных краях. Мне четыре года. Играю с одногодкой, она девчонка с хвостиками, в светло выкрашенной футболке, в пастель коричневые шорты. Бегаем на утесе небольшом. Родители отдыхают - майские. Вдруг тишина, наши голоса пропали. Плещется вода. Резкие возгласы. Крики. Паника. В воде нет воздуха. Как объяснить ребенку, чтобы спастись нужно сохранять спокойствие. Полезный совет и сколько бы лет мне ни было пользуюсь. Спасли. Всех достали из воды. Холодной жидкой пучины, где на дне мерзкого ила водоросли росли росли, за щиколотки хватали и на дно тянули. Сидим насквозь мокрые у костра. На нем жарятся шашлыки, а мы у него обсыхаем. Молчаливые с соплями под носом, на голове вместо волос тоже сопли. У меня кудрявые, у нее прямые. В такие игры мы больше не играли до самого заката. В следующий раз я вновь оплошал на уроке плавания. По глупости, своей же глупости. Я до сих пор не умею плавать. А третий был самый обычный. В центре маленького бассейна я уходил на дно, зная, что меня спасут. Не спас. Ты засмотрелся. Негоже так делать сын божий. Помогай. Кто-то тонет в колодце. Камень тонет в колодце. Плуууууууууууум. Ветви клена тянутся вверх, я за ними не поспеваю. Не поспевает местный в простой науке. Два лука никогда не выстрелят в друг друга, а мечи отзвякивают при каждой встречи. Я отказываюсь быть в коммуникации с человеком, который кроме насилия и дерьма больше ничего не может дать. Таким доверять сложно. В гуманистическом институте сегодня лекция о доверии. Содержание: «Доверие в контексте современного мира; Доверие как феномен взрослого намерения к совместной жизни; Доверие - база оргазма». Одно слово, а сколько пользы если к нему обращаться и не бояться им пользоваться в отношениях. Ведь доверие - это особое состояние, открывающие волшебное измерение для сознания, которое в симбиозе с потверждением существует. Попытка довериться. Подтверждение опосредованно приятно. В отличии от абстрагирования. Абстрагирование как синдром апатичного механизма, который принадлежит нашему экспонату в мировой выставке. Действует стабильно одинаково. Примкнул, отключился. В антипод эмпатическому коллапсу, который происходит при взаимодействии. Без контакта. В контакте. Не важно. Connection with another - you are choice. You - are - choice. Последовательное сотрудничество сопровождается планом действий. Оценивание, знакомство, общение, прикосновение, соединение, поддержание (не удержание) поддержание. Местных нужно поддерживать. Так-то они самостоятельны, но иногда им нужна поддержка. Под - значит двоих нести готов. Слабым такое приснилось, их хрупкие души надломились. Они-то себя не готовы держать в руках. Только лезут над - в чужие действия.» Пришел в сознание. Над макушкой сияют звезды. Костер все горит. Согревает. 00:17. Я среди каменных джунглей, задаюсь вопросом о прошлом. В полутьме, в челноках остроносых, группой осенью птиц перелетных, грязной ваксой – печатью скошенной, налепившейся к разуму сонному, задаюсь вопросом о прошлом. Мне неизвестное, - оно мощное полное и безысходное, но через призму пройдено, - стерлось. Кажется, вспомнилось, в записях авторов – найдена краткая сводка статистики, списанной со счетов номинального вестника. Наблюдаю наместников пьянством меченых, задаюсь вопросом о прошлом. Заглядываю романтически на оттенки палеток комических, что на дома налеплены. Серо-желтые, голубые, розовые, изумрудные, цвета фуксии, вкуса коньяка мускатного, лета закатного. Панели обшарпаны, временем стушены, холодом взбучены. Улицы труппами нахлобучены. Иду по проспекту. Их много. Один переходит в другой, другой в третий, третий в четвертый, четвертый в пятый. Улицы в пятнах. Компас на север ведет за расспросами к россыпи зимнего сада, где Эол зачинил бунт кровавого спада. В этом городе слишком ветрено, особенно когда гуляешь через мосты метрами; когда километрами ходишь через парки, впитывая заварки настоек лечебных, чтоб противостоять погоде хмурой; под низкой температурой стоишь на льдах рек, скромно одет, слабенько для погоды низкой. Зима близко. Январь. Оммаж хлипким и липким. «Холод не тезка – разрушит хлестко», - говорили мне старшие сестры, задаюсь вопросами взрослых. Заглядываю в окна. Ничего не вижу. Тусклые разводы пишут картины художественные, полотна емкие объемные, с глубиной первозданного озера. Светлячки за оконными рамами сидят под стеклянными клетками. Мне не преданы силы их светлые, день приглашающие в ангары темные. Мне ненавистны монолитные стены – карцеров, в которых забили людей канцлеры, яростные в гнев разодетые. Мне не виданы их стремления, но любопытны их свершения и беспощадное рвение к цели. За целью всегда идея. Только многие идеи в земле ветреной уже давно эхом бегают; уже давно погребены голоса под стальными изменами, что природой брошены в испытания вне телесные; уже многое съедено с очерков, до позвонков поясничных переварено, перекручено, по-другому отдано. А что будет дальше? – вытекает из вопроса о прошлом, - Не знаю. Местные заморожены, рожи перекошены, снова вопросы. Задаю осторожно, пока можно. Скрывают ответы дети, что на площадке песочной в королей переодеты. Шум новостей. Февраль. Был месяц сам и по себе. Теперь - Теперь отсчеты набивает на челе. В этом телевизоре. В этом телевидении вакханалия, абсурд, беззаконие. Беспорядок творится в стране. Умы сходят с афиш, теряют лица в войне. Мужчина стоит на границе. Иммигрант боится. Переселение народов случится, когда масса местных, с удрученными лицами, разъедется по заморским столицам. Переселение. Крупнейшее в век мобильных. Случилось. Отгадай загадку. Кто бегает, хоть ног и не имеет? - «Слеза?». Местные культуру включили. Март. Кто-то кричит за окном. Культура показывает фильм Балабанова - «Брат». На картонке базарной каждый оказывается раздет. Понятые наблюдают. Всматриваются твари товарищей. Однолетние безголовые. На подоконнике фиалки махровые. За окном береза. Под окном береза. С жгучей прытью егоза, раздвигает ноги. В это время для кота, течка реченькой течет. У типографии, стена в граффити. Вдоль той стены дом у кота. Зовут Рыжий Борька. Я к нему иногда прихожу и болтаю о кошках. То он с белой шартрез Луизой у парадной ластиться, то с серогрудой Анжелой за баками спаривается. Я все слушаю завывания. Мяяяяу, мяу-мяумя, мяяяяяяу, мя, мя, мя, мяяяу, мяу-мя, мя. Представляю как в его жизни появилась Оксана. Она из соседнего двора, редко забегает сюда в гости, чтоб увидеться с Don Giovanno. Мяяяяу, мяу, мяяу-мя, мя, мя, мяяяяу. Кошачья опера универсальна. Тает лед. Лед имеет кристаллическую структуру. Курносый парниша в кепке темно-синего цвета семки грызет у подъезда. Кого-то ждет что ли? Дверь с домофоном красного веса. С пудом в навесе. Открылась. Выходит девочка. Юбочка, кофточка, кеды. «Пойдем лучше в парк. Там сегодня бардак устроили мустанги.» У пары свидание. Вы выходите сейчас? За окном трамвая, в нагорье мальчик с собакой. Апрель. Без солнца цветы увядают за считаные дни. Маленький садик подруга выращивает: система полива; освещения; удобрения; разговаривает. Ее это лечит. Многим иногда не хватает собеседника в важный момент. Дарить значит жить. «Говорить — это прекрасное безумие: говоря, танцует человек над всеми вещами.» Рожденный ползать, летать не может. Но гусеница трансформируется в бабочку. Ночную, дневную. Поднебесную. В поднебесье спросил себя один монах: Как он может быть Чжуан-Цзы, когда ему снилось, что он бабочка? Не найдя ответ, отправился в лес к учителю. Не нашел учителя. При свете лампы юноша гладил девушку по спине. По спине ее мурашки бегают. Дома вдвоем - тишина. Смотрят друг другу в глаза. Вдвоем убежали. В кристальные килиады палат с изумрудным сиянием в сочетании с аленьким. Синих - сапфировых черт. Белых - алмазного рода. «Отвечай» - транспарант в руках студентов, которые с лживостью борются. Отчаянные. Не все так сумеют. Летать человек не умеет. Год 17. Революция в обществе. Неукоснительны пробы зерна. Эксперимент подчинения масс. В социальной группе в противовес индивиду психология стран обучает каст рас. 231 пассажир авиалайнера улетают в космос and there’s nothing I can do. Летчик в аду. В шлеме зеркальном отражаются местные. Взрывы пропана. Симуляция. «Мы преодолели рубеж стратосферы». Кругом транспаранты. Мятеж. Мятежники воины справедливости, но тоже воины. Едет крыша у автоматчика. Из записки докладчика вычитал, что он перестрелял весь свой полк.  Война не закончится пока наша раса жива. Продолжается сопротивление. И если ты идешь через сопротивление, то либо это не твоя дорога, либо нужно пробить ворота. «Осталось тебе в наследство право на выбор. Вкушай, но осторожно. Пользуйся смело. Рискуй, путешествуй, в усладу впадай, а не в горесть. Воспоминания вбирай, накапливай за каплей каплю. На памяти многих все, что сбывается в прошлом там остается. И если захочешь вернуться. Не стоит. Иду по стене коридора, пока дверь не откроется снизу.» Разгоняюсь кометой. Пошел по коридору. Двери закрыты. Бесчисленны двери… Должно быть за дверьми: любовь - сумма трех: уважение, честность, доверие. Все остальное последствия. Нежность, выбор, забота из уважения. Равенство, открытость, свобода из честности. Привязанность, комфорт, вожделение из доверия. Сумма трех вовлечений, порождающих чувство. Что ж. Грустно ли когда отслеживаешь свое химическое состояние? Дверь распахнулась. Упал у карниза. Повис! За окном увидал кашпо с цветами. Среди листьев пышных есть один камень. Породы хрупкой. Полезных знаний. Это мой дар - последний. К нему я весь аккуратен… В нем истина кроется - светлая истина! Камень гранитный на шее повис. Грызу - не дается. Кусаю - ломает. Бью - избивает. Вгляделся, загадка, написана почерком гладким. Ах, камень, коварный камень. Ищу я разгадку на сложный вопрос: «То, что волны пускает ритмично и шумно. И в чаше лежит для суда надо мной. В дар подается соседу чужому. В знак верности безвременному.» Появилось окно. Окно-зеркало. Храм в форме души. Богат. Бесконечная благодать в душах наших жива. Мила сердцу. Сердечно мил. Милосердие редкий дар. You may be where you want to be now but it’s not true. 22 год. «Я среди каменных джунглей», а вокруг динозавры с чешуей из титана, перья из стали. Летают. На носу сорок первый, я не знаю чего ожидать. Мир способен измениться. Он уже изменился. Дежавю? «Ветер на землю срывает листву. Поколение людей…» идет на войну. В соседней области война. Перестали летать самолеты и покоцаны стены домов. Что до жизни, то ее не спасешь, мы лишь стадо коров. Что мычат и мычат, тихо в тряпочку. Мммммммм. На убой. Отправляемся всей толпой. Вслед за праведным огнем. Таковы учения от староверов. Шестипалые староверы, которые держались законов веры без обновлений, со временем осознали, что нет ничего стабильнее, чем изменения. Стали переписывать своды, разрушая колонны, на которых держался капитолий. Песочные замки разрушили скарабеи. Хвойные парки вырастили евреи. Кол заколоченный в кисти, кара в отместку за доблесть, отвагу и смелость, за верность, за праздность, за чистые помыслы, за коромысла вином полные, от вины дугообразные. Несет ношу рожденный, молитвами облагороженный в коляске гремит. Мать спит. Сама Афродита завидует. Ни одной морщины. Свежесть сандаловых лилий от румян. Юной коже незнаком изъян. Изъяснительны движения. Точные, плавные, мягкие. Губы извилистые пухлые. Волосы пшенные волнами. Мать разбудил вскрик. От пророка Моисея с горы Синай доносятся указания: «Да не будет других богов пред лицом моим; не возводи кумира; не произноси имя своего Бога напрасно; чти субботний день; уважай родителей своих; не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лги; не возжелай дома друга своего.». Что есть бог?В завет его вписали как высшего творца, чья милость равна наказанию. Его цветок - Гвоздика. Такой мечта была отца и страшного пророка. Он в ревности своей убил природу, что в данности лежит в правах у женщин. И превратил в подачку функцию меча, что протыкает космос возрождения. Он лживая иллюзия портрета в монете вычекан для всех. На потеху для смеха очищение можно купить. Вывеска из неона. Прихожане под кокаином. С музыкой Дебюсси на органе. Исполняет. Музыкант талант, далеко пойдет. Слушают прихожане, мыслями шарятся по задворкам памяти. А где быть может раб Господен, как не в подгорной преисподней? Бог-всепрощающий? Не уверен. Несчастный. Я считаю. Его никогда не было. Но это только мое мнение. Я не претендую на всеобщее. В треске углей жар, трещит барабан. Костер пылает. ОН сидит молча. Я задыхаюсь от ощущений. Классика для фантазии полезна. Она царствует у небес. Но в наш век мы перешли за ее рубеж. Новая музыка - космических надежд вселенского масштаба. Безграничность жанрового разнообразия периодически пугает. Насколько детально люди изучают музыку, каждый звук различают, по системам считают. Я этим восхищаюсь, но считаю, что в первую очередь, у музыки есть только два фактора: чувственность, которая погружает в забавные игры воображаемых менестрелей, и оригинальность - шалость, что пускает свободу в легкие. Если что-то из двух факторов нарушается, то все ломается. Флакон ударился о паркет. Лужа. Жирная, с запахом спирта, жестокая Мирта душит Альберта. Жизель в отъезде. Решила посетить Чикаго восьмидесятых. Командировка по вопросам аграрным. Высчитывает возможности своего продвижения по пути карьерному. Устроилась в фирму по переработке земли. Продвигала идеи свои. Росла. Стала директором. Политика компании: «Семя за светом.» Старая Мирта душит Альберта. Следит за каждой пылинкой. Дом вычищен идеально до полировки золотого диска. Она хозяйка еще та. Лучшая в этом городе. Альберт знатно старался ее любить. Только спирт из ее крови уже не вывести. Побои одни перебивают другие. Мутножелтые синяки. А что с Жизелью сталось? Купила квартиру. У нее там ложе с темными тканями. На них овес, пшено и рожь, что очищают кожу. Скраб, масло, крем, бальзам. Она следит за чистотой пор. В домашней одежде перед зеркалом в пол. В отражении гладкой пластины - красные губы, подчеркнутые помадой, в Чикаго грустили. Ей бы вернуть искры страз на каркас уюта. Не получится. Они забирают навсегда как pleasure. Пресыщают, насыщают, одурманивают. Ты становишься рабом счастиия. В поиске счастья. Теряя вид домашней красоты. Той воестественно божественной, что силосилой извергается. Мммм. Мычание. Ммммм. Она видела его только раз. Любви уже нет. За гинеи не купишь счастья. Из Гвинеи пришла золотая монета. Он решил откупиться от дамочки, что могла его полюбить. Прошли пошлые дожди. Ист 71. Жизель стоит под бордовым зонтиком. В бежевой курточке поверх платья из гипюра. В косах лента в цвет тела. Румяно-солнечны щеки, остроносая, темно-бровая, скульптором скулы размечены. Мода. Засмотрелась в витрину. На экране телевизора в магазине электрического насытия ровная местность в фрагменте ландшафта. Фоном горы. Горы белые в контровом освещении. Горы светлые в день всесожжения. Горы пульсом - динамику образовавшие, апломбом воздушны. Ровная местность. Веста вещает вести с Олимпийского пространства. Пожелтевшие листья клена, осины, дуба. Он прошел в отражении. Вечнозеленые иглы пихты. - «Горы. Трезубцы Геи, что в схватке с небом плодовитым. Уран - тиран. Отцом не избран и сыном был убит. И Кронос ему вслед вторяет. Зевс старейший глупец из Греции. Его мракобесие, уродство и бесчестие в самом Тартаре правит. Ему Аид как добрый брат в пример. В усердии, в разумности престол свой бережет. Как говорится честь имеет, права знает и ничего не обещает.» В прямом эфире сломался экран. Она отвернулась от зеркальных пластин. Видела его след, но уже не бежала. 2:19. Был сегодня в универмаге, такие очереди стоят, как будто из адских врат повылазили черти. Одна сумасбродная шайка из-за хлеба боролась до смерти. Глаза бешенные, из рта пена белая. Пузыриться. Лопается. Кислотой разжижает кожу наблюдателей осторожных. Дама с батоном вцепилась зубами в мякоть. Мальчик восьми лет - из ноздрей слякоть. Рыдает, хочет игрушку. Очередь в универмаге. Один толстосум с портфелем колбасу наяривает в мясном отделе. Женщина с криками лупит его. Бабка с клюкой и Цербером наблюдает за стариком. Кругов 25. Наяривать. Из очереди в очередь. Скакать такое «наслаждение». Кругов 50. С горбатым носом женщина лезет вне очереди. Варвара, видимо. Мальчуган лохматый спорил с продавщицей. Услышал твой голос. Решил обратиться. Я выбираю. Выбрал? Поехал в Выборг. За природой. На природу. Людей нет. Тихо в полдень. Ветер шумит петлями. Петли свистят шумом дальним. Я один на песке утопаю. И не держит меня природа. И прошли года от рода. Петли свистят шумом дальним. Новой строкой открываю места поднебесные и в них окунаюсь. Плыву в алый город, где солнечный парус. Петли свистят шумом дальним. Свист твой - сакральный, Звучит необъятно в глазах. Цепь тяжким грузом лежит на руках. Петли свистят шумом дальним. Эхом, эхом - бесстрашным. Шум прекратился. Я сбился… 5:38. Местных взбудоражило солнце. Выглянуло в оконце. Ver Sacrum. Листья айвы, грушевого дерева, абрикоса, в оцепенении. По их жилам текущие, маленькие хлорофиллы перестали быть в зелени. Видно время. Уходит влага. Веки под глазами сухие. Темносинечерные. Как крыши портовые в городе ветреном. Черные пакеты для мусора. Труппы ли в них брошены?! Затхлый запах в примеси воздуха, мертвый взгляд. В субботник запрошены грабли. По венам течет кораблик. Большой водоносный драккарик. По Вене идет эхо денег. Трусливый человек помилованный, за свои труды денные вышел из тюрьмы. Его трудоголизму стоит позавидовать. С начала жизни бактерий трудится. Они - кости, такие же камни. Кости собраны в пакетах мусорных. Когда-то его жертвам принадлежащие. Субботник. 13:08. Все на улицах торчат с граблями. Семьи, друзья, товарищи, школьники с учителями, все благодарные. Окрик. Резкий выстрел ветра в поясницу. Меня аж подкинуло. Возникновение кости слоновой в сквере плодоносном, трагедия. Сквер пользы, сквер Маяковского жесткослового, сквер резолюции от революционного комитета двадцатого. Перекличка. Окрик. Криииииииыыык. Ккке. Вызваны органы правоохранительные. Местные снова заморожены. Участковый с должности начал допрос понятых по Поволжьей области. Мне было страшно. Не важно. Важность в отважности, храбрости и упорстве. Мне кажется, было 11 лет. Метель на улице, я иду насупившись. Говорил, что больше не хочу, но иду. Захожу в зал. Большой с желтым паркетом. С зеркалами на стенах. Сажусь смотреть. Первый звук. Preparation. Лечу за станок переодетый. В этот скромный момент, опоясав ладони движением. Я в танце очутился. И как мне управлять желанием, что колется в груди веретеном? Пронизывая каждый крохотный пучок. Пронизывая кружево души. Я наблюдаю за смиреньем грязным, ведь чувств поток есть мысль осязания. Контакт миров, которые нельзя глушить. Движением в движение вливаясь. Окруженье сменилось, я в волшебстве – время суток хромает на месте. Смыслом полнится новым; И понял момент; осознал; И танец в душу мою влез, как скверный паразит, что с ревностью воюет за меня с другими проявлениями. Я танцую. Точнее не я, а кто-то. Это кто-то другой – не мой. Это кто-то чужой во мне. ОН сидит. Наблюдает. Продолжается пение. Тяжелыми тоннами падают пальцы вниз, за ними кисти, локти, плечи. И ноги двигаются по траве, шине сметая наземь. В шине держу я взгляд. А ОН сидит и светом озаряем от костра - свистит. Только твой чистый лик обо всем говорит. Твой чистый свист распознаю среди любых других - .чужих. И только твой мне в легких отвечает. А в ровен час, когда поленья треском верещат. Мое движения вторят, вторят и тряской пробиваются из ног. Во мне не страх разбушевался. Во мне животный Бог проснулся. Разворотило нутро. Очнулся в тягостном желании к ловушке птичьей. Брачный танец. Ритуал. Ритуалами полнится стадность, общность. Кровь под напором в горле закипает, не высказать мне слов покуда голос разрывает Геб. Я танцую. Ритуал. Продаю душу в обмен на реальность. Клетка. Под абсент - откровение. Я стою, а танец продолжается. Все движется внутри. Только многие остывают в морозилках изнеженных. Им становится страшно. В данности понимание о никчемности своего существования. Факт. Фактически ты должен это признать. Для чего? Чтобы освободиться от лишних забот и найти в своей жизни удовольствие древности. Яркое светило, что ж ты мне вдарило, тягу к необузданному и чужой талант. Таланта нет. Есть труд. Трудитесь с любовью своей, а не против нее. Роза зацвела в саду. Мы. Знакомы с Розой, образом любви и вечной, и невечной, и страшной, и опасной, и мертвой, и желанной, и страстной, и воздушной, и девственно-прилежной. О, Роза – ты сестра невзрачных трансформаций, но оды петь тебе не перестанут и в день последний, в день конца. И в новом мире, где каждый колосок перерожден в творца и знает эту правду о себе, красивым пугалом, вот стать бы ей в огромном поле. И нотой камертона беречь его границы от лишнего людского фанатизма. Ее бы шест был создан из оливы покуда масло вилось на поливы. А голову цветочно увенчал венок, что нимбом возлетал. Одежды б ей не шли, а только портили природу красоты. И слушается весь народ колосьев, и нет для них прекраснее ее. И свет ее, что затмевает солнце знакомо каждому зерну. ОН ей поет ликующую оду. Вот вам секрет счастья. Счастливую жизнь не выдают. Ее берут, порой насильно. Трудитесь по любви. И не будет вам покоя, покуда вы сами и не захотите. Полез на ветвь древа. С листьями пятиконечными желтоватая хедера обвила ветвь. Я вслед ей. Повис вниз головой. Перевернулся мир. Перевернулось мировоззрение. Закипают виски. Свободный ток крови в голову. Краснею, обливаюсь красотами пейзажа, поглощаю их. Давление скачет, я сопротивляюсь. Испытание выносливости, испытание храбрости, испытание тупости. Много есть качеств, Во всем многообразии, людского безобразия нежность не слабость, изнеженность трусость. Не трусь. В прерии степей трусцой бежит стадо коней. Игривые кони с шелковистой гривой бегут. Spirit. You soul. Je suis un esprit. Выборы знатные - короля платного. Разве для этого мы целый год бастовали? Flames of Paris в Версале. Афиша. J'aime le ballet pour sapr;cision. La technique de la nature d'une telle danse estd;licieuse. Et quand avec l';me. Silence. Personne ne pourra le casser. Отстроил дворец в масштаб мощности врат, за которыми стоят стены. Президент прибыл, положил венок, уехал. Цветы желтые. Искусственные цветы дали блеск мерзкий. Их цвет молочной равнины, с обезоруживающей гибкостью балдахина напоминает желтые реки, которые в тон устья втекали. В тон белил гипсовых. В тон пуль бронзовых тела протекают лимфой разнузданной. Безымянные тела. Солдаты-антитела, защищающие организм государственный от внешних вредителей посланных. От таких же правителей «нравственных», что свою истину защищают ядрами атомов. Нужно спасаться. В запасе количество бомб может уничтожить весь народ. Весь род человеческий. Весь код платонической. Граждане заново растревожены из-за метрически организованных месяцев ритмически-метеорологически разнорощенных. Май приходит с холодом. 2:57. Да вроде была же весна. В пальто бывает то жарко, то холодно. И как выбирать себе одеяние. За ветрами иду вдоль прогулочных улиц, вдоль рискующий трасс, вдоль проселочных масс и простые секреты разбираю в пути. Один с юношей связан, что влюблен был в себя. Мой – Нарцисс. Учитель, лектор, педагог, который смог сказать о важности любви к себе. Но позабыв, об уважении к другим, - Его от Немезиды кара ожидала. И зная ценность индивидуального зерна, любить себя блаженное послание, что вам пора растить в себе. Но правда меня научила жизнь в чужие дела не лезть. Пусть сами живут в своей глупости трутни, что любят лесть. Ошибки ваяют мыслителей, награждая безумством и смелостью. Мне бы толечку слабости, чтоб царство нести над робостью. Не быть властителем мне стран, ведь страны деформация. Мы все один народ - народ глобализации, способных к милосердию и в дар нести готовы свою поддержку добрую, ведь мы давно знакомы. Поэтому мне действительно интересно, почему для всех политические границы - норма. Я понимаю исторически сложившиеся устои, но мы уже не тот народ, что не способен жить в коммуникации, особенно когда весь мир поглотила сеть-интернет. Герб семьи властной и в лживости правящей. Когда-то родится полиглот, что соберет все языки в один. И снова дружный Вавилон восстанет из расщелин. От пыли полотенцем протрется день Помпеи. Отзыв. Первое заключение, еще не пришел Мессия. B-29, “Enola Gay”, Малыш, Хиросима. Такое бывает не простить. Я не прощаю. О колыбеле невозможного мечтаю. Ее мелодия Это. Так червяк ползет в противоречивое изменение. Новые районы, новые улицы старого города перестанут гудеть. Маятник с камнем известняка похожим на голову качается. Скрип половиц затих. Мягкий бархат из голоса его ободряет. К нему на колени пришел кот. Треск костра продолжает играть. Человек - это голос свободы и в праве говорить о многом. Век свободы еще не настал. От беспомощных мало помощи. От безумия слабоумием причуда перекосила местных. Энергией сплющили их до листьев хопеи – власти: - «Не влезай на рога если жизнь дорога.» Усмиряют быка хлесткие розги, как и любую свинью, вспоминаю вопросы прошлых: - «Где предел для добра, что пытаются нам всучить?» Научить никого невозможно, обучить, воспитать и направить. Только хиленький фрегат сам прорывает цунами бессознательного океана под парусом в тумане. Если захочет. Нет покоя, когда ты один. Нет покоя, когда кто-то рядом. Несчастлив человек своей участью думать, но счастлив эту мысль обдумать. Нет покоя, когда кто-то рядом. Нет покоя, когда ты один. Ты – один и в земле очутишься. Там термиты, клещи, пауки и подземные черви рассосут твой покой безутешный. Покуда твой грешный за стены дома вышел. Дверь закрыл. Дубовая дверь цвета пения соловья весеннего, сквозь ее трещины воздух сквозит, раздувая сквозняк. Выдувает знак. Местные под эмблемой стоят на площади. Пропасти над. Пропуски в. Мысли горят. Выдуваются лампочки из песка плавленого. Перегорели. Перегрызли провода крысы. Смерть – отсутствие мысли. Сдался с этим сражаться, стал увлекаться. Задавал кипы вопросов философам. Понял, что страх перед неведанным концом клинически опасен. Патологическое вскрытие показывает, что оттуда ты пришел, туда и уйдешь и ничего не изменится. Знаешь почему можно создать все, что угодно, потому что ничего и нет. Там – ничего. То ничего, которого нет. И представить себе я так и не смог все необъятное разуму рабскому. Мы ограничены. Я ограничен плотью. И секундами. Если бы человек не был «внезапно смертен», то стадное чувство страха было бы не так велико. Но за неизбежностью неизвестная Гербера. Сердцевина с черной дырой. Яркими лепестками очерчена. Ее власть награждает храбрых и трезвенников. Остальные стоят в удержании. Не догадываясь об изменниках. В мире существует магия. Магнолия расцвела. Вспоминаю о пустых глазницах. Вспомнил о смерти. Местные ходят на коленях. Она царица. Даже религии придумали, чтобы себя спасти и найти успокоение в переложении ответственности. Только ответственность - люди должны нести перед собой, а не пред вымышленным богом. Что от чужой руки рожден на белый свет. ОН белый свет. Не проиграет кон. Конь - С3. Башня атакует. Конь - B5. Башня играет. Конь не проиграет - малютке шаткой. Плющ хваткий и цепкий. Редкий вид опоясал нервную сеть. Я - сын мира, не стране, не земле не принадлежу. Моя родина обитель комнаты. Кровать, тумбочка, стол, на котором пишу. Все остальное, просто ненадобность. Пища, досуг, разнообразие. Мы непременно выбьемся за права слуг в изображение выгрузив суть. "Я есть ум, ты есть ум. Мы едины свой путь, проходя.» Мы - дети мира! Сильнее системы, которая рушится. Свиньи с быками, напыщенно тужатся, - «Ишь столько веков созидали идеи дымчатых колес. Только данные все же не сходятся, где же наш паровоз?». А мы мчимся на нем в бесконечное будущее, которое в чудесах приходит. В больших и малых чудесах приходит новый век - орбит, расширенных до матрицы Лилит. Впереди светофор с красным. Вокруг люди. 3:15. Сегодня я неопасный, хмурной и обляпан соусом галстук. Желтый галстук понурый. Пальто не впервой в свет выходило прогулкой, волос кудрявый светлый, глаз туманно-серый. Среди друзей. Сбоку старушка в черном пальтишко с черным платком, с черной клюкой, темнее, чем чернь одеяние ее. Но взгляд живее живых, голубые глазищи, что со временем подчеркнуты стали гребнями пунцовых волн. Сзади внук гулкий, крикливый, опасный, в черной ушанке, с глазами из манки с изюмом, длинный в пол пуховик, что ботинки закрыл. Его дедушка с сединой, с тростью простой, молчаливо терпением терпит потомка. Напротив, влюбленные вне стыда совести, обозленные друг на друга. Кричат ссорятся, но рука паренька держит ее руку. Вокруг ее шеи шарф, что душит охрой темной, со сплюснутым беретом, лимонового цвета. Его оттенок поволок вдаль смелых изъяснений. Оттенок кислого восхищения в нем пузырится огоньком. Как в тропах на рябиновом бульваре сокрыты мелкие следы. Их оставляет дух лисы, рисуя на земле орнамент. Увертлива лисица от хитростей судьбы и прыгает по веткам за ягодами ввысь. Прожорлива глазами до слов, что говорят. Распушит шубку грозно перед сказителем баллад. Она ему не верит. Он враг доверчивым, ловушка умным. С красноречием ораторов, собою хорош, вкус не пошлый, а даже похож на льва. Два рыжих существа сошлись в кровавой битве. Коллектив - баланс, но наши сущности мифические герои с другими спорят в первенстве. Но цель не в поединке, а . Зачем определять? Как и индивидуально культурно наследовано, так и коллективно силою созданы правила мира этических границ. Зеленый загорелся. Жуки замерли, лишь фарами как усами шевелят. Лианы висят, нет обезьян. Ходят местные тротуарами. В ланч кофе выпивая, по обычаю трезвому. 3:19. Как-то по пьянству задумался. А какая страна вообще мирно жила? Ни одна. Перемирия никогда не видать. День побед так и будет свят. Жуки сигналят. Общаются. Пробка. Где-то парад военной техники. А вечером будет салют, что весь город озаряет. На крышах люди сидят. Смотрят. Хризантемами огненно желтыми озаряется темное небо. Чужой содрогается. Чужой рукой предвестник содрогает титанические плиты. Мир дрожит. Трясется. Облака серы над колодцем. Серебристая сера - разъела кислород. Завод угробил экологию. Приверженцы экономии, считают бюджет, чтобы спасти авторитет всего человечества. Но матери природе нет дела до Ноя и его потомства. Из ее лона иногда выходят темно-серые кости, фекалии, слизи, размызги. Потоп, пожар, землетрясение, наводнение, лавина,- это рутина, все это есть - процесс перегрузов системного блока. Ураган Катрин, шторм Даниэль, вулкан Кракатау, циклон Бхола, тайфун Вера. Как в бурном водопаде журчит вода, с таким же благозвучием могильная плита молчит, не отвечая. Гранитная черта оповещает начало шествия за смертью. В этом кладбище столько имен увядших от мести. Сейчас все в именах. Не то, что в древнейшее время, когда все только зарождалось. Откровение Иоанна Богослова читает она. У себя в домике на веранде. Мягкое подвесное кресло вместе с пледом ее согревало. Июньский вечер. Смеркалось. «По тише сморкайся.» Почувствовал свежий запах дождя на июнь наслонявшийся. Черный спелый табак у прохожего в пальцах раскрывшийся. Отблеск от крыши стеклянной отбившийся. Чересчур громкий звоооооооооонок. Бьет ток между пальцами. Статическое напряжение. Напряжение смежное движение с отвержением отрицательных людей. Отрицательные качества те, что не несут пользу твоей личности. Разно накрученный человек затягивается сигаретой. В его легкие попадает грязное. Его это отвлекает от жизненных ситуаций. Помогает переключиться. Музыка из колонок: инди-поп - мягких нот, мелодичен, динамичен и трагичен; фолк - натуралистичен; рок - логичен; трип-хоп - безграничен. Мир цикличен. И в форме своей, и в сути. Как змей из легенд. Догоняет хвост. За спиной моей сидит пес с моего роста. Ластится. Короткошерстый воспитанный, в меру упитанный, золотистого цвета шерстка. Поводырь - призрак прошлого. Странно, в детстве я боялся собак. 2001. Одна меня укусила. Маме пришлось меня даже к бабке сводить, чтобы та исцелила. Смешно. И грустно. На цепи он безопасен, но волки разгрызли цепь. Смешно, и грустно. В амбивалентном состоянии нет определенности. Перевернулся мир. Перевернулись строки, о которых хотел говорить. Спустился с небес на землю. "Сегодня утром я понял, что смерти нет", - вырезка из статьи, напечатанной на первой странице газет, привлекает внимание. Год выпуска, тираж и название размылись от ливня. Чайник кипит. Ожидания. Подготовил пакетик с чаем в кружке. Ожидание утомляет. Закипает чайник. Выключился. Заливаю кипяток, в нос ударяет набор: ромашки, мелиссы и манго с зеленой водой. Я за столом с газетой в руке. Читаю: "Сегодня утром я понял, что смерти нет. - говорил один человек, под именем Гаутама. - Все есть жизнь до нирваны. Череда перерождений, череда страданий от разрушенных ожиданий. Ожидание - есть фантазия, фантазия - желание, желание - бездна." Без дна стакан всегда пуст. Animae nostrae non fundum habent. Обжигает ладонь горячий пар. Добавляю сахар, по вкусу. Черпнул ложкой, попробовал. Обжигает будто пью уксус, сладкий. Оставил. Читаю: "Вероятность – случай, который измучен последовательной атакой белок. С пышными, пышными, распушенными хвостами. Рыжие вредители, живущие не стаями, а одиночками - злосчастно опасны. Под лиственными лесами селятся; под грядками рыхлыми не вертятся. Вероятность – прибой в этом море случайностей. Ультрамаринового цвета. Ультрамаринового ветра, которого здесь нет. Я нашел что-то в нем. Ответ.» Кружка в руке. Пью, размышляя. В гордости лень убивая за чашечкой крепкого чая. Как отказаться от пылинок тревог. Читаю: «Иди по восьмеричному пути. В правильных воззрениях, с правильным намерением, с правильными речами …». Как много правильного должно быть там, где правило за церквами, скиниями, храмами. Читаю дальше: «С правильным действием, в правильной жизни, с правильным усилием, в правильном памятовании, в правильном сосредоточении.» Иссушенный пакетик чая лежит на дне кружки, высушен воздухом, что перелазит ленно через окна с улиц; что родился из крика птиц; что свежестью своей раздербанивает пьяниц, голодом истощенных. Знал бы Будда о квантовом бессмертии. Было бы интересно послушать его рассуждения. Большие сумки клетчатые с банками. Закруток на полгода вперед. Вот народ затаривается. Люблю лето в больших городах, в них просыпается особый зной, которого нет в городах поменьше и в селах. Кто ты?! Вопрос не требующий ответа был задан мне. И я погряз в смышлениях об этих изречениях: Кто ты?! Кто я?! Кто они?! Кто ОН?! Что произошло? Двенадцать? За столом круглым сведники сидят. Откуда я их знаю, не помню. Убегаю в долины космических дыр. Сыр на колбасе, колбаса на хлебе. Полдник с кофе. Сахар кубиками торчит из фиалки хрустальной. Стоит на тонкой ножке. С широким донышком. Полдник с друзьями. Это сложный вопрос. Можно другой? Выстрел из пистолета. Question about. About you. I think about you. You mind is a social construct. Ego is a system. You illusion. Ваше так называемое сознание - лишь клочок земли, в котором прорастают идеи. Из земли скверной: агрессия. Из земли пресной: сомнения. Из земли честной: реалии. Из земли плодотворной: ответственность. Чем поливать и удобрять ваше дело. Извилины в ней следы умных червей, которые прогрызли путь к свободе. Ты то, что ты ешь. Ты то, что ты есть. Путь. Процесс. Процесс долгий, мыслительный, физический, творческий, трудоемкий. Ланч. Процесс. Повтор. Обед. Реприза. И в пятый час они по традиции англичан устраивают минуту молчания, поглощая угощения трав. Салат, руккола, помидоры черри, семена чиа. Курил с монахом из Бангладеша трубку мира. В ужин поздний он ни съел ничего. А только молитвой постился. С того дня я следую его примеру. Только молитвы отбросил они лишние траты внимания. Энергия как огнемет, под напором стреляет в радиус указания. Сферой небес будь. Будь полным, наполненным и распростертым. Все-таки человека вдохновляет природа его кожного кроя. Рисуют портреты с натуры. Красивы люди? До безусловности. Вокруг идолы стоят. Девять предтечей. Девять кругов, - говорят, - в аду. Много. Мне и одного хватает на Яву. Пасти рычат. Рычат власти внутренние. Выше себя восславляют. Простите, позвольте-с, вы выходите на следующей? И вопросы этики уже давно отброшены всеми лидерами. В этом органика власти. Вы заполонили все информацией. Это все иллюзии, что мир может быть непротухший. Так и наблюдая за миром окружным. Увидел красоту ясную. Ты видел когда-нибудь кита? В небесно-голубом море его темно-синяя шкура бултыхается, а он даже не думает плавает он или купается. В этом его органика. Видел когда-нибудь соколов? Как они парят над нами, а они даже не знают законов аэродинамики. В этом их органика. Видел когда-нибудь ящериц, у которых хвосты отрастают? А им неинтересно, что стволовые клетки - код регенерации. В этом их органика. Ты, погружаясь в слои пространства, в-первую очередь работаешь с вниманием. То, что вне его фокуса - данные, которые принимаются автономно. То, что в поле зрения входит - информация. То, что целью становится - знание. То, что вне его фокуса, но осознанно - мудрость. И наша органика -  жить в соответствии с мудростью, которую мы накопили. Мудрый правитель. Муж. Мы мудры? Хоть один из нас? Скажи хоть одного мудреца, кто уверен в своей вселенной? Нет таких. Мы вместе дополняем мир своими ДНК. И маленькими suivi идем за правдой в свет. Но все же не обо всем ведут речи и многое еще в табу. Выбор этических тем, запретен тем, кто с ритмом не договорился. Ну так что. Что, что, что. Давайте праздновать и отдыхать начнем. Накрывайте на стол, ужинать. Расстелили скатерть оливкового цвета. Выставили посуду с салатами, с картофелем жареным, с нарезкой сырно-мясной, кетчуп, батон, морс. Отгоняешь собак и котов. Ставят мясо и овощи, летний стол - все свое. Традиции местные чтут, соблюдают. Сижу на лавке у столика деревянного, что под навесом от дождя защищает. 9:20. Один раз в ранний час оказался в саду. Но никакой зелени, ни изумрудной, ни салатовой, ни подъездной, ни ярко-амарантовой, ни ссохшейся желтой. Вокруг камни. Скалы каменные. Угрозы, ссадины. Скулы сводит от страха. Страх – первобытна эмоция, лишенная гордости овладела. Грозы бьют в пуповину. Одиночество лезет в сердцевину. Штиль, штииии… Шшшштиль. Воздух иглами лицо колит. Тысячи миль вдоль размытых дорог идет караван. Корован. Проходит мимо алой красоты. Во лбу звездой. Во лбу вся одурь. Лепестки тянут. К светилу растут семена. Новые области: в размышлениях философов; в размышлениях психологов; в размышлениях дворников; в размышлениях антропологов; в размышлениях судей; в размышлениях школьников; в размышлениях жен и мужей. В размышлениях от потерь стою на балконе. Полнится голова мыслями. Тело сковано гневом. Электричеством бьет пространство. Тело в ответ искрится. Меньше знаков, больше логики, меньше логики, больше чувств. И тогда у искусств будет жизнь, и тогда в искусстве будет жизнь. Ее опись не требует слов. Но… «Говорил человек. Говорил о большом мире. Говорил о маленьком мире. Говорил о мире. Говорил проповеди о любви. Говорил песни, которые дошли до нас. Говорил истории, закрытые в капсулах времени, открыть в «апокалипсис». Говорил о великом, говорил о низком. Говорил о вечном и мимолетном. Пел о смерти, о родителях, о ценителях. Пел о цветах, дворцах, облаках. Пел голосом ангела, пел голосом дьявола. Шептал чувства. Шептал ложь. Кричал тоннами. Молчал граммами. Говорил, что все можно превозмочь. Говорил оробевши. Говорил быстро, говорил монотонно. Шептал, что знает смысл. Говорил много и пусто. Кричал. Говорил, что знает. Говорил, что не знает. Лгал. Ценил свет, презирал тьму, ценил тьму, презирал свет. Такой был человек. Такой есть человек. Так говорил человек.» Нет в нем молчания. Оно дико его природе. Отрывистый срок полон невзгод. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз. Магнитудой волнений притих. Засасывает пучина. Невесомая тина. И даже в простом болоте, мы можем увидеть свет. И все, что не имеет гордость, для нас потеряет вес. А что же имеет? Не знаю. Nescio quis sum. Kogito ergo sum. Сижу перед небоскребом дровяшек. На одном по ребру рана сквозила. Адам родил Еву. И родила Ева сынов Адаму. И будут сыновья его ходить по земле обещанной отцам твоим. Сын сына. Сын сына и родил он Василия. И родил Василий – Петра. И родил Петр – Константина. И родил Константин – Исмаила. И родил Исмаил - . 10:42. Пришел e-mail. «В электронных волнах сокрыта информация. Те необозримые части нашей необъятной существуют для нас в области данных(Д) - области вероятности и пронаблюдать их как частицы нам не позволяет время. Лилия. Оно единственно быстрее света. Свет способен умереть. Но в видимых пределах наблюдатель определяет время, определяет частицу из всего облака вероятности. Так родился эффект наблюдателя, который лег в основу квантовой физики и корпускулярного-волнового дуализма. Катаклизм случился в науке. Все стало переворачиваться.» Странно. Мы существуем? Или без других нас нет? Или мы боимся признать, что нас нет без других? Для других мы живем. Аврелий мой советник сказал, что люди созданы для общения. В подтверждение мы ищем взгляд единственный – особый. В котором озеро молитв нам не велит слащаво верить в непогоду и падать ниц пред грозами стыда, и в ураганах пепельных сомнений съедать себя. Особый он, и в нем нет скверных сокрушений о тщетности попыток бытия. Особый он, и нет в нем слабости в ошибку впасть, ведь искренность сильнее всех соблазнов. Особый он, и нет в нем гнева за уроки повседневного дела, которые несут ценность. Ценность в знаниях. В поисках я брожу за истиной. Она прячется за вечной платиной. Жить и есть великое искусство, которое мы проплачиваем. Понял свою силу, когда услышал свои мысли. Продолжаю сидеть не подвижно. Меняется картина жизни. Я остаюсь вновь стабильным. 12:14 Царствие. 12:15. Падение. Гордыня липкая проказа, что постепенно разъедает мозг. Выучил закон жизни: Не все - сразу, что-то приходит постепенно. ОН идет медленно. Он идет рядом, то не много обгоняя, то не много отставая. Так они шли какое-то время по брусчатке камней, что заводила на холм - Голгофу, пока мальчик не задал вопрос. «Какой твой любимый цветок? - У меня его нет… - А у меня колокольчик, - сказал мальчик, не дождавшись конца ответа мужчины. - Ты слышишь в нем музыку, что звучит переливами тысяч жемчужин?» Мальчик начал петь: «Дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь-дзынь. The End.» Сон. Сон покинул меня. Бессонница - не конница, быстро не проскачет по каменной выкладке тротуарной. Изредка она уходит оставив дверь приоткрытой. Август. Город советских речевок. Слишком веет пафосом высокой лжи от издевок над слушателями доверчивыми. Им опрометчиво верится, что обещания - vacua garrula, expertes pulchritudinis. Зачем лишние словодействия. Потому что любое свершение в области знаний, научных открытий - присуждение имени для незамеченных до ныне событий. Отче наш после этого мне стал как навет. Я решил выйти за рамки традиций, чтобы в поиске мои глазницы проводили диалоги напрямую с Богом, а не через ангелов-посредников переговоров. Но что есть ОН, не именем своим, а воплощением, его любой в себе воспринимает. И рассуждает с ним в беседе ежедневной. Покуда в плотности степи Куинджи ты белый лотос не найдешь. Он будет спутником твоим – Вергилием. Соседом в миг утраты и другом в скверный час, пока баркас, покрытый тканью светло-голубого тона, не выйдет в штиль, покинув шторм. На блюдце ком из ароматов: из благовоний и зловоний метастаз. Колеблясь блюдце мне звенело. Колеблясь по небу летело. Звон-звон-звон. Сиреневое блюдце. Звон-звон-звон-звон. Перевернулось, выбросив обман на всполох красного огня. Звон. Бутон лотоса лег в чашу весов. А на весах секунды, как мелочь в кошельках. Их ценность возрастает с каждым днем. Бесценный бутон в вазе. На столике стеклянном в подсвечниках из камня, размещены наборы свеч. Ярко-красные, темнобежевые, пограничные с коричневым, синие, белые с рисунками, с позолотой, с медом, с хной. Дни горят языками пламени. Горят при свете дня. День. На лужайке температура равна адской печке. На стене кирпичной вывешен матрас с полосами в ряд. Скоро свечи догорят. Рядом на веревке куча простыней. Из перкали, шелка, льна. Из батиста, бязи, сна. Наволочки с колосом, с длинношеим полозом. Одеяла, покрывало сон стирают сразу. Может быть на сене спать. Чтобы сны запоминать. Чтобы время увидать. Увидел тень, что пожирает хлеб. Плесень. Увидел грачей, что улетели. Осень. Увидел время. Сентябрь. Забудь о нем. В его натуре спрятано коварство. Оно к себе влечет и требует по братству огромного внимания. И ты как верный раб за ним бежишь не успевая. Тебе и не успеть. Оно уйдет, а ты сыграешь в ящик. В обычный гроб уйдешь как мальчик, кто с полей распорчатых - воин. Забудь о времени. Delete. Dele eam. He’s gut. Obliviscatur. Оно вечный прокуратор. Судья. Один из судей. Не зря говорят: «Время рассудит». Пришла ссуда. В банкомат. Надо идти в банк. Автомат. Залп. Груда дел. Предел иногда считается точкой. Вторник был вчера, сегодня вдруг среда. Пришел четверг. Пятница. И завтра пойдем гулять вдоль рек. Суббота. Много ли дней стирает поток. Рок. Громко здесь. Шумно. Он течет непрестанно, оглушая мой голос из недр. По порогам в нем скачут бескрылые птицы, а что с крыльями - криком съедают рассвет. Я теряюсь во времени мира. Кто выключил свет? В почтовый ящик полез. Мне подарен конверт с чужими мыслями. Не подписанный. Открываю по клейкой ленте бумагу белую. Достаю листок. Читаю. «Есть ли свет истины? Есть. Меня больше нет. И никогда не было.» На потрескавшимся поле курчавыми волнами почему-то мой почерк. «В слизи, в тучных водах, с едким запахом метана, в грязных чанах, в мраке и в дерьме отходов. Потонул. Какой жалкий взгляд добермана, он видит все в точности. Скулит. Ему важен хозяин, который бы не грустил и не пил. Если ты уверен в своем существовании, то не впади в мираж отчаяния. Он сильный демон. Заводит в ночные променады под литавры, кифары и флейты. Он Пан. Уводит в панику и в бесконтрольный соблазн к разрушению. Истерика, сопротивление. В иллюзиях как в болоте потонул - больше не всплыву. Осторожно. Кто-то спустил канат. Кто-то, чей вечный свет озаряет мел. Что в голубой дали написал ответ». Кто за словами прячется? Между словами нет автора. А есть ли автор в словах? Может просто автора самого нет. Текст ткется сам из пустот. Пустота безлична, своевольна и хладнокровна. Бездомна. Ни пристанище, ни приют ее не ждут. С дворнягой обмоченной по улицам городов портовых шляется. Под запахом перегара и мочи. Ночью, темной ночью, одна. Не ждут. Не пишут. Все в одном круге. Люди несутся. Мы - люди. Несемся. Куда-то. Несемся. Пулей просвистывают дни и столько всего еще предстоит пережить. Много. Каждый день жизни. Очень много. Столько событий. Первые успехи и провалы, распределенных по отрезкам изжитых. Постоянство успехов и провалов превращаются в колесо фортуны. 2-42-28. O Fortuna. O fortuna, Гудок.Гудо.Гуд.Гуд. Иди по шапкам грибов в ****у. Беру в свои руки плеть. Хочу петь. Не умею. Стресс. Получаешь знания, получаешь профессию, получаешь воспитание: культурное, историческое, научное, систематическое, этическое, контекстуальное. Выходишь в мир. Остаешься в нем. Учишься снова, учишься. Новому, старому, важному. Стресс. Учишься любить: жизнь, других, себя. Знакомства. Прощания. Отпускание. Депрессии. Пройдет 10 лет. Много. Каждый день жизни. Очень много. Столько событий. Кажется, даже больше, чем в прошлый раз. Берешь груз за смыслы, за картинки, мелодии, действия, слова, взгляды, шаги кисти лопатки головы не только свою но и чужие свое здоровье работуработуработуработу, берешь груз за себя. Это действительно груз. Ты берешь себя, свой образ, что проявляешь пред другими и принимаешь. Сначала с косяками: стыд, наложница правил; страх, от большого внимания; злость, из-за слабости; неуверенность, от нежелания действовать за внутренним ароматом. В процессе пройдешь все круги осознания и поймешь. Стыд - мертв. Страх - потеря времени. Злость - пустое. Неуверенность -  пережитое. Пройдет 10 лет. Много. Каждый день жизни. Очень много. Столько событий. Я повторяюсь. И повторюсь. И каждый день жизни. Повторю. В начале было Слово. Как просто. «Притом понятие слова двояко: есть слово, произносимое голосом, но по произношении исчезает в воздухе; и есть слово внутреннее, заключенное в сердцах наших, мысленное и иное искусственное.» - поразмыслил Василий Великий. Не просто. Гвозди из таблички торчат деревянной. «По вечерам акция». 15%. Это часть целого. Наблюдатель цел? Стресс. Только сегодня я стою на перроне. Перед желтой линией. Едет электричка. Чух-чух. Сидишь в вагоне - один из пассажиров и ездишь между городами, чтоб свет увидеть. Оно стучит, стучит, стучит, стучит, по рельсам жестко. Чух-чух, чух-чух, чух-чух. И в звук свой завлекает, там ритм, там череда жемчужин в плёночном кино, как будто еду de la Ciotat, там яркость в головах мерцает. Чух-чух. Такие поезда еще по небу проезжают, а ты им свист, а ты им топот и машешь кепкой над собой. С таким восторгом, как рогатка, что камни по ветру стрелой. Летают камни меж сознанием. Его слова убили честь. И я забыл, что есть канальи, что в душу бьют как Парацельс. Стресс. Мотыльки во мне играют на клавире. И страсть воюет с бескорыстием в пути. А цель одна - приехать бы куда-нибудь за миром. И наконец, к какому-нибудь краю бы примкнуть. Но едешь ты, все путь свой не кончая, чух-чух, чух-чух. И за симфонией следишь, завлекающей мелодией и ритмом. Минуты двигаются в такт «Болеро» Равеля. Он гений, написав завет истории мира с ранних лет до наших дней и будущее захватив. Вся музыка история, которая всем знакома. Там кочевые племена, дворцы, деревни, города. Там сорок лет, там войны все. Там сорок лет правлений, там сорок бед. Трагедии написанные и странствия по морям тирренским Одиссея(Уууууууулисса). Промышленные технологии и появление жуков на улицах в мегаполисах. Там зарождение планет и угасание звезды. Там выход в космос - первые шаги, в познании другого. Там темнотище неосязаемых пустот. Ты будто в червоточине висишь в одном моменте, пока вся жизнь не схлопнется. Крот. Кротовые дыры там. Другой берег вселенной. В будущем или прошлом? Там жизнь, вся жизнь из бытия, вся жизнь вне бытия. Там сорок лет от царствия Давида. Там слава и несчастье - simple of the people. О сын, что за словом Господним следовал. Твой сын предателем предал его. Царь Соломон. Царица Савская. 700. И жен, и всех наложниц. 700. Царь Соломон. Твой сын тебя предаст. Там сорок лет. Где кода? Где свобода? Где век, что восславит устремления человека. Ты в моих ушах навечно. Звучит в ушах по ритму шаг. По радио играет «Болеро» Равеля. Ему на долю смена заступает. Меняются пейзажи, в эпатаже раскрывая смыслы процесса жизни. Я стоял на вокзале, не зная о выборе правильном. Теперь знаю. Чух-чух, чух-чух, чух-чух, чух-чух. Дворцовая площадь, музыка, воспоминания. Зима. Январь. Билеты на рейс в Петербург. Она едет. Я жду ночью на вокзале. Первый день вместе. Первый день. Трепет. Утро настало. Приехал поезд. Ее встречаю. Выходит, сердитая, нахмурены брови. А взгляд говорит: «Ты что здесь забыл?». Произносит фразу. Обнимаю. Лето. Июль. Последняя ночь, снова на вокзале, снова жду. Билеты на рейс в Петербург. Она едет. Утро. Встречаю. Теперь точно знаю. Обнимаю, целую, прощаюсь. Чух-чух, чух-чух. В кафе за столиком. Пью кофе, из южных стран, из южного континента. Никогда там не бывал, но хотелось бы. Увидеть первородный сад, откуда жизнь произошла. По камням острым и гладким босые идут, за руки взявшись. Она. Белокурая дева с пергаментным взглядом. С легкою шеей и плотным бедром и груди налиты святым молоком. Нежная кожа - знать и не знала, что стала теперь человеком. Он. Муж мускулиный прочного склада ума до темна, а ночью становится зверем, теряющим веру. Зверская рожа - знать и не знала, что стала теперь человеком. По дороге размеченной мелом, крошечным камнем белым, перекрестом идут нагие. Два человека родные. Для двоих малых падших большое пространство тоскою гремит. Африка. Пройдет 10 лет. Много. Каждый день жизни. Очень много. Столько событий. Я осознал, что мы сами убиваем жизнь, которой когда-то дали шанс. Мы сами убиваем страсть. Мы сами, а не они за нас. Вот ваша удача с вами. А вы ее бьете, как силовики на митинге горожан прессующие. Стыдно. Что у вас нет защитников чистого правила т. You are never see light. Ты используешь Слово для власти, не для любви. You soul has been destroyed. Идем от чудес к реальному. Погасив фитиль свечи в комнате уже ничего не найти. Путь во сны всегда один. Копья звезд протыкают спину. В моем теле лишние части, человеку не принадлежащие. Я прячу их глиной. Посыпаю тальком. Выходит абстракция скульптурного факта. «Гранат». Вывеска висит. На шее висит колье. Колье гранатовое принес гость. Еду в город. Чух-чух. Перестал мечтать, стал планировать. Ежедневник измаран белилами, все планы посыпались. Каждый год. Новое испытание проходи смело. Белый комод с красным отливом от лампы. Все по полочкам. Все уложено. Чистый порядок может быть только в чистом просторе. В чистом раздолье я видел истину и вам скажу она не из приятных. Это мир мысли, он сухой и не предназначен для жизни. Я слушаю музыку. Ей не обучен и поэтому слушаю душой, а не головой. Каждый час я слышу ноту. Каждую секунду слышу образ. В арктической пустыне идут дожди. Страшно. Мне бы сесть за стол переговоров с садовником, чтобы снова облагородить газон терновником. Срывать сливы дикие сапфировые. Гроздьями. На половицах чердачных лежат гвозди. На чердаке нашел стелаж, по весу тумана на нем, срок ему лет двадцать. На кафеле в ванной слезы. Дождь из тысячи ран. Ты утопила в нем зонтик. Ты утопила себя. На кафеле в ванной простынь черная длинная гладь. Я в ней тебя увидел в последний последний раз. На кафеле в ванной осень. Осыпались слезы опять. Я потерял талант. Больше не слышу ритмы, только мелодия вспять. Маленьким темпом рефреном льет серым бесом с небес. На кафеле в ванной слезы из моих опухших камней. Амур и Психея зашили все раны лохматыми нитями. С каждым разом я ухожу все дальше. В дремоту дремучего леса. Извилистого прогресса. К концу пьесы. В мир за завесой. Ко мне заходит ОН. Ему не нужно представляться. Товарищ он, и друг. В соседнем кресле собеседник. Что лет несчислимых паяц и безбилетник. Дикарь. Диковинный чудак. Мне полюбился. Мое эго не выдержит это. Мое эго стало пылью в ветрах, что обнимают деревья со страстным флиртом в касании. Антураж создает событие. Вне его логики не может возникнуть напряжение, что соединяет намерения. Реализация слияния с пустыней. Растворение. Песчинка, песок, пытается, пытка. Мне бы рыбку. Я не ем морепродукты. Мне бы золотую рыбку. Сань. Скинешь? Я знаю она у тебя есть. Сань. Твои слова. Слова тебе принадлежат. Я нет. Как писал Джеймс Джойс в Улиссе или Улисс писал в Джойсе, разбираюсь. У жизни нужно уметь просить, и она даст все, что захочешь. А если нет, то ничего не получишь. В чем секрет? Не могу рассказать. Позволите задать. вопрос? Я такой же. Восстал против рожи. Нравится смотреть в лица. Восстань раб Божий против Бога своего. Раб тот, кто чувствует свой потолок. Пришел мой век, распотрошить конверт, в котором на латинице написаны молитвы все. Страшно. Когда-то найдут мое преспокойное тело. Оно не будет особенным. Оно будет безличным. Брат-глашатай в горн вливает эфир, вещая о переходе в необъятное. Пройдет х лет жизни. Много. Каждый миг жизни. Очень много. Сердце забилось быстрее. Мой сад - не красен словом. Мой сад - еще растет. Мой сад - в любую осень еще сто раз. Цветет. Лотосы и лилии, розы и нарциссы, орхидеи. Гвоздики из намоленных сомнений, плющ, магнолии, герберы. Чух-чух, чух-чух, чух-чух, чух-чух. Мне показалось, что так любовь говорит. Силы всевечные - две бесконечные! Сознанье, сливающиеся с Созданьем, воплотили в материю жизнь. Сгусток энергии и синергии, оплодотворил яйцеклетку. Поставил он метку и роспись свою в знак отличия граждан. Где каждый из твердых устоев и с счастьем во дружбе нескромен. Где каждый разбит на конструирующие части. Где прутья ломаются по одиночке. Где новые почки взбухают на мочках. ОН странник земли небывалой, там первой раскинула время вселенная бренная, а следом за ней зародились галактики как легкие пятники с сердцем из черной дыры. Тиран-королева, - свет, запирая внутри сингулярного чрева, - держит под гнетом и пристальным смотром опасных гигантов. Я рассыпаюсь на тонкие иглы, лилий паучьих - кручиной разбитых. Пробудился момент, Истр рвется быстро, между землей. Я рассыпаюсь на тонкие иглы, лилий паучьих - кринума отчих Дыхание стерто. В глазах темнота. На сушу выходит новый вулкан. Я рассыпаюсь на тонкие иглы, лилий паучьих - гименокаллиса чутких. Крику-то, крику… Я вижу.А дальше? Отдых навечно. Я рассыпаюсь на тонкие иглы, лилий паучьих - ликориса сильных.Вычисления по стандарту. Наша база памяти не обладает такими масштабами. Веслами в океане черпали два пилота на лодке. Потеряли самолет. Где-то Экзюпери в жажде ждет принца. Датчик приема радиосигналов поломан. Расстроен. Никаких сообщений с того света. Передали бы хоть привет. Слышу голос. Пение. Протяжные образы звукового влечения. Высокие полеты жаворонков. Меня растрогало твое пение, что животным вовлечением пробирает до самих мурашек. Попытка открыть глаза. Открыл.

________________
 
Мертвый без искорок взгляд на камин уставился. Столик стоит – воском запачкан, свечи погасли. Прозрачные стены. Каменный садик. Синие шторы фоном дивану выступают. Два кресла. Одно пустое. Его взгляд стал константой. Больше его не беспокоили мысли.